Жить Свободным. Часть II. Кровь и слава. Любовь и отчаяние

– Думаю я здесь не для праздного времяпрепровождения – уже более уверенно ответил Алексей.

– А для чего же?

– Ну полагаю, вам лучше знать Ваша светлость.

– Похвально, похвально. Видимо Гарбель все же не просто так тебя приблизил. Наверное, в тебе что-то все же есть – граф уселся в кресло, стоявшее рядом и жестом показал подпоручику взять стоявший чуть поодаль стул – ты присаживайся. Сегодня не на построении. Составь мне компанию за рюмкой коньяка.

Алексей поставил стул по другую сторону стола и молча присел. Слуга принес господам поднос с парой рюмок. Генерал взял одну, а на вторую кивнул своему собеседнику:

– Бери, бери. Не бойся! – внимательно посмотрел на берущего стопку офицера – ни за что бы не подумал, что буду вот так сидеть и пить коньяк с тобой! Нет, ты не обижайся. Я верующий человек и признаю, что Господь создал всех одинаковыми. Но правда. Ты и сам семь лет назад ни за что бы не поверил в такой вечер. И тем не мене мы сейчас здесь. Занятно, занятно.

– Да Ваша светлость!

Граф достал из кармана трубку, набил её табаком, а подскочивший слуга подал горящую деревянную палочку. Через минуту трубка разгорелась. Петр Иванович откинулся на спинку и с нескрываемым удовольствием закурил:

– Так значит Ястребов? Хмм. Ну и как же складывалась твоя жизнь после того ареста, Алексей Георгиевич? Я право думал, что ты опозоришь имя моей супруги своим дурным поведением. А ты оказывается на очень хорошем счету. Вот скажи мне, мог ли ты мечтать о такой жизни? Оказаться в училище с детьми знатных господ. Получить чин. А все ведь очень неплохо для тебя решилось тогда?

– Ну Ваша светлость. Молодому почти безграмотному юноше, не знающему ни манер, ни титулов, ни просто навыков общения в этой совершенно чуждой среде. Вряд ли я бы назвал это мечтой. Четыре годы быть изгоем, ни друзей, ни родни. Только страх. Каждый день страх, что тебя раскроют. Да что там каждый день. Страх этот и сейчас во мне.

Алексей сам не понимал, зачем он рассказывает все это человеку, которого ненавидел все последние годы. Видимо чересчур спокойный вид Панина смутил его. Стоя полтора часа в углу шатра и наблюдая за игрой, он думал, что сейчас этот круглолицый граф в белоснежном парике набросится на него и врежет по морде. Но вот тот сидит и совершенно спокойно и надменно спрашивает о жизни. Будто считая себя великим благодетелем.

– И почему же ты тогда сидишь здесь со мной? Имея хорошее звание, жалование и перспективы. Почему не спился или, упаси Господи, не повесился от безысходности?

– Книги

– Книги?

– Да. Едва освоив грамоту, я начал много читать. И будь настроение плохое или откровенно паршивое, чтение всегда позволяло отвлечься. Вот так и жил. Днем муштра, насмешки от сыновей дворян и мануфактурщиков, коих с детства зачислили в полки. Презрение от офицеров, все понимавших, но не желающих перечить вашей просьбе. А ночью грамота и арифметика. Видимо крестьянские корни приучили. Приучили терпеть и работать. Становится больно, а всем плевать, надо работать. Вот так к окончанию училища оказалось, что за три с половиной года я прочел больше книг, чем любой из моих однокашников за все жизнь.

– Ну а чего же ты хочешь теперь? Нищее голодное детство позади, все эти презрения и страдания тоже. О чем ты мечтаешь? Выслужится и получить титул? Стать одним из тех, кого ненавидел всю жизнь?

– У меня нет планов. Я просто живу. Наверное, также как все простые люди. Приходит день, и я решаю вопросы этого дня. Завтра будет новый день, будут новые вопросы. Я просто стараюсь делать свое дело хорошо. Сейчас вот стараюсь сделать так, чтобы солдаты, участвующие в минных работах, не гибли попросту, чтобы дело свое сделали как надо, и чтобы в следствии этого было меньше потерь у нас при штурме. Вот и все.

– Неплохо. Очень неплохо. Я правда приятно удивлен. Думаю, это не последняя наша встреча, по крайней мере в ходе этой осады мы еще точно свидимся.

– Ваша Светлость?

– Да?

Алексей глубоко вдохнул, уже почти успокоившись, он вновь выдал видом взволнованность, но все же решился:

– Разрешите спросить? Это очень важно для меня.

Но Панин немедля оборвал. Поднял вверх указательный палец в предостережении и покрутил головой:

– Не надо! Пять минут назад я хвалил тебя за знание места. Не надо меня разочаровывать!

Молодой офицер отвернулся и с поникшим видом уставился в пол. А генерал тем временем продолжил:

– А впрочем. А в прочем я весьма благодарен тебе. У Анны ужасно упрямый характер. Нет, я бы конечно заставил её тогда подчинится своей воле. Но отношения наши, боюсь, стали бы после этого просто отвратительные. Она бы никогда меня не простила.

– И при чем здесь я – тихо, под нос себе спросил Алексей.

– Ну как же. А-а-а. Так ты и не знал? Ну конечно! Откуда ты мог знать.

Граф склонился ближе к собеседнику:

– Мы заключили с дочерью соглашение. Как она сказала тогда? А-а! «Он будет заложником моей благоверности». Да. Я тогда не обратил внимания на эти слова. Но в итоге моя дочь замужем за знатным дворянином, они вхожи в самый высший свет. Все вышло как я хотел. И при всем при этом, мы с ней замечательно общаемся.

Алексей совсем поник. Сердце тревожно билось внутри. Вновь накатила тоска и отчаяние. Будто кто-то вонзил нож в затянувшуюся старую рану, да еще и стал ворошить этим ножом. Все эти годы он винил в случившемся злую судьбу, несправедливость мира, волю Бога, конечно винил Панина. Но он не мог знать, что в тот роковой день его возлюбленная заключила этот страшный договор с родителями. Договор перевернувший всю его жизнь.

– Расстроился? – на удивление по-доброму спросил Петр Иванович. Ястребов лишь промолчал, подняв взгляд и уставившись куда-то в сторону – вижу, что расстроился. Тогда, семь лет назад, я готов был разорвать тебя на части. Но со временем понял, как ты любил мою дочь, на что пошел ради этой любви. Это похвально, правда. Но вот скажи мне. Представь, вы остались вместе в Петербурге семь лет назад. И что дальше? Бежать? Куда бежать? На Урал? В Сибирь? – граф презрительно усмехнулся – что бы ты мог дать моей дочери? Счастье? Счастье быть беглой крестьянкой в Сибири? Э-э-э нет, Анна не такая. Ваше счастье закончилось бы через пару месяцев. Она вернулась бы домой, а тебя бы повесили. Мечта хороша, пока она мечта, а когда становится былью, быль пожирает её.

Панин крепко сжал плечо собеседника:

А сейчас посмотри на себя. Никто из твоей деревни, из общины даже не становился прапорщиком, а ты уже подпоручик, и ты еще молод и у тебя все впереди. Разве это не прекрасный подарок судьбы? А Анна счастлива. Уж поверь, и у неё все будет хорошо.

Молодому человеку оставалось лишь молча, уставившись в одну точку, слушать эту очень некрасивую, несправедливую и больную, но пожалуй, все таки правду.

Ближе к полуночи, не по титулам шумные и шатающиеся, а иногда и вовсе валящиеся с ног господа офицеры разошлись по палаткам.

Алексей в эту ночь практически не спал. Он собственно никогда не переставал вспоминать свою любовь, свои юношеские мечты. Но в этот вечер все нахлынуло с новой силой. Он вспоминал тот одуванчик на берегу у реки, те искрящиеся глаза, первую близость и месяцы в Петербурге. И тут же слова Панина про семью и счастье с мужем, и про их договор, где он только «заложник благоверности». Накатывала боль, ком в горле и ощущение бессилия, сменяемое яростью. Лишь под утро, когда уже было пора вставать, предательски навалился сон.