Stella Splendens

24 декабря 1936 года в Ганновере был самым снежным днем за всю зиму. В шутку, горожане говорили, что во всей Германии не сыщется столько снега, сколько намело на главной улице Старого Города. Однако, это никак не повлияло на Дух Рождества и жители сновали по своим делам в приподнятом настроении, ожидая сочельника, который они проведут в кругу семьи.

Алоис Эргарт шёл под руку со своей матерью – Петрой Эргарт по улице, ведущей к Рыночной Церкви. Сегодня должна была состояться рождественская служба, которую вел Отец Крист (фрау Эргарт он очень нравился, конечно, была в этом и заслуга его фамилии.)

«Отец Крист – настоящий слуга Божий, Алоис, с ним рядом сама душа ближе к небесам», сказала она ему, когда он спросил: не пойти ли им на службу в, скажем, Церковь Святого Эдигия, хотя бы потому, что она ближе?

Сейчас его мать шла и сияла от удовольствия, с улыбкой на румяном и молодом лице. Однако, Алоису она показалась встревоженной где-то глубоко внутри. Только он мог разглядеть это, но не стал бередить её душу. Не сегодня.

– Говорят, сегодня ночью будут петь мою любимую рождественскую песнь, Алоис. «Тихая ночь, Святая ночь». Ах, как она зачаровала меня, когда я была еще совсем ребенком! Я была чуть моложе тебя, мой дорогой, – сказала она и посмотрела на сына.

– Мама, я не ребенок уже вовсе, мне скоро исполнится двадцать один год!, – сказал он и засмеялся. Летом Алоис собирался поступать в военную академию, как и подобает взрослому мужчине. Фрау Эргарт эту идею не одобряла. По правде говоря её охватывала дрожь от одной только мысли, что её единственный сын может пасть на поле боя.

– Да… да, ты верно говоришь… Ах, не поверишь, как быстро летит время. Казалось, что мне будет 16 лет всегда… В моей молодости всё было иначе, мальчик мой. Я забываю иногда, что дети тогда и дети сейчас – это не одно и то же. Я силюсь понять ваши треволнения, ваши интересы, но тщетно. Мы уже далеко позади, и это пугает, новые времена, Алоис, они пугают. Тогда люди еще и не верили, что может случиться что-то ужасное.

– Вы про…

– Да, – кивнула фрау Эргарт, ее взгляд оторвался от его лица и устремился на шпиль церкви. Полная луна висела высоко, освещая все бледным ярким светом, снежинки кружились в вальсе друг с другом. – Да, я про то самое. Война – это ужасно. Нам осталась только вера. Вера во всё лучшее. Над головой должно быть место только чистому небу и Господу Богу, а не этим твоим истребителям. Но полно. Мы уже пришли.

Горожане уже толпились у входа, толпа гудела в ожидании мессы.

– Помолимся же, сын мой, – она улыбнулась.

Внутри было тепло, всюду свечи перемигивались жёлтыми огоньками, их отсветы плясали на высоких кирпичных стенах. Отца Криста еще не было, кафедра пустовала и в церкви стоял праздничный гомон, люди перешептывались, кто-то смеялся, соседи здоровались и обсуждали планы.

Только фрау Эргарт с сыном присели на скамью, как она разговорилась со внезапно оказавшейся справа фрау фон Бирих, полной добродушной дворянкой в возрасте. Мать Алоиса часто встречалась с ней в местном литературном клубе и находила эту особу крайне приятной собеседницей.

Всеобщая встреча под сводами церкви в праздничный вечер, запахи корицы и меха, всё это бесконечно мило, но от театральной постановки «Пастух и стадо его» Алоиса крепко тошнило. Он любил мать, очень любил, тем не менее, её интересов и идей не разделял, сколь бы она ни пыталась привить ему свои черты. Временами ему казалось, что он не её сын, иначе как объяснить ту истину, что всё, что ему нравилось – было диаметрально противоположно тому, что так старалась вложить в него мать.

Вот и сейчас он сидел и думал о том, что еще десять минут в этом душном помещении он не сумеет выдержать. «Бог есть Бог и нечего перед ним устраивать спектакли, он ожидает не дурацких песенок, а действий», так рассуждал Алоис, поглядывая на потный затылок сидящего спереди мужчины. Лицом он не выказывал ни малейшего неудовольствия.

Мать была против его военной карьеры, она не понимала зачем это нужно ее сыну и почему бы не стать юристом, ведь «Юриспруденция сегодня – золотая жила.» Или журналистом. Его дядя Гюнтер звал Алоиса к себе в газету «Еженедельник Ганновера». Мать и не могла бы понять его рвения в академию, ей не объяснить этого чувства, этой жажды полёта! О, если бы она видела как летают орлы! Тогда бы она пустила и своего Орла лететь к Солнцу.

Алоис мечтал стать летчиком истребителя и рвать небеса на своем Focke Wulf! Для этого ему нужно было ослушаться мать, пройти через учебные лагеря и обучиться пилотированию, и тогда его цель…

Но он не хотел расстраивать свою милую фрау Эргарт. Не этой зимой, по крайней мере. Он мысленно поставил отметку на календаре и готовился к старту только летом. А до тех пор он будет радовать мать работой у своего дяди в газете и милыми прогулками по улочкам Ганновера.

Его мысли прервала внезапно воцарившаяся тишина, сперва он подумал, что оглох, но затем он услышал неторопливые шаги, это был пастор. Отец Крист.

Сурового вида высокий мужчина с короткими тёмными волосами, религиозный Колосс города, он поднимался по ступенькам на кафедру, держа в одной руке Ветхий Завет. Широкий лоб был испещрён глубокими морщинами. Он пришел на проповедь в белой робе, которая из символа праздника на нем превратилась в накидку аскета.

Однако народу он нравился не своей внешностью, а своими знаменитыми проповедями. В Отце Кристе все же была своя красота. Алоису он напомнил ангела, которого он видел в одной из книг у них дома.

– Я приветствую вас, братья и сестры! – возвестил Отец Крист с кроткой улыбкой. – Сегодня воистину чудесный день и я рад, что все вы, братья и сестры, собрались на эту проповедь. Это мой любимый день в году, как вы знаете, и в эту ночь я чувствую, что Христос к нам особенно близок, и слушает нас внимательно с небес. Так вознесем же хвалу ему!

Его глаза под очками блеснули в теплом свете от свечей. На мгновение Алоиса все таки зачаровал голос старого проповедника и он понял почему тот так успешен у паствы.

Служба началась, и звон колоколов полетел по городу могучей волной. Голос пастора катился между рядами, наполняя сидящих священным благоговением, уютом, возможно надеждой на будущее, укрепляя их веру. Не поддавался только Алоис. Его взгляд скользил по головам, склонившимся в молитвах, он пытливо изучал окружающих. Внешность, мимика, то, как они держат руки. Лицо многое может поведать о человеке, о его повадках, характере, о том, что у того есть секреты и многом другом. В какой-то момент он понял, что смотрит только на одного человека. Это была невысокая девушка в церковной мантии. Ее светлые, как будто светящиеся изнутри, волосы были собраны в строгий хвост. Она неторопливо ходила по залу и зажигала потухшие свечи. Кроткое, почти без эмоций лицо. Она сосредоточена на выполнении своей работы, но в глазах горит теплый огонь, не от свечей, нет… «Она в исступлении!» – подумал Алоис.

В ее глазах была радость от того, что происходит, она счастлива находиться здесь и помогать, она в восторге от речи Отца Криста. «Тупица, как и все здесь» – вырвалось у Внутреннего Алоиса. Но какая красивая… Ямочки на щеках, аккуратные черты, такие живые глаза. Что-то теплое заворочалось в груди юноши.

Служба закончилась и все собравшиеся поспешили домой. Эта часть традиции Алоису нравилась больше всего. Праздничный ужин. Сегодня они с матерью ужинали у друзей семьи. Семья Шмидтов была небольшой: Людовик – отец семейства был служащим в администрации Ганновера, Мария – его жена, была домохозяйкой, Ганс – единственный сын, ровесник Алоиса и старший брат малышки Луизы которая по счастливому стечению обстоятельств сегодня праздновала свой четвертый день рождения.

По дороге домой фрау Эргарт молчала — это сильнее встревожило Алоиса. Он думал, что после службы ее напряжение уйдет, но казалось, оно только возросло… неужели она снова расстроилась из-за него? Не стоило тогда настаивать и повышать голос…

– Мама, с вами все в порядке? Вы выглядите подавленно, может Вас одолела жара в том душном помещении?, – спросил Алоис, он снова взял мать под руку.

– Со мной все в порядке, Алоис, не беспокойся так, – она улыбнулась. – Может в самом деле не хватило воздуха, скоро полегчает.

Они продолжали молча идти к дому Шмидтов через квартал от церкви. «Чудесная семья – думала фрау Эргарт —Ганс, славный юноша, так похож на моего Алоиса.», но для матерей их дети всегда самые лучшие, поэтому Ганс все же уступал Алоису. «Он так смотрел на ту девушку…» – подумала она. Почему мысль о взрослении ее сына так пугала ее? Значит ли это, что она становится старой? Ей же всего 45…

Он не сказал об этом ни слова как они вышли, но она и так догадалась по его глазам, когда он увидел ту помощницу Отца Криста. Он застыл как изваяние, глаз не сводил с нее. Страшно было от того, что он может полюбить кого-то еще, кроме своей семьи. Кроме нее, фрау Эргарт. Она видела как он рос, как из бриджей на подтяжках он вырос до черного фрака и шляпы. Голос из веселого колокольчика стал красивым баритоном, все это время она была с ним, растила его! А его отец, покойный герр Томас Эргарт, как он его любил! Сколько души он вложил в своего мальчишку!

И в то же время она понимала, что это неправильно, это неестественно, что ей так горько. Ведь рано или поздно орел становится орлом, и каждой птичке приходит пора расправить крылья и устремиться наверх…

Она постаралась взглянуть на это с положительной стороны. Чем быть матерью вечно желторотого птенца, почему бы не быть уважаемой фрау Эргарт – матерью Алоиса Эргарта, Великого, Уважаемого! – так она думала. В тот миг, когда она шагала по заснеженной улице, она не знала еще, как мало времени осталось жить ее сыну.

В двухэтажном доме Шмидтов свет горел в каждом окне, фрау Эргарт и ее сына встретили Мария и ее малышка Луиза в нарядном платьице. Пока матери обменивались любезностями, Алоис посмотрел на Ганса, стоявшего за лестницей, тот сообщил ему жестом: «Надо поговорить».

После того, как Эргарты подарили рождественские презенты (цветную детскую библию Луизе, дубовую трубку Людовику, шелковый шарф Марии и золотые запонки для Ганса), все собрались за праздничным столом. Дамы ворковали о погоде и накладывали еду, Людовик спрашивал о планах Алоиса на лето. Запахи жареной индейки, корицы и свежей выпечки создавали неповторимую атмосферу. Алоис улыбался, а в его глазах дрожали свечные огоньки.

После того, как все в доме улеглись спать, Ганс и Алоис почти одновременно высунулись из своих комнат и тихо спустились по лестнице на первый этаж. Проходя мимо старых резных часов, Алоис увидел время: стрелки показывали 4:12.

Внизу, они тихо отворили дверь черного хода и прошмыгнули на задний двор к сараю.

– Что стряслось, Ганс? Почему сейчас ты захотел поговорить? Что-то серьезное?

– Алоис…, – Ганс неловко подкурил папиросу и выпустил огромное облако дыма и пара. – Меня не отпустили. Отец против, как и мать.

Алоис со вздохом засунул руки в карманы и посмотрел на Ганса. Тот ответил ему жалостным взглядом. Горько. Неужели и Ганс? Неужели один Алоис готов противостоять всему миру ради своей мечты?

– Это точно? Нет никакого способа их уговорить?

Ганс покачал головой, в этот момент он напомнил Алоису его, ныне почившую, собаку Гретель. Забавный черный пудель, который так мило размахивал мордой после купаний.

– У меня есть для тебя и хорошая новость, Алоис, может мне с тобой не по пути, но отец сообщил, что недалеко от Ганновера, рядом с Бурведелем открыли новый тренировочный лагерь. Это твоя путевка в Люфтваффе!

От этой новости улыбка сама поползла на уши Алоису. Вот так новость. Гора пришла к Магомеду.

– Спасибо, друг, учту. Я крайне расстроен решением твоих родителей, и я надеюсь, наши пути еще пересекутся, Ганс, помни: все в твоих руках.

Он поежился, открыл дверь и ушел.

Ганс еще недолго постоял на крыльце, докуривая. Конечно, все в его руках. А как иначе? И эти самые руки не согласны отдавать его жизнь в лапы убийц. Уже не первый месяц по Германии ходят слухи о польских зверствах, НСДАП называет это «решением вопроса польских евреев» или заворачивают это в более кричащие лозунги о том, что евреи – угроза всей немецкой нации, но Ганс не был настолько глуп. Семья Ганса тоже, поэтому у его отца нашлось место для него в ратуше, и о том, чтобы идти на службу, да еще и в Люфтваффе даже мысли у него не было.

Когда Алоис заговорил впервые о своей новой мечте год назад, Ганс понял, что пропагандистская машина нацистов работает. И результаты ужасали. Проклятие, Алоис на самом деле свято верил во все, что говорил. Распалившийся и покрасневший Алоис очень живо вещал о том, как они порвут небеса на своих истребителях. У Ганса были немного другие планы, но своему другу детства просто так не откажешь, поэтому и пришлось придумать нехитрую махинацию для того, чтобы выйти из игры.

Еще долго Алоис не мог сомкнуть глаз, разглядывая абажур и думая о разговоре внизу. Ганс, лживый пес. Неужели он и правда думает, что Алоис настолько глуп, что не догадается о том, что он струсил. Страшно расправить крылья. Хочет вечно отсиживаться в своей каморке, в тишине и безопасности… Но может быть все не так просто? Герр Людовик довольно суровых нравов мужчина, в прошлом военный. Неужто военный не желает подобной карьеры своему молодому сыну? Или все-таки были причины уйти? Те, о которых говорила матушка. В самом деле так все ужасно? Может Ганс не солгал и родители действительно не дают ему пойти на службу?

Так или иначе Алоис остался один в своем стремлении, ему одному придется нести крест, дабы защитить от коварных пришельцев свою страну, свою благородную семью и друзей, даже Ганса. Грустно. Вот был бы кто-нибудь, кто понял бы его по-настоящему… С этой мыслью он уснул.

Утром, когда Шмидты проводили их у порога, Алоис пожал руку мужчинам и увидел в глазах Ганса стыдливую нотку. Он взял под руку мать и пошел домой по свежему снегу, думая только об одном.

«Солгал» – это почему-то так больно кольнуло в сердце и отдалось какой-то безысходностью. Как будто Ганс стоит на пирсе, в то время как Алоис уходит от него на всех парах на корабле, который больше никогда не вернется.

– Мне просто необходимо узнать имя той девицы, —пробормотал Алоис в полудреме и перевернулся в постели. Он открыл глаза и уставился в стену, а перед глазами все сиял образ той, что запала ему в память после недавней мессы.

Он не стал завтракать, прошло уже несколько дней с рождества, а в животе все еще тяжело. Алоис вышел из дома. Он брел по улице, снег заметал его серое пальто, его шапку, и проникал, казалось, в самые мысли. Он чувствовал, что ему необходимо вновь навестить рыночную церковь, ибо там что-то возымело власть над его честолюбием и обычным негласным презрением. Что-то… Или кто-то.

По дороге Алоису не попадалось никаких людей, немногие выходили на улицу в такой буран, и Алоис с радостью бы присоединился к тем, кто в домашнем уюте наслаждается теплом трескучего камина. Если бы не такой же огонь, который он углядел в глазах прекрасной незнакомки.

«Всего лишь интерес, игра! Так человек, увидевший редкую птицу или призрака возвращается, чтобы убедиться, что глаза подвели его» – убеждал себя Алоис. Под ногами скрипел снег, он шел, прикрывая воротом лицо от колючего мороза.

К его большому разочарованию, в церкви не оказалось никого, кроме нескольких служек, наводивших свои порядки.

Алоис присел на дальнюю лавку и ударил кулаком по колену.

«Это надо же. Сын Герра Эргарта таскается за какой-то церковной бестолочью. Больно надо. И чем я думал? Надо идти домой.» – думал Алоис.

Он встал, и глядя в пол, поплелся к выходу. За дверью он совершенно случайно сбил с ног пожилую горожанку. Из ее рук выпал пакет со всеми покупками, которые тут же рассыпались по земле и утонули в волнах снега. Алоис сразу нашелся и помог собрать несчастной даме все обратно в котомку. По ее просьбе он проводил ее до дома, где она предложила ему горячего чаю, он не отказался, насквозь промерз по дороге.

– Откуда я вас знаю, юный мой друг?, – спросила старушка, разливая по чашкам чай.

– Не далее как вчера я был на церковной службе в церкви неподалеку, скорее всего мы с вами там и виделись, фрау…

– Бейгль.

– Фрау Бейгль.

– Да, и ведь правда, я там была.

Милая беседа продолжалась еще какое-то время, но потом Алоис откланялся и собрался было уходить, как старушка спросила, чем она еще может его отблагодарить.

– Пожалуй, можете, фрау Бейгль. Люди вашего почетного возраста обычно знают все местные новости (слово сплетни он не стал употреблять, чтобы не обидеть старушку, хотя оба знали, что и сплетнями престарелые горожане кормят друг друга изрядно) а так же и людей. Я ищу одну особу, она была служкой на мессе Преподобного Криста, быть может вы видели её. У нее светлый волос, а глаза…

– О, я знаю о ком вы, юный Эргарт. То дочь самого Отца Криста. Ребекка Крист. С малых лет она при нем в церкви. Всегда помогает ему во всех его делах, будь то в церкви или на ярмарке. Радость отца и всех прихожан. Удовлетворите же моё любопытство, юный Эргарт, окажите услугу, скажите, что вам понадобилось от молодой дочери скромного священника?, – от её лукавого взгляда Алоису захотелось плеваться.

Алоис, однако, не посчитал нужным ответить фрау Бейгль и поспешно распрощался с ней, хлопнув дверью прямо перед ее любопытным носом. Ни к чему старухе знать то, из чего она потом сможет сочинить идиотскую басню.

Интерес все сильнее возобладал над сердцем юного Алоиса. Стало быть девица – дочь священника. Эта новость конечно означала, что у Алоиса нет совершенно никаких шансов завладеть ее вниманием. Всем ведь известно какие они недотроги – эти дочки священников. Сидят до конца дней своих в потертых платьях. Не видят света и не мечтают ни о чем далее как сварганить завтрак для своего святоши-отца. Алоис ничего не терял и не приобретал от этой новости, но в груди заплясали недобрые синие огоньки. Досада по капле заполняла его сердце. Пусть он и не понимал этого пока, но каждая капля все сильнее приближала его к событию, которое перевернет его жизнь.

Наступила весна. Звенела капель: лед таял на крышах домов, лед таял на людских сердцах. Не обошло это и Алоиса Эргарта, который уже совсем скоро собирался записываться в военный лагерь близ Бурведеля и начать восхождение к военным лаврам. Алоис снова начал готовить мать к тому, что ему скоро придется оставить ее и что мирная жизнь всего менее подходит такому существу как он.

– Орёл не может жить в воробьином гнезде, Матушка. Так и я более не могу оставаться, покуда я знаю, что нужен там!, – повторял Алоис.

Его мать без конца причитала о том, что он нужнее всего здесь, что она не сможет без него и что думать даже не хочет о том, что с ее сыном может что-то случиться. Но Алоис был невменяем и со временем фрау Эргарт сдалась, хоть и обнаруживала изредка свое недовольство намерениями сына.

Теперь единственное, что останавливало Алоиса Эргарта от принятия окончательного решения – это всего одно незаконченное дело. За зиму он успел влюбиться. И по счастливой случайности и полной неожиданности для него самого, его избранницей оказалась Ребекка Крист.

Он стал посещать все церковные службы и как самый истовый католик не пропускал ни одного воскресения, конечно, на радость матери и на изумление самого себя. Он освящал себя крестным знамением, когда все делали это. Пил вино, когда пили его другие. Читал молитвы и пел, когда того требовали от окружающих. Все эти лишения он терпел только ради того, чтобы чаще видеть Ребекку.

Тайный поклонник, шпион и несчастный влюбленный, он предлагал различную помощь церкви, учавствовал в реставрациях, совершал подаяния, все это ради того, чтобы находиться рядом с ней подольше и любоваться ее красотой. Которая, к слову, была далеко не очевидна для других молодых людей. Но в глазах Алоиса она расцветала неземным цветком, ведь для влюбленных и оспины – что ямочки на щеках.

Все это, естественно, проскальзывало мимо строгого взгляда Отца Криста, но не скрывалось от прекрасных глаз самой Ребекки, которая хоть и делала вид, но прекрасно чуяла женским сердцем, как связано все происходящее.

И однажды в марте Алоис дерзнул и пригласил Ребекку на прогулку, наплевав на участившиеся слухи, его сердце требовало откровения.

Они встретились на рынке, и он предложил ей помочь с тяжелыми сумками. Говорили о погоде и о красивых крокусах в ее саду, а меж тем у Алоиса кончилось терпение и он сказал все прямо, прервав ее на полуслове:

– Ребекка, вы самая прекрасная девушка из всех, что мне доводилось видеть, и, вероятно, придется. Я очарован вашей красотой, мое сердце обливается кровью при мысли, что я могу упустить вас, потому я решился признаться сейчас, чтобы потом ни о чем не жалеть.

В ту же минуту Ребекка остолбенела, белое ее лицо стало, казалось, еще бледнее. Она нервно сглотнула, руки и ноги стали словно из ваты. Внезапно, к удивлению несчастного влюбленного она заплакала и побежала прочь от него, в дом, где с хлопком закрыла дверь. Алоис пробовал ее догнать и поговорить, но Ребекка, казалось оглохла. Дома она прислонилась спиной к входной двери, и, все еще плача сползла, подмяв под себя свое зеленое платье. Алоис с покупками в руках уставился на дверь, думая, что же теперь делать. Он поставил сумки на порожек у двери и подошел вплотную к ней.

– Ребекка, своими словами я не хотел обидеть вас или задеть, примите мои глубочайшие извинения. Но будь я проклят, если не знал, что меня отвергнут. Прощайте, милая Ребекка, больше я не побеспокою вас. – тихо произнес Алоис и направился широкими шагами прочь от жилища Кристов.

Волна чувств захлестнула несчастную Ребекку, лежащую в полубессознательном состоянии у двери. Она подозревала, что может нравиться Алоису, но все это так неожиданно! Господь всемогущий, это Его ангел спустился к ней. Может она и не была уверена в его намерениях, но свои чувства ей были известны так же хорошо, как и любимые псалмы. С первого взгляда он запал в её сердце, вызвав в нем бурю эмоций, которые были не свойственны ей, как дочери священного сановника. Она слышала, как ровесницы смеются над ней. Ее целомудрие и образ жизни забавляли их, купающихся в мужском внимании. Она твердо (или почти твердо) была намерена нести тяжелый крест своей судьбы и даже подумывала уйти в монастырь.

Но с недавних пор все круто поменялось в ее мыслях и чувствах. Алоис стал для нее милее, чем все расписные ангелы на свете. Она часто корила себя за богохульство, просила прощения у господа за страсть, которая одолевала её по вечерам. Иногда она ощущала непонятное тоскливое чувство, неизвестное ей доселе. Иногда что-то горячее словно ворочалось внизу ее живота, когда она смотрела на него, когда он работал в церкви.

В общем и целом со стороны можно было наблюдать прекрасную молодую девушку, которую воспитали в том обычае, когда ей не дозволено пользоваться своей красотой. Местные молодые люди уверенно обходили вниманием дочь Отца Криста, отдавая приоритет более доступным девушкам, пусть и признавали в тайне, что на Ребекку иногда можно даже заглядеться.

Но не Алоис, которому было совершенно не важно мнение окружающих его людей и, который, казалось, не замечал, что над ним нависает серьезная угроза в виде ее Отца, если он хоть как-то обнаружит свои намерения.

Ребекка встала и едва дошла до комнаты отца на первом этаже. Свет почти не проникал из занавешенного окна. Бледно-желтые лучи высветили небольшой туалетный столик. На столике стояла фотография, которая всегда вызывала трепетную смесь грусти и надежды. На черно-белом снимке стояли ее отец и ее молодая мать. Невероятной красоты блондинка смотрела в объектив, словно понимая, что она сейчас смотрит на свою драгоценную дочь.