© Анна-Нина Коваленко, 2025
ISBN 978-5-0067-2974-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Анна-Нина КОВАЛЕНКО
ГОВОРЯЩИЕ ПОРТРЕТЫ
(Галерея памяти)
АЛЬФРЕДО
(Xроника одной плодотворной сердечной дружбы)
1995 Сентябрь. Приснился человек, высокий, красивый, темноволосый, с глубокими чёрными глазами…
И сон, и этот человек из сна послужили толчком к созданию мифического, романтического образа-героя романа «Пять ступенек к воскресению». А в жизни…
Октябрь. Поднимаясь пешком – для физической формы – на четвёртый этаж Художественной Лиги, и минуя выставочный зал на втором этаже, увидела среди толпы Человека с Глубокими Чёрными Глазами. Спешила в свой класс, пошла дальше, выше, не совсем уверенная в том что видение было наяву.
Ноябрь. И вот, представляете, вхожу я в Лигу, и снова вижу Его! На этот раз в холле на лавочке. Очень красивый, с глубокими чёрными глазами. Рядышком с пуэрториканкой Франсис – студенткой класса анатомического рисунка. Движимая очарованием cентябрьского сна и октябрьского видения, приблизилась к парочке и спросила, сама его так и спросила:
– Как вас зовут?
Франсис любезно перевела мой вопрос на испанский, и Человек из Сна в ответ пропищал:
– Альфредо…
Вот этого мой сон не предвидел. Хмыкнув, я отошла. А всё же… Как он красив.
(В моём романе он будет глухонемым. И назову его Альваро.)
***
Оказывается, он натурщик в Лиге. Или модель, как принято здесь говорить. Вон, спешит в шёлковом халате в класс.
Декабрь. Большой перерыв. Сижу в кафетерии упомянутой Лиги. K столу моему подходит прекрасный Альфредо, на ломаном английском просит разрешения присесть рядом. Я конечно разрешаю, место рядом свободно.
– Я извиняюсь, что до сих пор с тобой не заговаривал, просто я не знал английского языка, ходил на курсы. Вот, теперь мы можем говорить. Кто ты, откуда? Ты меня понимаешь? Do you understand me?
– Понимаю. Из России. Я художник и писатель. А ты?
– Soccer player* (*футболист, как оказывается.). Do you understand me?* (* Ты понимаешь меня?)
«Soccer player»? Я не понимала что это, но сказала «да».
(В моём романе он будет скульптор.)
– Да… Это интересно.
– А ты, принеси…
Тут он, взглянув на часы на стене кафетерия, не закончмв фразы убегает: перерыв кончился.
Декабрь же. Он позирует для портрета в классе живописи, где я монитор. На нём ярко-красная рубашка, ему к лицу, к его чёрным волосам. Преподаватель просит его убрать волосы в пучок, Альфредо обращается ко мне за помощью, подаёт резинку. Я беру в руки резинку и гриву его чёрных волос – шёлковые, даже скорее атласные, блестящие, выскальзывают из рук, рассыпаются по плечам – никогда не встречала таких прекрасных и таких непослушных волос. Связала кое-как.
После класса, пришли в Центральный парк что рядом с Лигой, приземлились на огромный камень у входа. Прихлёбывая кофе из бумажного стаканчика, Альфредо рассказывает о себе. Отец американский индеец, мать испанка. Родился и жил в Эквадоре, в Кито, отец преподавал в университете («Что преподавал?»), где Альфредо учился. («На футболиста?» – но молчу, слушаю.) Bстретил Елену – балерину из Швеции, она его увезла в Швецию. Там он разошёлся с Еленой и спустя годы женился на оперной певице Марии. Потом разошёлся с Марией и приехал в Нью-Йорк. Может быть, найдёт модельное агентство, и будет fashion model, моделью для моды на одежду, для какой-нибудь фирмы типа Карл Лагенфельд и пр., там хорошо платят, не то что… «Ты меня понимаешь?» Ему пятьдесят, но ведь он в хорошей форме. («Согласна, вижу». ) Нет ли у меня связей? Вот его фото, где он в индейском облачении, а вот headshot* (*головной портрет). Но сейчас важно, очень важно, добиться получения грин карты* (*резидентская карта США).
Канун Нового Года. Моя знакомая Меги живёт в Хобокене, что в Нью Джерси, замужем за владельцем кафе «Марино». Он египтянин, но дал кафе итальянское название чтобы иметь больше местных посетителей-итальянцев. В новогоднюю ночь они оба будут в их кафе, любят деньги, Меги пригласила меня, а я приглашаю Альфредо, всё веселей. Снег идёт. Долго ждём свой «path train». По выходу из электрички бредём чуть ли не по пояс в снегу. Снег продолжает валить, мы становимся похожими на двух снеговиков. Сбились с пути, бредём, и спросить некого. После двух часов скитаний находим это злосчастное «Марино», читаем на двери: «Закрыто по случаю плохой погоды». Бредём назад, к остановке, находим какое-то кафе и празднуем, чокаясь «бокалами» горячего чая.
1996 Мартовский денёчек. Нам по пути – не помню куда, и мы соседи посиденью в автобусе. Альфредо рассказывает о своих поисках модельного агентства, о проблемах с грин картой, я смотрю в окно, любуясь видами умытых весенним дождичком улиц.
Вдруг, слышу:
– Do you have passport?* (*У тебя есть паспорт?) Do you understand me?** (**Ты понимаешь меня?)
Ну вот, прямо сразу о паспорте. Эта его озабоченность получением грин-карты. Не отрывая глаз от окна, тяну с ответом:
– У меня есть паспорт…
– Есть паспорт? Какой? Американский, российский?
– Есть паспорт… Американский.
– Аа…
Приехали. То есть, его остановка, ему выходить.
Апрель. Мы друзья. Он прост и миролюбив, и это всё что я могу о нём сказать. Я часто вижу его в обществе женщин, девушек, разных. Беседуют на лавочке, гуляют около Лиги. Конечно, с его ослепительной внешностью это естественно. Но и меня он не забывает. Понедельник, вхожу в Лигу, мне к часу в скульптурный класс, что в подвале. Он ждёт у входа:
– Я хочу тебя попросить о чём-то. Спешишь? Когда ты кончаешь свой класс?
– В половине пятого, – отвечаю.
– Так я буду ждать тебя в пол-пятого у выхода.
Вход и выход из Лиги – на углу Пятьдесят Седьмой и Бродвея.
– Хорошо…
«Попросить о чём-то». Предложение руки и сердца?! Из-за грин-карты. По расчёту, как говорится. Что делать? Я не готова, не могу.
Половина пятого: а у скульптурного класса, оказывается, есть свой выход, «чёрный ход» – на Пятьдесят Восьмую. Выскальзываю через этот чёрный ход на улицу.
Вторник – Альфредо ждёт меня у входа:
– Я ждал тебя вчера, но не увидел. Мне очень важно – буду ждать сегодня в пол-пятого.
– Хорошо, хорошо…
В половине пятого – опять через чёрный ход на Пятьдесят Восьмую, таким образом избегая рокового предложения. Ну нет, не могу я. Пусть поищет ещё кого-нибудь.
И грянула среда: Альфредо снова ждёт меня у входа:
– Послушай, я опять тебя не увидел вчера. Давай я сейчас, здесь спрошу.
– Ну давай. («Ой… Как ответить „нет“?»)
– Наклонившись, шёпотом:
– Нет ли у тебя пяти долларов взаймы? Мне нужно купить бритву, смотри, я немножко оброс, а чек в пятницу.
Взглянув снизу вверх на его четырёхдневную щетину: правда, оброс, выгребаю из кошелька все имеющиеся там семь долларов:
– Конечно! Вот, купи себе бритву, и кофе.
– Спасибо, я верну.
(Не вернёт. Но это ничего.)
***
Я дежурю в галерее. Вечер. Звонок. Альфредо:
– Привет.
– Привет.
– Давай поужинаем где-нибудь.
– Хорошо. В шесть я закрою галерею, и тогда…
– Я подойду к шести.
– Хорошо.
В шесть появляется Альфредо.
– Куда пойдём?
Вышли – дождь. Забегаем в ближайшую пиццерию. Продавщица подаёт салфетки – обмакнуть лица. Я ей:
– Один слайз с сыром.
Альфредо:
– А мне с оливками.
Отходит, садится за стол:
– Да, ты заплати, а то я кредитную карточку забыл дома.
Плачу, а что делать.
1999.
Он часто звонит мне, просит взаймы: 20, 80, 100 долларов. Я даю нужную сумму, он не возвращает. Говорит, я ему как сестра.
Холодная зима. Утро раннее. Звонит Альфредо, просит придти почему-то в отель New Yorker около почтамта на 34й. («Что он делает в дорогом отеле утром?») Уезжает на неделю в Эквадор, на похороны матери, просит взаймы, прихожу, он сидит в фойе отеля, даю ему нужную сумму, желаю доброго пути.
2000 Лето. Встречаю Альфредо в СоХо. Он торгует на улице безделушками: браслеты, колечки, шарфики и пр. Мне продал зелёный браслет, кажется, из нефрита. Отошлю дочери, она украшения любит. Беседуем о том о сём. Вернее, «беседует» он. Говорит, его самое большое желание – накопить денег, арендовать хорошую квартиру, и пригласить туда отца, пусть приедет из Эквадора, увидит как хорошо живёт сын. Просто и мило. Никаких тебе «текущих» мировых событий, историй, новинок в литературе ли, искусстве. Арендовать наконец хорошую квартиру в престижном районе Нью Йорка, пригласить отца: посмотри, папа, как хорошо я живу! Всё это так отлично от моих сумасшедших проектов. Я мало говорю о себе, а вернее, совсем не говорю о себе, и так поняла, Альфредо по-прежнему думает, что у меня «есть деньги». У него в Кито была русская подружка Людмила, дочь дипломата, и у неё были деньги, много, – к деньгам Альфредо благоговеет. Он неизменно прост и миролюбив. Правда, без чувства юмора, но я к этому привыкла. Как-то само собой у нас давно установились отношения доброй дружбы. Он арендует (пока, он надеется) комнатку в Гарлеме. С хорошо оплачиваемой модельной карьерой так и не состоялось. Зато, кажется, как-то решилась проблема с грин-картой. В Лиге давно не был. Забавные воспоминания о Лиге:
– Представляешь, я там переспал чуть ли не со всеми студентками. Многих даже по имени не помню.
(«Как? Когда? Зачем со всеми?»)
– ? Ну, Альфредо, ты просто гигант. Со студентками, только?
– Что ты имеешь в виду! Мужчины мне не нравятся. Нет-нет.
(Я вообще-то имела в виду преподавательниц.)
Сентябрь. Позвонил Альфредо, предложил встретиться после моей службы, хорошо, четыре тридцать около Лиги, я сказала.
В четыре тридцать он ждёт у входа-выхода.
– Куда пойдём?
– Может быть, в магазин «Империал» что по соседству, там в подвале замечательный кафетерий?
– Идём.
Идём. Сначала бродим по магазину и выбираем в отделе полуфабрикатов что есть поесть-попить. Я беру круассан и кофе. Альфредо – круассан и чай. Ставим на один поднос. Кассирша спрашивает, считать отдельно или… Я оборачиваюсь к Альфредо:
– Мне что, платить за тебя?
Молчание в ответ – похоже, да. Плачу, идём вниз, занимаем столик. Съев круассан, он вынимает из сумки старенькую газету на испанском:
– Вот тут объявления. Есть специальные отели, в которых можно снять номер на пару часов, ты меня понимаешь?
– Какой номер, для чего?
– Ну, делать любовь. Мы. Мы с тобой. Ты могла бы заплатить, это не оче…
– Ой, мне кажется, я забыла в Лиге что-то. Одну минутку, сбегаю…
Вскакиваю, убегаю. Навсегда.
Декабрь. Хожу пешком из экономии. Вот иду я в библиотеку мимо роскошного здания Hilton Time Square, или попросту Хилтона – одного из самых дорогих отелей в Нью-Йорке. Холодно, холодно левой руке, потеряла перчатку. Что, пойти назад, поискать? Звук подъезжающей машины. Мерседес, белый. Тормозит. Выходит из машины симпатичная блондинка – уж не сама ли Мисс Хилтон? Отдаёт распоряжения водителю, а за ней Альфредо. Его роскошные волосы седы. Идут они прямо к входу в величественное здание, минуя меня, рука-в руку.
Гляжу им в след:
– Прощай, друг Альфредушка.
КОНЕЦ
P.S. « …Я шла по трапу, по этой лестнице, бесконечной и крутой, ведущей сверху вниз, и обнаружила, что потеряла перчатку, с одной руки, левой (правой держала сумку через плечо).Безумный импульс – глупая, конечно, затея: пойти назад, вспять, за потерянной перчаткой. Но ведь холодно. (И мои руки – я их стесняюсь…) Найти её, во что бы то ни стало… Иду, смотрю на ступеньки, без надежд, пихаемая, сбиваемая с ног толпой выходящих… Тут Он, стоит с моей перчаткой в руке, седой человек с глубокими чёрными… впрочем, это моя надвигающаяся слепота делает их чёрными, – с тёмными, серо-зелёными глазами; протягивая руку за перчаткой – схватить, прикоснуться, чтобы это не оказалось сном, делая между тем знак: «Спасибо, Альваро», – я уже знала, что будет завтра. Будет то, что было…»
(«Пять ступенек к воскресению, глава пятая – «У порога»)
Розочка
Оказывается, я забываю свои добрые поступки.
Марина. В вагоне поезда Q подошла ко мне стремительно светлоглазая девушка:
– Здравствуйте! Я вас узнала!
Заметив моё смущение:
– Я Марина!
Имя ничего мне не говорило.
– …Вы мне дали вот этот шарфик, «цвета весенней листвы» так вы сказали. Я ношу его не снимая.
Oтошла. Глаза… На шее шарфик, нежно-зелёный. Я стала вспоминать. Понадобилось полчаса чтобы оживить в памяти такую сцену: утро раннее холодное и хмурое, навстречу мне группа молодых людей из России, собрались в Бостон. Одна девушка одета так легко… Я снимаю с себя шарфик и говорю ей:
– Вот, может быть он вас согреет своим цветом весенней листвы.
Ну да, я ещё запомнила благодарное выражение её светлых глаз. Это было лет пять тому назад, и она носит не снимая? Марина! Но Марины уже в поезде не было, вышла давно на своей остановке.
Ева. Ева была моделью в Лиге. Постоянно перекрашивалась то в брюнетку, то в блондинку. Потом исчезла, я её довольно долго не видела. И вот, встречаю в СоХо* (*райoн в Нижнем Манхаттене) с молодым эксцентрично одетым спутником, которому представила меня так:
– Это Нина. Она спасла мне жизнь.
Да, правда, было такое: Художественная Лига. Я вошла в класс на третьем этаже, эта классная комнатка в уголке всегда пустовала, не считая раз в неделю для занятий Барбары Адриан. Иногда туда заглядывали студенты перекусить, обменяться новостями, покрыть лаком свежую работу, и т. п. В тот день там Ева спала около обогревателя, который уже принялся жечь драпировки, дымить, и даже выпустил пламя. Я разбудила её, потушила пожар, проветрила класс. И забыла.
Розочка. На очередной встрече авторов в Клубе Русских Писателей председатель Клуба Женя обратился ко мне, держа в руках список чтецов:
– Ниночка. Вы будете что-нибудь читать?
– Нет-нет, я пришла послушать.
Слева от меня красивая темноглазая женщина сказала сильно картавя
– Я вас узнала. Вы Нина. Я Г’оза. Вы ехали в Москву, и по моей пгосьбе пегедали человеку книгу со стихами моего сына Югы. Мы встгетились в библиотеке на Кингс Хайвей. Я же вас хогошо помню.
Я так и не вспомнила этой встречи в библиотеке, а передачу книги вспомнила смутно. Ну да, что такого, просили передать – позвонила, передала. Я даже не помню как выглядел тот человек.
– А это мой сын Юга, поэт. Юга, это Нина.
– Очень рад с вами познакомиться!
Мужчина названный Юрой сказал это так, что можно было не сомневаться, он и в самом деле рад знакомству со мной.
Чтения были по списку.
– Следующий…
Следующим был Юра:
– Я вижу Ахматову в парке,
В котором и сонно, и жарко;
Мечтает она у пруда…
– Иггает на солнце вода, – подсказыает с места Роза, и Юра продолжает:
– Играет на солнце вода,
А воздух прозрачен и чист,
И маленький пруд серебрист;
Кувшинки…
– кувшинки, как золото в тине, -подсказывает Роза.
– … как золото в тине, -повторяет Юра,
Как россыпи солнца в картине.
Ахматова в парке
Как будто…
Роза: с места:
– Нежданного счастья минута.
– Нежданногосчастья минута.
– И ещё одно, об Ахматовой, – объявляет Юра глядя в потолок.
– Чудесность Вашей немоты
Похожа на свирель.
Её небесные черты… небесные черты,,,
– Весенняя капель, – подсказывает Роза.
– Весенняя капель.
И т. д.
– …Чудесность Вашей немоты
Я оглашать не вправе.
Дуэтом;
– Не тронув Божьей красоты,
Запечатленной въяве.
Аплодисменты.
Такое впечатление, что Юра читал мамины стихи. Глядел в потолок —так ему наверное было лучше вспомнить слова, а Роза не допускала ни секунды заминки.
Потом были другие авторы. Семен П. прочёл воспоминания о своём военном детстве. Семён молодец, после инсульта принуждает себя ходить, двигаться. Пишет. Его жена Полина хриплым голосом спела песенку на стихи мужа, аккомпанируя на принесённой портативной пианоле.
Ещё несколько авторов, и конец. Мы с Розой обменялись телефонами, я, правда, без большого энтузиазма: меня как-то смущали её командные нотки.
***
Роза из Одессы. У неё было плохое детство. Она голодала, и у неё не было игрушек. Она играла с мышами.
(И я голодала. И не было игрушек. Играла с лягушками. Это было счастливое время. У меня даже есть картина «Мы были счастливы здесь», там инвалид Гришка на костылях догоняет нашу компанию идущую гуськом по деревенской дороге.)
Муж ушёл когда Юре было восемь, ушёл несмотря на то, что Юра был болен.
(Да, мужья уходят, несмотря ни на что.)
Юра живёт в Апстэйт, там у него квартира, Роза выхлопотала. Она и для меня может выхлопотать квартиру. Вернее, могла. Сейчас нет.
(Ну, нет так нет, я ведь не прошу. Спасибо.)
***
Встретила Наташу М.
– А я познакомилась с поэтом Юрой и его матерью Розой.
– Розочка – ах, Розочка, замечательная мать замечательного поэта! Мы тут выдали её, наконец, замуж за Сашу, который добивался её много лет.
Наташа вообще человек блаженный. Я бы сказала, угоднический. У неё есть какая-то невидимая компания «Мы», от лица которой она выступает. и делает добрые поступки. Возможно, она чем-то обязана этой мистической «Мы». Сейчас я даже позавидовала Розочке: её выдали «Мы» замуж за любящего человека.
– А Юрин отец… Ах, они разошлись, это было в Одессе. Долгая история. Потом Розочка встретила Льва, который привёз её в Нью-Йорк. Лев умер, Розочка долгое время была одна, казалось бы, что можно ожидать в её возрасте, но тут Саша… А у Юрочки есть квартира в Апстейт* (*Upstate – север штата Нью-Йорк), Розочка выхлопотала. Кстати, она могла бы и вам помочь с квартирой, у неё связи. Сама Розочка живёт у Саши на Брайтоне.
Да, Розочка живёт на Брайтоне, и вот как мы встретились. Мне позвонила моя руммейтка Янина:
– Эй, курва, ты где?
(Она хорошо ко мне относится.)
– Иду по 1й Брайтон, а что?
– Тебе лучше домой сейчас не идти, посиди где-нибудь, ну, на бордвоке, тут, бл***, великая драка, Светка бьёт и таскает Линку за волосы. Я позвоню когда всё кончится.
– Ладно.
Хорошо что у меня с собой бэйгл, перекушу, приземлилась на лавочке. Разворачиваю… Вижу: Розочка, каштановые кудряшки из-под белой панамки. Окинув взглядом меня с бэйглом в руках:
– Так, так. Синяя блузка в клеточку. Чистая, опгятная…
Она рада встрече У неё хорошая идея – пригласить меня как-нибудь в гости. Она отлично готовит, накормит ужином, тут недалеко. Когда? Позвонит. Ушла.
***
Квартира, куда пригласили на ужин, находится в районе «Ошеана», это такой комплекс розовых домов во дворе, скорее, за высокоим металлическим забором, заповедная зона, куда можно войти лишь по особым пропускам или разрешениям. Называюсь, жду разрешения. Путь к дому по асфальтовой тропинке меж красных бегоний. Мраморные ступени. Звоню. Пятый этаж. Впустили. Протягиваю Розе букет лиловых гвоздик.
– Ах, цветы! Ну зачем, у вас и так не много денег. Саша, поставь цветы в вазу!
Саша —крупный курносый мужчина с доброй улыбкой, ставит цветы в вазу. Квартира, комнаты, необъятных размеров! Из окон – тоже необъятных – можно видеть бассейн и гимнастическую площадку внизу. Всё это, мягко говоря, сильно отличалось от моего подвала на 1й Брайтон, где я арендую койку в комнатке на трёх. Я шла сюда стыдясь, зная, что не могу пригласить для ответного визита в подвал с крысами, тараканами, оригинальными соседками. Да и хозяйка Рая не позволила бы. Я прежде послала Розе по емэйл добрые слова о Юре – оказалось, Роза их отпечатала и поместила на стенку, где уже был целый иконостас бумажных похвал.
Очерк бывшей юриной учительницы литературы Ирмы вставлен в рамку, в центре иконостаса:
«Маленький Принц – наш современник
ИЗ РАДИООЧЕРКA ИРМЫ УЛИЦКОЙ (Австралия)
…Говоря о Юрии, нельзя не сказать о его маме – Розалии Б.. Ранимая и стойкая, отзывчивая и хрупкая, радушная и чуткая, безропотная и щедрая, эта женщина не только предугадала талант сына, но и развила его, и уберегла, и бережет, лучшая мать и преданнейший друг.»
Письмо из Одесской библиотеки.
Письмо из Одессы от розиной близкой подруги.
(Благодарственные письма, статьи, дипломы, медали – что если и мне развесить это всё на стене в общаге…)
Фото-альбом: Юра-малыш, бархатный костюмчик, жабо. Cтоило мне сделать сравнение с образами картин Веласкеса, как похвалили:
– Умная! Какая умная!
(Ну, чтобы художнику знать о Веласкесе не надо быть умным)
Юра у окна, несколько раз пытался со мной заговорить, но Роза одёргивала его: «Молчи» К тому же напоминала, что завтра ему нужно возвращаться в какой-то городок на севере штата, заберёт автобус. Там он живёт, ей удалось выхлопотать для него квартиру. А эта роскошная квартира, где мы сейчас, её последнего мужа Саши, у неё есть ещё одна квартира, и она была бы рада туда пустить меня, но боится, нельзя, там камеры. Ну, нельзя так нельзя. Да я и не думала просить. Роза хлопочет у плиты, на ней такой красивый фартучек. Саша накрыл на стол, собственно, убрал бумаги, освободив таким образом место для тарелок.
– Я хогошо готовлю. Вы едите гыбу?
Несколько ломтиков хлеба, а точнее, два; суп с овощами, кусочек жареной рыбы. Не назвала бы это шедевром кулинарии. Но нужно соглашаться, «да, вы прекрасно готовите», хвалить. Всё же в гостях. Роза спросила, знаю ли я Инну Б.
– Да, то есть читала и слушала её стихи.
– Ну и что вы скажете о ней?
– Я её не настолько близко знаю, чтобы…
– Так вот, это очень плохой человек. Не общайтесь с ней
– Почему?
– Очень, очень плохой человек.
– Не думаю, что у нас будет общение, ведь мы не знакомы. А… она тоже из Одессы?
– Да, она из Одессы, она была в Одессе, читала там свои стихи. А в общем, очень плохой, ужасный человек, дгянь
И больше никаких пояснений «почему».
Показ видео, жизненный путь Юры от младенца на руках красивой элегантной мамы Розы до взрослого мужчины Юрия в обществе элегантной мамы и её друга Льва. Много Розочек вдвоём с Львом, Розочка в шляпках и шубках, потом без Льва…
***
Снова встретились с Наташей:
– Наташа. Вы знаете Инну Б.?
– Инночку? А как же! Замечательный поэт. И умница. Замужем («Мы тут выдали её»? ) за хорошим человеком.. А почему вы спрашиваете?
– Да я хочу сделать запрос ей на дружбу.
– Конечно. Хорошо. Правильно.
***
Четверг. В местной библиотеке Литературный Клуб «Зелёная лампа».
В прошлый четверг я читала свои рассказы, всем понравилось. Новая знакомая Аполинария спрашивает, буду ли я что-нибудь читать.
– Нет-нет, сегодня буду слушать.
Сегодня вечер Юры. Читает свои стихи как всегда, глядя в потолок, так ему удобне, а Роза в первом ряду, суфлирует.
Меня потрясла одна строка, то есть фраза: «Заберите меня отсюда!»
Вопль души. Это о психушке! Уже в Америке. A сзади кто-то шёпотом: «Ужасная женщина, эгоистка. Погубила сына.»
Показ ролика: Юра младенец, Юра подросток, и так далее. Публика «Зелёной лампы» давно адаптировала Юру, приняла как сына в свою семью, полюбила. Аплодисменты. Конец. Роза приглашает меня к ней на ужин. На этот раз в числе приглашённых и пара П., оказывается, они соседи Розы-Саши. Семён на заседаниях «Зелёной лампы» неизменный спикер, сегодня он так же как и австралийская одесситка Ирма сравнил Юру с Маленьким Принцем, оригинального же Маленького Принца назвал «патриотом», а о музыке Чайковского отозвался такими словами:
– После концерта Чайковского все люди выходят просветлёнными. Я из музыки Чайковского больше всего люблю «Первый концерт Чайковского»!
Юра чуть отстал, попрощаться с какой-то дамой. С красавицей Аполинарией? Толпа, мне не видно. Теперь догоняет. Догнал. Роза злится:
– Зачем ты с ней общаешься? Я же тебе сказала.
Молчание. Пришли. Семён достал вино.
– За поэзию! За Юру!
– За Розу!
– За Розочку!
Семёну пить нельзя, ест рыбу. За столом – одесситы, заняты одесскими воспоминаниями. Холеричная Полина, румяная от выпитого вина:
– Представляете, я была одна еврейка во всём НИИ! Хотели уволить!
– А мы уехали из-за…
(Я могла бы сказать: «Еврейством Одессу не удивишь». Или: «И я жила когда-то в Одессе, я там работала на Джутовой фабрике, а общежитие фабрики по адресу Моисеенко, 34. Pабота в три смены. Чесальные машины…» Но это им не интересно.)
Розочка говорит, Юра узнал одесский адрес отца и написал ему, написал что прощает и любит, но письмо вернулось: отца нет в живых.
Снова видео о Юре, а вернее, о Розе. На экране Розочка молодая, красивая, потом элегантная, красивая, с Львом который привез её с Юрой в Нью Йорк. Розочка в невероятных шубах и шляпках. Юра… Ни на одной из юриных фотографий разных периодов я не заметила никаких признаков болезни. Есть лишь выражение застенчивости, деликатности, послушания. Насчёт Маленького Принца с его настойчивым «поговори со мной» – не знаю, тут больше сходства с князем Мышкиным из «Идиота» Достоевского.
Я предложила в следующий Юрин приезд из Апстэйт сделать его портрет в акварели. И вот, Юра в сопровождении Розы на бордвоке* (*набережная, boardwalk). Мы на лавочке. Юра протягивает мне пластиковый палет, говорит, ему не нужно, он все равно не будет заниматься акварелью, живописью вообще, и будет счастлив если мне это пригодится.
Мне пригодится.
Портрет готов. Грустный человек обращается к миру светло-карими глазищами: «Заберите меня отсюда!»
– Вот, это вам, Юра. Я подписала.
– Спасибо! Я буду хранить его всю мою жизнь.
Роза пытается его оборвать «замолчи», но он повторяет
– Я буду хранить его всю мою жизнь.
***
Август. Срочно возвращаюсь из Москвы. Купила самый дешёвый билет через Лондон, пересадка в Лондоне из Хитроу* в Станстед.** (*, ** – аэропорты Лондона)
По прибытию в Хитроу, нужно получить свой багаж и сесть в автобус до Станстеда, а там ждать посадки на самолёт до Нью-Йорка, ждать 24 часа, то есть сутки. Итак, Хитроу, автобус. Багаж:-рюкзак, два чемодана, сумка, компьютер. Навьюченная всем этим ищу и нахожу автобус, прибываю, шатаюсь по Станстеду. Ночь – вокзал полупустой, посадка вечером следующего дня, нужно где-то присесть или прилечь. Пристраиваюсь на каком-то диванчике, скрючиваюсь, пытаюсь соснуть. Прибуду в Нью-Йорк в 9 часов вечера. Возвращаться в подвал не хочется, да и на случай подвала нужно прежде позвонить хозяйке Рае. У меня нет денег на счету НЙ телефона, значит, позвонить никуда не смогу. Есть камера хранения, отвезу вещи, но только на следующий день. Я ещё из Москвы послала емэйл Розочке, она ответила: «Вы прилетите в 9 вечера, это поздно, к сожалению, мы с Сашей не сможем вас встретить, я советую переночевать в аэропорту»
Добрый совет.
(Я не просила встречать.)
…
События ночи пропустим.
…Утро. Едва живая, еду в Манхаттен. Библиотека. Открываю ноутбук. Ищу по интернету, где можно остановиться, ну хоть бы на время. Не хочется возвращаться в подвал с крысами.
На портале «Русская Реклама» объявление:
«Сдаю комнату в Районе Шипсхедбэй. 40 долларов в ночь».
Фотографии: комната, шкаф, стол, койка. Кухня. Душевая… Спасение!! Пишу:
«Я возьму вашу комнату. Как вас зовут?»
«Роза».
«Очень приятно.»
Роза с Щипсхедбэй:
«Расскажите о себе.»
Начинаю мою историю в деталях:
«Меня зовут Нина, художник и писатель, я прежде жила на 1й Брайтон, возвращаюсь из Москвы, где получила…»
Картинки исчезают. Роза с её комнатой больше для меня недоступна.
В висок: «Розочка говорила, что она имеет помимо сашиной квартиры ещё одну, куда никому нельзя. Камера…»
Емэйл от Саши:
«Позвониите Розе.»
«Так это у вас комната на Шипсхебэй за 40 доларов в ночь? Я возьму!»
«Нет, у нас нет комнат ни за 40, ни за 100 долларов в ночь. Роза беспокоится о вас, просила позвонить»
Тьфу на вас, черти.
Октябрь.
– Эй, кур… Нина, ты где?
(Звонит Янина. Она хорошо ко мне относится. Плакала, когда провожала меня в Москву.)
– Я? Вышла из поезда, на седьмой.
– Ты это, домой сейчас не иди, Светка в жопу пьяная. Линки нет, я закрылась в своей комнате…
– Поняла.
Сворачиваю налево. Проходя мимо розовокаменной Ошеаны, сплёвываю в сторону КПП* (*Контрольно-пропускной пункт) и продолжаю мой путь к океану.
Ноябрь.
В СоХо, бежит навстречу мне Ева с полдюжиной собак разных пород
– Привет, Ева! Собаки… все твои?
– Привет! Да нет, чужие, я как видишь, осваиваю очередную профессию, выгуливаю собак за 20 баксов в час.
– Бог в помощь. Пока.
– Пока! Если что, позвони. Ты всё-таки спасла мне жизнь.
– Да ладно.
Гляжу ей вслед: Ева из Исландии, выгуливание собак – работа для выживания. Интересно, кем она была у себя на родине, в Исландии?
А кем вообще мы были на наших родинах?
Это стало так естественно для современных женщин, в поисках лучшей жизни превратиться в нечто.
(Из повести «В одной лодке»)
ПОХИТИТЕЛИ ВЕЛОСИПЕДОВ (Вспомнилось, московское)
Летом 1980 г. накануне выставки я отвезла дочь на дачу, а вернее, в деревенский дом Толстых – потомков не Льва, а Алексея Толстого, при жизни депутата Верховного Совета и автора «Буратино», «Хождений по мукам», «Петра Первого». Мы дружили с его внучкой Катей, матерью троих детей – сверстников и приятелей моей дочери. Средняя дочь Кати «Люша» (полное имя Ольга) была с моей Ксюшей одногодкой, 10—11 лет; Глеб чуть старше, Саша – младший. В то время Катя была «в бегах», то есть ушла от мужа-отца Саши Курочкина, называющего себя «Прохоровым», к другому мужчине (странно вообще как могла вообще такая яркая красавица как Катя выйти замуж за невзрачного, плюгавенького Курочкина), так что в деревню мы отправились без Кати. Нас привёз художник Горкома – «поддельщик» Николай Смирнов. Прибыли: огромный дом; сад; колодец… Туалет во дворе. Люша предпочитала ходить в горшок, да ещё и требовала, чтобы я её держала за руку во время процесса испражнения. Все три Толстых-Курочкиных-Прохоровых младших унаследовали от своего дедушки владение русской речью, были не по годам остроумны, риторичны. В народе о таких говорят: «Язык хорошо подвешен». И без комплексов, свойственных отрокам. Вот, Люша обращается ко мне: «Нина, расскажи про свой первый поцелуй!» Я краснею – она смеётся: «А почему ты покраснела? Ха-ха-ха…» (Мой первый поцелуй случился в общежитии МЭИ: я шла на кухню с ковшичком, чтобы налить воды и вскипятить в нём чай, навстречу шёл по этажу в стельку пьяный Витька Алексеев с факультета ЭТФ, схватил меня в охапку и поцеловал, в ответ я треснула его по лбу ковшичком и проследовала на кухню. Потом плохо спала, с ужасом думала: вдруг, завтра догадаются, что меня поцеловали? Даже температура подскочила… А сейчас десятилетняя соплюха со мной разговаривает как с ребёнком.) Саша Младший за столом вспомнил по какому-то поводу маму Катю – старшие обрушились на него: «Ой, не произноси этого имени за столом!» (Уроки отца?) Днём ребята гоняли на велосипедах, у них там целый склад велосипедов, и я тоже привезла сюда для дочки новенький велосипед – много лет наскребала, и вот, сбылась мечта ребёнка… Моя дочь – помню, первоклашка, ей дали покататься на чьём-то велосипеде, но когда время пользования истекло – ударили, грубо столкнули… Она тогда прибежала домой в слезах: «Мама, мне не больно, а мне оби-идно!»
Потом – я поехала в город (то есть в Москву), где мне предстояло открыть выставку как организатору, в паре с Юрой К. …Ну, дальше – получила сообщение о смерти мамы… Сибирь, похороны, возвращение, встреча-и-прощание с Высоцким, закрытие. Я еду в эту деревню забрать дочь. Добираться пришлось на перекладных. В доме хозяйничает женщина Нелли, видимо, Саша её присмотрел как будущую мачеху для детей. По-моему, она для этой роли подходила, я не знаю продолжения их романа. Я говорю дочке, что мы возвращаемся в Москву, она упирается, убегает, я догоняю. Вот она оступилась, упала в траву… В конце-концов, мы с ней возвращаемся в Москву, а велосипед остаётся в их деревенском доме, и Саша Старший обещает привезти его в Москву при первой оказии. Но такой оказии мы не дождались. Осенью Курочкины вернулись в Москву, на свой Трехпрудный, кажется, а велосипеда нашего не привезли, сославшись на некую «перезагруженность». Саша пообещал привезти велосипед в следующий заезд – он намеревался съездить туда за картошкой. Съездил – не привёз. Через какое-то время звоню по телефону, чтобы напомнить о велосипеде – Саша хохочет: «А зачем вам велосипед накануне зимы?!»