Плейлист
«Arrival of the birds» – Jacobs Piano
«Fire on fire» – Sam Smith
«West Coast» – Lana Del Rey
«Young And Beautiful» – Lana Del Rey
«COPYCAT» – Billie Eilish
«MIDDLE OF THE NIGHT» – Elley Duhe
«Eyes on fire» – Blue Foundation
«Pretty poison» – Nessa Barrett
«After dark» – Mr.Kitty
«Take me to church» – YABOII (remix)
«Crazy in Love» – Sofia Karlberg
«Lovely» – Albine, Filipp (original Billie Eilish)
«Talking to the Moon» – Bruno Mars
«Gasoline» – Halsey
Пантеон богов Саяры
ПЯТЕРО
Агон – бог Рассвета. Дар: эмпатия
Эспер – бог Утра. Дар: телепатия
Доминик – бог Дня. Дар: сила и выносливость
Байярд – бог Заката. Дар: предвидение
Мэнлиус – бог Вечера. Дар: убеждение
ШЕСТАЯ
Лейла – богиня Ночи. Дар: изменчивость и скрытность (под запретом)
Посвящается всем моим читателям, подругам и маме.
Спасибо за вашу поддержку и любовь ♡
Пролог. Чужое лицо
1365 год по Айлийскому календарю,
двенадцать лет назад
По проселочной дороге медленно шла девочка.
Ее грязная и испачканная одежда была вся в пятнах крови. Она едва успела унести ноги после встречи с горным львом, от которого у нее в «подарок» осталась неглубокая рана, уже покрывшаяся тонкой коркой. Она была худой и маленькой, а ее глаза ярко выделялись на изможденном и осунувшемся детском личике. От долгого бега и сидения на дереве ее ноги занемели, и теперь она еле их переставляла.
Девочка свернула с дороги в лес и подошла к ручью. Там она напилась студеной воды, вымыла лицо и руки, а потом утолила мучительный голод малинником, который нашла неподалеку. Сок от ягод приятной сладостью растекся по языку, даря неземное удовольствие. Ее живот заурчал, и она положила в рот еще горсть собранных ягод.
Она направилась вдоль ручья в надежде, что тот выведет ее к деревне. Округу она знала плохо, но упрямо шла вперед, приближаясь к природной северной границе Ладоргана – скалистому и обрывистому берегу, в чьи скалы врезался океан.
Здешние земли были крайне опасными: многочисленные хищники рыскали по лесам и забирались в горы. Тут водились пумы, рыси, медведи и даже волки – вот только не обычные, а гигантские, ростом выше человека раза в полтора. Такого зверя не мог убить ни один охотник. Что уж говорить о маленькой девочке.
Вот только ей пока везло: хищник, который вчера явно желал ею отобедать, отстал. И она брела дальше, хранимая некими силами свыше.
Однако удача благоволила недолго.
Мох заглушал мягкую поступь зверя, поэтому тот смог подобраться совсем близко к своей жертве. Он выслеживал ее уже очень давно и вот, наконец, настал необходимый момент. В прошлый раз девчонка смогла от него скрыться, но сейчас он предвкушал пир. Человечина – это не оленина, особенно когда костлявая. Лев чуял молодую кровь, бурлившую в ее венах, и это пьянило его. Он лишь выжидал удобного случая, чтобы оборвать маленькую жизнь.
Тем временем девочка, ни о чем не подозревая, пробиралась через орешник на поляну. Ей показалось, что там кто-то есть, но точно не зверь, поэтому она упрямо лезла вперед, царапая ноги и руки.
Лев не сводил с нее золотистых глаз, готовясь к прыжку. Каждая его мышца была напряжена, а кончик хвоста нетерпеливо подрагивал. В тот момент, когда он наконец-то прыгнул вперед, девочка кубарем выкатилась на поляну. Брызнула кровь, раздался чей-то крик, девочка подняла голову, и ее взору открылась жуткая картина.
Оказалось, хищник перелетел через нее, и на его пути встретилась другая жертва. Теперь на залитой кровью траве лежало маленькое тельце, но не ее. Из горла хлестала кровь, а во внутренности вгрызался огромный горный лев.
Девочка узнала в нем того зверя, который до этого напал на нее: у него был запоминающийся окрас. Но несмотря на то, что она вновь обыграла смерть, зверь оставался зверем. И сейчас он пировал над телом девочки примерно такого же возраста, что и она сама.
Почуяв свою старую добычу, лев поднял на нее глаза. Оскалился – хищно, по-звериному. И прыгнул. Целясь в этот раз прямо ей в горло.
Девочка, сидевшая на траве у края поляны, зажмурилась в ожидании быстрой смерти, но этого не случилось.
Потом раздался вой и хруст костей.
Теплые капли окропили ее лицо.
Открыв глаза, она увидела растерзанное тело горного льва, откинутого к дереву. Зверь был убит, а его убийца и защитник девочки скрылся. Но она успела заметить, как между ветками орешника мелькнула волчья шерсть и блеснули звериные глаза.
Девочке вручили еще один подарок судьбы, за что она была благодарна.
А вот той, что лежала сейчас на холодной земле, повезло гораздо меньше. Случайность, приведшая ее сюда, стала для нее роковой. На ее месте должна была оказаться другая, но в этот вечер звезды сошлись так, что смерть выбрала совсем не ее.
Девочка посмотрела на лицо незнакомки и запомнила черты, заменив ими свои. Покинув поляну, она еще долго чувствовала, что взгляд мертвой будто смотрит ей вслед с неким укором.
На поляну приходило два ребенка и два зверя.
Но из четверых в живых остались лишь двое.
К тому времени, когда она добралась до деревни, на улице совсем стемнело. В некоторых избах горели окна, а из труб валил дым. Девочка брела, спотыкаясь в темноте, вперед. В ее маленькой голове просто не осталось места для страха: после случившегося в лесу она будто растеряла все силы. Она слышала женский плач и чьи-то взволнованные крики, но даже на это не обращала внимания. У нее ни на что не было сил.
– Алекса! – Казалось, будто эту Алексу искала вся деревня. – Алекса!
Будь девочка не такой уставшей, она бы заметила, что почти все жители деревни вышли на улицы с факелами в руках. Это лишь вопрос времени, когда ее обнаружат, а пока маленькая незваная гостья оставалась незамеченной.
– АЛЕКСА!
У нее за спиной раздался женский голос, да такой громкий, что она невольно вздрогнула и обернулась. Крепко зажмурила глаза и потянула маленькие ладошки к лицу, чтобы прикрыться от яркого, ослепляющего света.
Но ей не дали этого сделать. Ее левую руку схватили и дернули вниз, а затем приподняли подбородок так, чтобы на него падал свет.
– Алекса, слава Пяти! Ты жива! – Женщина притянула девочку к себе и обняла так крепко, что у той невольно вырвался стон. – Мы боялись, что не отыщем тебя, родная. Пойдем в дом.
С этими словами ее куда-то повели.
По пути женщина крикнула остальным жителям деревни, что Алекса нашлась.
Девочка не сопротивлялась. Она просто хотела спать.
Ее привели в теплую избу, раздели, вымыли и накормили. Расчесали волосы деревянным гребнем и заплели косу. Уложив спать, даже поцеловали в висок, но девочка этого уже не почувствовала. Как только ее голова коснулась подушки, она провалилась в сон.
Девочка проснулась с первыми петухами.
В избе никого не оказалось, и она решила осмотреться в незнакомом месте. Дом был добротный и бревенчатый, с двумя комнатами. Она спала у очага, на котором висели травы и сушился чеснок. В центре комнаты стоял деревянный стол с тремя табуретками, на одной из которых спал пушистый серый кот. Когда девочка подошла ближе, он зашипел и, спрыгнув на пол, выбежал через приоткрытую дверь на улицу.
Справа, в углу, располагался небольшой иконостас из иконок Пяти. Им поклонялись во всем Ладоргане, и эта деревня не была исключением.
На одной из стен висел прикрепленный на гвоздь портрет, весьма талантливо выполненный с помощью угля на куске бересты. Черты лица ребенка были переданы очень реалистично, и девочка долго вглядывалась в рисунок. С портрета на нее смотрела Алекса. Та самая Алекса, которая погибла в лесу от когтей горного льва. А девочка, стоявшая в этой избе вместо нее, была самозванкой.
Но об этом никто не мог узнать.
Никто бы и не догадался, что вчера нашли вовсе не Алексу.
Теперь у нее было ее лицо, ее имя. И жизнь, которую она уже никогда не проживет.
***
Девочка стала зваться Алексой. Она носила ее голубые платья и вплетала в волосы ее ленты. Росла и гуляла с деревенскими девчонками и мальчишками. Ухаживала за скотиной, кормила свиней, пекла хлеб и доила коров.
Прошло семь лет, в течение которых она заменяла Алексу. Она называла женщину, спасшую ее тогда в ночи, своей матерью, а ее доброго мужа – отцом. Однако кошмары, настигающие ее по ночам, не давали забыть настоящее имя. Ведь во снах родители, с которыми она была связана кровными узами, звали ее отнюдь не Алексой.
В один из солнечных дней уходящего лета она со своей подругой Николь и с двумя сыновьями пекаря, Давидом и Джоном, отправились на речку купаться. Там, стоя по пояс в воде, ее в первый раз поцеловал Джон. На обратном пути они набрали целые подолы земляники, а уже дома мать Алексы испекла для них ягодные пироги. День выдался прекрасным, вот только не успев заснуть, она снова провалилась в кошмар.
– Беги!
Она слышала, как кричат ей вслед, пока неслась босыми ногами по холодному мраморному полу.
– Беги! Беги!
Ее сердце бешено билось, готовое вот-вот выпрыгнуть из груди. Дыхание перехватило.
Она резко проснулась и, толком не понимая, что происходит, выскочила из избы и побежала куда глаза глядят. Все дальше и дальше от уже ставшей родной деревни.
Ночь была прохладной, звездной и…
Слишком тихой.
Она остановилась, только когда выбежала на ту самую поляну, где семь лет назад повстречалась с горным львом. Казалось, с того дня прошла вечность, но ей снова померещилось тело маленькой Алексы, лежащее на мокрой от росы траве.
Пытаясь отвлечься от страшных мыслей, она подняла голову наверх. Ночное небо успокоило ее, и, когда она снова взглянула на поляну, та была пуста.
Никаких призраков прошлого. Настоящей Алексы давно уже нет.
С этой мыслью она направилась обратно в деревню, но уже на подходе поняла, что что-то не так.
В нескольких шагах от нее бушевал смертоносный пожар, уничтожавший все на своем пути. Изба практически сгорела – вероятно, соседи проснулись слишком поздно. Она не могла поверить своим глазам.
Горел ее дом.
Ровно, как и десять лет назад, ее никто не заметил, но она хорошо слышала шепотки, рыдания по ее приемным родителям, которые уже никогда не выйдут из избы.
Дома у нее больше не было. Снова.
Смерть следовала за ней по пятам, но все никак не могла догнать. И девушка надеялась, что та нагонит не скоро. Хоть она и догадывалась, что, возможно, рука об руку со смертью за ней идет ее предназначение.
Она развернулась и тихо ушла, понимая, что даже если кто-то встретит ее по пути, то ни за что не узнает.
Алексы больше не было, как и ее семьи. Им не помогли даже молитвы, которые они читали в старом, полуразвалившемся деревенском храме. Сама девушка хоть и делала вид, что молится, но уже давно не верила в произносимые слова.
Ее настоящие родители тоже когда-то преклонялась перед Пятерыми, ведь в Саяре ты либо верил в Пятерых, либо верил в Нее. Вот только и настоящие, и приемные отец с матерью были мертвы, а Пятеро так и не услышали их молитвы. И не помогли ей. А вот Она – да.
Возможно, все дело в том, что Пятеро были мужчинами. Возможно, они не слышали просьбы девочек и женщин, которые продолжали им молиться. А возможно, они – девушки – верили в них недостаточно сильно.
Но она уже не искала им оправдания.
Теперь они не существовали для нее.
Где были Пятеро в тот ужасный день, когда она лишилась дома в первый раз? Почему ее спасла Та, кто оставалась под запретом и о ком даже не говорили вслух? Именно она укрыла ее в тот день, преподнеся Дар. Спасла и на второй раз от пасти горного льва, а сейчас – уберегла от пожара. Вновь подарила ей шанс на жизнь, который девушка не собиралась упускать, хотя у нее на щеках блестели слезы, а внутренности сводило судорогой.
Она никогда ее не предавала. Не оставляла. Всегда находилась рядом.
Кроме того, Она была женщиной.
В храмах Пяти говорили о Ней как о зле, ведь именно в ее время, в темноту, происходило больше всего преступлений, грабежей и насилия. Считалось, что Она покровительствует беззаконию, закрывает на него глаза и даже поощряет, но девушка знала, что Та лишь помогает людям. Поэтому шептала единственной из богов, кто слышал ее, повторяя уже позабытые за семь лет слова:
– Прошу, укрой меня снова. Покажи путь во тьме, сотканный лунным светом. Убереги мой нелегкий путь и приведи к новому дому. Взамен я отдаю тебе свою веру и любовь.
Она подняла заплаканные глаза и увидела, как ей ободряюще мигают с небосклона звезды, а затем улыбнулась и, чувствуя внутренний покой, продолжила путь. Ночная прохлада окутывала ее своими объятиями, защищая от напастей леса.
В который раз девушка поняла, что Она – вовсе не зло, как ее описывали в старых преданиях. Она помогала обрести себя, найти покой и свой путь, была готова выслушать в любом месте, ведь ей не требовались храмы – в ее распоряжении находилось звездное небо. Поэтому, стоя на своих ногах, ты запрокидывал голову, а не склонял ее.
И ты не молился. Ты просил.
А Она выслушивала и отвечала. Всегда.
Ей можно доверить свои тайны или своего возлюбленного. Под ее покровом можно сбежать от судьбы или, напротив, отыскать. Ее время – время таинств, загадок, прохлады и свободы. Она богиня всех: и дев, и юношей, и стариков, и детей. Ей не требовались подношения и льстивые клятвы. Она все знала сама, ведь только ей можно открыться, не боясь порицания.
Она некогда Шестая богиня в пантеоне.
Имя ей – Ночь.
Глава 1. Пленение
1374 год по Айлийскому календарю,
три года назад
Я иду по полю, вдыхая ни с чем не сравнимый аромат трав и цветов. Солнце клонится к закату, а прохладный воздух касается щек и моих босых ступней. Из леса по левой стороне доносится пение вечерних птиц вперемешку с трещанием сверчков. Лето подходит к концу, а впереди – лишь холодные и дождливые дни, окрашенные золотом опавших листьев. Если все сложится удачно, то это время я уже буду коротать в столице, имея пристанище и теплую пищу. Сейчас же мне надо добраться до ближайшего города прежде, чем стемнеет и на лес опустятся сумерки.
Мой путь лежал в столицу, в которую я изначально не стремилась, но за годы жизни в деревне поняла, что в сельской местности выжить можно только с близким или семьей и что на одинокую девушку смотрят как минимум подозрительно, как максимум – неблагопристойно. Впрочем, в городе ситуация была не лучше, но по крайней мере там я могла найти более-менее постоянную работу и пристанище.
За последние дни мое настроение немного улучшилось, и, шагая по дороге, я уже не плакала. Наверное, выплакала все слезы.
Все-таки терять тех, кто заменил тебе родных, очень больно.
Меня терзала неопределенность: я осталась без гроша в кармане и без надежды на какое-либо будущее, поэтому всячески старалась отвлечься и не думать о том, что произошло. Ни неделю, ни двенадцать лет назад.
Мертвецы мертвы и никак не могут помочь живым. Этот урок я усвоила хорошо.
Тем не менее, как бы ни старалась, я не могла выкинуть случившееся из головы. С утратой я столкнулась уже дважды, и еще раз пережить подобное я бы не сумела, поэтому постепенно начинала верить в то, что надо мной висел какой-то злой рок и что мне уготована печальная судьба вечно быть одинокой. Но это бремя я несу уже давно и стараюсь с ним свыкнуться. Особенно сложно из-за того, что мне не с кем поделиться. Но станет только сложнее, если обо мне узнают правду. То, что ни в коем случае нельзя о себе рассказывать.
У Избранных нашими богами открывается Дар, и таких людей называют Одаренными. Часто этот Дар проявляется в то время суток, которое связано с богом, что их одарил.
Рассвет, Утро, День, Вечер и Закат.
Пять богов и все мужчины.
Люди по-доброму относятся к тому, что ты одарен Пяти. Тебя сразу возводят в ранг святого и начинают всячески почитать, ведь ты сможешь приносить пользу.
Если у тебя Дар Рассвета, ты – эмпат и можешь изменять эмоции и помогать людям выходить из травматических душевных состояний.
Если же тебя одарил бог Утра, то проявляется телепатия. Такие люди очень полезны для внутреннего дворцового круга нашего Императора.
Дар Дня хранит в себе повышенную физическую силу и выносливость, а это несравненное преимущество в быту или на войне.
Вечерний Дар наделяет тебя убеждением. Здесь все ясно без слов.
И Дар Заката – провидение. Самый редкий, но самый нужный Дар, за который многие отдали бы все.
Я бы хотела знать будущее, но вместо этого моя фантазия и интуиция воображали лишь плохие картины.
Если ты оказываешься тем счастливчиком, одаренным Пяти, то тебя ждет всеобщая любовь. Избранные очень редки, поэтому даже в отдаленной глуши их встречают с распростертыми объятиями.
Но не меня.
Ведь моя покровительница Ночь.
Зачастую люди забывают, что и Вечерние, и Рассветные Избранные тоже являются своего рода манипуляторами, и всю свою ненависть отчего-то изливают только на Ночных, встречающихся столь редко, что их можно пересчитать по пальцам одной руки.
То, что скрывает Ночь, не ясно даже мне. Я старалась разобраться в своих способностях, но за эти года выходило из ряда вон плохо. Возможно потому, что я была полностью представлена самой себе, или же просто не горела желанием узнавать все грани своих возможностей. Этот Дар словно злой рок, который спасает и губит меня одновременно. Моя жизнь полна фальши и лжи, но без этой маски я просто не выживу. А мне так хочется спокойного существования! Но как на зло, судьба насылает мне все новые и новые трудности.
В горле снова встает ком, а мысли уносятся в те времена, когда я практически отпустила прошлое. В тот июнь, когда я, счастливая, живая и с горящими глазами, танцевала на деревенском празднике и водила хороводы. В какой-то момент я даже поверила, что все будет хорошо: Джон снова меня робко поцелует, мы будем гулять по березняку, а потом поженимся и создадим нормальную счастливую семью. Я думала, что смогу стать простой девчушкой, которая выйдет замуж и обретет поддержку мужа.
Сейчас же, выходя на проселочную дорогу, я понимаю одно: я трусиха, которая вечно от чего-то бежит, хоть и не всю свою жизнь, но с частой периодичностью. Мне в голову уже не раз приходила мысль просто остаться в деревне. Да, пришлось бы пережить слухи и сплетни, попроситься жить в чужой дом и придумать причину того, как я спаслась и почему убежала в ночи. Вынести тяжелый период осознания того, что близких больше нет, принять поддержку Николь и попытаться преодолеть несчастье. Но я сбежала, позорно поджав хвост и приняв это за знак свыше. Отправилась дальше, хоть и знала, что эта дорога приведет меня к еще большим проблемам.
Менять уклад жизни всегда сложно. Но адаптироваться к новой реальности куда сложнее.
В любом случае, пути назад уже нет. Нельзя же просто свернуться калачиком и плакать о своей судьбе всю оставшуюся жизнь?
Хотела бы я хоть одним глазком подглядеть, что ждет меня в столице, смогу ли я осесть там. И заглянуть еще в прошлое ради спокойствия… Что-то подсказывает мне, что такой сильный пожар не был случайностью.
Но кто мог сжечь дотла целую семью? Соседи любили меня – за исключением, разве что, старой карги Инги да нашего кота Маркиза. Первая вечно бубнила, что я не на своем месте (что, кстати, было правдой), а второй всячески меня избегал. Но ведь невинная старуха не могла лишь из неприязни поджечь нашу избу?
Нет, не могла.
Возможно, все это и было случайностью, но уж слишком много таких «случайностей» произошло в моей жизни. Найти связующую нить этих событий я не могла – не позволяли скудные знания. Поэтому оставила все как есть и просто решила идти дальше, куда дорога приведет.
Она привела меня в небольшой городок, который мы часто посещали с приемным отцом Эрнестом. Благодаря тому, что мы часто выезжали за пределы нашей деревни на ярмарки, я довольно хорошо знала дорогу до столицы.
Эрнест был любящим отцом и большим добряком. В городе он всегда покупал мне леденец в лавке, чем поднимал мое настроение. Хотя денег у нас водилось не много, леденец являлся традицией. Я до сих пор помнила его приторно-сладкий вкус.
Мелисса всегда бурчала о растрате средств, но я видела, как она совала мужу монетки перед каждым нашим отъездом. Она была довольно строгой матерью, но тоже очень сильно любила меня.
Однажды Мелисса, урожденная северянка и дочь вэльского купца, остановилась вместе с отцом в деревне, где жил Эрнест, и безвозвратно влюбилась. Да так, что разорвала все связи с родней и переехала к жениху. С ее слов, она ни разу не пожалела о своем решении, – тем более вскоре у них родилась замечательная Алекса. Девочка пошла в отца: почти у всех ладорганцев были темные волосы и карие глаза. А вот Мелисса со своими светлыми локонами и серыми глазами выглядела в деревне совсем чужой.
Воспоминания о приемной семье отвлекали меня встающими перед глазами образами родителей. И Алексы, место которой я заняла.
За прошедшие годы вина за содеянное хоть и притупилась, но каждый раз возвращается с удвоенной силой. Эрнест и Мелисса растили чужого ребенка. Любили, кормили, лелеяли… и за это расплатились жизнями.
Но я не могла поступить иначе! Тогда я бездумно сделала все это ради одного: своей безопасности. И теперь у меня на душе было гадко.
Я почти бездумно вхожу в ворота города, ничуть не смущаясь того, что нигде не видно миротворцев. Впрочем, улицы тоже пусты. Мои шаги эхом отдаются от каменных стен, не заглушаемые шумом города. На зданиях реют одинокие серые флаги Империи с изображением медведя – символа правящего дома Раквар.
Когда я понимаю, что что-то не так, становится слишком поздно.
Я не останавливаюсь, но краем глаза замечаю движение. Чувствую, как меня начинают окружать, отрезая возможность побега.
Вот же дура! В уголках моих глаз появляются предательские слезы.
Как же вовремя!
Чьи-то сильные руки хватают меня так быстро, что я не успеваю даже пикнуть. Людей точно двое, но один из них держит меня так, будто не человек вовсе. Я пытаюсь сопротивляться, но все тщетно – меня волокут к повозке с железной клеткой. С нее сдергивают огромный кусок брезента, и, к своему ужасу, я вижу в клетке людей в кандалах и с кляпами во ртах.
Работорговцы!
Я вспоминаю, что мне еще не заткнули рот, и пытаюсь закричать, чтобы воззвать о помощи, но мой крик обрывается, так не успев сорваться с губ. Меня бьют в живот, и из горла вырывается один лишь стон. Потом мне в рот засовывают кляп, фиксируют на затылке железной застежкой, а на руки вешают кандалы. Раскрывая дверцу клетки, меня швыряют внутрь как мешок с зерном, отчего я падаю на пол клетки и больно ударяюсь боком. Дверца закрывается на ключ, брезент возвращается на свое место, и наступает темнота. А на меня устремляются несколько пар сочувствующих глаз. Кто-то помогает мне сесть, хотя со скованными руками сделать это весьма затруднительно.
По моим щекам текут слезы, кляп вызывает тошноту. Наверное, я захожусь беззвучным плачем, потому что неожиданно ощущаю, как меня ласково гладят по спине. Я оборачиваюсь, и, хотя увидеть что-либо в темноте трудно, мне все же удается рассмотреть уже не молодую женщину, чье лицо испещрено морщинами. От ее жеста, полного жалости и сострадания, я чувствую себя еще хуже, и слезы начинают литься сильнее. Надо же было так попасться!
Через час я успокаиваюсь. По крайней мере, мне кажется, что прошел час – из-за брезента невозможно что-то разглядеть.
Другие пленники сидят смирно. Видимо, свыклись уже со своим положением.
Работорговля – главный бич Ладоргана. Беспризорных детей, бездомных, грязных юношей и девушек отлавливают близ деревень и в городах, а иногда могут случайно забрать и из обычной семьи. И тогда человека можно считать без вести пропавшим. Если ты попался, то разговаривать с тобой никто не будет – просто потому, что от кляпа тебя освобождать не собирались, а с ним из горла вырывалось лишь невнятное мычание.
Тут я в полной мере осознаю тот ужас, который почти десять лет назад пережила моя приемная мать. Они думали, что Алексу забрали работорговцы, что она покинула их навсегда. В какой-то мере все так и было. И сейчас я, вероятно, расплачиваюсь за свой обман.
Никто не желает себе такой участи.
Больше я себе не принадлежу. От меня совершенно не зависит, что со мной сделают дальше. И никакой Дар здесь не поможет.
Повозка начинает двигаться только после того, как отлавливают еще троих и заталкивают в клетку. Становится так тесно, что теперь мне трудно дышать. Но кого это волнует? Работорговцы уже с улюлюканьем везут нас на встречу с худшим кошмаром наших жизней.
Мы останавливаемся всего один раз, поэтому на следующий день прибываем в место назначения. Когда нас начинают выводить из клетки, я понимаю, насколько затекло мое тело и занемели суставы. Каждый шаг дается с большим трудом, едва ли не становясь пыткой, а отвыкшие от света глаза слезятся. Я уже готова свалиться от бессилия, ведь за последние сутки ничего не ела и не пила, как вдруг меня дергают за цепь кандалов. Только это и спасает от встречи лицом с твердой землей.
Мыслей в голове нет – одна лишь пустота.
Слабость и смирение.
Пусть делают, что хотят. Все равно я сейчас не живее куклы.
Кляп из моего рта исчезает, но это мало что решает – сил на крик больше не осталось. Потом меня практически волоком дотаскивают до какого-то сарая и бросают на сено. Зрение постепенно возвращается, и я мельком осматриваю окружающую меня местность: пару заброшенных сараев, лес, дорога – вот и все, что мне удается разглядеть.
Рядом со мной приземляется какой-то мальчишка, совсем тощий и рыжий. Рекиец. Редкий товар. По слухам, рабы не из Ладоргана ценятся значительно выше.
Нам швыряют бурдюк с водой, и мальчишка хватает его. Напившись, он внезапно подносит сосуд к моим потрескавшимся губам. Я с жадностью делаю глоток за глотком, захлебываясь водой. Бурдюк вдруг исчезает, зато мое сознание немного проясняется.
Нас снова поднимают на ноги и заталкивают в один из сараев, не давая опомниться. Внутри приятно пахнет сеном.
Кандалы сковывают пленников единой цепью, которую работорговцы вешают на высокий, доходящий до крыши железный столб. Затем они бросают несколько буханок хлеба и уходят, запирая нас на засов снаружи. Мы сразу же набрасываемся на еду, и мне достается довольно приличный кусок. Желудок урчит, радуясь пище, вот только я переживаю, как бы меня не стошнило. Поэтому я стараюсь есть осторожно, попутно размышляя над нашим положением. Возможен ли побег?
Через какое-то время я нахожу ответ на свой вопрос: невозможен. Столб даже не покачнуть, а каким-то другим образом снять цепь не получится. Зато у меня получается рассмотреть пленников, пока лучи солнца все еще пробиваются через щели в стенах сарая.
Кроме меня, работорговцы схватили еще семь человек разных возрастов. Я узнаю старуху, которая успокаивающе гладила меня по спине. Она улыбается мне, и я неуверенно киваю ей в ответ. Мальчишка-рекиец помогает ей сесть на сено. Рядом уже растянулась девушка с золотистой кожей, лохматыми волосами, но с чистым и красивым лицом. Я также замечаю мужчину средних лет, который держится от нас подальше. От него воняет мочой. Еще двое пленных – мальчик с девочкой чуть младше меня. Наверное, брат и сестра. У них обоих светлые волосы, которые сразу напоминают мне о Мелиссе.
Последний пленник – худой смуглый парень, коршуном смотрящий на меня, отчего становится не по себе.
Вскоре усталость дает о себе знать, и я проваливаюсь в беспокойный сон. Мне снится, как я снова несусь в лес в тот злосчастный день, а когда возвращаюсь, то меня обвиняют в поджоге, заковывают в цепи и ведут на пустырь, чтобы свершить правосудие. Я встречаюсь с хмурым взглядом Джона, замечаю в толпе Николь, которая смотрит на меня с укором. Я хочу крикнуть во весь голос, что не виновата, но в этот момент все исчезает. Появляется огонь, и я вижу, как Мелисса и Эрнест тянут ко мне свои горящие руки…
Я просыпаюсь с криком, который скорее похож на хрип.
Мне уже давно не снились кошмары, а теперь их, похоже, стало на один больше.
Из-за моего крика просыпаются некоторые пленники. Они непонимающе смотрят на меня сонными глазами.
– Простите, – виновато бормочу я и не узнаю собственного голоса. Он прозвучал так хрипло и чуждо, что я начинаю волноваться, не сменила ли я случайно свою внешность.
К сожалению, я практически не умею контролировать свой Дар. Единственное, что в моих силах – делать движения полностью бесшумными. А чтобы изменить внешность, мне хватало здорово испугаться.
В первый год жизни в приемной семье я часто после пробуждения бросалась к зеркалу, чтобы удостовериться в том, что внешность не поменялась. Позже я поняла, что вернуть свое лицо будет практически невозможно, и поэтому просто убрала воспоминания о своей истинной внешности в дальний уголок сознания и больше их не трогала.
Сейчас мне вновь остро хочется увидеть свое отражение.
Не успеваю я бездумно вскочить на ноги, как старуха вновь гладит меня по плечу, приговаривая:
– Бедняжка. Вчера так долго плакала.
Ее слова меня немного отрезвляют. Значит, все в порядке. Она меня узнала!
– Ага, все мы тут бедняжки! – ворчит дурно пахнущий мужчина. – Заткнитесь и спите. Возможно, это последний отдых в нашей жизни. Тебе, бабка, уже терять нечего, а вот остальным сочувствую. – Говорит он с явным вэльским говором, а из его рта несет прокисшим молоком.
Я морщусь и отворачиваюсь от него, свернувшись в клубок. Старуха тоже замолкает и ворочается на сене. Почти до самого утра я лежу, уставившись вперед, и лишь на пару часов проваливаюсь в дрему.
Когда приходят похитители, в этот раз мне ничего не мешает их рассмотреть. Это трое крепких мужчин, одинаково коротко подстриженных и мускулистых. «Наемники», – проносится в голове, когда меня и других пленников начинают выводить из сарая, предварительно отстегнув цепь от столба. С «товаром» они не церемонятся – тащат почти что волоком, хоть я и стараюсь шагать сама, тем более что за ночь мне удалось немного отдохнуть. Работорговцы снова заталкивают нас в клетку, вот только в этот раз поездка длится недолго.
Мы подъезжаем к какому-то особняку на отшибе леса, где нас выстраивают в линию, добавляя к пленникам, которых схватили другие работорговцы. Солнце жарит нестерпимо, и мой лоб покрывается испариной, пока я стою в неопределенности, ожидая своей участи.
Вскоре мы слышим стук копыт и видим, как к нам подъезжает богатая карета, запряженная четверкой вороных коней. Из дверцы выскальзывает мужчина, очень суровый на вид. У него выправка военного, но он одет в обычные штаны и рубашку.
Она направляется к нам, на ходу отдавая приказы:
– Тех, кого отберу, в отдельную клетку и отправить за каретой. Остальных, менее пригодных, на скотобойню. Графиня в этот раз дала заказ только на смазливых.
- Смоль и сапфиры