Чистый лист
- -
- 100%
- +
– Обычная крипипаста, – буркнула я.
– Девчонка, которая была здесь до тебя, тоже так говорила. – голос Али стал еще тише. – Она на спор пошла вечером в тот корпус и в общагу больше вернулась.
– Ага, просто пропала, и её родители не устроили из-за этого шумиху? – я скептически посмотрела на свою соседку.
– А я не говорила, что она пропала.
– И что же с ней стало?
– Отъехала в буйное отделение с острым психозом. Нечто в том корпусе свело её с ума.
– Да ладно! Это же просто страшилка для новичка, да?
– Кто знает… – загадочно протянула Аля и вдруг резко подскочила: – Вот блин, заболталась! У меня же дежурство! А у тебя что в расписании?
Я взглянула на часы на запястье – без пяти одиннадцать утра. И тоже подскочила с кровати.
– Первый приём у мозгоправа…
– Это кабинеты в главном корпусе. Хочешь, провожу? Мне всё равно в ту сторону.
– Нет, – слишком резко вырвалось у меня, и я тут же смягчила интонацию: – Мерси. Я сама разберусь. Нужно привыкать.
– Ну, как знаешь! – Аля ни капли не обиделась. – Удачи там! Не бойся, они тут все адекватные. Ну, почти все.
Кабинет психотерапевта оказался похож на логово директрисы, только пахло здесь не полиролью, а древесным ароматизатором с нотками табака и ванили. Я присела на стул, покосилась на торчащие из стоявшего на столе флакона фетровые палочки и чуть отодвинулась в сторону. Стеллажи вдоль стен были завалены книгами и бумагами, но в этом хаосе чувствовалась своя система.
Мужчина за столом – табличка гласила «Резцов Виктор Андреевич, врач-психотерапевт» – смотрел на меня чуть прищуренным взглядом, за которым прятался профессиональный интерес. Сухопарый, лет за пятьдесят, в простой рубашке с закатанными рукавами. Скучный, как и его кабинет.
– Я Виктор Андреевич, – представился он, кивнув на табличку.
– Кира Знаменская.
– Ну, Кира, расскажи о себе. Что привело тебя к нам? – его голос был спокойным, без слащавых ноток директрисы.
Я пожала плечами, уставившись на аквариум в углу с лениво плавающей рыбкой.
– Мама решила, что мне здесь будет лучше.
– А ты что думаешь по этому поводу?
– Я… не знаю.
– Что ты чувствуешь сейчас? – он сделал небольшую пометку в блокноте.
Я задумалась. Что я чувствую? Пустоту. Тяжесть. Как будто меня изнутри залили бетоном.
– Ничего, – ответила я наконец честно.
– Ничего, – он не удивился, просто повторил. – Это интересно. Опиши это «ничего».
Я попыталась. Слова выходили плоскими и бессмысленными. Я рассказала про институт, про языки, которые мне опостылели, про то, как каждое утро приходилось заставлять себя вставать. Про маму, которая видела меня только успешной. Я не могла объяснить, что внутри меня буквально не осталось ничего – ни злости, ни грусти, ни радости. Одно сплошное выжженное поле.
Виктор Андреевич кивал, иногда задавая короткие наводящие вопросы. Он не перебивал, не утешал, не пытался давать советы. Просто слушал. И в этой тишине мои слова звучали особенно жалко и беспомощно.
– Я не знаю, чего хочу, – призналась я в конце, и это прозвучало как приговор самой себе.
– Это частый симптом, – заметил он. – Выгорание, перфекционизм… Они высасывают все ресурсы, а на эмоции просто не остается сил, – он отложил ручку. – Я назначу тебе лёгкие антидепрессанты. Это поможет снять тревожность, вернет способность чувствовать. За каждой порцией нужно будет приходить к медсестре. И добавлю в твоё расписание обязательную групповую терапию два раза в неделю – «О жизни и выборе». Первая завтра утром.
Я кивнула. Таблетки. Я почти ожидала этого.
– И ещё одно задание, – он посмотрел на меня прямо, поймав мой взгляд. – Подумай над тем, чем бы ты хотела заниматься. Не то, что от тебя ждут, а что могло бы приносить тебе удовольствие. Выпиши три варианта. Пусть даже самые абсурдные.
Прямо как в детском саду. «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?». Только я уже была взрослой и понятия не имела, что на это ответить.
– Хорошо, – пожала я плечами.
– Отлично. На сегодня всё, – он улыбнулся лёгкой, почти незаметной улыбкой. – И, Кира… Не торопись. Дай себе время.
Я кивнула ещё раз и вышла из кабинета, оставив за спиной запах ванили и тихий гул аквариумного фильтра. В коридоре было прохладно и пусто, и я глубоко вдохнула этот безвкусный воздух, стремясь наполнить им лёгкие до предела.
Потом я сходила в столовую – курица с пюре на обед, чай или компот на выбор, вроде даже сносно. Ела, уставившись в стол, не слыша гомона других обитателей центра. После этого побродила по территории, стараясь запомнить дорогу между корпусами: вот основной, где кабинет психотерапевта, вот спортзал, вот тот самый запретный старый корпус у пруда – мрачный, с заколоченными окнами, будто подмигивающий провалами глазниц.
Аля пыталась затащить меня на какую-то «ознакомительную экскурсию», но я отмахнулась, сославшись на усталость, и сбежала в комнату. Мне было необходимо побыть в тишине и одиночестве – за последние полгода я отвыкла от такого насыщенного социального взаимодействия, и теперь чувствовала себя выжатой как лимон. Была надежда, что мне удастся собраться с мыслями, или как минимум проведу продуктивно время – разберу сумку, составлю список вещей, которые мне пригодятся, чтобы мама их прислала до её отъезда. Но вместо этого я тупо просидела на кровати, листая правила внутреннего распорядка и бессмысленно водя пальцем по фактуре покрывала, словно по экрану смартфона. Мозг, привыкший к постоянной информационной бомбардировке, требовал привычной порции цифрового шума: мелькающих картинок, коротких цитат из нишевых пабликов по живописи, треков, которые я иногда кидала себе в сохранёнки. Даже глупые мемы из тематических чатов сейчас показались бы спасением. Но мамина «забота» лишила меня и этого – последнего мостика в тот мир, где я могла быть хоть немного собой.
Мысли снова вернулись к вопросу Виктора Андреевича: «Чем бы ты хотела заниматься?». В голове вертелось только одно: «Ничем. Чтобы все отстали».
Перед сном я залезла душ – долго стояла под почти кипятком, пытаясь смыть с себя липкое ощущение чужого решения, маминого раздражения, директорской фальши и собственной беспомощности. Вода смывала только верхний слой, оставляя под кожей неподвижную усталость.
Отбой. Я зарылась с головой в одеяло, стараясь не слышать, как Аля ворочается и чем-то шуршит. Мысленно перебирала события дня, и они сливались в одно серое пятно, как грязная акварель на моих последних набросках.
Постепенно дыхание соседки стало ровным, и она перестала ворочаться. Я лежала, уставившись в темноту, и чувствовала, как сознание начинает уплывать, цепляясь за обрывки впечатлений: мерцание лампы в кабинете психотерапевта, запах ванили, безразличный взгляд рыбки в аквариуме…
Сон пришёл не сразу. Сначала был долгий, мучительный провал в бессознательную бездну, где не было ни образов, ни мыслей – только чёрная, давящая пустота. А потом стены комнаты растворились.
Я шла по бесконечному коридору центра. Но это был не тот знакомый, жёлтый коридор с табличками. Стены здесь были облупленными, цвета грязной штукатурки, а вместо ровного светодиодного освещения тускло горели редкие лампы дневного света, мерцая и издавая назойливый гул. Пол хрустел под ногами, хотя я не слышала собственных шагов. Воздух был спёртым, пах пылью, лекарствами и чем-то ещё – сладковатым и неприятным, как от гниющего дерева.
Впереди, в конце коридора, мелькали тёмные, размытые фигуры. Они двигались медленно, неловко, не обращая на меня внимания. Одни просто зависли, уткнувшись лицом в стену, другие бесцельно перемещались, их очертания дрожали и расплывались, словно сквозь дымку. Силуэты не ходили по полу, а дрейфовали в пространстве, и время от времени одна из фигур бесшумно проходила сквозь стену, растворяясь в ней без следа, оставляя после себя лишь волну леденящего холода.
Я не чувствовала страха. Только странное любопытство и ту самую пустоту, что была со мной весь день, но теперь она наполнилась этим призрачным, безмолвным движением.
Потом я осознала, что я не одна. Кто-то шёл рядом со мной, чуть позади, ступая след в след моим шагам. Я не видела его – стоило мне попытаться повернуть голову, периферией зрения я улавливала лишь смутный силуэт, тень от тени. Но я чувствовала присутствие. Оно было не угрожающим, а… странно знакомым. Грустным. Бесконечно, глубинно печальным, и эта печаль была такой плотной и реальной, что я почти физически ощущала её тяжесть у себя на плечах.
Когда я попыталась ускориться, чтобы оторваться от своего преследователя, мои ноги словно начали вязнуть в полу. Чужое отчаяние навалилось на меня, затрудняя движение, тянуло меня назад. Идущий следом не отставал, а наоборот, приближался, и я почувствовала, как липкий страх проникает в моё сознание, заполняет его густым тёмным потоком. Задыхаясь от паники, я рванулась вперёд, но икры налились свинцом, стали тяжёлыми и неповоротливыми – и тот, кто шёл за мной, почти коснулся меня своим дымчатым телом. Прикосновение не было ни болезненным, ни холодным, я не почувствовала ничего, кроме острейшего чувства одиночества. Как будто он передал мне через наш контакт то, что впитало в себя это место, эти фигуры, эти стены.
И тогда я сдалась. Перестала пытаться убежать, оторваться от этой тени.
Просто побрела вперёд, по этому бесконечному коридору, внутренне сжимаясь от ужаса и молясь, чтобы силуэт больше ко мне не приближался.
Мы шли так некоторое время, мимо бесконечных одинаковых дверей с номерами, которые я не могла разобрать. Фигуры вокруг продолжали свой безмолвный танец. И затем мой преследователь остановился. Я почувствовала это – сзади больше никого не было.
Я обернулась.
И проснулась.
Я подскочила на кровати, сердце колотилось где-то в горле. Комната была погружена в густую, почти осязаемую темноту, нарушаемую лишь слабым светом ночника соседки. Аля посапывала, уткнувшись лицом в своего плюшевого монстра – в темноте я разглядела очертания белого тюленя с фиолетовым хвостом. Вид этого нелепого животного странно успокоил меня, и я провела рукой по лицу. Кожа была влажной и холодной, хотя в комнате было душновато. Фрагменты сна быстро таяли, как дым, оставляя тяжесть в груди и полную невозможность вспомнить детали. Коридоры. Тени. Чувство чужой тоски, такой острой, что от неё до сих пор сводило челюсти.
Сглотнув кислый ком в горле, я постаралась дышать глубже и тише, чтобы не разбудить соседку. Это просто сон. Стресс. Новое место. Вчерашние глупые страшилки Али.
Но ощущение, что за моим плечом кто-то стоял, было до жути реальным. И чувство безнадёжной, всепоглощающей печали, исходившее от того невидимого спутника, не отпускало.
Я медленно опустилась на подушку и уставилась в потолок, вновь, как и днём, пытаясь поймать хоть какую-то мысль, эмоцию. Но внутри была только тревожная вибрация и отголосок той, чужой, меланхолии.
Сон не хотел возвращаться. Я лежала, прикрыв глаза, и слушала, как тикают часы у меня на запястье и как где-то далеко за окном шумит лес.
Глава 2
Утро началось с пронзительного звонка, заверещавшего где-то в коридоре. Я застонала и натянула одеяло на голову, но спать уже не получалось – Аля с энергией, непозволительной для такого раннего часа, уже рылась в своём шкафу и что-то весело напевала.
Обрывки кошмара всё ещё цеплялись за границы сознания вязкой паутиной. Тёмные коридоры. Чувство чужого присутствия за спиной. Липкая хандра, пропитавшая меня до костей. Я зажмурилась и принялась растирать веки, пытаясь уничтожить это ощущение, но оно не уходило, оседая навязчивым грузом где-то под рёбрами.
Минут через десять я пришла к мысли, что скрываться весь день под одеялом мне не удастся, поэтому вылезла из его кокона, неохотно потянулась к своей тумбочке и достала косметичку. Может, утренний ритуал приведёт меня в чувство.
Спустя ещё пятнадцать минут я сидела на краю кровати, засунув одну ногу в штанину формы, и тупо смотрела в стену, пока уже успевшая сбегать умыться Аля щебетала что-то про расписание и еду.
– …а потом у нас лекция, но это позже, а сначала завтрак, а то потом всё разберут, самые вкусные булочки всегда первые сметают, а нам надо успеть, я тебе одну оставлю, если хочешь, с шоколадом, они такие… прямо тают во рту! – она говорила, взбивая свои кудри и глядясь в зеркальце в форме ракушки. – Были один раз с ментоловым кремом, цвет красивый, но как будто ешь тесто с чужой жвачкой!
Я промычала в ответ что-то невнятное, всё ещё пытаясь стряхнуть с себя остатки сна. В голове мелькали отрывки: мерцающий свет, скрип половиц, чьё-то невидимое дыхание у самого уха. Мой взгляд зацепился за пустую пачку фисташкового печенья в мусорном ведёрке, и я постаралась ухватиться за этот предмет из реального мира. Кажется, вчера я её видела на столе ещё полной.
Аля наконец оставила свои волосы в покое, ещё раз придирчиво осмотрела себя в зеркальце и повернулась ко мне, сияющая и свежая – очевидно, она уже была готова к выходу. Схватив свою жемчужную папку, усыпанную наклейками, она наклонилась ко мне и пощёлкала пальцами у меня перед носом.
– Кира, приём! Давай быстрее! А то задержимся в столовке и опоздаем, а за опоздания тут штрафные активности дают – и хорошо, если отделаешься мытьём унитазов вместо лекции!
Я вздрогнула и кое-как натянула вторую штанину, поправила скомканную футболку под олимпийкой и провела пальцами по волосам. Спасибо моему исчезнувшему с горизонта отцу за прямые, как солома, волосы – их можно хоть мылом мыть, не расчёсывать, и всё равно будет сходить за некий намёк на причёску. Одна однокурсница сравнила их как-то с париками дурацких корейских кукол. Только мои бесполезно завивать.
– Я не умылась ещё, – пробормотала я, запихивая планер в карман, но Аля уже тащила меня за руку в коридор.
– Умоешься после! Или в столовой в умывальнике! Главное – успеть на завтрак!
Атмосфера в столовке напоминала странную смесь духа казармы и старшей школы. Мои ровесники в одинаковых чёрно-голубых костюмах копошились у раздачи, звеня тарелками и галдя. Воздух был густым от запаха овсянки и заварного чая. Потупив с подносом в очереди, я выбрала себе кашу, маленькую булочку и чай с сахаром. Взяв приборы, я заметила, как Аля сперва положила себе три булочки, а потом, будто сделав над собой усилие, убрала две обратно в лоток. Похоже, что отношения с едой у неё и впрямь сложные.
Мы с трудом протиснулись через толпу и направились в дальний угол, удачно пристроившись на край освободившегося длинного стола. Аля, усевшись напротив меня в стратегической позиции – лицом к залу, – без умолку трещала, незаметно кивая на других обитателей «Чистого Листа» и шёпотом снабжая их язвительными комментариями.
– Вон тот, в углу, ни с кем не общается – это Павлунтий. Его сюда направили из универа после того, как он нахамил преподу по высшей математике. Говорят, он гений-программист, но нормально общаться не умеет. Супер-токсик и КМС по пассивной агрессии. А вон та девочка с рыжими волосами – Лера. У неё панички, она на таблетках, но иногда её всё равно кроет.
Я клевала носом над тарелкой с безвкусной овсянкой, лишь краем уха ловя её болтовню. В голове гудело от недосыпа и того странного, тревожного сна.
– А вон тот, долговязый и лохматый, – Аля ткнула вилкой в сторону сидевшего в паре метров парня, углублённого в изучение сахарного пакетика. – Это Игорь. Его сюда засунули из-за игровой зависимости. Гений в шутерах, настоящий киберспортсмен, полжизни за компом, а в реале – ну, сама догадаешься. Теперь упарывается футболом, пытается социализироваться.
Игорь, словно почувствовав на себе взгляд, поднял голову. Увидев Алю, он вздохнул и направился к нам, волоча ноги.
– Опять меня обсуждаем? – мрачно спросил он, останавливаясь рядом. – Уже все достижения рассказала новенькой?
– Ага, – хихикнула Аля. – Как раз дошла до недавнего матча. Рассказываю, как ты чуть не подрался с тренером, потому что тот не понял твоей гениальной тактики с офсайдами.
– Он некомпетентен, – фыркнул Игорь. – Футбол – это вам не в «Контру» рубиться. Тут стратегия нужна.
– Зато у тебя есть прогресс, – Аля небрежно повела плечом в его сторону и сладко пропела: – Игоресса научилась отстаивать свою позицию перед взрослыми!
– Игоресса? – переспросила я.
– Наша принцесса Игоресса, нежная и ранимая, наконец превратилась в настоящую воительницу, – промурлыкала Аля, затем наклонилась ко мне и нарочито громко прошептала: – Мы так его называем, потому что он раньше смешно злился, когда проигрывал.
– «Мы» – это ты и твой КрысСовет с кулинарки? – Игорь склонился над Алей, рассматривая принт с морской девой на её футболке. – Для вас же лекцию читали о вредоносности оценочных суждений, – он кивнул мне: – Игорь. Не Игоресса.
– Кира, – представилась я.
– Салют. Держись от этой сплетницы подальше, – он выпрямился и показал большим пальцем на Алю, ухмыляясь, – а то узнаешь потом про себя много интересного.
– Мы соседки по комнате, – улыбнулась я как можно шире.
– Соболезную! – внезапно по-лошадиному заржал Игорь, и мы с Алей одновременно вздрогнули. – Ладно, мне на физру, увидимся.
Он неопределённо махнул рукой – то ли мне, то ли Але, – развернулся и зашагал прочь, оставив мою соседку фыркать от возмущения.
– Видишь? Драма-квин! – она покачала головой, отщипывая кусок булочки и отправляя его в рот.
– Он тебе нравится, что ли? – поинтересовалась я, отпивая чай. Каша была противная, как жёваная бумага, но булочка и правда оказалась ничего.
– Чего? Нет, конечно! – Аля поперхнулась, и на её скулах выступил лёгкий румянец. Она судорожно отхлебнула чаю. – Мы просто… он просто забавный. И мы с ним и с Павлунтием здесь с июня. Он как младший брат, которого хочется постоянно поддразнивать.
– То есть эти обоюдные шпильки – чисто по-дружески? – уточнила я.
– Абсолютно! – она с энтузиазмом отломила ещё кусок булочки, но на этот раз не стала его есть, а принялась крошить в тарелке. – Просто так легче. Все тут друг друга подкалывают. Иначе с ума сойдёшь от всего этого… – она повела рукой, указывая на столовую, – образцово-показательного.
Я кивнула с умным видом, делая вид, что верю. Судя по тому, как она нервно крошила выпечку, а потом вдруг быстро сгребла все крошки в ладонь и сунула их в рот, дела у неё с Игорем были куда менее «братскими», чем она пыталась показать.
– Так, – Аля сменила тему. – Блокнотик счастья взяла? Что у тебя сейчас там по расписанию?
Я потянула из кармана планер, раскрыла и пролистнула его. Он вмещал в себя простенькую схему центра, указание, где какие кабинеты находятся, список преподов и, наконец, моё личное расписание.
– В десять у меня будет лекция «О жизни и выборе», – я не стала говорить, что вчера её внёс в моё расписание психотерапевт.
– Фу, нудятина смертная, – скривилась Аля. – Ведёт Душниловна. Так она Элеонора Владленовна, но с первого раза фиг запомнишь. Будет два часа монотонно бубнить про целеполагание и личностный рост. Главное – не засни, а то заметит и при всех отчитает. Ты уже выбрала себе допы?
– Нет, – призналась я.
– Дай-ка, – она забрала в меня планер и пролистнула в конец, к списку дополнительных занятий. – Спорт-секция, класс физики, математики… – её палец остановился над строчкой, она подняла на меня глаза: – Может, языки?
– Нет! – передёрнула я плечами. – В институте хватило.
– Литература?
– Тоже нет.
– Арт-класс… – задумчиво проговорила Аля. – Вот это получше, минимум требований, можно мозгом отдохнуть. Марья Ивановна ведёт, – Аля понизила голос: – Она немного… э-э-э… своеобразная. Но добрая. Есть ощущение, что она тут сама лечилась, да так здесь и осталась работать, – она хихикнула. – Если захочешь записаться куда-то ещё – есть терминал в холле основного корпуса. Или к секретарше в третий кабинет можно подойти, это там же.
– Я подумаю, – осторожно ответила я. В конце-концов, если загадочное «арт» включает в себя работу с красками, то это может мне подойти. Или как минимум скрасить пребывание здесь. «Скрасить», ха-ха, вот это каламбур.
Аля замолчала, внезапно посерьёзнев. Её взгляд стал пристальным, почти взрослым.
– Слушай, Кир… – она оглянулась, проверяя, не подслушивает ли кто, и наклонилась ко мне через стол. – Совет бывалой. Ходи на эти допы. Даже если скучно. Даже если неинтересно. Изображай энтузиазм. Пусть видят, что ты стараешься, что ты «в процессе».
– А если не ходить? – спросила я, почувствовав лёгкий укол тревоги.
Аля помрачнела, и на секунду мне показалось, что даже её обычно упругие кудряшки опали, как от дождя.
– Тех, кто саботирует лечение, переводят к безнадёжным, – она едва заметно кивнула в сторону окна, за которым угадывались очертания светлого здания. – Оттуда… мало кто возвращается в общее отделение. А мы ведь тут не просто так отсиживаемся, правда? Мы тут, чтобы… ну, исправиться. Получить второй шанс. Вернуться к нормальной жизни – и начать всё заново.
В её голосе прозвучала неподдельная, детская надежда, смешанная со страхом. Она вдруг показалась мне не просто болтливой русалкой, а кем-то гораздо более сложным и уязвимым.
– Или того хуже, – добавила она после паузы, – отправят домой с отметкой в личном деле. Представляешь, что будет, если тебя вытурят? Никаких поблажек при восстановлении в унике на бесплатное. А как предки отреагируют…
Мне и не надо было представлять реакцию мамы – её я уже видела.
– Поняла, – тихо сказала я, забирая свой планер обратно. – Буду стараться.
Аля выдохнула, и её лицо снова озарилось привычной улыбкой, будто она только что и не поднимала сама эту очевидно тяжёлую для неё тему.
– Отлично! Тогда пошли, а то на первую лекцию опоздаешь. Ты же ещё не умывалась? Марья Ивановна подождёт, а вот эта змея с «жизни и выбора» – никогда!
– А тебе куда? – спросила я, поднимаясь.
– На кулинарку, – подмигнула Аля. – Там сегодня, кажется, оладьи будем печь. Или это на следующей неделе? В общем, попробую не сжечь своё творение.
Мы сгребли посуду на подносы, сдали их на конвейере и направились к выходу. В голове у меня стучало: «Умыться. Туалет. Не опоздать».
Когда мы отошли от раздачи, я на секунду задержалась, глядя, как Аля смеётся с кем-то из девушек, и почувствовала слабый укол зависти к её лёгкости. Она ловко лавировала между столами, кивая знакомым и умудряясь при этом поправлять свои кудряшки. Как она это делает? Как можно быть такой непринуждённой, когда внутри у неё, я была уверена, резвятся собственные демоны? Мне бы хотя бы десятую часть её кажущейся беззаботности.
Мы уже почти вышли из столовой, когда в проходе возникла преграда – три девичьих силуэта, занявших всё пространство. Они не спеша двигались нам навстречу, громко обсуждая что-то. Та, что была по центру – самая высокая, с уложенными в мягкие волны длинными каштановыми волосами и большими, как у оленёнка, глазами – активно жестикулировала, и её локоть оказался прямо на моём пути.
Я попыталась увернуться, но было поздно. Зазевавшись, я лишь слегка задела незнакомку плечом, и этого хватило.
Всё вокруг как будто замерло. Глаза окружающих тут же обратились на меня.
Девушка остановилась, как вкопанная. Её подружки тут же замолчали. Она медленно повернула ко мне голову, и её оценивающий взгляд скользнул по мне с головы до ног, задержавшись на моей отросшей соломенной чёлке и на мятой, явно не первой свежести футболке.
– Смотри, куда идёшь, – произнесла она негромко и ровно, аккуратно отодвинувшись от меня, будто от чумной. – Ты здесь вообще-то не одна.
Её спутницы переглянулись и синхронно фыркнули, прикрыв рты ладошками. У меня перехватило дыхание, в горле встал ком, а в голове пронеслась лишь одна мысль: «Я сейчас или расплачусь, или брошусь на неё с кулаками». Но я не сделала ни того, ни другого. Просто застыла, чувствуя, как горит лицо.
Троица, не удостоив меня больше ни словом, плавно двинулась дальше, оставив после себя шлейф дорогих духов и чувство унижения.
Я стояла, не в силах пошевелиться, пока Аля не дёрнула меня за рукав.
– Идём! – прошептала она, таща меня за собой в коридор. – Не обращай внимания. Это Тэффи и её подружки-крысушки. Вообще-то она Стефания, Стефа, но между собой мы зовем её Степашкой. Ты бы видела как она на это агрится… – Аля бросила взгляд через плечо и скривилась. – Она тут звезда местного масштаба и с администрацией чуть ли не в дёсна лижется. Наша мисс Совершенство. Говорят, у неё папка какой-то крупный чиновник.
– А что она тут делает, если она такая нереалка? – с трудом выдавила я, всё ещё пытаясь прийти в себя.
– А кто ж её знает? – пожала плечами Аля. – Всем говорит, что она тут просто временно по семейным обстоятельствам, а в следующем году собирается поступать куда-нибудь на международные отношения. Ведёт дневничок успеха, ходит на все занятия, берет кучу допов онлайн. Она так не то чтобы злючка, просто не попадайся ей под руку, и всё.