Твой психолог был неправ. Почему терапия бывает бестолковой и ранящей

Разница между реальным миром и его моделями

Есть мир, живой и очень сложный во всём своём многообразии, многомерный, с бесконечным множеством характеристик. А есть модели того, как устроен мир. И это – никогда не одно и то же.

Модель строится на основании ограниченной части характеристик, она удобна в демонстрации каких-либо ярких свойств или изучении общих закономерностей – но никогда не обладает целиком всеми свойствами того объекта, прототипом которого является. Глобусы и карты не отражают «живую» объёмную и детальную территорию.

Является ли модель чем-то плохим или негодным из-за такого несовпадения с особенностями реального мира? Конечно, нет.

Моделирование решает конкретные задачи, скажем, помогает туристам сориентироваться на местности, облегчает студентам и школьникам учебный процесс. Но вряд ли вы бы согласились заменить раз и навсегда для себя живые реки, горы, дубы и ёлки, красивые цветы – на схематичную рисовку глобусов и карт!

Нейросеть Яндекса подсказывает, что «модель – это упрощённое представление реального объекта или процесса, созданное с целью усвоения, анализа или улучшения этого объекта или процесса»4. Манекен, скульптура, игрушки, атлас анатомии человека. Рисунок, блок-схема, график, таблицы. Модели машин, самолётов, зданий и атомов. Описание исторического события с помощью текста, решение физической задачи с помощью формулы. Модели развития Вселенной, экономических процессов и эволюции человека. Модели психических процессов, структуры личности, закономерностей общения и поведения.

Учёные познают, доказывают, строят теории, выводят законы, испытывают гипотезы – моделируют мир, приближаясь к нему, но никогда не отражая целиком во всей его необъятной сложности. Интересно, кстати, что согласно одному из современных критериев научности, принципу фальсифицируемости Карла Поппера, научным считается только такое знание, которое потенциально может быть признано ложным – тот неловкий момент, когда «дураки и фанатики всегда уверены в себе, а умные люди полны сомнений»5. Однако это само по себе намекает на весьма относительную объективность и универсальность научных моделей.

Ненаучные подходы – духовные практики и религии, всевозможные саентологии, дизайны человеков, астрологии и прочее-прочее – тоже строят теории и объясняют закономерности: как, что и почему в этом мире работает именно так. Они составляют свои модели, отличающиеся от научных невозможностью их однозначно опровергнуть или доказать.

Не хочу обесценить здесь чувства людей верующих или проживающих духовный поиск. Далеко не всё может быть объяснено наукой на данном этапе её развития. Да и в некоторых главах этой книги вы встретите описание переживаний, глубину которых получается описать вовсе не посредством одних только научных терминов. Такие переживания вызывают особый трепет и уважение к индивидуальной траектории и живой сложности человеческой души.

Однако фильтры входа в ненаучные модели бывают гораздо менее избирательными, а вот подаваться материал может с куда большей уверенностью, что именно так дело и обстоит. Ведь в ненаучных методах вообще нет заданной этики проверки гипотез.

Порой это выглядит так, будто какой-то человек, основатель метода или его последователь, может чего-нибудь там насчитать в своей голове или, скажем, помедитировать и провозгласить: «Это устроено вот так, и вряд ли вы когда-либо сможете проверить, так ли это на самом деле. Но, согласитесь, моя теория так красиво звучит, кроме того, отзывается вам чем-то своим. Столько людей уже сказали, что в этом определённо что-то есть. Так что почему бы и вам не принять на веру то, что дело обстоит именно так, ведь я прошёл к этому такой непростой путь».

Является ли это истиной, имеющей отношение к устройству Вселенной, или является лишь чьими-то домыслами и фантазиями? Здесь нет возможности однозначно тестировать это.

Кроме того, нам, людям, порой так хочется идентифицировать себя с чем-то большим и объяснимым. Чувствовать причастность и возможность сослаться на что-то кроме собственных решений: «Я рублю правду-матку, потому что я Овен и Манифестор, а не хухры-мухры».

Смейся-смейся, Алисонька: между прочим, в психологии даже академической ненаучные теории встречаются, и как же «настоящим» психологам задирать нос тогда? Отстань уже от капусты в огороде соседа. Кроме того, чья бы корова мычала: прямо сейчас и ты в гораздо большей степени практик и в куда меньшей – научный деятель. Ведь сама эта книга – описание индивидуального опыта, а не статистически обоснованный академический трактат.

Поле психологии научной и психологии практической пока что совпадает далеко не всегда. Например, уважаемая многими юнгианская психология ссылается на религиозный, духовный и мистический опыт и на данном этапе развития науки не имеет возможности эмпирической проверки. Что совершенно не мешает ей стоять фундаментом в основе любимых многими практико-ориентированных психологических школ и практически всей современной арт-терапии!

Кроме обобщённых научных и ненаучных моделей, каждый из нас также индивидуально познаёт этот мир, выводит какие-то закономерности для себя, делает собственные выводы: «Ага, это работает вот так. Ого, в первую очередь нужно обращать внимание вот на это».

Индивидуальные картины мира не одинаковы у разных людей. Поэтому нам так сложно бывает друг друга понять. Поэтому же бывает так сложно вписаться в чужие модели, даже если их построили учёные.

Более того, те самые научные теории точно так же создаются людьми, со своими вкусами, болями, ограниченным фокусом внимания, основанными на этом гипотезами. Это точно такие же индивидуальные фильтры: сегодня я возьму вот это свойство и моё видение его, и построю модель на основании именно этого свойства и этого видения, а потом буду исследовать, могу ли распространить свою модель на более широкую аудиторию, то есть дальше собственной головы.

Что особенно интересно, модели могут отличаться даже у разных учёных одних и тех же наук. Математика Евклида и математика, скажем, Лобачевского – это «разные» математики. Физика Ньютона и физика Эйнштейна – «разные» физики.

Если уж и в точных, и в естественных науках учёные не могут договориться и создать единую модель, объясняющую универсально все явления мира, то внутреннюю психическую реальность ещё труднее измерить объективной линейкой, взвесить на точных весах или поставить над ней управляемый эксперимент.

Проблемы построения моделей в психологии

Мы, психологи-академисты, стараемся, по возможности, валидизировать наши методики и выводы – то есть теоретически обосновывать и математически тестировать, действительно ли мы измерили именно то, что планировали, и достаточно ли хорошо сделали это.

Когда я только подавала документы на выбранную специальность в далёком уже 2010-м году, то никак не могла понять, почему моё призовое место в городской олимпиаде по математике давало мне право на поступление вне конкурса на факультет психологии, ну какая же тут может быть связь.

Потом доучилась до третьего курса, столкнулась с распределениями Гаусса и Пуассона, центральной предельной теоремой, дисперсионным и регрессионным анализом и прочим некоторым множеством столь устрашающих слух гуманистически настроенного студента психфака вещей («эй, ну я же пришёл людям помогать, а не вот это вот всё!»). И как поняла-поняла. Математическая доказательная база научных психологических теорий может быть поистине многоэтажной.

Однако мы всегда оставляем «подвешенными в воздухе» некоторое количество вопросов, на которые так сложно получить ответы, когда переводим психические явления в математическую модель.

Как, например, задать ноль? «Ноль гнева» одного человека может отличаться от «ноля гнева» другого человека. Мой «ноль тревоги» будет отличаться от «ноля тревоги» буддистского монаха. А «ноль радости» депрессивного человека – отличаться от «ноля радости» человека активного и здорового.

Да-да, я в курсе про предполагаемую однородность выборки исследования. Однако есть ли «абсолютный ноль» эмоции или свойства характера у живого человека даже относительно себя самого?.. Что уж говорить о соответствии разных «нолей» между разными людьми, пусть даже они являются соседями по выборке.

И что же, всё-таки, считать «нормой»? Простое арифметическое «среднее по больнице», понятное дело, отражает ничего. У нас так шутила преподаватель по математическим методам: в больнице у кого-то может быть 35.5, у человека на соседней койке 38.1. Сложим и разделим на количество, в среднем получается 36.8. Ух ты, средняя температура в палате нормальная! Такая нормальность, конечно, никуда не годится и никак не отражает реальной картинки.

Большинство научных исследований по психологии и «правильных», валидных, математически обоснованных тестов используют так называемое нормальное распределение Гаусса. Это формула из теории вероятностей, где большинство значений (68.2%) сосредоточены около среднего, тогда как 100% включают в себя также более высокие и более низкие значения.

Как правило, именно она заложена в основу определения выраженности какого-либо признака через тесты6: что будет считаться высоким или низким уровнем агрессивности, жизнестойкости, тревоги. Можем ли мы считать какое-то конкретное значение нормой или отклонением. Достоверно ли различаются, скажем, показатели жизнестойкости городских и сельских жителей. Ла-ла-ла-ла-ла.

Учёные опираются на статистику нормального распределения в исследованиях на больших выборках, потому что в данном случае это оправдано: согласно центральной предельной теореме теории вероятностей, при достаточно большом числе измерений любое распределение случайных величин стремится к нормальному.

Вот только так ли много значит это для отдельно взятого человека, обращающегося в психологическую практику, где о «достаточно большом» количестве человек в выборке речи вообще не идёт?

Единичный случай может в статистику и не вписаться. И потом, что если в какой-либо выбранной теме мне как клиенту вообще не нравится, как чувствуют себя эти самые 68.2%, я не завидую им и «вот туда» не хочу? Всегда ли, в таких случаях, мне нужны эти закономерности? Имею ли я прямое отношение, в конце концов, к той выборке, на которой проводили исследование учёные?

Так может быть, всё-таки нормой считать хорошее душевное самочувствие и отталкиваться от этого? Но что же тогда, во всём многообразии ценностей и жизненных приоритетов у разных людей, учёным считать «хорошим душевным самочувствием»…

Психологи-академисты стараются учитывать всё это: рассчитывают математические модели, проверяют статистическую достоверность тестов, прописывают критерии научной состоятельности экспериментов, вычисляют возможные ошибки измерений. Даже конструируют тестовые экспертные системы семантического моделирования ментального отклика (ТЭС), рассчитанные на формулах релятивистской физики и способные при измерении учитывать относительность «индивидуального ноля» каждого отдельного человека, выполнившего тест!

Я не уверена, что многие мои читатели, на самом деле, встречались с ТЭСами. Просто хочу сказать, что психология как академическая наука ещё как учитывает погрешности, она довольно математична и сложна. Мы проверяем, действительно ли наши методики достоверно снижают уровень, скажем, депрессии и тревожности – и не делаем таких заявлений только потому, что показатель дискомфорта клиента снизился «на глазок».

Подлинная сила поставленного научного мышления

Использование научно обоснованных теорий повышает вероятность оказания корректной помощи. Я бы не хотела попадать в лапы специалисту, гадающему на эники-беники: как же, по его мнению, мне стоит жить мою прекрасную жизнь. Однако даже научная доказательность подхода не всегда означает, что это поможет человеку в данном конкретном случае. Мы, люди, в своей психической организации бываем настолько индивидуальны и сложны.

Можно ли винить в отсутствии универсальной объективности психологию, если даже в медицине бывает такое, что сердце у пациента находится с правой стороны? Это ещё не значит, что я бы доверила своё сердце бабушке-знахарке или побывавшей на двухмесячных курсах самоуверенной блогерше, а не образованному и опытному кардиохирургу. Но было бы здорово, если бы в случае необходимости операции он сначала проверил, с какой стороны находится моё сердце – если вы понимаете, о чём я.

Сила образованности и научного подхода заключается именно в понимании специалистом того факта, что даже самое научно обоснованное и опытное видение может отличаться от объективной реальности. И что гипотезы нужно тестировать всегда.

С организацией душевных переживаний всё может быть гораздо сложнее и разнообразнее, чем с расположением внутренних органов. Поэтому в психологии есть большое количество очень разных моделей: что конкретно происходит в психике, как именно это происходит, и в чём может быть причина того, что человек чувствует себя нехорошо.

Ты тревожишься, потому что неадаптивные мысли и убеждения рождают негативные эмоции? Или, может быть, это психодинамический конфликт? Твой Внутренний Родитель строг и требователен к твоему Внутреннему Ребёнку, и тебя расшатывают эмоции твоего метафорического душевного «малыша»? А может, дело в мышечных зажимах, в накопленных и подавленных эмоциях, которые находят выход в такой своеобразной трясучке?

Моделей причин даже, казалось бы, одного и того же эмоционального состояния – в психологии некоторое количество, и они неодинаковые. А знаете, сколько существует моделей одной только структуры личности, например? Я бы не взялась пересчитать. Мы не едины в наших научных взглядах на психические явления, не говоря уже о том, как часто психологи-практики примешивают далёкие от науки подходы, собственные убеждения и выводы и тому подобное.

Мир – реальный, живой, многообразный – сложнее любой модели, даже если речь идёт о моделях точных, проверенных, научных. Никогда все свойства мира не вмещаются ни в одну модель «от и до». А человек – живой, чувствующий, дышащий – целиком всегда оказывается сложнее любой научной или ненаучной теории.

Это не значит, что теории не помогают исследовать или исцелять. Но это значит также, что об этом ограничении категорически важно хотя бы помнить.

Боюсь далеко зайти сейчас и, с одной стороны, наскучить читателю, с другой – дискредитировать науку, которую так сильно люблю. Я выпускник и ныне преподаватель классического университета: научные модели для меня – всё равно что терновый куст для Братца Кролика, то есть дом родной. Но в контексте темы мне крайне важно донести мысль: как часто мы «упаковываем» происходящее с клиентом в модель, забывая, что это именно модель? Что-то, удобное для иллюстрации и демонстрации свойств, но не отражающее качеств объекта целиком. Не вмещающее человека во всей его сложности, не затрагивающее всех свойств многомерной психической жизни.

Как мы готовы иногда «сражаться» – друг с другом ли, с клиентом ли – что территория равна карте или глобусу! «Я знаю, как именно у тебя это устроено; подожди, я тебе сейчас всё объясню. Измени мысли – и твоё состояние точно изменится вслед за ними. Обними своего «Внутреннего Ребёнка», ты должен его любить. То есть как у тебя это не сработало? Должно быть, это сопротивление, куда же без него. Должно быть, это самосаботаж».

Иногда мы забываем, что реальный объект может оказаться сложнее даже самой удачной модели.

* * *

Мы делаем шаг назад и возвращаемся к основной теме нашей с вами беседы сегодня. «Грязно-чистый континуум» подходов – это и есть отражение возможности используемого метода учитывать факт того, что наши даже самые научные и обоснованные представления о клиенте могут с реальным клиентом не совпадать. Что даже самый уверенный и опытный помогающий практик может время от времени «мазать». Что сложный многомерный мир, сложный многомерный человечек, и модели об устройстве этого мира, модели об устройстве этого человечка – это далеко не одно и то же.

Разные методы и разные специалисты по-разному готовы учитывать это самое «не одно и то же».

Случай несовпадения запроса клиента с границами большинства терапевтических подходов

Прежде чем мы снова окунёмся в разглядывание теорий, хочу показать вам одну из линий истории моего клиентского опыта. Рассказ не будет коротким, зато послужит хорошей иллюстрацией того, как может выглядеть разница в ощущениях между «твоими» и «не твоими» методами, и связанных с этим переживаний «сложного» клиента.

Кроме того, не скучно ли нам разбирать одни лишь только абстракции? Давайте попробуем кусочек практики на зубок.

Понимаю, кстати, что для некоторых моих коллег подобная откровенность может показаться спорной: для части психологических школ раскрытие прошлого или личной жизни психолога является нарушением этики и впоследствии мешает терапевтическому процессу. Например, в психоанализе это может препятствовать корректной работе с переносом и контрпереносом, что является спецификой метода. В других же подходах, в которых терапевтическая работа осуществляется другими средствами, что-то подобное, наоборот, бывает полезным.

Эта книга вовсе не является автобиографией, но здесь и далее я использую в ней истории из своей жизни по трём причинам.

Во-первых, мы говорим о переживаниях «сложного» клиента изнутри его восприятия психологической работы. И, конечно, проще описывать своё восприятие, чем чьё бы то ни было. Так я могу показать всё это полнее и точнее, во всех логических связках, которые о другом человеке можешь никогда и не узнать.

Ниже вам встретятся также и взгляды других людей, и описания клиентских случаев уже через призму моего профессионального опыта.

Во-вторых, говорить «у меня было вот так» или «я вижу это вот так» – это симпатичный мне способ сказать «и вот так бывает тоже» или «у вас могло происходить что-то подобное» без замаха на «это точно происходит у всех одинаково».

Так я могу поделиться чем-то важным и, может быть, расширяющим привычное восприятие, не скатываясь в поучения и не навязывая идею некой объективности и универсальности, в которую, как вы можете догадаться, я не слишком-то верю.

В-третьих, есть и более личная причина. Я с сердечной благодарностью вспоминаю каждую историю о «сложном» опыте в прошлом или настоящем от людей, которых считала уж точно счастливыми и благополучными, психологов и не только. Про которых в более юном и наивном возрасте была уверена, что в этой жизни им «просто повезло» – в отличие от меня, уж конечно.

Было невероятно важным видеть за экспертностью, благополучием или успехом также и «живые» истории людей во всей их неоднозначности и сложности индивидуальной траектории. Видеть бэкграунд, то есть изнанку, внутреннюю кухню, а не простую данность: либо человеку повезло, либо нет. То неуловимое, о чём поётся в песне «Ты не один» группы Brainstorm: «И пусть никто не объяснит, никто на свете не расскажет, какой огонь в груди горит, какая боль стоит на страже».

Всё это помогло мне действительно глубоко выдохнуть: то, что я ощущала «сломанностью», вовсе не предопределяет всю дальнейшую жизнь.

Будет здорово, если и мои истории принесут кому-нибудь выдох облегчения. Это бы означало, что у меня получилось передать эстафету дальше.

Не все подходы одинаково полезны. Столкновение с проблемой подбора подходящего метода

Когда-то давно, ещё на первом или втором курсе факультета психологии, мне не давала покоя идея, что психолог тогда считается хорошим, когда у него много часов терапии за плечами. К тому моменту я пока ни разу не бывала на личных консультациях и поэтому только очень приблизительно представляла себе, как вообще происходит для клиента этот процесс. Какой запрос нужно придумывать для работы, что именно психологу нужно говорить.

Некоторые наши преподаватели были практиками и готовы были давать нам такой опыт – то есть играть роли наших терапевтов. Мне показалось, что это отличная возможность, так что я быстренько записалась и в назначенное время пришла.

Не было чего-то определённого, что бы меня беспокоило и что можно было бы взять точечной мишенью для работы. Но общий фон моего состояния был каким-то болезненным, неспокойным и неприятным. Я не могла бы назвать, с чем именно это связано – оно как будто маячило постоянной тихой музыкой к сюжету кино, будто бы продолжалось всю мою жизнь. Это фоновое состояние я и обозначила в качестве проблемы.

Психолог работала со мной в гештальт-подходе7. Раз за разом она задавала вопросы, связанные с прошлым и, чаще, с настоящим; я рассказывала всё это, а затем она просила назвать, какую эмоцию это вызывает во мне. «Что ты сейчас чувствуешь? А вот об этом, что ты чувствуешь?».

Не знаю, хорошо ли видно вам через буквы, как от одного только воспоминания об этом вопросе у меня дёргается правое нижнее веко до сих пор. Шучу я, шучу. Одна-а-ако. Боже, это была какая-то бесконечная долбанная пытка в том моменте!

Сейчас-то Алисонька – кот учёный, калач тёртый – может сама о важности эмоций с потребностями рассказать, хоть ночью разбуди. За годы я написала и дипломную, и диссертацию по эмоциональному интеллекту, пропахала личным опытом бесконечное множество «телески», арта, процессуалки и Юнг знает чего ещё. Могу назвать эмоцию, которую испытываю в моменте, обозначить, с чем именно она связана, определить её образ или место в теле, где она ощущается сильнее всего. Могу прожить эмоцию как минимум десятью разными способами, чтобы она не застаивалась в психике тухлым болотцем.

В свои же 18 или 19 лет я была только «головой на ножках» и никогда прежде не обращала внимания на то, что вообще могу чувствовать что-нибудь конкретное. Что оно, простите, ещё как-то называется к тому же! И тем более не задумывалась, что эмоции могут быть для чего-то полезны; а психолог почему-то не посчитала нужным хоть что-нибудь объяснить и только раз за разом как заклинание повторяла один и тот же вопрос.

Такая была растерянность каждый раз, то самое «бжжжж» в голове, как белый шум. Чаще всего я честно отвечала «не знаю» или «ничего», но иногда могла сказать, что чувствую что-то похожее на боль. Это была отдельная проблема, потому что в таком случае психолог возражала, что боль – это не эмоция, может быть я чувствую обиду, грусть, злость?

Но нет, я могла только сказать в лучшем случае, что чувствую боль. Кроме того, я никак не могла назвать, с чем именно связано это ощущение и где именно в теле оно живёт. Мне казалось, что это происходит всегда и живёт везде. Что я чувствую это целиком собой.

Моего психолога всё это никак не устраивало! Мои ответы никак не вписывались в удобную ей модель, в соответствии с которой клиент мог бы чувствовать такие-то и такие-то конкретные эмоции, а всё остальное чувствовать было никак нельзя. И, похоже, мои «правильные» ответы были очень уж нужны ей для дальнейшей работы – алгоритм никак не хотел переваливаться на следующий уровень и выдавал сбой. Мне бы очень хотелось быть таким как надо клиентом, но я никак не могла отыскать в себе ничего похожего на «правильный» ответ!