Такая вот любовь

– Знаешь, единица – самая одинокая цифра, – процитировал Уилл, поднимая взгляд и улыбаясь.

– Двойка порой не лучше, – откликнулась Анджелина. Но ей давно надоело повторять свои строчки[5].

– Это самая одинокая цифра после единицы, – продолжал Уилл. Затем раскрыл объятия, и она упала в них. Сделала то, что должна была сделать. Любой другой ответ потребовал бы слов, которых у нее пока не было.

Супруги постояли, обнявшись. Слова песен остаются с вами очень долго. Дольше, чем люди, с которыми вы слушали эти песни. В год, когда Анджелина впервые спела «Единицу» в темном кафетерии, она любила того парня с полуулыбкой, постоянно откидывавшего с глаз челку. Ради танцев села на диету, перейдя на бутерброды с арахисовым маслом и джемом, и за неделю похудела на пять фунтов. Она тогда носила коротенькое бело-голубое платье с расклешенными рукавами и завышенной талией. Наверное, песни должны исчезать вместе с людьми, с которыми вы их любили.

Когда они с Уиллом отстранились друг от друга, Анджелина произнесла:

– Мне жаль, что ты ушел с работы.

Муж пожал плечами, открыл холодильник, выровнял на верхней полке пакеты с молоком разных видов, после чего достал оставшиеся с вечера помидоры.

Уилл, пожалуй, сейчас был красивее, чем в то время, когда они познакомились; седые пряди в черных волосах придавали его облику значительность, некий налет брутальности. Как правило, он говорил окружающим, что его рост – шесть футов, прибавляя себе не меньше дюйма, и ныне его тело давало Анджелине больше оснований придерживаться этой версии. Но когда Уилл отвернулся от холодильника, он показался ей ниже, чем обычно. Лицо его было бледным, и он до сих пор не снял темные очки.

Анджелина рассчитывала, что в доме будет пусто, а Уилл продолжит работать. Их теперешняя уязвимость воскресила в ее памяти первый дождливый день, выдавшийся у Уилла на работе. Он ввалился в эту самую кухню насквозь промокший, в серой куртке, которую Анджелина купила ему специально на такую погоду. Усмехнулся: «Она водоотталкивающая, но не водонепроницаемая». Анджелина помогла ему раздеться. И поцеловала в шею.

– За обедом у меня не было аппетита, – сказал Уилл, помешивая лук. – Я решил приготовить спагетти, если ты не против. Не похоже, чтобы ты уже наметила меню.

Ее лицо вспыхнуло, и она достала из горки два бокала для вина. Если бы муж вернулся домой в обычное время, она бы уже что‑нибудь состряпала, поскольку Уилл, как ей было отлично известно, требовал, чтобы ужин планировался заранее. Для одной себя она бы отрезала кусок сыра и сжевала несколько чипсов. По вечерам ей не хотелось есть.

Вернувшись к холодильнику, на сей раз Уилл принялся выравнивать соки на другом краю полки.

– Прости, – проговорила Анджелина, подходя к мужу и вынимая из холодильника вино.

– О, извини, я уже закончил. Ты не знаешь, почему перед гаражными воротами валялась ложка, а?

Анджелина помотала головой.

– Я ее принес, – сообщил Уилл, – и сунул в посудомоечную машину.

Анджелина услышала позади шлепок брошенного на сковороду фарша, который заглушил плеск наливаемого ею в бокалы вина. Она оставила полный бокал Уилла рядом с гигантской бутылкой пино гриджио. Захватила в кабинете накинутую на спинку кресла куртку, которая после приобретения для Уилла новой, непромокаемой, перешла к ней.

– Буду ждать тебя на веранде.

– Я рядом, скоро приду, – откликнулся Уилл. Анджелина, подняв голову, замерла на миг, после чего открыла дверь.

Выйдя на веранду, она поежилась, и мысли ее переметнулись от Уилла к матери, которая тоже всегда была рядом. Анджелина села в самое дальнее от двери кресло-качалку, возле маленького столика, который Уилл смастерил, когда они познакомились. Ныне древесина растрескалась и покрылась пятнами сырости. Анджелина повесила куртку на подлокотник, отделявший ее от остальной веранды.

Когда‑то тут было всего два кресла-качалки, а теперь стояло пять.

Появился Уилл.

– В нашем распоряжении прекрасный вид, верно? – заметил он. Их маленький домик, обращенный тылом к гряде холмов, простиравшейся на севере, стоял высоко на склоне Голубого хребта в Северной Джорджии. Дневной свет мало-помалу угасал, начинался вечер. Горы застилала плотная пелена оранжевого тумана.

– Ты ведь знаешь, – продолжал Уилл, – чтобы полюбоваться нашими краями, люди приезжают отовсюду. – Он провел пальцами по защитной сетке, которую Анджелина обычно не замечала. Рядом, со свистом рассекая воздух, пронеслась птичья стая.

Анджелина снова поежилась. В детстве каждый раз, когда она отправлялась на улицу, ее мать, никогда из дома не выходившая, предупреждала: «Не подбирай мертвых птиц». Анджелина знала, что птицы летают в небе, и предполагала, что мертвые падают именно оттуда. Она как въяве видела ту коричневую птицу с глазами аллигатора и торчащими из хвоста перьями, которая гнездилась у них в гараже. Птица проносилась мимо, едва не касаясь головы девочки, а затем наблюдала, как та садится в отцовскую машину. Будто чего‑то хотела от нее. После того как птица испачкала ее любимую кофту с надписью «Битлз» липким белым пометом, Анджелина, прекратив с наскока вырываться из задней двери, стала надолго задерживаться перед ней. Она и сейчас помнила, каким шершавым и холодным казался ей металл защитной сетки, к которой она прижималась лицом, когда часами торчала там, как в ловушке, обхватив пальцами ржавую тонкую дверную ручку и водя по сетке носом. Именно тогда отец растолковал ей причину болезни матери.

«Она вовсе не боится выходить на улицу», – сказал он.

«Не боится?»

«Она боится испугаться. Боится ощущения паники. А не того, что снаружи».

Отец дал ей зонт и объяснил, что это для защиты, поэтому Анджелина много лет никуда не выходила без него. Хотя ныне, чтобы чувствовать себя в безопасности, ей уже не требовался раскрытый купол над головой, Анджелина частенько сжимала сложенный зонт в руках, высматривая птиц.

– Были сегодня новости от девочек? – спросил Уилл.

Анджелина перевела взгляд с далеких холмов на фигуру сидящего на веранде мужа. Его вопрос являлся уступкой ей: Уилл давал жене время привыкнуть кего новостям.

– От Кары никаких, – ответила женщина. – Ливи прислала по электронной почте фотографию – не свою, а поля с подсолнухами под Парижем…

– Что она делалапод Парижем?

– Еще звонила Айрис: она хочет купить кое‑какую одежду для матча.

– А что, на футбол одеваются не так, как в колледж? – спросил Уилл, подошел к жене и сел рядом, мимоходом коснувшись ее ноги. Ладонь у него была широкая, ногти обгрызены до мяса. – Трудно поверить, что я больше не «водяной доктор».

Анджелина едва удержалась от улыбки, услышав прозвище, которое Кара дала отцу много лет назад, когда сидела за кухонным столом с домашним заданием и допытывалась у каждого из родителей, чем онизанимаются. Анджелина объявила себя патронажной сестрой.

– Я остаюсь ею, даже если прямо сейчас не работаю, – объяснила она.

Уиллу пришлось ненамного легче.

– Что значит «контролер»? – спросила Кара. – Ты работаешь в поезде?

Уилл пробормотал что‑то насчет работы с водой.

– С водой?

Он объяснил дочери, что, проверяя воду, выясняет, не подхватят ли люди через нее какую‑нибудь болезнь. Кара начала записывать. В эту минуту Анджелина, ставя на стол стопку тарелок и кипу салфеток, оказалась у ее за спиной. «Водяной доктор», – выводила девочка крупными каракулями.

– Айрис выглядела счастливой, правда? – спросила Анджелина. – В университете.

Однако эта последняя поездка в колледж была совсем иной, чем прошлые, со старшими девочками. Она подвела некий итог.

– Мы выпустили в мир трех относительно самостоятельных дочерей, – проговорил Уилл и поднял свой бокал. – За нас.

Анджелина качнула своим бокалом в его сторону. Но он наклонился к ней и, дотянувшись до ее бокала, чокнулся. Бокалы обязательно должны соприкоснуться.

Сделав глоток, Анджелина устремила взгляд на горы.

– Настолько далеко в будущее я не заглядывала.

– А я заглядывал, – ответил Уилл.

– Я имею в виду – когда я влюбилась в тебя, то предполагала, что у нас будут дети, может, даже и трое. Но предвидеть, что они полностью подчинят себе наши жизни, а спустя много лет, в какой‑то далекой галактике, мы сумеем вернуть эти жизни обратно, не могла.

– Лично я всегда предвидел этот момент, – заявил Уилл. – Я уже представляю нас с внуками. – Он рассмеялся.

Она нет.

Анджелина предполагала лишь, что, возможно, снова вернется к пробежкам. Хотя не бегала со студенческих времен. Или будет работать на полставки в больнице. Или планировать их совместное путешествие в Париж. Или читать роман о женщине на берегу. Или готовить вместе с Уиллом, как он всегда хотел, но только развлечения ради, а не потому что необходим ужин. И больше не будет никаких рассерженных подростков. Никаких выездных игр. Никакого прессинга. Они смогут болтать хоть всю ночь напролет, даже забывая про ужин, просто потому, что ей захочется выговориться, а ему – послушать.

– Мне жаль, что я все испортил, – заметил Уилл. – Расстроил тебя.

– Меня?

– Ты разве не расстроилась?

– Но это ты потерял работу.

Нет у нее права расстраиваться. Ей надо думать о муже. Но она возлагала столько надежд на пустой дом! Слезы неудержимо хлынули наружу.

Уилл встал, опустился перед женой на корточки и обнял ее. От его шеи всегда исходил свежий лимонно-гераниевый запах дезодоранта «Олд спайс».

Анджелина судорожно вздохнула и выпрямилась.

– Это мне надо тебя утешать, – пробормотала она, вытирая уголки глаз рукавом куртки, висевшей рядом на подлокотнике.

Примечания