Благодатные земли

Глава 1. Червь сомнения

Первое, что почувствовала Дарина, проснувшись, – усталость. По телу пробежал привычный холодок раздражения: снова вставать, снова идти, идти, идти… Вот уже двадцать семь лет она в дороге. Все свои двадцать семь лет, с самого рождения. А другие ещё больше. Люди рождаются и умирают в пути. Никто не помнит его начала, и никто не знает конца. Если и правда где-то есть Благодатные Земли, то почему за сотни лет, что человечество толпами бороздит мир, до них ещё никто не дошёл? Неужели никому, кроме неё, это не кажется странным?

Она заставила себя подняться, натянула брюки с вместительными карманами по бокам, зашнуровала старенькие, со сбитыми носами ботинки. С трудом отыскала расчёску в рюкзаке (вечно та норовила спрятаться под вещами на самом дне!), расчесала мягкие каштановые волосы, заплела их в тугую косу, чтобы не мешались, и выбралась из палатки.

Община неторопливо, обстоятельно раскачивалась, готовясь к большому, шумному движению. Дымились костры, пыхтела еда в котелках. Женщины хлопотали у палаток, мужчины осматривали повозки, постукивали по расшатавшимся колёсам. Лавируя между палатками, повозками и взрослыми, визжала никогда не унывающая ребятня.

До Дарины долетел смешанный с дымом запах мясной похлёбки – и тотчас отчаянно заскулил желудок.

«Уймись!» – сурово приказала она ему. Тот послушно, как дрессированный зверь, притих.

Оглядывая своих попутчиков, занятых обычными утренними делами, Дарина в который раз удивлённо спрашивала себя, почему не испытывает к ним ни родственных, ни дружеских чувств, ведь за долгую совместную дорогу они должны были стать ей семьёй. Происходило обратное: с каждым днём увеличивалась пропасть между ней и всеми этими людьми, росла и крепла нелюбовь к ним.

Пробравшись через общинную суету, Дарина спустилась к ручью умыться и набрать воды в дорогу.

Поодаль двое крепко сложённых, коротко стриженных, раздетых по пояс стражников щедро плескали холодной водой на свои шеи и затылки. Один при этом тряс головой и фыркал, как лошадь. В другом, переносившем процедуру более сдержано, Дарина узнала Яромира. Волна стыдливой, болезненной радости окатила её с головы до ног, на щеках выступили пунцовые пятна, задрожала фляжка в руке. Дарина знала, что слишком мелка, слишком незначительна, для того чтобы Яромир заметил её и хотя бы кивнул издали, но всё равно ждала этого, ждала, как чуда, не в силах пошевелиться и отвести взгляд.

Чуда, конечно же, не произошло. Стражники ушли, даже не посмотрев в её сторону. Глаза Дарины, цвета осеннего неба, осветившиеся было ненадолго, словно из-за плотных туч прорвались солнечные лучи, приняли своё обычное выражение: разочарованно потемнели, наполнились затаённой болью.

– Эй, Сказочница!

Она вздрогнула и обернулась на грубый, с хрипотцой голос.

К ней обращался Адам Молочник, маленький сухопарый старик с морщинистым, почти чёрным лицом:

– Иди, моя старуха тебе молока нальёт!

У Адама с женой было две дойных козы. Молоко старики продавали или обменивали на что-нибудь нужное. Иногда они угощали молоком Дарину. Причины их сердобольности были ей непонятны. И почему из всех полуголодных попутчиков они подкармливали именно её – тоже.

Протягивая приятно тёплую железную кружку, толстая, похожая на булку и совсем не похожая на своего старика старуха обычно хмурилась и принималась ворчливо пытать Дарину:

– Кожа да кости… Нечего есть, поди-кась? Вчера-то хоть ела?

– Ела, – нехотя отрываясь от кружки, слизывая тёплую сладковатую влагу с губ, чтобы ни одной капельки не пропало даром, отвечала Дарина. – Яблоки пекла…

– Яблоки… Ты пей, пей. Куда тебя девать, непутёвую… Сказки всё сочиняешь?

– Угу.

– Бросала бы ты это баловство. Такого мужа из-за сказок своих упустила! Мужикам хозяйки нужны, рукодельницы. Берись за ум, а то никто больше замуж не возьмёт.

Дарина допивала, благодарила, но никаких особых чувств к старикам Молочникам в ней не просыпалось. Они оставались для неё такими же чужими, как все остальные попутчики.

Навестив Молочницу, выслушав в очередной раз порцию нравоучений (порой Дарине казалось, что их выслушивание и было платой за молоко), она отправилась накопать в дорогу орехов и яблок.

Орехи росли повсюду и считались ребячьей забавой, однако Дарина каждое утро плотно набивала ими вместительные карманы брюк и потом грызла в пути, они прекрасно заглушали голод, хоть и напоминали по вкусу обычную, чуть горьковатую траву.

Яблоки в сыром виде для употребления не годились, их нужно было запекать в углях или варить в котелке. Встречались они реже, чем орехи. Могло получиться так, что на следующем месте стоянки яблок не окажется, и тогда Дарине грозило остаться без обеда или ужина, поэтому она всегда старалась брать их с собой про запас. Выкапывала, тщательно отряхивала от земли и складывала в рюкзак под черновики и беловики сказок.

Те, кто имел собственные повозки и лошадей, могли накопать целую гору яблок и несколько дней не волноваться о еде. Могли даже продавать понемногу от своих запасов попутчикам. У Дарины были только рюкзак да палатка, подаренные бывшим мужем Филиппом. Всё своё имущество она носила за спиной.

Запасшись едой, утрамбовав рюкзак, она привычно и ловко упаковала в чехол палатку. Попутчики тоже закончили последние приготовления, затушили костры, запрягли лошадей. Воздух наполнился нетерпеливым ожиданием.

– Выступа-а-а-ем! Выступа-а-а-ем! – прогромыхал над общиной раскатистый голос Старейшины, подхваченный десятками других голосов, от приказных басистых до пискляво-радостных детских.

Община, как огромный, громоздкий механизм, дёрнулась, натужно заскрипела и подалась, поползла вперёд, вытягиваясь длинной гусеницей по пыльной дороге.

Дарина плелась в хвосте этой гусеницы вместе с неудачниками и немощными стариками. С каждым днём ей становилось всё труднее бороться с нежеланием идти – оно пудовыми кандалами цеплялось за щиколотки, мешало переставлять ноги. Поглядывая на сгорбленных, хрипящих, сипящих людей, еле волочащих свои измождённые тела, Дарина ужасалась: «Неужели и я вот так же всю жизнь буду идти за толпой, которая сама не знает, куда идёт, но отчего-то уверена, что идёт в правильном направлении, а потом состарюсь и умру? Неужели это и есть жизнь?»

От гнетущих мыслей её спасали сказки. Случалось, они рождались прямо в пути, и тогда, нянча новорождённый зачин, она забывала и об усталости, и о голоде, и о жажде, и о тех, кто шёл рядом, и о палящем солнце или накрапывающем холодном дожде…

В тот день о сказках не думалось. Горько и тоскливо думалось о Яромире. Надо же было наткнуться на него у ручья так внезапно! Одно дело – быть готовой к встрече с ним, и совсем другое – увидеть его неожиданно. Когда Дарина предполагала или предчувствовала возможность встречи, она успевала собраться, облачиться в броню хладнокровия, которая хоть и не была достаточно прочной, но всё же защищала. От Яромира исходила какая-то необъяснимая магнетическая сила; оказавшись перед ним несобранной, Дарина мгновенно заболевала. Болезнь эта, словно вьюн, жёстким стеблем стискивала грудь так, что без боли дышать было невозможно. Только на второй или на третий день хватка ослабевала, и Дарине становилось легче, мыслям свободнее. Но что бы она ни делала, о чём бы ни думала, за всем и вся ощущала в себе присутствие этой болезни, притихшей до поры до времени. От неё невозможно было избавиться. Можно было только научиться с ней жить.

Стук копыт, фырканье лошадей, скрип повозок, топот человеческих ног, взвившаяся к небу песня на одном краю, плач ребёнка на другом – всё это не в лад, невпопад звучало над ползущей общиной, словно её движение сопровождал оркестр сумасшедших музыкантов.

Вначале это звуковое сопровождение гремело бодро, но уже к истечению первого часа пути бодрость рассеялась вместе с утренней прохладой. Солнце – неутомимый небесный костёр – жарко разгорелось и безжалостно принялось выпаривать из людей силы.

– Дочка! – умоляюще прошелестело за спиной.

Дарина обернулась.

– Помоги, дочка! – Упавшая на четвереньки старуха вцепилась в Дарину слезливым взглядом. – Ноги подкосились…

Седые, взмокшие от пота волосы старухи растрепались, как у лесной бабы, героини небылиц, которыми пугали детей, чтобы те не убегали далеко от общины. Дряблая, покрытая коричневыми пятнами рука протянулась к обронённой и откатившейся в сторону палке, служившей посохом.

Дарина, морщась от брезгливости, подхватила старуху под потные подмышки и попробовала поднять на ноги. Ничего не вышло.

– Погоди. Дай мне палку, – попросила старуха и, ухватившись за неё, свою верную спутницу, попыталась встать самостоятельно. Палка вырвалась из неуклюжих рук, пробороздив по земле кривую полосу.

«Помогите! Кто-нибудь!» – хотела позвать Дарина, но просить о помощи было некого: мимо тащились, ползли, из последних сил хватая впалыми ртами воздух, такие же чуть живые старики.

На мгновение Дарина успела испугаться: что, если община уйдёт, а они со старухой останутся? Что тогда делать? Как догонять своих с таким неподъёмным грузом?

Старуха сухо заплакала, несколько мелких слезинок выкатились у неё из глаз и тут же впитались в морщинистые щёки.

– Не дойти мне… Не дойти. Даже издали перед смертью не увидеть Благодатные Земли… Отец, когда умирал, сказал: «Мне не посчастливилось, но ты-то обязательно дойдёшь!» А вот уже и я не ходок…

– Сомневаюсь, что до них вообще можно дойти, – раздражённо вырвалось у Дарины.

Старуха не придала значения её словам, как взрослые не придают значения глупостям, что лепечут маленькие дети.

– Сто-о-о-ой! Сто-о-о-ой! – прогромыхало над головами путников.

Община, скрипя, неохотно, остановилась. Тем, кто шёл позади, причина остановки была не видна.

– Что там? Что? – многоголосо покатилось от хвоста к голове.

– Благовестники! – прикатилось в ответ оттуда.

– Благовестники! – подхватила старуха.

Это известие придало ей духу, глаза на измученном лице лихорадочно загорелись. Одной рукой она дотянулась до посоха, другой ухватилась за рукав Дарины.

– Не дойду, так хоть послушаю напоследок!

Встреча с Благовестниками была самым желанным, что могло случиться в пути. После обретения Благодатных Земель, разумеется. Побросав рюкзаки, повозки, лошадей, песни, разговоры, мысли, люди собирались группами на обочинах дороги. Благовестники разбредались среди них и начинали рассказывать о Благодатных Землях. Их рассказы, слово в слово повторявшиеся при каждой встрече, путники впитывали с таким благоговением, как будто слышали впервые, хотя знали наизусть с детства. Они могли бы и сами рассказывать их друг другу, но это не дозволялось. Только Благовестники, потомки тех, кто когда-то давным-давно нашёл Благодатные Земли, имели такое право.

Дарина с повисшей на ней старухой кое-как доковыляла до кучки стариков, сгрудившихся у ног высокого, полного Благовестника с копной чёрных с проседью волос. Такая же чёрная с проседью борода облепила его лицо, словно грязная мыльная пена. Было в его облике что-то устрашающее, однако голос звучал мягко и так вдохновенно, как будто этот Благовестник сам лично видел Благодатные Земли и только что оттуда вернулся.

– Тысячи дорог назад все люди жили оседло одной огромной общиной, – обводя паству глазами, не говорил – почти пел он. – Но однажды пришла к ним беда: большая туча спустилась на них с неба, три дня и три ночи выла она и метала огненные молнии, а когда рассеялась, увидели люди, что земля стала суха и тверда, как камень, и не родит она больше плодов, а вода в реке прогоркла и обезрыбела. Собрал тогда Старейшина отряд из самых лучших мужей и отправил их искать место для переселения общины. Долго ходили мужи по дорогам и бездорожью, отощали, ослабли и, когда уже отчаялись найти пригодное место и готовы были упасть замертво, открылись перед ними Благодатные Земли. В Землях тех, сказывали они, трава мягкая, как перина, повсюду диковинные деревья растут со сладкими плодами. Сорвёшь плод, глядишь – а на том месте уже два новых. Реки там чистые-чистые, рыбы в них видимо-невидимо. Зверья разного много по полянам скачет… Но ни одна тварь другую не ест, мирно живут, резвятся. Не жарко там и не холодно, и ни о чём человеку заботиться не надо. И воздух там, как нектар, который от всех недугов исцеляет, и от телесных, и от духовных: стариков молодит, молодых мудростью напитывает, скверну из мыслей изгоняет. Оттого царит там мир, любовь и блаженство.

Благовестника слушали чуть дыша, боялись нечаянным вздохом или шевелением спугнуть прекрасную картину, которую тот виртуозно писал словами и голосом. Дарина тоже заслушалась и так ясно увидела всё, о чём он полуговорил-полупел, что даже, кажется, почувствовала целительную силу того воздуха. Она словно разделилась надвое, телом оставшись тут, а душой переместившись туда. Сомнения, мучившие её, отступили, и стало легко и ясно в голове: ну конечно же Благодатные Земли существуют! Если даже на расстоянии они способны так благотворно влиять на человека, то как же их может не быть?

Старуха, державшаяся за плечо Дарины, отняла руку, чтобы вытереть намокшие щёки. Это вернуло Сказочницу обратно под исходящее жаром солнце в гущу липких, неприятно пахнущих старческих тел.

Что же ей теперь делать со старухой? Самый простой вариант – потихоньку уйти, пока все слушают Благовестника, ведь старуха ей никто. Она, Дарина, не обязана тащить эту чужую женщину на себе. Однако, несмотря на уверенность в том, что ничего никому не должна, Дарина знала, что уйти не сможет. Даже если попытается – тяжёлое чувство, весящее вдвое больше самой старухи, повиснет на шее и не пустит.

– Вернулись славные мужи домой, рассказали Старейшине о том, что нашли и что видели. Возрадовался Старейшина хорошим новостям! Нарёк он мужей этих Благовестниками и повелел им отвести общину в Благодатные Земли, – продолжал между тем потомок тех славных мужей, получивший, как и все другие их потомки, своё второе имя по наследству. У обычных людей второе имя образовывалось само собой и зависело чаще всего от рода занятий, у Благовестников же всё происходило иначе, они уже рождались Благовестниками.

– Выступила община в долгий, трудный путь, но не выдержали люди пути, возроптали на поводырей своих, думая, что те заблудились и не хотят признать этого. Как ни призывали Благовестники людей к терпению, как ни уговаривали их надежду в себе крепить, как ни уверяли, что недолго идти осталось, не желали люди ничего слышать, только ещё больше озлились и прогнали Благовестников из общины вместе со Старейшиной.

Долго шли добровольно осиротевшие путники, сами не зная куда, пока не пришли к месту, откуда все на свете дороги берут начало. Смотрят: лежат перед ними сто дорог, а от каждой дороги бегут ещё сто дорог. По какой идти? Непонятно. Стали спорить путники, да так рассорились, что разделились на сто общин, а те общины – ещё на сто общин, и пошли каждая своим путём. Так и ходят до сих пор, за глупость предков своих расплачиваются.

Изгнанные же Благовестники со Старейшиной пришли в Благодатные Земли, но недолго пребывали там, ибо болели их сердца о заблудших братьях и сёстрах своих. Отправились они обратно, чтобы ещё раз попытаться указать им верный путь. Горечь наполнила их души, когда увидели они, что разделилась община и разбрелась в разные стороны. Порешили тогда Благовестники, что тоже будут по дорогам бродить и всех встречных на верный путь направлять. Так и сделали. Ходили, пока ноги носили их и души не покинули их тела. И завещали они сыновьям продолжать дело их, а сыновья – своим сыновьям. Теперь пришёл наш черёд быть в ответе за дело благое, начатое праотцами нашими.

Мягкий голос Благовестника постепенно затвердевал и к этому моменту уже звенел, будто меч, рассекающий воздух.

– Самое главное препятствие на пути к Благодатным Землям – это сомнение! Гоните его прочь, если оно поселилось в душе вашей! Сомнение – это червь, который источит душу и лишит вас сил и разума. Помните, что случилось с вашими предками, когда они усомнились? Черви сожрали души их! Вот отчего прогнали они Благовестников и Старейшину. Помните и не повторяйте ошибок их! Старейшина – это сердце общины, а вы – её плоть. Что будет с плотью, если она исторгнет из себя сердце? Она погибнет. Не допустите погибели своей! Будьте с сердцем вашим, как единое целое. Следуйте за ним, куда оно поведёт вас, ибо только сердцу дано видеть верный путь. И не отделяйтесь плоть от плоти: если палец отделится от руки и скажет: «Я знаю другой путь», далеко ли он сможет уйти?

Старуха наклонила к Дарине лохматую голову и грозно шепнула:

– Вот! Дави червя своего, пока он не сожрал тебя!

«Да, это всё проклятый червь, это он не даёт мне покоя, – мысленно согласилась Дарина. – Только как избавиться от него, какими средствами, если он, кроме Благовестников, ничего и никого не боится? При них затихает и прячется, а без них снова за своё. Были бы Благовестники всегда рядом, он не посмел бы мучить меня. Как жаль, что они не могут остаться! И ещё больше жаль, что предки были такими глупцами! Прогнали своё спасение! Сколько поколений мучается теперь, а могли бы беззаботно и счастливо жить в Благодатных Землях…»

Благовестник закончил проповедь, и старики, обливаясь слезами, выстроились нестройной комковатой очередью, чтобы поцеловать ему руку. Это была одновременно и благодарность, и просьба простить давнюю обиду, нанесённую праотцами одних праотцам других.

Уцепившись за Дарину, старуха встала на дрожащие ноги, но едва они вместе приблизились к строго глядевшему на них сверху вниз Благовестнику, такому величественному, что, казалось, голова его достаёт почти до самого неба, рухнула на колени.

– Не дойти мне, не дойти… – хрипло прокашляла она в дорожную пыль.

– Крепи надежду свою, женщина, – степенно зашевелилась чёрная с проседью борода. – Пока надежда жива – человек жив. А не имеющий надежды – уже заранее мёртв.

Благовестник отвернул бороду от старухи и гневно крикнул общинникам, которые уже начали разбредаться по подводам:

– Вещи везёте? А сестру свою на дороге оставите? Помните: первый шаг к погибели – это червь в душе. Второй шаг – это когда плоть отвергает плоть: братьев и сестёр своих. А там уже и до третьего, последнего, недалеко – когда плоть отвергает сердце!

Община заволновалась: страшно, пророчески прозвучали слова о погибели. Тощая кобылка с неуклюжей телегой выюлила из скопления подвод и заторопилась к обессилевшей старухе. Перепугано-виноватого вида мужичок резво спрыгнул с облучка, с помощью Дарины затащил немощную на устланное сухой травой дно телеги.

Благовестник выжидающе посмотрел на Сказочницу, с облегчением вздохнувшую после избавления от нежданной и ненужной ей ноши.

Дарина трепетно припала губами к тёмной от загара и шершавой от ветров его большущей руке, вложив в поцелуй всю покорность, благодарность и горячую мольбу помочь ей справиться с червём.

– Доброй Дороги! – сказал Благовестник и, мягко отняв руку, протянул её следующему путнику.

Глава 2. Белла

– Вот ты где! Вечно тебя не дозваться! – Перед Дариной неожиданно, будто прямо из воздуха, возникла молодая женщина в лёгком светло-голубом платье до щиколоток, перехваченном тонким поясом на талии, и лёгких плетёных сандалиях. Длинная светло-русая коса лежала венком вокруг головы, на шее разноцветно горели бусы в два ряда. Красивое, с мягкими чертами лицо светилось радостью.

Белла, так звали эту женщину, была для Дарины единственным близким человеком в общине. Дарина даже могла бы назвать её подругой. С некоторой натяжкой, правда. Они дружили в детстве, вместе росли в детском обозе. Что их сблизило – непонятно. Они всегда были разными: Белла – жизнерадостная и весёлая, Дарина – молчаливая и угрюмая. Но почему-то Белла тянулась к Дарине, жалела её, как старшая сестра – младшую, помогала на уроках рукоделия. Это ненавистное рукоделие Дарине никак не давалось… Потом они выросли, одна за другой вышли замуж. Заботы взрослой жизни отдалили их друг от друга, сделали ещё более разными.

За умение мастерить красивые украшения (бусы, браслеты, брошки, ленты и банты для волос) Белла получила второе имя Рукодельница. Муж Беллы, Альберт Шорник, шил упряжь для лошадей. Их товары пользовались спросом, так что семья не бедствовала. Белла родила троих дочерей и была счастлива.

– Я сегодня всё утро пыталась связаться с тобой, – сообщила Белла. – Ты ничего не слышала?

– Нет, – Дарина уже давно оставила надежды, что однажды у них с Беллой получится установить мыслесвязь, как они это делали в детстве, но подруга упрямо продолжала надеяться.

– Я хотела рассказать тебе про мой сон, – сладко вздохнула она, подхватив Дарину под руку и прижавшись к ней приятно прохладным плечом. – Представляешь, мне приснились Благодатные Земли! Там было так хорошо! Трава, будто шёлк, такая нежная! Небо синее-синее! А воздух… воздух такой, что, кажется, можно расслабиться, лечь на него и плыть!.. Я проснулась, а в теле такая лёгкость!.. А потом мы Благовестников встретили! Я уверена, это хороший знак! Благодатные Земли уже близко!

Дарина улыбнулась подруге. Раньше её раздражала слепая вера Беллы в Благодатные Земли, а сейчас она почувствовала, что завидует ей. Вот уж у кого в душе никогда не заведётся червь сомнения! Белла принимает Дорогу такой, какая она есть, плывёт по течению вместе со всеми и довольна жизнью. Да и все они – Дарина провела взглядом по спинам идущих впереди людей – довольны и покорны. А она, Дарина, почему-то так не может. И дело вовсе не в том, что у неё нет семьи и детей, и что, кроме себя, ей не для кого жить и не на кого отвлекаться, – ей не нравилось происходящее вокруг с детства. Возможно, всё началось с тех самых уроков рукоделия, когда её заставляли шить, вышивать, вязать, плести… Считалось, что каждая девочка обязана владеть этими умениями, но неуклюжие пальцы Дарины не хотели слушаться, злобные иглы безжалостно кололи их, нитки, будто нарочно, запутывались в узлы, которые невозможно было развязать… и ничего не получалось. Единственное, что у Дарины получалось хорошо, – выводить на бумаге буквы и рисовать, но этот навык, по разумению наставников, был для девочки, будущей жены и матери, совершенно бесполезен.

О том, что её мучило: о сомнениях, усталости, день ото дня крепнущем ощущении собственной чужеродности, – она никому не рассказывала и в первую очередь Белле. Не потому, что не доверяла. Белла просто не смогла бы понять такое, перепугалась бы до жути. Она смотрела на мир сквозь радужные очки, до сих пор верила, что в нём есть место чудесам. Например, всем сердцем ждала того дня, когда к ним вернётся способность общаться по мыслесвязи или когда Дарина, образумившись, научится рукоделию и забросит свои странные сказки.

Заметив, как взгляд Дарины скользнул по разноцветным горошинам её бус, Белла обрадовалась:

– Их очень просто собирать. Вообще ничего сложного. Давай научу!

– Ты же знаешь, я и рукоделие несовместимы.

– Ты даже попробовать не хочешь!

– Не хочу, – подтвердила Дарина.

– Почему?

– Потому что мне не нравится этим заниматься. Для меня в этом занятии нет смысла.

Белла коснулась ладонью своих бус, будто пожалела их, но не обиделась.

– Как может быть бессмысленным занятие, которое приносит людям радость? Купил человек украшение, надел или подарил кому-то – и ему хорошо на душе.

– А если человек голоден или одинок? На него хоть сотню украшений нацепи. Станет ему от этого хорошо?

Тонкие, красивые брови Беллы в замешательстве двинулись было к переносице, но тут же победно подлетели вверх.

– Человек не может быть голоден или одинок в общине! – уверенно возразила она. – Одинокими и голодными бывают только отступники!

Дарина на это лишь вздохнула, ещё раз убедившись, что они с Беллой безнадёжно далеки друг от друга. Ей не хотелось продолжать спор. Что толку спорить с человеком, до которого невозможно достучаться? Однако Белла раззадорилась:

– Хорошо. Пусть украшения бессмысленны. А что дают сказки? Разве людям от них хорошо?

– От моих – нет, – признала Дарина.

– Зачем же тогда их писать?

– Я пишу сказки не для того, чтобы радовать людей. Я хочу, чтобы, прочитав их, люди увидели себя со стороны такими, какие они есть на самом деле, а не такими, какими себе кажутся. Чтобы их окостенелые души стали мягче, – и, прежде чем Белла нашла, что возразить, а ей очень хотелось возразить, это чувствовалось по тому, с каким решительным несогласием она отняла руку и отстранилась, Дарина попросила: – Оглянись назад. Ты видишь этих стариков? Видишь, как им тяжело идти? Они идут из последних сил. Если кто-то из них упадёт, то уже не сможет подняться. А теперь посмотри вперёд. Видишь, сколько подвод, заваленных разным ненужным барахлом? Об этом будет моя следующая сказка.