Потусторонняя любовь

– Саша, – она протянула имя, словно лакомство. – Мне нравится. Пойдём, я тебе всё покажу.

Во всех четырёх обширных комнатах мебели было минимум: низкие диваны вдоль стен, столики, мягкие кресла-мешки. Полы устилали роскошные восточные ковры, на которых лежали или полулежали, сидели в непринуждённых позах одетые и обнажённые мужчины и женщины. Несмотря на работающий кондиционер, воздух был густым, перенасыщенным сигаретным дымом и чем-то ещё – сладковатым, дурманящим ароматом.

То там, то здесь раздавался смех, кто-то негромко играл на гитаре, звуки музыки лились из колонок – что-то плавное, гипнотическое, как мантра. В углу одной из комнат пара занималась любовью прямо на ковре, на виду у всех, но никто не обращал на них внимания. Это было так естественно, словно они просто разговаривали.

– Не стесняйся, – шепнула Таня Чупову на ухо, её дыхание обжигало кожу. – Здесь все свои. Здесь можно всё.

Первая доза

Чупов с Сидоровым прошли в столовую, откуда доносились звуки музыки и оживлённые голоса. Вокруг большого стола сидело несколько человек. Они уговаривали девушку. У неё было нежное лицо, круглые испуганные глаза, русые волосы, заплетённые в косичку. Она выглядела так, словно случайно забрела сюда с дискотеки.

– Лен, ну давай! – увещевал её парень лет двадцати пяти с приятным лицом и умными глазами. Он больше походил на студента престижного вуза, чем на наркомана. – Это совсем не больно, даже приятно. Ты же хочешь попробовать настоящую свободу?

– Нет, ребята, я боюсь, – девушка нервно кусала губы, её пальцы теребили край футболки. – Мне и так хорошо, зачем мне это?

– Да ты не бойся, я сам всё сделаю, быстренько, – парень ласково гладил её по руке. – Даже не почувствуешь. А потом тебе откроется такой мир… Ты не представляешь, какие там краски, какие ощущения.

– Я боюсь! – Лена отодвинулась, но в её глазах читалось любопытство, опасное, искушающее любопытство.

– Валь, давай тебе сделаю, покажем Ленке, что бояться нечего, – обратился парень к девушке, сидевшей рядом.

Та с готовностью, почти с нетерпением протянула руку. Валя была постарше, опытнее, в её движениях читалась привычка. Она закатала рукав, обнажив бледную кожу с едва заметными следами от старых инъекций – зловещими отметинами того пути, по которому она уже шла.

– Смотри, Лен, – парень быстро сделал укол. – Валька совсем не боится. Это же просто укус комара, правда, Валь?

– Даже не комара, – улыбнулась Валя, откидываясь назад. – Поцелуй ангела.

Секунда – и её глаза затуманились противоестественно, зрачки расширились до краёв радужки. Лицо расслабилось, черты разгладились, но в этом было что-то пугающее, словно жизнь вытекала из неё. Она откинулась на спинку дивана, и по её лицу разлилась странная улыбка – не совсем человеческая.

– Видишь? – парень повернулся к Лене. – Вот она, настоящая радость.

Чупов, наблюдавший за сценой, вдруг ощутил тревогу. Что-то было неправильным в том, как Валя смотрела в никуда, как её руки безвольно повисли вдоль тела. Это не походило на счастье. Это походило на забвение.

Но Лена смотрела на подружку широко раскрытыми глазами. В них боролись страх и зависть, сомнение и желание.

– А если… а если что-то пойдёт не так? – прошептала она.

– Не пойдёт, – уверенно сказал парень.

Посмотрев на довольную, умиротворённую Вальку, Лена медленно протянула руку. Она дрожала.

– Давай, – голос её прозвучал надломленно. – Только я отвернусь.

– Умничка, – одобрительно кивнул парень. – Закрой глаза и думай о чём-нибудь хорошем.

Лена зажмурилась, отвернув голову. Чупов видел, как дрожат её плечи, как судорожно сжимаются пальцы. Через несколько секунд всё было кончено.

Глаза Лены распахнулись. Зрачки расширились, почернели, в них отразилось что-то похожее на изумление и ужас одновременно. Она открыла рот, но не смогла ничего сказать, только медленно откинулась назад.

Прошла минута. Целая вечность в тишине. А потом Лена вдруг рассмеялась – тихо, звонко, но как-то пронзительно.

– Ребята, – выдохнула она, и в её голосе звучало откровение. – Как мне… хорошо… Как я люблю вас всех!

– Видишь, как клёво? – улыбнулся парень. – А могла бы упустить этот кайф.

Он повернулся к Чупову и Сидорову.

– Тоже в первый раз, я так понимаю? – в его голосе звучало приглашение.

Чупов нерешительно кивнул. Где-то на краю сознания билась тревога, но она была слабой, заглушённой усталостью, обидой, жаждой забыться. Он не понимал тогда, что сейчас сделает выбор, который перечеркнёт всю его жизнь.

– Не бойся, друг, – парень говорил убаюкивающе. – Это ключ к себе настоящему.

Откуда-то снова появилась Таня. Она забрала шприц у парня, поставила его на столик и изящно устроилась на коленях у Чупова. Её обнажённая грудь была прямо перед его лицом, запах её кожи кружил голову сильнее любого вина.

– Разреши мне сделать тебе укол, – прошептала она, глядя ему в глаза. Её взгляд был гипнотическим. – Это как первая брачная ночь. Интимно. Навсегда.

Чупов смотрел на её грудь, чувствовал острое, почти болезненное возбуждение. Кровь стучала в висках, разум затуманивался. Он даже не заметил, как всё произошло – быстро, почти незаметно.

И тут весь мир перевернулся.

Это было не похоже ни на опьянение, ни на оргазм, ни на что-либо из того, что он испытывал прежде. Пространство расширилось, раздвинулось во все стороны, словно невидимые стены отступили. Комната вдруг стала огромной, как собор, и в то же время душной, давящей. Краски обрели невероятную, неестественную яркость – он видел каждый оттенок, но они резали глаза, причиняли странную боль. Музыка перестала быть просто звуками – она стала живой сущностью, она вибрировала в каждой клетке его тела, и это было почти невыносимо.

Постоянно преследовавшее чувство неудовлетворённости жизнью, эта тяжесть на душе, которую он тащил за собой, как арестант кандалы, – всё это на мгновение исчезло, растворилось в воздухе. По телу волнами разливалось ощущение, похожее на блаженство, тёплое, обволакивающее, но где-то глубоко внутри мелькала мысль – это неправильно, это химическая ложь, это ловушка.

Окружающие люди вдруг стали родными, близкими, словно он знал их всю жизнь. Они улыбались ему, но в их улыбках была какая-то пустота.

Таня целовала его, и её поцелуи казались сладкими, как мёд. Он наполнялся иллюзией счастья до краёв, переполнялся им. Слёзы потекли по щекам – не от горя, а от странной, почти болезненной эйфории.

– Я здесь, – шептала Таня, её губы скользили по его шее. – Я с тобой. Ты в безопасности. Ты любим.

Чупов не заметил, как оказался на ковре. Таня сидела на нём верхом, её волосы падали на его лицо, как занавес, отгораживая от внешнего мира. Она целовала его медленно, глубоко.

– Ты мой, – шептала она между поцелуями, – принадлежишь мне на веки вечные. Навсегда. Слышишь? Навсегда.

Он кивал, соглашаясь, готовый согласиться на всё, лишь бы это состояние не заканчивалось никогда. Он не понимал тогда, что продал свою свободу. Что каждая следующая доза будет нужна всё сильнее, всё отчаяннее. Что этот призрачный рай – всего лишь приманка, за которой скрывается настоящий ад.

Потерянные дни

Дни и ночи слились в один бесконечный поток. Время потеряло смысл. Не было больше вчера и завтра, была только эта пульсирующая вечность настоящего момента – липкая, затягивающая, как болото.

Его несло в каком-то вихре ощущений. Таня была постоянно рядом – его тюремщик в обличье ангела, его отрава в облике музы. Они не могли наговориться, хотя потом он не мог вспомнить, о чём именно говорили. Какие-то бесконечные разговоры о смысле жизни, о любви, о вечности. Тогда всё казалось таким глубоким, таким важным. Потом он понял – это была пустота, прикрытая красивыми словами.

Курили сигареты – одну за другой. Занимались любовью – медленно, часами, но это было механично, отстранённо, словно он наблюдал за собой со стороны. Снова принимали дозу, когда эйфория начинала отступать, и вместо неё приходила тревога, холодная и липкая. И снова укол – и мир снова на мгновение превращался в иллюзию рая.

Принесённый ящик водки так и стоял нетронутым в углу. Здесь не нужен был алкоголь. Здесь господствовала другая отрава – королева, не терпящая соперников.

В один из дней – или ночей? – он встретил в одной из комнат заросшего щетиной Сидорова. Тот занимался любовью сразу с двумя женщинами, и на его лице было выражение, которое раньше Чупов принял бы за счастье. Но сейчас он видел – глаза Сидорова были пусты, движения механичны, улыбка неживая.

– Саша! – прокричал Сидоров, заметив его. – Братан! Как же хорошо, что мы здесь! Это же рай, понимаешь? Настоящий рай!

Чупов кивнул, но внутри что-то сжалось. Это не был рай. Это была клетка. Золотая, украшенная, но клетка. И они сами захлопнули за собой дверь.

Он только тогда не понимал этого. Понимание придёт позже – когда будет слишком поздно.

Облава

Очнулся от наваждения он внезапно и жестоко.

Дверь с грохотом вылетела из петель. В квартиру, как разъярённые звери, ворвались люди в чёрных масках и бронежилетах. На спинах крупными белыми буквами было написано: ОМОН.

– Руки на стену! Быстро! – команды сыпались, как удары дубинкой по голове. – Ноги расставить! Не двигаться, твари! Один рывок – и получишь!

Эти фразы доходили до сознания медленно, с трудом, словно сквозь толщу воды. Реальность была слишком резкой, слишком яркой, слишком жестокой после нежного тумана блаженства.

Его грубо обыскали, прижав лицом к стене. Защёлкнули наручники – холодный металл больно врезался в запястья. Вместе с другими полуголыми, обдолбанными людьми его вывели на лестничную площадку, потом затолкали в автобус.

Разговор с полковником

На следующий день он стоял в кабинете полковника Крылова. Знакомый кабинет, знакомое лицо. Когда-то они были коллегами. Работали бок о бок.

– Не стыдно, Чупов? – полковник смотрел на него с нескрываемым отвращением. – Ну посмотри на себя, только посмотри! Во что ты превратился? До чего докатился!

Чупов молчал, опустив голову. Он видел себя в зеркале утром: заросшее лицо, потухшие глаза с красными прожилками, трясущиеся руки. Жалкий обломок человека.

– Ты был следователем! – Крылов повысил голос, ударив кулаком по столу. – Причём до определённого момента – хорошим работником! Перспективным! А теперь? Теперь ты бандит, вор, наркоман! Ты стал тем, кого сам когда-то сажал за решётку!

– Не ори, – пробормотал Чупов, не поднимая глаз.

– Я не ору, я констатирую факты! – полковник обошёл стол, встал прямо перед ним. – А твоя жена? Она с ног сбилась, разыскивая тебя по больницам и моргам! Каждый день звонила сюда, умоляла найти. Думала, ты мёртв! А ты в это время блядовал с наркоманками! У тебя дети, Чупов! Дети! О них ты думал? Им, наверное, не очень приятно знать, каким ты стал! Каким жалким, ничтожным…

Что-то внутри Чупова щёлкнуло. Остатки гордости, последние обрывки самоуважения вдруг вспыхнули злостью.

– Крылов, может, остановишь свой словесный понос? – он поднял голову, посмотрел прямо в глаза полковнику. – Ты мне не родственник и даже не начальник. Я тебе ничего не должен. Ничего! И эти твои нотации можешь засунуть себе в задницу!

Лицо Крылова побелело, потом налилось краской.

– Увести его в камеру! – рявкнул он. – Немедленно!

Новая встреча со стариком

Продержали их с Сидоровым в изоляторе временного содержания несколько дней. Ровно столько, сколько нужно было для проверки документов и сбора минимальных улик. Но улик-то и не было. Наркотики при них не нашли. Деньги – тоже. Всё, что у них было – это состояние наркотического опьянения, а это максимум административное правонарушение.

За недостатком доказательств их выпустили.

У ворот снова ждал старик. Как будто и не было этих дней ареста. Как будто время для него остановилось, пока они сидели в камере.

– Ну, ребята, отдохнули? – он улыбался, и в улыбке этой было что-то хищное, торжествующее. – Неприятность, конечно, вышла. Но мы же не бросаем своих. Теперь за дело возьмёмся. Настоящее дело.

На этот раз Вован привёз их не в квартиру, а в шикарную сауну в центре города. Деревянная отделка, бассейн с подогревом, массажистки с волшебными руками. Пар, ароматы эвкалипта, холодное пиво после парилки. Чупов чувствовал, как тело оживает, как выходит грязь последних дней.

Потом был магазин брендовой одежды на центральной улице. Их с Сидоровым одели по последней моде: итальянские костюмы, швейцарские часы, кожаные туфли ручной работы. Чупов смотрел на своё отражение в зеркале и не узнавал себя. Элегантный мужчина средних лет с уверенным взглядом смотрел на него из зеркала. Не было и следа от жалкого арестанта.

– Вот теперь ты выглядишь как человек, – одобрительно кивнул старик, обходя его кругом. – Костюмчик сидит отлично. Настоящий джентльмен.

– Слушай, дед, – Сидоров примерял галстук перед зеркалом, – а ты кто такой вообще? И нахрена тебе нужны мы?

Старик усмехнулся, прищурив глаза.

– Назови меня… благодетелем. Я человек, который умеет видеть потенциал в людях. А вы, ребята, обижены судьбой. Несправедливо обижены. Я это ценю. Злость – великая движущая сила, если её правильно направить.

– И куда же ты хочешь её направить? – спросил Чупов, поправляя запонки.

– Всему своё время, Александр, – старик похлопал его по плечу. – Всему своё время. Сначала хорошо поедим, выпьем, обсудим кое-какие детали. А потом… потом ты сам всё поймёшь.

Предложение в ресторане

Вечером, так и не побывав дома, они со стариком сидели в одном из самых дорогих ресторанов города. Зал был оформлен в классическом стиле: хрустальные люстры, тяжёлые бархатные портьеры, белоснежные скатерти. Официанты скользили между столиками бесшумно, как тени. Играла ненавязчивая музыка – что-то классическое, изысканное.

Старик заказал всё самое дорогое: устрицы, чёрную икру, лобстеров, мраморную говядину. Вино – коллекционное, выдержка двадцать лет. Чупов ел медленно, наслаждаясь каждым кусочком. Когда он в последний раз ел настоящую еду? Кажется, целую вечность назад.

– Вот что я думаю, ребята, – старик отпил вина, покатал его во рту, оценивая букет. – Жизнь с вами обошлась несправедливо. Особенно с тобой, Александр. Ты служил закону верой и правдой, а он тебя предал. Выбросил, как использованную тряпку.

– Откуда ты это знаешь? – напрягся Чупов.

– Я многое знаю, – загадочно улыбнулся старик. – Например, знаю, что некий инженер Гусев разрушил твою жизнь. Из-за него ты потерял работу, репутацию, уважение. Правильно?

Чупов сжал кулаки под столом. Одно упоминание этого имени заставляло кровь закипать в жилах.

– Гусев, – процедил он сквозь зубы. – Этот ублюдок…

– Вот именно, – старик наклонился ближе, его голос стал тише, интимнее. – А знаешь, что самое интересное? Этот самый Гусев сейчас живёт как царь. У него особняк, машины, охрана, миллионы на счетах. Он купается в роскоши, пока ты ютишься чёрт знает где.

– Что?! – Чупов чуть не подавился вином. – Откуда у него деньги? Он же жалкий инженеришка третьего разряда!

– Был жалким, – поправил старик. – Теперь уже нет. Кто-то очень влиятельный взял его под своё крыло. Осыпал деньгами, дал всё, о чём можно мечтать. И знаешь, что самое обидное? Он не заслуживает этого. Совершенно не заслуживает.

Сидоров тоже отложил вилку, уставился на старика.

– Погоди, погоди… То есть ты хочешь сказать, что, пока мы гнили в камере, этот гад жировал?

– Именно, – кивнул старик. – Более того, я знаю, где он живёт, что делает, с кем общается. Знаю всё.

– И что ты предлагаешь? – хрипло спросил Чупов. Его била дрожь – от ярости или от предчувствия чего-то важного.

Старик откинулся на спинку стула, сложил пальцы домиком.

– Месть, Александр. Я предлагаю тебе месть. Не мелкую, не жалкую. Настоящую. Такую, чтобы Гусев пожалел, что вообще появился на свет.

– Убить его? – выдохнул Сидоров.

Старик медленно поставил бокал на стол. В его глазах мелькнуло что-то хищное, довольное.

– Именно, – произнёс он тихо, но каждое слово прозвучало, как удар молота. – Убить. Но не просто так, не второпях, в пьяной драке. Я говорю об осмысленном, хладнокровном устранении. О том, чтобы он исчез из этого мира навсегда.

Чупов почувствовал, как холодок пробежал по спине. Одно дело – мечтать о мести в камере, рисовать кровавые фантазии. Совсем другое – услышать это вслух, от чужого человека, всерьёз.

– Ты понимаешь, о чём говоришь? – хрипло спросил он. – Это убийство. Статья. Пожизненное.

– Только если поймают, – старик усмехнулся, отпил вина. – А поймать не должны. Потому что всё будет сделано профессионально. Чисто. Без следов.

– Погоди, погоди, – Сидоров нервно закурил. – Ты серьёзно? Мы вообще-то не киллеры. Мы менты были, блин!

– Были, – подчеркнул старик. – Но больше не являетесь. Система вас выбросила. Предала. Так почему вы должны следовать её правилам?

Чупов молчал, барабаня пальцами по столу. В голове крутилась бешеная карусель мыслей. С одной стороны – это безумие. Чистое безумие. С другой… Гусев разрушил его жизнь. Из-за этого ублюдка он потерял всё. Разве не заслуживает он смерти?

– Допустим, – медленно произнёс Чупов. – Допустим, я соглашусь. Как ты представляешь это? У Гусева охрана, деньги, связи. Он не просто так живёт теперь.

– Всё верно, – кивнул старик. – Именно поэтому нужен план. Тщательно продуманный, без спешки. Мы будем изучать его распорядок, привычки, слабости. Найдём момент, когда он окажется уязвим. И тогда… – он щёлкнул пальцами, – тогда он просто исчезнет. Несчастный случай. Самоубийство. Сердечный приступ. Вариантов множество.

– А что мы с этого получим? – спросил Сидоров, затушив окурок. – Кроме риска сесть пожизненно?

Старик достал из кармана конверт, положил на стол. Чупов открыл его – внутри лежали фотографии пачек купюр.

– Пятьсот тысяч долларов, – спокойно сказал старик. – Каждому. Плюс новые документы, билеты за границу, если захотите. Новая жизнь, господа. С чистого листа.

Сидоров присвистнул, разглядывая фотографии.

– Охренеть. Это реально?

– Реальнее некуда, – старик откинулся на спинку стула. – Я человек слова. Сделаете работу – получите деньги. Всё честно.

Чупов смотрел на конверт, потом на старика. Что-то в этом всём было неправильным. Слишком удобным. Слишком простым.

– Кто ты такой на самом деле? – спросил он напрямую. – И зачем тебе нужна смерть Гусева?

Старик улыбнулся – широко, почти дружелюбно, но в глазах его плескалась тьма.

– Назови меня… Сукиным Сыном, – произнёс он с издёвкой. – Так будет проще. А Гусев мне мешает. Он нарушил определённые… договорённости. Вмешался не в своё дело. И теперь должен исчезнуть. Вот и вся история.

– Договорённости? – переспросил Чупов. – С кем?

– С людьми, которых лучше не знать, – отрезал Сукин Сын. – Тебе достаточно понимать одно: я плачу хорошие деньги за работу. А ты получаешь шанс отомстить человеку, который сломал твою жизнь. Разве это не идеально?

Чупов снова посмотрел на фотографии денег. Полмиллиона долларов. Он никогда в жизни не видел таких сумм. С такими деньгами можно начать всё сначала. Уехать куда-нибудь далеко. Забыть про этот проклятый город, про позор, про унижение.

Но для этого надо убить человека. Хладнокровно, с расчётом.

– Мне нужно подумать, – сказал он наконец.

– Конечно, – любезно кивнул Сукин Сын. – Думай. Только недолго. Время не ждёт. Завтра вечером жду твоего ответа. Если согласен – приступим к планированию. Если нет… – он пожал плечами, – ну что ж, поищу других исполнителей. Мир полон людей, жаждущих мести и денег.

Он встал из-за стола, небрежно бросил на скатерть несколько крупных купюр.

– За ужин. Ещё посидите, выпейте. Вован отвезёт вас домой, когда будете готовы. А завтра… завтра мы узнаем, из какого вы теста, господа бывшие стражи порядка.

Он ушёл, оставив их наедине с бутылкой дорогого вина, конвертом с фотографиями и тяжёлым грузом на душе.

Принятие решения

Чупов и Сидоров сидели молча минут пятнадцать. Допивали вино медленно, словно тянули время. В зале ресторана по-прежнему играла ненавязчивая музыка, официанты сновали между столиками, пары за соседними столами смеялись и болтали. Обычный вечер в дорогом заведении.

А они обсуждали убийство.

– Ты серьёзно думаешь об этом? – наконец нарушил молчание Сидоров. Голос его дрожал – то ли от страха, то ли от возбуждения.

Чупов покрутил в руках бокал, разглядывая, как вино образует тонкую плёнку на стенках.

– А у нас есть выбор? – хмуро ответил он. – Посмотри на себя. Посмотри на меня. Мы на дне, Сидорыч. Нам нечего терять.

– Кроме свободы.

– Какой свободы? – усмехнулся Чупов. – Мы и так в тюрьме. Только без решёток. Нас выбросили, как мусор. У нас нет работы, нет денег, нет будущего. А этот гад Гусев купается в роскоши!

Он ударил кулаком по столу, бокал качнулся, вино расплескалось на скатерть красным пятном, похожим на кровь.

– Он украл мой миллион! – голос Чупова сорвался на крик, несколько посетителей обернулись. Он понизил голос до яростного шёпота. – Я знаю, что он украл. Я чувствую. И из-за него моя жизнь пошла под откос. Жена презирает меня. Дети не хотят видеть. Коллеги смеются за спиной. А он… он живёт как царь!

Сидоров кивнул. В его глазах тоже зажёгся огонёк – злости, обиды, жажды мести.

– Понимаю тебя, брат. Я тоже в дерьме по уши. Жена подала на развод, забрала квартиру. Живу у матери в коммуналке. Мне сорок три года, а я как пацан без штанов. Так что… – он глубоко вдохнул, – так что, может, старик прав? Может, это наш шанс?

– Именно, – Чупов наклонился ближе, голос его стал заговорщическим. – Полмиллиона долларов, Сидорыч. Ты представляешь, что это? Мы можем уехать отсюда к чёртовой матери. Начать новую жизнь. Купить дом у моря где-нибудь в Таиланде или Турции. Жить спокойно, без этой вечной грызни за копейки.

– А если поймают?

– Не поймают, – уверенно сказал Чупов, хотя уверенности внутри не было ни грамма. – Мы же менты. Мы знаем, как работает система. Знаем, как прячут следы. Как делают так, чтобы всё выглядело естественно.

– Мы менты, которые никогда никого не убивали, – напомнил Сидоров.

– Была первая облава, будет и первое убийство, – жёстко произнёс Чупов. – Главное – решиться. Всё остальное – техника.

Сидоров допил вино, налил себе ещё. Рука дрожала, струя промахнулась мимо бокала.

– Господи, – пробормотал он. – Не думал я, что дойду до такого. Что стану убийцей.

– Не убийцей, – поправил Чупов. – Палачом. Мы восстановим справедливость. Гусев преступник, который украл миллион и сломал жизни людей. Мы просто… приведём приговор в исполнение.

– Красиво говоришь, – криво усмехнулся Сидоров. – Прямо следователь. Только вот судьи-то не было.

– Я ему судья, – тихо, но с абсолютной уверенностью произнёс Чупов. – Я, присяжные и палач в одном лице. И приговор уже вынесен. Смертная казнь.

Они снова замолчали. Но молчание было другим – не тягостным, а напряжённым, полным принятого решения.

– Ладно, – наконец выдохнул Сидоров. – Чёрт с ним. Я в деле. Только скажи как, и я сделаю.

Чупов протянул руку через стол. Они пожали друг другу руки – крепко, по-мужски. Словно скрепляли договор. Кровавый договор.

– Завтра дадим старику ответ, – сказал Чупов. – А потом начнём планировать. Тщательно, без спешки. Гусев должен умереть, но так, чтобы никто ничего не заподозрил.

– А как мы его вычислим? – спросил Сидоров. – Где живёт, где бывает?

– Старик обещал информацию, – напомнил Чупов. – Значит, у него есть источники. Может, следит за ним. В любом случае это его забота. Наша задача – исполнить.

Он посмотрел на конверт с фотографиями денег, потом сунул его во внутренний карман пиджака. Полмиллиона долларов. Фантастическая сумма.

– Знаешь, что самое странное? – вдруг сказал Сидоров, разглядывая своё отражение в зеркальной колонне. – Мне даже не страшно. Я думал, буду в ужасе. А вместо этого чувствую… облегчение. Словно наконец принял правильное решение.

– Это потому, что оно и есть правильное, – кивнул Чупов. – Мы слишком долго играли по чужим правилам. Соблюдали законы, которые другие нарушали направо и налево. Были честными в мире, где честность – это слабость. Пора перестать быть жертвами.

– Пора стать хищниками, – добавил Сидоров, и в его голосе послышалась странная нотка – почти радостная.

Они допили вино, расплатились. Вован молча отвёз их по домам. Чупов долго стоял у окна своей убогой съёмной комнаты, курил и смотрел на ночной город. Огни горели в окнах, где-то внизу пьяные голоса орали песни, лаяла собака.

Обычная ночь. Последняя обычная ночь в его жизни.