В конце мая

Пролог

– Черт возьми!

Фраза донеслась из коридора, но казалось, что из-под толщи воды. Леля услышала ее, но не обратила внимания. Иначе спохватилась бы и улепетывала. Знала ведь, чем заканчивается этот возглас. А видеть богов, или кого-либо из Нави, Леля сейчас не хотела. Точнее больше никогда не хотела.

Они знали.

Хорс видел, что тетрадь Семы закончилась. Ицпапалотль догадалась, коснувшись его. Мокошь и сестры Мойры наверняка тоже знали. А Морана, хоть и не обладала силами, способными увидеть чужую смерть, прожила уже достаточно, чтобы безошибочно чуять ее в воздухе.

Только Леля не знала.

Никто ей не сказал.

Он ей не сказал.

Едва эти мысли закрадывались в голову, Леля вскакивала и, напевая что-то очень громко, неслась, куда глаза глядели.

Но сейчас она не могла себе этого позволить. Если она будет бегать и кричать, ее выгонят из палаты. Ничего страшного – Леля и так собиралась уходить. Проблема была лишь в том, что никто не знал, где она. Ведь Леля пробралась в палату без спросу. Еще полчаса назад она закрывала смену в кафе «У Догоды», которое находилось… Где оно находилось? Леля не знала. Прошло уже две недели, а она даже адрес не спросила. Впрочем, какая разница? Все, кто нужно, понимали, где находилось это место. А остальным о нем знать не обязательно.

В общем, совсем недавно Леля стояла там, в деревянной бревенчатой постройке, которая пропахла соломой и жареным луком. А сейчас она находилась в помещении более современном – палате городской больницы, где пахло чистотой: спиртом и фенолом.

Леля ненавидела это место. Но в последнее время она приходила сюда едва не ежедневно. Она ничего не делала и ничего не говорила. Просто смотрела на Яну, свою старшую сестру, которая уснула в «божественной» коме по вине Лели. Вообще, виноват был предыдущий Чернобог. Но даже когда Леле говорили об этом, она не могла приять такую мысль.

Она виновата в том, что – еще немного – и Яне отключат аппарат жизнеобеспечения.

Кажется, вместе с божественной сущностью богини весны и лета Леле достался еще один необыкновенный дар – способность довести каждого любимого ей человека до смерти.

Но Яну она могла хотя бы видеть. Надежда, что она очнется – существовала.

А на Сему она не могла даже посмотреть.

Он умер. Исчез. Растворился. Словно и не существовал никогда.

Отчего-то остальные жители Нави так себя и вели – делали вид, что не произошло ничего такого. Леля не могла на это смотреть. Поэтому и не возвращалась в Навь. Зачем? Лето она уже подготовила – ей больше нечего было делать на своем рабочем месте. А в «У Догоды» ей жилось полегче. Там почти ничего не напоминало Леле о нем. Лишь потихоньку слезы бежали, когда кто-нибудь заказывал квас из натуральной, навьей закваски.

Вот сейчас слезы тоже побежали. Леля не слышала заказ – просто она уже не могла не плакать хотя бы раз в час. Подняв голову, Леля хотела в последний раз за сегодня глянуть на Яну. Но слезы застелили поле зрения.

Нет, божественная сущность – это не дар. Это самое настоящее проклятье.

До того, как Леля попала в Навь, она не теряла любимых людей. А как только в ней поселилась сущность богини, это стало повторяться с катастрофически часто.

И самое ужасное – она никак не могла помочь своим любимым. Она богиня! Но при этом была абсолютно никчемной.

Утерев глаза, Леля все же посмотрела на Яну. Может, ей казалось, но та с каждым разом становилась все бледнее. Словно кожа Яны хотела походить цветом на букет белой сирени, который Леля обновляла раз в два дня.

Однажды Леле удалось подслушать разговор врачей. Они уже смирились с тем, что сирень появлялась из ниоткуда, и больше не обращали на нее внимания. Но не в этом, конечно, была суть их разговора. Они не видели улучшений у Яны. Они держали ее слишком долго – и ничего в ее состояние не менялось. Врачи отключат систему жизнеобеспечения. Это произойдет первого июня.

Леля верила, что сможет помочь сестре. Впрочем, она уже пробовала – и ничего у нее не получалось. А теперь, когда ее попыткам поставили срок, она совершенно отчаялась. Наверное, поэтому Леля приходила в палату почти каждый день. Да, она не могла поговорить с Яной. Но она ее видела. Иногда, прислушавшись, даже слышала ее дыхание.

В отличии от…

Впрочем, неважно. Ему не помочь. А вот Яне еще помочь можно было.

Леля ушла бы из палаты привычным путем. Как богиня, она могла в мгновение ока переместиться из этой комнаты в ту, что ей выделила Догода на втором этаже своего постоялого кафе. Но сейчас она услышала звук бьющегося стекла. Потом вспомнила фразу, которая донеслась из коридора минутой ранее – и зачем-то выскочила из коридора.

В белом, казалось, стерильном коридоре городской больницы, Черт выглядел еще чернее и грязнее, чем на самом деле. Его жесткие кудрявые волосы, как всегда, были всклокочены, но Леля прекрасно видела его рожки. Маленькие, закругленные – Леле так и не довелось их потрогать. И отчего-то ей казалось, что это уже никогда не случится. Впрочем, грустить было не из-за чего.

Черт веселился – это значило, что кто-то другой сейчас грустил.

Леля мигом нашла несчастного, который, не подумав, чертыхнулся. А ведь это имело последствия.

Пострадавшей оказалась медсестра, которая несла несколько стеклянных колбочек с сильно пахнущей жидкостью. Она разбила одну – верно, поэтому воскликнула «Черт возьми!» Черт, который приходил всегда, когда его звали, целую минуту замышлял пакость. И вот, поставив медсестре подножку, он теперь наблюдал за тем, как она, схватившись за голову, смотрела на осколки остальных колб, которые вот совсем недавно держала в руках.

– Это дорогое лекарство, – сказала Леля шепотом.

Тем не менее Черт ее услышал. Сперва его глаза с темной радужкой округлились. А потом он повернул голову и воскликнул:

– Леля! Ты тоже здесь!

Он не спрашивал, а утверждал. Хотя звучало, как вопрос, Леля не стала отвечать. Не горела желанием. Так же нехотя она посмотрела на Черта.

Сердце защемило. Отчего-то он, грязный, с придурочной улыбкой на тонких темных губах, показался Леле таким близким и родным, что она даже смутилась.

– Какими судьбами? – весело спросил Черт.

Медсестра с разбитыми колбами перестала его волновать. Сделал пакость – гуляй смело. Может, фраза не рифмовалась, но это не мешало Черту свести к ней свою жизненную философию.

Леля не ответила. Во-первых, не хотела. Во-вторых, это привлекло бы внимание. Черта люди в Яви не видели. А вот ее, Лелю, видели. Так что, если она начнет разговаривать сама с собой, далеко от больницы ее не отпустят. Просто переведут в другое отделение – где лечат психические расстройства.

Черт не смутился. Оглянувшись, чтобы в последний раз посмотреть на медсестру, которая уже собирала осколки, Черт последовал за Лелей.

– Твоя сестра, да? – спросил он. – Как она?

Леля на миг замерла. Неужели ему интересно? Верно, что нет. А вопрос Черт задал из вежливости. Леля глянула ему в глаза, но, почувствовав, как задрожали губы, отвернулась, и продолжила путь.

Леля могла бы прямо из больницы переместиться к берегу моря, где находилось кафе. Но она не хотела, чтобы это заметили смертные. Поэтому Леля шагала по коридору, пытаясь вспомнить, где находился лифт.

– Леля!

Кажется, Черт повторил ее имя уже дюжину раз. А Леля лишь дважды обернулась, когда слышала, как взвизгивали за спиной люди. Это Черт их отталкивал, чтобы поспевать за Лелей. Может, люди его не видели – но, когда он их касался, определенно точно чувствовали, что с ними произошло что-то нехорошее. Однако, забывали об этом, едва отдалялись от Черта на два шага.

– Леля, мы бы хотели, чтобы ты вернулась! В Навь! Так не положено, чтобы боги-сезонники жили в Яви.

Леля снова замерла. Коридор, где они теперь стояли, был почти безлюдным. Кое-кто проходил мимо, но теперь Леле стало плевать, сочтут ли ее сумасшедшей.

– Что ты сказал?

Голос показался Леле чужим – он сел. Леля уже очень долго молчала – кажется, несколько часов. Обернувшись, она увидела, что Черт обрадовался тому, что наконец-то привлек ее внимание.

– Мы ждем тебя. Возвращайся. Все будут тебе рады.

Черт заулыбался и склонил голову набок. Но его благодушное настроение исчезло, когда он услышал, как Леля рявкнула:

– Да что ты говоришь! Какая разница, вернусь я, или нет?! Даже если я умру и придет новая Леля, никто не заметит подмены, черт возьми!

Леля тут же зажала рот. Она не жалела о сказанном – только о последних двух словах.

Черт поджал губы. Открыл рот, но под пристальным взглядом Лели тут же закрыл. А потом все же нехотя сказал:

– Нимфея соскучилась.

Леля хотела рявкнуть очередную грубость. Но закусила губу и сдержалась. Хватит с нее негатива. Это не в ее стиле – быть такой грустной и злой. Да, улыбаться и радоваться тоже сейчас не хотелось. Но это ведь не значит, что нужно орать на Черта?

– Я тоже, – сказала Леля.

На самом деле, о Нимфее она даже не вспоминала. Но, вот, когда Черт сказал про нее, Леля вдруг поняла, как сильно хочет ее увидеть.

Впрочем, не настолько, чтобы возвращаться в Навь.

– Кто еще что говорил? – спросила Леля, подняв голову.

Так как доселе она смотрела под ноги, то не заметила, что в коридор зашел медбрат. Нахмурившись, он с непониманием глянул на Лелю, но та отмахнулась. К счастью, медбрат не стал уточнять, кто она такая, и почему разговаривает сама с собой. Он просто отвернулся и вышел из коридора. Черт тем временем говорил:

– В общем-то, они все тебя прекрасно понимают. И не настаивают, чтобы ты возвращалась. Но считают, что лучше бы ты сейчас была не в одиночестве, а с ними.

– Я не в одиночестве, – нахмурилась Леля. – Я живу у…

Тут же она запнулась – не хотела, чтобы хоть кто-то из Нави знал, где она теперь обитала. Но, кажется, Черт догадался. Его глаза блеснули игривым огоньком и Леля воскликнула:

– Только, пожалуйста, не говори никому, где я! Прошу! Я правда не хочу никого видеть… Пока что.

Черт стал причитать о чем-то, но Леля почти сразу перестала его слушать. Она вдруг поняла, что совершенно вымучена. У нее не осталось сил на разговоры. Да и в коридор хлынул народ.

Не попрощавшись и даже не кивнув, Леля развернулась и бросилась к лифтам. Она услышала, как Черт позвал ее, но не ответила ему.

Ступив в кабинку лифта, она дождалась, пока двери закроются. К счастью, никто не зашел вместе с ней – иначе пришлось бы искать другое место, откуда она могла бы переместиться в кафе.

Последнее, что Леля увидела, перед тем, как двери сомкнулись, это как Черт быстрым движением схватил ее за подол широких белых брюк. Она хотела крикнуть ему, чтобы не делал пакость, но двери захлопнулись. Леля услышала треск ткани: лифт тронулся, оторвав едва не половину штанины.

– Ну пакостник, – сказала Леля в тишину кабинки.

Мгновение – и ее там больше не было.

Глава 1

По выходным людей было много, поэтому Леля выходила помогать Догоде в зале. Та говорила Леле, чтобы она этого не делала: что это не ее обязанности, и вообще, Догоду это напрягало. Но Леля только рада была помочь. Унылая, монотонная работы занимала мысли – это ли не счастье? Носишься по залу, слушаешь посетителей – и ни разу не вспоминаешь о том, что произошло всего-то пару недель назад.

Правда, едва людской поток отступал, Леля мигом возвращалась мыслями к тому, о чем так старалась не думать.

– Они знали, – в который раз сказала она.

Догода, которая натирала стойку, не отрываясь от нее, сказала:

– Конечно! Ты им сказала, и я тоже десять раз повторила, что в вишнях могут быть косточки… Не переживай. Всегда кто-то чем-то будет не доволен.

Леля не улыбнулась и качнула головой.

– Я не про то, – сказала она.

Догода прекратила елозить замусоленной тряпкой по столу. На мгновение она просто замерла, а потом подняла голову и скорбно посмотрела на Лелю.

– Леля… – начала она.

Но та взмахнула рукой, призывая Догоду замолчать. Обычно такая радостная – до глупого радостного – Догода всегда тушевалась, когда речь заходила о Семе. Словно думала, что, если не говорить о нем – то плохое, что с ним случилось, будто бы и не происходило.

Сперва Леля тоже так думала. Но спустя время поняла: о плохом нужно говорить как можно чаще. Тогда оно так тебя подавит, что ты уже ничего не будешь чувствовать. Это работало.

Вот и сейчас, вспомнив про Сему, Леля почувствовала, как сжалось сердце. Может, в этот раз повезет, и она снова станет такой подавленной, что перестанет чувствовать что-либо?

– Почему он мне не сказал? – спросила Леля.

Догода поджала губы, мелко покивала, и вновь стала протирать стойку.

– Он словно испытывал меня, – говорила Леля, чувствуя, как в глазах собираются слезы. – Постоянно устраивал мне испытания… просто так… а когда я спрашивала, зачем он это делал, отвечал, что хотел посмотреть, справлюсь ли я без него. Знаешь, какими были его последние слова мне?

Догода не ответила и даже взгляд не подняла.

– «Пообещай, что дойдешь до конца».

Догода снова не ответила. Тогда Леля умолкла, но тут же всхлипнула. Поначалу она не стеснялась плакать навзрыд прямо в зале кафе. Но потом поняла, что это пугает гостей. Догода ничего не говорила Леле, но та сама понимала, что лучше бы ей так не делать. Так что теперь она старалась прятать слезы. Правда, у нее это почти не получалось.

Заметив, что Леля вот-вот снова разрыдается, Догода заняла ее делом, что работало безотказно.

– Иди отнеси на десятый стол, – сказала она. – Япошке полосатому.

Вместе с этим Догода выставила на стойку блюдо с варениками и принялась его сервировать. Леля не спрашивала, с чем вареники – боялась, что с мясом. Пока Догода копошилась, Леля утерла глаза, пригладила волосы, и оправила подол блузки. Ту одежду, что порвалась по милости Черта, Леля выкинула, едва переоделась. Нынешний наряд был ровно таким же. Интерес к одежде у Лели пропал, когда она поняла, что может получить какую хочет, когда хочет.

– Вперед, – сказала Догода, толкнув тарелку.

Та немного проехала по гладкой, чистой стойке, и Леля взялась за нее двумя руками. Горячая. Но Леле это даже нравилось. Она сосредоточилась на боли, и, не сводя глаз с желтого клаптика масла, который, растекаясь, становился все меньше с каждой секундой, медленно пошла к десятому столу.

Леле уже не надо было смотреть перед собой, чтобы ни во что не врезаться. За время, что она прожила в кафе «У Догоды», Леля так хорошо его выучила, что могла бы пройти весь зал с закрытыми глазами, ни разу не врезавшись ни в стульчик, ни в стол.

Так что Леля увидела гостя за десятым столом, лишь когда встала рядом с ним.

– Пожалуйста, – сказала она на русском.

– Спасибо, – ответил гость на японском.

Тем не менее оба друг друга поняли.

Леля хотела тут же отойти, но почему-то задержалась. Просто гость перехватил ее взгляд, и она вспомнила, что уже где-то видела эти желтые глаза. Белка у них не было. Лишь отливающая золотом радужка и черный зрачок. Ресниц тоже не было. Зато контур глаз был словно подкрашен черной подводкой. Взгляд завораживал – но и настораживал. Леля сразу поняла: перед ней хищник.

Какой именно – тоже долго думать не пришлось. Волосы. Они были не просто рыжими. Некоторые пряди были черными – еще меньше было белых. Леля уже видела такой окрас. В зоопарке у тигров. Точно. И глаза у них ровно такие же. Мало того, что желтые, так еще и не моргают.

– Что-то не так? – спросил гость.

Качнув головой Леля отвернулась. От него веяло холодом и опасностью, но несмотря на это Леля его совсем не боялась.

Она уже хотела уходить – заказ отнесла, что ей еще тут было делать? Но вдруг, неожиданно для себя самой, Леля снова развернулась к гостю, и сказала:

– Мы с вами уже встречались, не так ли?

Гость улыбнулся. Леля боялась, что его зубы острые – может, треугольные, как у акул и у Нимфеи. Но они оказались обычными, лишь клыки немного выделялись.

– Мне тоже так показалось, – сказал он.

Леля улыбнулась, но просто из вежливости. Затем она кивнула и, отвернувшись, вернулась к Догоде.

– Что там такое? – спросила она, заметив, как Леля недоумевала.

Но та лишь отмахнулась. Не потому что стало грубиянкой – вовсе нет. Просто Леля сама не поняла, что такого странного произошло.

Этот гость он… Он не был человеком. Что же, неудивительно. В это кафе часто наведывались боги. Леля все удивлялась, откуда их так много взялось. Конечно, у людей было много времени, чтобы выдумать аж столько богов. Но, задумавшись, Леля просто поражалась их воображению.

Так что Леля не удивилась бы, встреть она здесь бога. В том-то, кажется, и была проблема: этот гость богом не был.

– Кто он? – шепнула Леля и качнула головой.

Хотя в зале еще были посетители, Догода сразу поняла, что Леля имела ввиду желтоглазого японца.

– Честно говоря, без понятия, – сказала Догода. – Но он очень частый гость. И всегда берет вареники. С мясом.

Догода определяла характер человека по его любимому блюду. Например, про Лелю, которая любила все зеленое и растительное, Догода сказала, что у нее мягкий, добрый характер. Сперва Леля поразилась – как это Догода так ее считала. А потом вспомнила, что У ВСЕХ Лель мягкий, добрый характер. На что Догода ответила, что, верно, все они любят легкую растительную еду, предпочтительно зеленого цвета.

Так что Леля ожидала, что и сейчас Догода выдаст характеристику этого тигра в теле человека… человека ли?

Потом еще оказалось, что любители вареников делились по их начинкам. Например, те, кто предпочитал вишню, слыли плохим характером. Услышав это, Леля покивала: вспомнила, что вишню выбирала Морана.

Так что про этого странного гостя Догода не смогла сказать ничего путного – он всегда выбирал разные начинки.

– Он японец?

Догода кивнула. Она исподлобья смотрела на десятый стол и терла стойку. Тряпка в ее руках отчаянно молила остановиться, но никто ее не слышал.

– Но он не бог, ведь так? – спросила Леля.

– Хороший вопрос, – сказала Догода. – Я плохо разбираюсь в японской мифологии. Но, скорее всего, ты права.

Они говорили так тихо, что еле слышали друг друга. Правда, обе так пристально смотрели на японца, что Леля удивлялась, почему он еще сам ни разу на них не глянул. Он смотрел в стену и поглощал вареники – да так аппетитно, что у Лели в животе заурчало, хотя в такое время она не ела.

– У него такие волосы… – говорила Леля. – И глаза.

– Ага, – поддакивала Догода. – На тигра похожа.

– Это точно. И одежда странная.

– Японская же.

– А, точно, – кивнула Леля. – А еще…

Договорить она не успела. Гость резко поднялся, так что стул протарахтел и взметнулись его странные японские одежды. А потом он громко, так что все кафе услышало, сказал:

– А еще у меня очень острый слух. – Повернув голову, он мигом перехватил взгляд Лели и уточнил с улыбкой: – Кошачий.

Леля почувствовала, как к щекам прилила кровь. Стыд какой. Они стояли, обсуждали его – а он, оказывается, все слышал.

– Можно мне, пожалуйста, еще масла? – спросил гость и добавил: – Люблю все молочное.

Догода закивала и полезла разворачивать брусочек масла из холщевой ткани, пропитанной солью. Леля тем временем следила, как гость опустился на стул и в ожидании принялся стучать пальцами по столешнице. Он на нее больше не смотрел, но Леля все еще чувствовала его взгляд.

– Сейчас вернусь, – шепнула Леля Догоде и помчала к выходу.

Она не собиралась возвращаться в кафе. По крайней мере пока этот японец с тигриными глазами там находился. Позор, позор, позор… Догода наверняка уже забыла эту неприятность. Но Леля не могла так просто отрешиться от подобного. Нет, ну надо же – все слышал…

Добравшись до песка, Леля стянула балетки и, держа их в руках, пошла к морю.

В первые выходные мая оно уже было теплым. Но Леля все равно не решалась купаться. Она лишь окунала руки, стряхивала с них воду, и отступала от моря на несколько шагов. Потом, морально подготовившись, Леля на несколько секундочек заходила в воду по щиколотку.

Но больше Леля любила на море смотреть. Вот и сейчас, откинув балетки, она аккуратно опустилась на песок. Не забыть бы их – а то цветом балетки сливались с песком.

Как всегда, море Лелю успокаивало. Она смотрела то на волны, которые накатывались на берег, то на линию горизонта, то на скалы, которые образовывали бухточку, где стояло кафе. В последнее время такое вот созерцание всегда заканчивалось Лелиными слезами. Но сейчас, кажется, впервые с апреля, Леля думала не о Семе.

Кошачий слух, значит! А нечего уши развешивать!

Впрочем, болтать о посторонних в их же присутствии тоже нечего…

Леля тяжко вздохнула. Закрыла лицо руками, все еще чувствуя, какое оно горячее от прилившей к нему крови. Кажется, она даже захныкала. Но тут же встрепенулась, когда услышала знакомый голос:

– Ты все еще рыдаешь! Ну сколько можно, рыбка моя?

Леля улыбнулась прежде, чем отняла ладони от лица. Потом она вскочила и… ничего не увидела. Лишь море, которое подсвечивал розовый закатный свет, шуршало песком и отдавала воздуху свой соленый, но не приторный аромат.

– Ниже! – сказал грудной, женский голос.

Тогда Леля опустила взгляд и поняла, что бардовый оттенок волн – вовсе не игра закатного солнца. Бардовое – это волосы Нимфеи. А волнами они кажутся, потому что кудрявятся.

– Привет! – воскликнула Леля гораздо радостнее, чем думала, у нее получится.

– Привет, привет, – говорила Нимфея, осматривая Лелю. – Хотела тебе сказать, что ты хорошо выглядишь. Но не буду врать.

Леля не обиделась – лишь печально улыбнулась. Она и сама видела, как осунулась ее фигура, и как побледнела кожа лица. Когда-то Леля была румяной и круглощекой. Но сейчас больше походила на Морану, хотя должна была выглядеть ее противоположностью.

Леля молчала – и Нимфея ничего не говорила. Просто смотрела на Лелю, улыбаясь, но не показывая зубы: знала, как Лелю они пугали. Это было удивительно. Нимфея редко давала тишине затянуться хотя бы на дюжину секунд. Но вот, прошла целая минута, а она все молчала.

Это значило одно: Нимфея ждет, что Леля сама догадается, зачем она тут, и почему молчит. Леля и догадалась.

– Я не вернусь в Навь, – сказала она.

Нимфея тут же прекратила ухмыляться. На миг она стала такой расстроенной, что Леля едва не начала оправдываться. Но Нимфея тут же приосанилась и сказала:

– Леля, пойми, тебе там будет лучше…

Она еще не закончила, но Леля уже заговорила. Не любила перебивать, но последнее время ничего не могла с собой поделать – только бы не слышать, как ее уговаривают вернуться туда, где она быть совсем не хочет.

– Пожалуйста! – взмолилась Леля. – Не заставляй меня! Я… Вы все меня обязательно уговорите, если будете продолжать. Рано или поздно я сдамся – я знаю себя. Но мне этого так не хочется… Пожалуйста. Не мучайте меня.

Нимфея пару секунд просто хлопала ресницами. Леля, кажется, ни разу не видела ее такой растерянной. Но долго за этим наблюдать не пришлось. Потому что Нимфея вдруг заговорила необычно тихим для себя голосом:

– Почему ты так хочешь тут оставаться?

Она провела рукой перед собой, пока с ее локтя капала вода. Леля проследила взглядом за ладонью Нимфеи, хотя понимала, что она имела в виду не это конкретное место, а Явь в целом.

Леля глубоко вдохнула и выдохнула. Затем она утерла глаза тыльной стороной ладони, хотя слезы там не собрались. Пока что.

Нимфея ойкнула. Наверное, подумала, что вызвала у Лели воспоминания о Семе. Так оно и было. Но Леля больше не хотела ссылаться на него. Просто чем больше она это делала, тем сильнее он ассоциировался с грустью, как у нее, так и у тех, кто с Лелей общался. Это было нечестно. Сема и грусть – совсем разные понятия. Он, кажется, вообще ни разу не грустил… По крайней мере при Леле всегда держался молодцом. Лишь раз он испугался, когда Леля попросила его убить ее. Но воспринял те слова за шутку.

Если бы он поверил…

Леля снова стала бы человеком и уже, возможно, забыла бы и Навь, и Сему. Но сам он был бы жив.

Громко всхлипнув, Леля сказала следующее, что ее мучило:

– Не вернусь в Навь, пока не помогу сестре.

Пришлось сказать Нимфее про Яну, хотя Леля не хотела делиться этим переживанием с жителями Нави. Только бы не говорить о Семе… Впрочем, мысли о Яне тоже не помогли поднять настроение.

– О, – подозрительно коротко отозвалась Нимфея.

Следующая волна накрыла ее с головой и даже коснулась ступней Лели. Но обе ее словно не заметили. Так и продолжили молча, очень грустными взглядами смотреть друг на друга.

Не желая терпеть расспросов о самочувствии Яны, Леля заговорила первой и начала с того, что ее саму волновало:

– Я обращалась к Аиду, когда мы были на Олимпе. Он сказал, что вернет ее из Прави, только если я в обмен дам ему другую смертную душу, – Леля подняла голову и посмотрела Нимфее в глаза: – А на такое я никогда не пойду.

Нимфея покивала, поджав губы. Затем отвернулась, чтобы отвадить непослушную кудрявую прядь. Та с каждой волной отплывала все дальше, угрожая не закрывать то, что должна была закрывать. Но тут Нимфея замерла и, невидящим взглядом пялясь куда-то за спину Лели, воскликнула:

– Сема!

У Лели сердце упало. Она резко обернулась.

Конечно, она не ожидала, что он будет стоять там. Просто Нимфея произнесла его имя так радостно… Впрочем, неважно.

Леля сильно зажмурилась, словно так слезы, скопившиеся в глазах, могли закатиться обратно. А потом повернулась к Нимфее с одним лишь словом:

– Что?

– Да ничего, ничего… – засуетилась Нимфея.

Она даже отплыла немного, словно боялась, что Леля сейчас резко придвинется к ней и стукнет.

– Ну говори уже, – попросила Леля.

Нимфея закусила губу – пухлую, темную. На мгновение Леля заметила кончик треугольного зуба Нимфеи. Но испугаться не успела: та тут же заговорила.

– Раз он не был смертным, может, его получится вернуть таким образом?

Тишина, которая воцарилась после слов Нимфеи, была такой звенящей, что Леля буквально ощущала ее вибрации в ушах. Она смотрела на то, как под водой переливается хвост Нимфеи, но не замечала этого.

Сема не смертный.

Вернуть не могут смертных.

Значит, его могут.

– Нет, нет, нет… – затараторила Леля, подскакивая.

– Почему же? – удивилась Нимфея.

Леля не ответила – так глубоко задумалась, что просто не услышала Нимфею.

Неужели Сему можно воскресить? Звучит дико… Впрочем, не более дико, чем то, что они русалка и богиня весны и лета, которые разговаривали друг с другом.

Наматывая круги, Леля сама не заметила, как зашла в воду. Нимфея еще немного отплыла, чтобы видеть Лелю в полный рост. Она просто смотрела на нее, пытаясь прочитать, что у Лели в голове. Но сделать это было невозможно – Леля и сама не понимала, что там творится.

– Для этого нужен бог смерти? – спросила Леля.

Нимфея улыбнулась – просто рада была, что Леля наконец хоть что-то сказала.

– Думаю, да, – сказала Нимфея и, почесав макушку, добавила: – Кто же еще этим занимается?

Леля облизнулась. Отчего-то губы оказались солеными. Еще и ужасно сухими – ветер постарался. Кусая их, Леля чувствовала, как губы трескаются. Эта боль, хоть и не была сильной, но возвращала в реальность. Леля думала еще недолго. А потом посмотрела на Нимфею и сказала:

– И где мы найдем такого бога смерти? Аида нельзя. Он больно принципиальный.

Нимфея пожала плечом, и сказала первое, что пришло ей в голову:

– Вроде Шинигами добренький.

Леля почувствовала, как по позвоночнику побежал холодок. Это было странное чувство. Смесь страха, предвкушения и какой-то неадекватной радости.

– Где он обитает?

– В Такамагахаре.

Вот он план: отправиться в этот мир, отыскать бога смерти, и упросить его вернуть Сему. Если он не сработает, можно отправиться в другой мир. Прыгать из одного в другой, пока не найдется божество, способное помочь Леле… Ну неужели такого нигде не окажется?

А если не найдется – то и пускай. Но ведь попробовать можно? Почему нет? Не попробует – вероятно, упустит шанс. И будет мучиться из-за этого всю свою бесконечную жизнь.

– А что это за мифология?

Нимфея вскинула брови.

– Неужели не знаешь? – спросила она и, заметив недоумение в глазах Лели, сказала: – Японская.

Леля усмехнулась. Эта культура стала ее преследовать. Наверное, это знак. Словно сама судьба шептала: ты должна пойти на это. Спаси Сему. Доведи начатое до конца – как и обещала ему.

– А как туда попасть? – спросила Леля. – В эту Такамагахару?

Нимфея уже открыла было рот. Но вдруг из-за спины Лели раздалось:

– Я могу отвести.

От этого звука Леля вздрогнула. Она боялась поворачиваться, хотя уже по голосу догадалась, кто подслушал их с Нимфеей разговор. Глянув ей в глаза, Леля медленно обернулась.

В десятке метрах от них стоял тот гость кафе, которого в темноте можно было спутать с тигром. Даже не по волосам – а по его кошачьим глазам.

И долго он там стоял? Много успел услышать? Впрочем, какая разница? Говорили то не о нем… И вообще, что за дурацкая привычка – подслушивать?

Заметив, что внимание на нем, гость сказал:

– Но не стану этого делать. – Улыбнувшись, он продолжил: – И не советую вам туда заявляться ближайшую… не знаю… вечность?

– Почему? – воскликнула Леля.

Она того не желала, но в ее голосе звучала тревога. Она даже шагнула к гостю, но тут же попятилась. Просто приближаться к нему казалось опасным. Впрочем, он еще ничего ужасного не сделал и даже не сказал.

– Ммм, – гость поджал губы и, потянув немного, сказал: – Извините, дамы, но я не могу ответить на этот вопрос. Просто мой вам совет: не суйтесь туда.

Леля нахмурилась. Она снова шагнула к гостю, и в этот раз не испугалась – сделала еще один шаг и еще. При этом она говорила:

– Но нам очень надо! Правда! Это дело… да, дело жизни и смерти! Мне просто нужно поговорить с вашим богом смерти. Шинигами? Так его зовут?

С последним словом Леля уже стояла в паре метрах от гостя. Под лучами закатного солнца рассмотреть его было гораздо проще, чем в полутьме зала кафе. Одет он был странно, но в другой одежде его просто нельзя было представить. Сверху – черный хаори. На ногах – широкие штаны в смешную, рыже-белую полоску. Наверняка и у них было специальное название, но Леля о нем не знала.

Леле оставалось сделать всего шаг и схватить его за руку. Но она сумела сделать только первое. Когда ее ступня коснулась песка в следующий раз, рядом с Лелей больше никого не было.

Японец исчез. Растворился в воздухе. Пропал. Прямо как бог. Только вот Леля все глубже убеждалась: никакой он не бог. Не было в нем ничего людского, на что обрекала бога человеческая оболочка.

Леля просто стояла и пялилась вперед, осознавая, что только что произошло. Штаны, которые намокли по голень, неприятно липли к телу. Но Леля не обращала на это внимания – сейчас у нее были проблемки поважнее.

Уяснив, что гость пропал навсегда, Леля медленно развернулась. Она не смотрела на Нимфею, пока возвращалась к берегу – словно стеснялась. На деле же размышляла. Потом спросила: