Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений

Глава 6

Жизнь в Скерневицах шла по строго заведенному порядку. Фельдмаршал вставал рано утром и в восемь утра уже отправлялся на прогулку. Для того чтобы я тоже могла вставать рано, он подарил мне свой будильник.

Ланч всегда подавался в одиннадцать часов утра, после чего я обычно отправлялась на конную прогулку. Я очень мало ездила верхом до этого, поэтому часто падала с лошади.

Как-то княгиня Барятинская заметила мне, что я неправильно сижу в седле и обязательно упаду. И действительно, через считаные минуты я была на земле.

С прогулки мы возвращались в три часа, пили чай и потом в пять часов обедали. В девять вечера снова пили чай, а для тех, кто хотел более серьезно подкрепиться, был накрыт стол с холодными закусками.

Мне запомнился забавный эпизод, произошедший в 1876 году во время визита в Скерневицы императора. Когда все собрались для обеда, фельдмаршал, увидев в дверях метрдотеля, решил, что обед готов, и, не дожидаясь привычного объявления: «Обед подан», повел императора и гостей в столовую.

Но оказалось, что обед еще не был готов и метрдотель выходил в салон просто, чтобы о чем-то спросить фельдмаршала. В результате императору пришлось двадцать минут сидеть за столом, ожидая обеда. Лица у всех собравшихся выражали растерянность, лишь один фельдмаршал смог обратить произошедшее в шутку и заставить императора рассмеяться. Фельдмаршал повернулся к нему и сказал: «Без сомнения, Ваше Величество никогда в жизни не ожидало супа двадцать минут. Это новый и, надеюсь, забавный опыт».

Тот визит Александра Второго в Скерневицы произвел на меня очень большое впечатление, я запомнила его во всех малейших деталях.

В местном театре был устроен прекрасный вечер. Этот театр был построен на месте старого вокзала. Занавес был точной копией кулис в театре Тифлиса. На нем были изображены предающиеся веселью грузинки и русские в традиционных костюмах. Оригинал принадлежал кисти художника князя Гагарина, который также расписал собор Сиони в Тифлисе.

Наследник и его супруга Мария Федоровна, сестра королевы Англии Александры, сопровождали императора во время этого визита.

Я запомнила, как после ужина завязалась оживленная дискуссия между членами императорской семьи о том, должны мы танцевать или нет. Мария Федоровна очень любила танцевать, а царевич, напротив, не был большим любителем этого.

В итоге император взял разрешение этого непростого вопроса на себя. И, подойдя ко мне, пригласил на вальс.

Комнату тут же освободили от стульев и столов, и Его Величество со мной, семнадцатилетней девушкой, открыло импровизированный бал. Я до сих пор дорожу украшенным вышивкой платьем, в котором танцевала в тот памятный вечер.

Приезд императора в Скерневицы был наполовину частный, неформальный, а потому наместник в Польше и другие официальные лица на прием не приглашались.

Перерыв в программе императорского официального визита в Польшу был всеми воспринят радостно. Император никогда не оставался в Скерневицах на ночь, в конце дня он неизменно возвращался в Варшаву.

В том году в конце августа, после того как Александр Второй уехал из Варшавы, царевич и его жена приехали погостить в Скерневицы. Барятинские, с их знаменитым тактом, пригласили в свой дворец все польское общество на встречу с его императорским высочеством. Поляки пребывали в восторге от этого.

Царевич и Мария Федоровна сумели уделить внимание всем приглашенным, они были с гостями милы и очаровательны.

30 августа было днем именин императора, царевича и фельдмаршала, а 5 сентября – именинами княгини Барятинской.

О том, как достойно отметить эти два события, велись серьезные споры. Устроить бал или организовать охоту?

Мария Федоровна конечно же хотела бал. Но так как царевич, как я уже говорила, не был большим любителем танцев, было решено устроить и бал и охоту.

Охота состоялась в местечке Томашов, где раньше был монастырь, и проходила с 30 августа до 5 сентября. А бал был дан в Скерневице 5-го числа, в день именин княгини Барятинской.

Утром 30 августа около 4 часов утра мы все отправились в «монастырь». Фельдмаршал решил отказаться от услуг полиции по охране высоких гостей и взять всю ответственность за безопасность на себя.

К счастью, ничего страшного не случилось. Притом что на балу, который был устроен на открытом воздухе, присутствовало огромное количество народа. Поляки были очень довольны этим вечером, особенно когда увидели, что в программе бала представлены национальные танцы. Царевич приобрел колоссальную популярность, когда приказал выставить танцорам водку.

Фельдмаршал в этот вечер наложил вето на военную форму, поэтому все явились в охотничьих костюмах, за исключением адъютанта царевича, который по одному ему известным причинам явился в военной фуражке и при шпорах. Мы вскоре заметили это и нашли способ подшутить над ним.

Моя невестка находилась в трауре и не присутствовала на охотничьей вечеринке. Поэтому моей компаньонкой стала княжна Шаховская.

Все было совсем по-простому. Нам предоставили бывшие кельи монахов, а в коридорах между кельями установили бочки с водой. Мы сами помогали себе одеваться, горничных и камердинеров у нас не было.

На первом вечере за обедом царевич сел между княгиней Куракиной, главной фрейлиной двора Марии Федоровны, и княгиней Барятинской. Царевич постоянно подшучивал над княгиней Куракиной, которую клонило в сон после трудного дня. Но царевич говорил, что та хочет спать из-за того, что выпила слишком много вина.

Когда гости в возрасте встали из-за столов, чтобы отправиться спать, царевич испугал гофмейстерину, что он со своими молодыми друзьями явится в ее спальню и разбудит ее.

В 11 часов вечера молодежь села за ужин. Я напомнила царевичу о его угрозе разбудить княгиню Куракину. Мы поднялись из-за столов и отправились на верхний этаж. Но, очевидно, наши движения сопровождались таким шумом, что разбудили спящих.

Неожиданно в дверях одной комнаты появилась княгиня Барятинская, а в других дверях стоял одетый в пижаму князь. Они вышли, чтобы разобраться, что случилось и почему так шумно.

Затем наше внимание переключилось на других гостей вечеринки. Мы натравили собак в келью, где остановился мой брат Георгий с друзьями. Их раздражение только добавило нам веселья.

Старый генерал в фуражке и шпорах стал нашей следующей жертвой. Его амуниция была брошена нами в бочки с водой.

Неожиданно царевич захотел зайти в келью, которую занимали мы с княжной Шаховской. Мы с ней первые помчались туда, чтобы успеть спрятать нашу одежду и примитивные приспособления для умывания. Но царевич, который находился в весьма веселом настроении, опередил нас и тщательно изучил нашу келью.

Находясь вдали от дома, Мария Федоровна каждый день получала письма от няни своих детей. Однажды она узнала, что император заходил навестить внуков и так растрогался их поведением, что заплакал.

После того как он ушел, маленький Ники (будущий император Николай Второй), как его называли, которому было всего семь лет, спросил: «Почему дедушка плачет, когда он доволен? Я плачу, только когда мне грустно».

Как-то я играла в бильярд с Марией Федоровной и неожиданно для самой себя вдруг стала напевать. Фельдмаршал тут же одернул меня, но царевна сказала: «Laissez la chanter»[20].

Ее императорское высочество хорошо знала русский язык, но предпочитала объясняться на людях по-французски.

Пока мужчины охотились, дамы катались либо верхом, либо в экипажах. Так как я еще не могла идеально сидеть в седле, Мария Федоровна взяла на себя мое обучение.

Как-то она ехала на лошади, а я позади нее правила экипажем, в который были запряжены великолепные лошади фельдмаршала. Я засмотрелась на Марию Федоровну и въехала в заросли кустов, ветки которых поранили лошадей.

Я так расстроилась из-за своей невнимательности, в том числе и потому, что со мной находилась фрейлина царевны графиня Апраксина, что начала нервно смеяться. Мария Федоровна пришла в ужас и воскликнула: «Бабо, у вас нет сердца!»

Кучер, который сидел на козлах позади нас, смог помочь нам и присмотрел за ранеными лошадьми. Княгиня Барятинская и княгиня Куракина, которые следовали за нами в своем ландо, взяли нас к себе и отвезли домой.

Двое участников охоты были довольно странными людьми. Особенно мне запомнился пан каноник (к нему обращались, как к мистеру Канон, или месье лё Кануану) – польский священник с неприятной улыбкой, которая обнажала зубы, словно покрытые зеленой плесенью.

Вторым чудаком был старый князь Радзивилл, с такой короткой шеей, что казалось, будто ее и не было вовсе. Его лицо было всегда таким красным, что мы, молодежь, все время думающие о том, как бы пошутить, устроили в один из дней разыгрыш. Мы притворились, что испугались, будто с ним сделался апоплексический удар, и облили его холодной водой.

Но князь был всепрощающ и отвечал добром на зло. Так, меня он учил словам революционного гимна Польши, что, надо заметить, весьма шокировало кое-кого в нашей компании.

Рассказывали, что этот принц Радзивилл вместе с императором Николаем Первым однажды присутствовал на учениях. Когда император обратился к нему с вопросом о том, какие взгляды тот имеет, князь из-за волнения неправильно понял значение вопроса. Решив, что император интересуется цветом его глаз, он ответил: «Голубые, ваше величество».

Польский акцент при произнесении слова «голубые» придал конечно же еще больший комический нюанс его ответу.

Мне грустно говорить об этом, но мой брат славился своей непунктуальностью. Когда он в очередной раз опаздывал в экипаж, который доставлял охотников на место встречи, собравшиеся обычно говорили: «Князь Шарвашидзе, видно, еще не закончил полировать свои ногти».

5 сентября мы все вернулись в Скерневицы, где должен был состояться бал.

В этом году, перед тем как императорская семья покинула Скерневицы, княжна Шаховская и я были назначены фрейлинами императрицы и были, согласно обычаю, одарены бриллиантовым «шифром».

В 1877 году была объявлена война Турции.

Перед тем как были официально начаты военные действия, князь Барятинский был вызван в Петербург, где ему предложили стать командующим армией. Но он отказался, так как считал, что количество войск недостаточно.

И тогда великий князь Николай, отец великого князя Николая Николаевича, который позже приобрел славу главнокомандующего на войне в 1914 году, был назначен командующим вместо него.

Мой брат Михаил со своим гусарским полком, расквартированным в Царском Селе, отправился на фронт, и я очень волновалась за него. Княжна Шаховская стала медсестрой в Красном Кресте. Ее поступок положил моду на работу в госпиталях среди дам высшего света.

Так как отец не позволил княжне отправиться на фронт, ей пришлось довольствоваться тем, что она читала книги и письма раненым, размещенным в варшавском дворце Брель, теперь превращенном в госпиталь.

Вместе с Барятинскими мы оставили Скерневицы и переехали в Варшаву во дворец Бельведер, где мы могли быстрее получать новости с фронта.

Император ежедневно телеграфировал фельдмаршалу и держал его в курсе событий. По случаю взятия Карса император писал: «Карс взят доблестной Кавказской армией. Вот как могут воевать наши солдаты!»

Я помню юного герцога Лейхтенбергского, племянника императора, очень симпатичного юношу, который проезжал на фронт через Варшаву. К сожалению, вскоре после этого он был убит.

Война закончилась в 1878 году. Фельдмаршал решил отвезти княгиню Барятинскую, которая на тот момент была нездорова, в Женеву. Мы с невесткой составили им компанию.

Оставляя Скерневицы, он пребывал в депрессии и говорил, что знает о том, что никогда уже сюда не вернется. Наводя порядок в своих книгах, он произнес – я слышала это – «Sic transit gloria mundi» («Так проходит слава мирская»). А на мою попытку переубедить его ответил: «Нет, я не вернусь». Вскоре наш добрый старинный друг фельдмаршал скончался.

Мы все сопровождали его тело обратно в Россию. Фельдмаршал был похоронен в своем старинном родовом поместье[21].

Согласно российскому военному закону, вся команда скончавшегося фельдмаршала поступала на службу к императору. В результате мой брат тоже стал флигель-адъютантом его величества.

В 1881 году, после смерти Александра Второго, Георгий продолжил службу у Александра Третьего в том же качестве.

Глава 7

После похорон фельдмаршала мы втроем – я, Георгий и Эло – вернулись на Кавказ.

В Абаши возле Нового Афона я встретилась со своей старшей сестрой, которая вышла замуж за князя Дадиани в возрасте 14 лет и теперь уже была вдовой.

Ее муж был родственником дамы, с которой мой отец был когда-то обручен и с которой потом резко порвал. Как я уже говорила, мой зять нанес мне визит, еще когда я училась в школе в Тифлисе.

В то время путешествовать там, где не было железных дорог, возможно было лишь верхом на лошади. Но для дам поездка в Тифлис была слишком длинна, даже если они могли сидеть в седле. Поэтому моя сестра не составила мужу компанию.

Грузинки в те дни уже не ездили верхом, как в былое время. И потому я привела своих родственников в шок, так как весьма увлеклась конным спортом во время своей жизни в Скерневицах.

В том году, когда мы находились в Сенаки, в Летнем саду в Петербурге было совершено покушение на императора Александра Второго. Незадолго до этого мой старший брат видел странный сон.

Георгий и Михаил занимали одну комнату. Как-то Михаил поднялся очень рано утром, чтобы успеть на поезд в Кутаис. Он разбудил Георгия и спросил, нет ли у него каких поручений. И Георгий сказал, что только что видел сон, будто в императора стреляли. Михаил сказал, что он разузнает в Кутаисе, не случилось ли чего с императором, и даст нам знать.

Буквально через несколько часов после его отъезда мы получили от него телеграмму о покушении на императора, которое, к счастью, не удалось, и император остался жив.

Из Сенаки мы отправились в Кутаис. Это был мой первый визит в этот живописный старинный город с окрашенными в разные цвета деревянными домами. Мы остановились в отеле «Колхида» и весело проводили время.

Масса местных обычаев была нова для меня. Здесь я впервые услышала, как грузины много поют во время трапезы. На всех больших обедах, даже просто семейных, обязательно назначался тамада – президент стола, который предлагал тосты. Их всегда было очень много, и каждый заканчивался словами: «Многая лета!»

Обед обязательно завершался молитвой Деве Марии, которая должна была защищать дом. Затем младшие и наименее важные гости первыми вставали из-за стола, крестились, отвешивали поклон компании и покидали комнату.

Я заметила, что никто не крестился перед едой.

Обед обычно завершался в три часа дня, и потом до ужина, как правило, мы катались.

Множество интересных людей приходило навестить нас в отеле. Среди них – графиня Пушкина с дочерью и поэт Мамия Гуриели, который читал нам свои стихи и стихи русских поэтов.

Когда визит в Кутаис подошел к концу, я отправилась на север к Глазенапам в Дерпт, тогда принадлежавший Литве. Сейчас это город Тарту, относящийся к Эстонии.

Здесь я провела год. Некоторое время посвятила урокам верховой езды. У меня была своя лошадь по кличке Дива, и в моей памяти навсегда останутся наши путешествия.

Также я брала уроки английского и немецкого языков. Правда, если первый был мне интересен, то второй, увы, не очень.

В Дерпте я впервые познакомилась с движением Редстока. Лорд Редсток прибыл в Россию с евангелистской миссией. С ним меня познакомила моя подруга мадемуазель Шипова, фрейлина принцессы Ольденбургской, которая была последовательницей Редстока.

Я помню один забавный эпизод, связанный с этим движением. Мои знакомые решили наказать своего маленького сына. Тот, узнав о намерении родителя отшлепать его, обратился к отцу, последователю Редстока: «Не делай этого! Ведь во мне Христос!» – чем привел своих родителей в замешательство.

Позже я стала свидетельницей еще больших случаев, характеризующих это движение, но сейчас не стану подробно останавливаться на рассказе об этом.

В это же время мы узнали, что правительство вернуло нам одно из имений наших родителей, которое находилось возле Очамчири в Абхазии.

Я снова отправилась на юг и встретилась в Одессе с братом и его женой.

Оттуда Эло и я поехали в Абхазию. Прибыв в Очамчири, мы обнаружили, что от дома ничего не осталось, а сама местность была такой влажной, что, скорее, походила на рассадник для лихорадки.

Мы остановились во временном плетеном домике, покрытым штукатуркой, с кафельным полом. Но я вскоре почувствовала себя больной и уехала в Сенаки.

Моя невестка осталась, но вскоре и она стала жертвой лихорадки. Ее муж не мог оставить Кутаис, так как занимался продажей лесоматериалов из Очамчири, поэтому я вместе с доктором, двоюродной сестрой и горничной отправилась в Очамчири, чтобы забрать Эло.

Мы погрузились в маленькую лодку и отчалили из Поти. По пути у Эло лихорадка усилилась и закончилась таким припадком, что нам приходилось силой удерживать несчастную больную.

В 1881 году мы услышали о последнем покушении на императора Александра Второго. Новость, которую нам сообщил старый слуга княгини Гагариной, потрясла меня. Когда сама княгиня пришла ко мне с визитом, ее первыми словами были: «Княжна, император убит». Затем до нас дошли детали, которые сегодня стали достоянием общественности.

У Александра Второго была привычка по воскресеньям совершать прогулку по Садовой улице вдоль Екатерининского канала к Марсову полю.

Князь Лорис-Меликов предупреждал государя именно в этот день, когда император встретил свою смерть, что дорога может быть заминирована.

Предупреждение осталось без внимания. Трагедия случилась на обратной дороге, когда государь проезжал по набережной канала. Первая бомба была брошена в него именно там. Но своей цели она не достигла.

Видя, что император обратил свое внимание на тех, кто был ранен, кучер стал умолять его вернуться в карету и поехать во дворец. Но император не послушал совета, и точно в этот момент раздался взрыв второй бомбы.

На сей раз цель была достигнута, Александр Второй был смертельно ранен. Говорили, что когда он упал, то взглянул на убийцу и саркастически произнес: «Хорош!»

Слова государя означали: «Каков храбрец!»

Императора доставили в Зимний дворец, откуда он совсем недавно отправился в свое последнее путешествие и где он вскоре скончался.

После смерти императрицы Марии Александровны Александр Второй женился морганатическим браком на княжне Долгорукой, с которой жил вместе и которая родила ему троих детей.

На самом деле она поселилась во дворце еще при жизни императрицы. Говорили, что Мария Александровна знала об этом романе и перед своей смертью послала за императором и высказала ему свое предсмертное желание, чтобы он женился на этой даме. Император исполнил волю императрицы и присвоил своей морганатической супруге титул княгини Юрьевской.

В 1882 году произошел неприятный эпизод в жизни моего второго брата Михаила, из-за чего я должна была поехать в Петербург, чтобы находиться подле него.

Михаил всегда был резвым, словно юный мальчик, и нуждался в строгости, с коей с ним обращался его воспитатель, адмирал Глазенап. Когда брат решил пойти в армию, то захотел немедленно поступить добровольцем в полк. Так часто делалось. Но адмирал, очевидно, полагал, что самым правильным для его протеже будет подготовительное обучение в военной школе.

Когда Михаил поступил в школу, Глазенап сказал командующему, чтобы тот ни при каких условиях не позволял Михаилу покинуть учебное заведение прежде, чем окончит два года обучения. Если же что-либо произойдет и Михаил захочет уйти, командующий должен был телеграфировать в Италию, где находился Глазенап. Тот немедленно обещал приехать и уладить все проблемы.

Очень скоро после отъезда Глазенапа Михаил действительно попросил командующего отпустить его, чтобы он мог сразу же поступить в полк. В Италию была отправлена телеграмма, и верный своему слову адмирал приехал в Петербург.

Адмирал встретился с Михаилом и, выслушав его пожелание поступить на службу, предложил сделать выбор: школа или служба в Ташкенте.

Михаил, видя, что старый наставник не шутит, сдался и выбрал школу. Он почти не занимался, но его учителя оказались строги и умелы, и в скором времени Михаил взялся за ум и блестяще выдержал экзамены.

Полк Михаила – гвардейский гусарский – был расквартирован в Царском Селе. Туда же прибыл его мудрый наставник и мадам Глазенап. Они приехали специально для того, чтобы юноша мог поселиться у них.

Глазенапы приняли Михаила с большой заботой и тактом. У него был свой ключ и отдельный вход. Но Михаил был слишком весел, разгулен и излишне увлекался офицерскими попойками.

В итоге в один из дней Глазенап вызвал его к себе и сказал: «Мой юный друг, вы слишком много пьете!» На что Михаил ответил: «Все честные люди пьют!» На это его наставник произнес: «Может быть, но они обычно делают, кроме этого, и что-то еще».

К сожалению, увлечение пирушками осталось в характере Михаила, и он почти не обратил внимания на слова адмирала.

В 1882 году Михаил вместе с друзьями-гусарами явился в ресторан и зачем-то ворвался в зал, который уже был занят группой купцов. Последним не понравилось неожиданное вторжение, и они громко возмутились по этому поводу.

Михаил, который на тот момент уже не владел собой, посчитал себя оскорбленным, выхватил оружие и ранил одного из гостей. Так как на этот момент брат находился в резерве, он должен был предстать перед гражданским судом, который, по всей вероятности, завершился бы приговором о ссылке в Сибирь.

Но его командиры, услышав о такой угрозе, тут же внесли имя Михаила в список проходящих действительную службу. Благодаря этому его судили по законам военного ведомства, которые были более лояльны к подобным нарушениям.

В итоге Михаила приговорили к 18 месяцам ареста в Петропавловской крепости. Ему были позволены свидания с друзьями и родственниками. Я навещала его каждый день.

В 1883 году в день именин великой княгини Ольги Александровны Михаила освободили, и мы вместе с ним отправились в Тифлис. Здесь у Георгия и Эло был прекрасный дом, три комнаты на третьем этаже которого стали моими апартаментами. Я чувствовала себя здесь как дома, разместив даже свой рояль.

В январе 1887 года я поехала в Петербург навестить своих друзей по Скерневицам – княгиню Шаховскую, которая теперь была супругой генерала Оржевского[22], начальника тайной полиции.

Они жили в штаб-квартире департамента, ранее известного как Третье отделение, на Фонтанке. Само здание пользовалось у публики дурной репутацией, о нем говорили как о темнице с подземельем. Говорили, что несчастные узники часто попадали туда безо всякого суда и потом бесследно исчезали.

Моя комната находилась рядом с личным кабинетом генерала. Из своего окна я могла видеть, как заключенные прогуливаются в тюремном дворике.

1 марта, когда мы завтракали, генерал Оржевский сообщил нам, что раскрыт заговор против императора Александра Третьего. Все было сделано вовремя, и покушение удалось предотвратить. Оказалось, что Оржевский и его супруга знали о существовании заговора, но не говорили об этом, пока полиции не удалось арестовать заговорщиков. Среди них был Александр Ульянов, брат Ленина[23].

Генерал рассказал нам, что в течение нескольких дней двое или трое студентов со свертками под мышкой, в которых якобы находились книги, были замечены возле Аничкова дворца[24]. Так как 1 марта император Александр Третий перед своим отъездом в Гатчину должен был проследовать из Аничкова дворца в Петропавловскую крепость, полиция была начеку. Студенты были арестованы, и в их свертках обнаружили совсем не книги, а бомбы.

Генерал Оржевский был чрезвычайно горд, что его департаменту удалось предотвратить трагедию, и, как руководителю, именно ему полагались вся слава и почет.

Но так получилось, что во время прибытия императора на Балтийский вокзал, где его ожидала императрица, он указал на начальника Петербургской полиции генерала Гресера и произнес: «Тому, что вы видите меня живым, я обязан ему». При этом имя генерала Оржевского даже не было названо. Выходило, что именно генерал Грессер, а вовсе не Оржевский удостоился славы и наград. Что конечно же было горьким разочарованием для мужа моей подруги.

Но его карьера от этого недоразумения не пострадала. Со временем он стал сенатором, а затем генерал-губернатором Вильно.

Глава 8

В 1887 году я снова была в Петербурге, где остановилась у мадам Оржевской.

Во время этого визита я посетила три придворных бала. Два из них имели место в Концертном зале Зимнего дворца, а один – в Эрмитаже. На одном из балов великий князь Михаил Николаевич представил мне своего сына, и я танцевала с Георгием Михайловичем, а его кузен Петр и графиня Игнатьева танцевали как наши визави.