Надеюсь в аду мне нальют рюмку водки. Айсберг

У меня подходили к концу уже вторые 90(девяносто) дней, то есть я находился на процессе депортации уже полгода. Учитывая мой статус – службы во вражеской армии и работы с разведывательными департаментами практически всех силовых структур и Агентства Национальной Безопасности страны, права меня депортировать из страны, у «Айсберга» заканчивались. Эту фишку раскопала Мэган и немедленно решила претворить её в жизнь, что и привело к замедлению процесса моей депортации.

«Айсберг» послал нас на три буквы, но согласился принять рапорт и начать расследование. Отказать они не имели права, в противном случае, Мэган просто порвала бы их на лоскуты, как «тузик тряпку» в зале иммиграционного суда.

Мы «купили время», как говорят американцы, что давало Мэган возможность для манёвра.

В ближайшее воскресенье, ко мне пришел православный священник. Выше меня ростом и сухощавый как дрыщ отец Александр, из местной, сербской христианской церкви.

Отец Александр был из прекрасного сербского города Нови-Сад, в котором я успел побывать ранее, иммигрировал в Пиндостан в статусе беженца, во время недавнего Балканского конфликта. Свои проповеди он вёл на русском языке, потому что основная масса прихожан, была из русской иммиграции, разбавленная всяким людом из восточной Европы.

Я спустился из карцера вниз, в отделение приема гостей, и ко мне заходит такая каланча в полном иконостасе. Обменявшись мощным рукопожатием, которое было похоже на домкрат, мы обменялись открытым взглядом, и я его сразу зауважал. Не знаю почему, но душевная близость европейца к европейцу, была видна невооруженным взглядом у нас обоих, с первого взгляда. Как первая любовь!

Первое, что он спросил, увидев меня, или я голоден? Это чисто одесский вопрос, от которого, у меня сразу потеплело в душе. Мне стало понятно, что могу вести себя с этим человеком откровенно и быть самим собой.

Я не успел ответить, слегка смутившись, как священник с ловкостью факира, достал из своей бесконечной христианской робы небольшой кусочек торта, завёрнутого в газету. Чисто по-русски. Отец Александр попросил его сразу скушать, потому что он рисковал и пронёс «контрабанду» через досмотр, не доложив проверяющему инспектору.

Тортик был слоеным, похожим по вкусу на «Киевский», который я особенно обожаю. Я его моментально проглотил, получив неописуемое удовольствие в его же присутствии.

Газету, в которой был завёрнут тортик – это был нижний правый угол последнего страницы, непроизвольно оторванной и промасленной от тортика, я аккуратно сложил и засунул себе под резинку трусов, чтобы не оставлять компромата. После любого контакта или встречи с представителями внешнего мира, меня обязательно шмонали.

Мы приятно общались более двух часов, отец Александр провёл со мной все необходимые процедуры, принял исповедование и причастил меня. Было очень приятно находиться в компании с человеком близким по духу, тем более священником. Моё настроение моментально поднялось, дух крепчал и возвращаюсь к себе в ненавистную одиночную лачугу, я буквально парил над землёй.

Вернувшись в камеру, я заклеил туалетной бумагой дверное окно и прорезь для подачи подноса с едой. Мусульмане придумали эту процедуру, когда мастурбируют или ходят в туалет, чтобы их случайно никто не увидел в окошко – щель, как они справляют свои естественные надобности. Это, конечно, бред для любого европейца или любого цивилизованного человека, но у них это закон, они это делают, и эта рутина является для них чуть ли не священной.

Кому нахер нужна твоя голая черная жопа и кто на неё собирается смотреть? Ну для них это такая серьезная фишка, учитывая тот факт, что мусульмане писают на коленях, чтобы не разбрызгивать священную землю вокруг себя и не окропить её неблагоприятной мочой!

В туалет «по – большому», они тоже ходят удивительно странно, забираясь на сиденье с ногами и справляют свои естественные надобности в позе «орла». Это такие тонкости и нюансы тюремной жизни, что когда ты не знаешь их примочек, то моментально попадаешь впросак, что со мной происходило не раз, пока я не выучил все их «заебо*ы!» Они нас называют «дикарями» и всякой низостью последней цивилизации, а у самих столько дырок в голове и проплешин в сознании, что невозможно объяснить и даже описать!

Когда я убедился, что дежурный не сможет меня увидеть со своего «скворечника» или кто-то из проходящих жандармов, я достал аккуратно сложенный обрывок газеты, который представлялся мне неописуемым подарком. Ведь в нём наверняка, я смогу раздобыть хоть какой-то кусочек полезной информации и узнать, что происходит в мире?

Я разложил его у себя на маленьком столике в самом углу камеры, расположившись спиной к двери, всем телом прикрывая «контрабанду». Нежно и аккуратно, почти с любовью, я разгладил обрывок. С лицевой стороны, была реклама из местного магазина подержанных машин и резиновых покрышек, а на обратной стороне, экспертами была описана и аккуратно разложена на атомы, шахматная партия за титул обладателя мировой короны. Этот легендарный матч между чемпионом мира Борисом Спасским и моим земляком Бобби Фишером, проводился на побережье Адриатики, на острове Святого Стефана, в Югославии, в ранге матч-реванша. Первый матч выиграл мой кумир Бобби Фишер, который защищал цвета Соединенных Штатов. Его мама Рита, из Одессы иммигрировала в Иллинойс, забеременев от немецкого еврея – антифашиста. Потом она его бросила, начала крутить шухры-мухры с венгерским доктором, и они все вместе переехали в русскую мешпуху, в Бруклин, где Бобик провел детские и отроческие годы. На Брайтоне, маленький Фишер, проходил шахматные университеты у старых еврейских пенсионеров, с которыми играл в парке на «шалбаны» или детскую пепси-колу. А потом, он всех порвал, став самым молодым чемпионом мира, в истории.

У меня моментально заблестели глаза и вспотели ладони. Передо мною лежало сокровище. В этом счастье присутствовал маленький, но неприятный осадок. Начало партии было оборванно вкосую и для меня она начиналось с 13-го хода. Моё любимое, фартовое число. Я не был великим шахматистом. Когда-то в детстве, дедушка меня научил канонам и правилам игры в эту великую древнюю утеху королей. Несколько раз в тюрьмах Вирджинии и Пенсильвании, я садился за шахматный стол и меня лупили все кому не лень. Я был любимым партнёром для каждого, кто хотел получить удовольствие от победы над русским. Русская шахматная школа известна на весь мир и каждый, кто играет в эту игру, прекрасно осведомлены, что русские – лучшие шахматисты. Победив меня, они вставали в когорту счастливцев, которым удавалось победить непобедимых русских. Не важен размер и не важен масштаб, самая главное – конечный результат. Счастье партнера укладывалось всего в три слова – победа над русским!

Учитывая, что я обладал огромным сокровищем, как бесконечное время в запасе, а шахматы являются самым лучшим способом по убиванию этого самого бесконечного времени, я решил заняться этой утехой – убивать свое время!

Но вначале, мне нужно было раздобыть первые двенадцать ходов, которые отсутствовали в этом клочке бумаги…

И я стал разбирать партию.

* * *

Последующие несколько недель отсидки в карцере, я провел исключительно в математических расчётах, которые мог позволить мой интеллектуальный уровень. Я практически потерял счёт времени и даже не всегда мог быстро определить день сейчас или ночь? Единственным расчётом времени для меня существовал прием пищи, на который я практически, перестал обращать внимание. При раздаче очередного подноса с едой, по рациону я определял, завтрак это или обед? Я быстро проглатывал свою порцию и снова садился на «шахматное» место – спиной к дверям, за маленьким квадратным столиком, размером в шахматную доску, в углу своей темницы. Резиновый карандаш, наконец сыграл свою роль, он мне пригодился. Используя Библию как линейку (да простит меня всевышний), я чётко по линиям, расчертил тюремный столик на шестьдесят четыре шахматных клеточки и разметил соответствующими буквами и циферками. Как опытный лингвист, непременно применил метод «визуальной навязчивости», используемый в американских разведшколах. Вскоре все стены тесной камеры, были испещрены ходами наиболее выдающихся партий. Когда я зазубрил все «экспертные разборки» и они закончились, я принялся за главную партию.

Естественно, играя сам с собой сутки напролёт, я постоянно выбирал цвета своего земляка с Малой Арнаутской. Более того, я возомнил себя Бобби Фишером и смотрел на окружающий мир исключительно с позиции его взбалмошного характера. Самым главным качеством, которое я передрал у него, была скорость реакции. Я играл очень быстро, исходя из того, что наизусть знал все ходы и выработал в себе определённый стиль, который был сверхскоростной. Как признался он в одном из своих редких интервью, что он всегда «воруют время» у партнёра, потому что думает вместе с ним, поэтому никогда не попадает в цейтнот! Я попробовал этот стиль, и он у меня тоже получился. Я стал очень быстро играть. Совершив свой очередной ход, когда мой соперник в данном случае «Борис Спасский» обдумывал свой ответный ход, я продумывал свои следующие варианты.

К концу месяца, я с закрытыми глазами, по памяти, мог совершить любой ход за шахматным столиком. Я очень боялся шмонов, потому что больше всего, я боялся потерять этот клочок бумаги, который буквально голыми руками забрал моё сердце! Никогда не думал, что человек может так предаться идее, как самый настоящий исламский радикал и практически потерять рассудок, ради недосягаемый цели. Но моя цель была приземлённой. Я захотел хорошо научиться, чтобы тюремным «шахматным гениям», которые отбывают пожизненное наказание или имея две, три декады отсидки за своей спиной, давать достойный отпор. Больше всего я жажду попасть в общую камеру и впервые сразиться, применив знания, которыми обогатил свой мозг месяцем неустанной работы. Весь свой ватный хлеб американской выпечки, я пустил в разработку, используя слюну для создания шахматных фигур. Я быстро этого добился и у меня по ночам практически разыгрывались неприступные сражения шахматных королей, подкреплённые гениями, которые полностью передрал с этого обожаемого мной клочка бумаги, где каждый ход двух шахматных звезд 20-го века, я знал уже наизусть.

Я отмотал назад все двенадцать ходов используя комментарии специалистов и экспертов, которые разбирали эту партию. Мне это удалось и мне это очень понравилось, что я в этом разобрался? Я почувствовал свою силу и свои способности, которые оказались весьма и весьма существенными. Как будто Бог услышал мои опасения и за целый месяц карцера, у меня было всего лишь два шмона. Они оказались не существенными, без собак, обрывок газеты никто не нашел, потому что я его подклеил слюной в Библию и во время «тряски» он не вылетел. А листать по странице всю библию, жандармам естественно, было лень.

В отношении шахматных фигур я сказал, что таким образом делаю сухари и ночью, когда мне очень хочется есть, съедаю по паре фигур. Мусора рассмеялись «очередному сумасшедшему русскому» и двинули дальше.

Чем дальше я вникал в эту игру, чем больше я разбирал невероятные головоломки, тем больше воспалялись мои мозги ее величеством древнейшей игры. Я перестал спать, я плохо ел, вставая из-за стола только для приема пищи или сходить в туалет. Шахматы буквально взяли меня в плен и полностью мной овладели. Это был приятный плен, я сдался и с удовольствием ему покорился.

Иногда мне казалось, что я схожу с ума, потому что я начал откровенно переживать, что эти бесконечные вычисления, обдумывания ходов и предполагаемый ответ соперника, не давали мне покоя. Куда бы я не бросал взгляд, я видел шахматные фигуры, я слышал угрожающе тикающие часы, озабоченные и сосредоточенные лица соперников. Я, буквально пропитался шахматной жизнью и полностью был ею покорён. Каждое новое увлечение в жизни, буквально сводило меня с ума, пока я не добирался до самых корней. Эта удивительная черта моего характера, не давала мне покоя. Я все больше недоумевал, как раньше, я проходил мимо ЭТОГО и не обращал внимания, считая ЭТО занятие, не достойным. Скорее всего, это было из-за непримиримой и несгибаемой черты моего буйного характера. Мне было очень сложно представить себя сидящим за шахматной доской часами и обдумывать ходы. Для меня это было скучно, и я на это дело, никогда не обращал достойного внимания. Как оказалось напрасно.

Все больше и больше я сравнивал игру в шахматы, с высочайшей борьбой интеллектов и это было на самом деле так. Тебе не нужно с помощью своего кулака и двухметрового роста доказывать, что ты сильный и что ты крутой! Что нужно было сделать – просто сесть на другую сторону стола и путём своего мозгового штурма доказать сопернику, что именно ты крутой и что именно ты – гений, потому что ты его ломаешь и делаешь все, что захочешь, не применяя абсолютно никакой физической силы и никакого насилия. Всё больше и больше, я сравнивал шахматы с флиртом, когда, без какого-либо принуждения, ты овладеваешь понравившийся тебе девушкой или красивой женщиной, исключительно путём своего интеллекта, своей харизмы и интеллектуальной исключительности. Сама того не ведая, как коза на поводке или как кролик в пасть питона, она сама следует в твою постель. Это блин круче, чем оргазм!

Именно ощущение своего интеллектуального превосходства в этой огромной системе мироздания, ты понимаешь свою исключительность, и ты понимаешь, что находишься на своем месте!

Мне и раньше, путём «одесской болтологии», удавалось «развести» любую девушку и залезть ей в трусы. Теперь же, у меня появились совершенно другие ощущения в шкале собственной самооценки, что позволило мне сделать огромный скачок, поднимаясь в собственных глазах. Я с нетерпением ожидал, когда смогу применить силу, так неожиданно открывшихся у меня талантов. Для этого мне нужно воздержаться от «залетов» и вернуться в свой блок. К толпе арестантов.

На другом «интеллектуальном» фронте, Мэган во всю раскочегарила иммиграционно – юридическую систему и стала получать ответы на вовремя заданные неудобные вопросы. Ситуация накалилась до предела, потому что из центрального управления «Айсберга», из Вашингтона в Йорк, приехала комиссия по её репортажам, когда она забила во все колокола, после моего избиения в карцере, кучкой государственных преступников – местных сотрудников «Айсберга».

Ко мне в камеру, не единожды приходили участники побоища, которых я узнавал все больше и больше. Они настойчиво умоляли меня не делать никаких телодвижений иначе… недвусмысленно мне намекая, что вся эта процедура с обращением за помощью, закончится для меня трагически. Скажу откровенно, что мне было неприятно это слышать. Я знал, что администрация депортационной тюрьмы, использует в своих карательных целях уголовников, которые прибывают в Йорк из федеральных тюрем для того, чтобы пройти процесс депортации.

Йорк славился очень плохой репутацией, люди погибали часто, совершенно без причин и самое печальное, что ни одно расследование не заканчивалось положительным результатом. Своими коммунистическо- совковыми мозгами, я сразу понял, что «рука руку моет», правды здесь не добьёшься и пытался, как мог отговорить Мэган. Однако она убедила, что меня никто не тронет пальцем, потому что она всё держит на контроле и уже предупредила начальника тюрьмы. Более того, она умышленно держала меня в P.C. (protective custody) – одиночной камере, что являлось самым безопасным местом в тюрьме.

По крайней мере, моментально полетят головы у всей смены, начальника тюрьмы и замов, если не дай Бог, со мной что-то случится. Очень легко будет найти участников этого «процесса» – никто, никуда, ничего не в состоянии будет спрятать!

Чтобы придать дело огласке и таким образом, наверняка застраховать мою жизнь, она подала в местный, третий округ судебной инстанции Пенсильвании прошение о начале криминального расследования, по факту избиения сотрудниками «Айсберга», временно задержанного господина Одесского. Мэган предъявила претензии учреждению и каждому из участвующих в избиение сотрудников, нанесших мне физический, моральный и эмоциональный ущерб, а также потребовала материальную компенсацию в размере одного миллиона долларов США, с каждого.

Мое дело, из вялотекущего и неопределённого процесса, которые, как правило, всегда заканчивались одинаково, совершенно неожиданно, превратилось в реальную бомбу и под многими маленькими «пиндосятами» в чёрной униформе, с нечесаными жёнами, с сопливыми «детями», с длинноногими, накрашенными блондинками – любовницами в стиле «Барби», с новыми машинами, большими офисами, и прочими приятными фишками устроенной жизни, моментально закачались кресла и задымились задницы. Потеря работы в Америке, которая ведёт автоматически к потере всех привилегий – это самое большое наказание для любого американца. Ключевое слово здесь – для любого. Считай, что с потерей работы, начинается конец карьеры, и моментальное падение вниз. Просто и неумолимо, заканчивается период благополучной жизни. Начнётся дешёвое вино, раздолбанная машина, беззубые привокзальные проститутки, куча неоплаченных счетов и кредитов, и в итоге – банкротство!

Поздно ночью, будучи в ночной смене, ко мне во второй раз пришел сержант Салсидо. Его вид был жалок. Он предложил мне все условия мира и благополучной отсидки только, чтобы я, как смог, забрал свое заявление. Я ему объяснил, что я к этому не имею никакого отношения и он должен разговаривать с Мэган, а не со мной. В американской системе правосудия есть одна фишка, которой больше нет нигде: если карательными органами зафиксированы нарушения закона и даже по прошествию времени, в силу каких-либо обстоятельств, заявитель передумал и захотел забрать заявление, то государство, в лице прокурора, забирают у заявителя кейс(дело) и передают местным властям, которые обязаны продолжит преследовать нарушителя закона! Я немного ему подыграл, проявив озабоченность и сказал, что «эта сука Меган, она хочет славы, поэтому она так раскочегарила мой кей, а я здесь, вообще не при чем!»

Я был последователен в своих объяснениях и словах, отлично вспоминая нашу первую встречу. Внутри меня, неуемное чувство мести негодовало до такой степени, что я с огромным трудом сдерживал себя, чтобы не сломать его «петушиную» шею. Я до сих пор не знаю, почему я этого не сделал и какого уровня силы воли мне пришлось достигнуть, чтобы не сорваться! Ничего нового я ему не сказал и это было, на самом деле правдой. Однако, внутри себя я ликовал. Я видел, как он потел, его лицо покрылось красными пятнами, он реально обосрался. И внутренне, я аплодировал Меган за то, что на эту мразь, на этого случайного подонка в системе, она поставит в стойло и совсем скоро оденет уздечку. Для любого «мусора» потерять власть, это равносильно авиакрушению. Потеря всех льгот и привилегий, безвозмездно и безвозвратно!

Рано или поздно, заканчивается всё. Рано или поздно, очередь доходит до каждого – за плохое и за хорошее. Жизненные мысли, которые мне проповедовал и талдычил мой дорогой дедушка Гаврик, работали и работали устойчиво, несмотря ни на что. Я был очень благодарен за его университеты. Я был благодарен с уважухой к себе, за свою стойкость, что я не дрогнул и очень надеялся, мы доведем это дело до конца. Во чтобы то ни стоило, любой ценой, пусть даже эти твари при каких-то подонистых раскладах, меня подло грохнут. Пусть они от отчаяния, пойдут на крайние меры, ну сука, процесс уже запущен, им один хрен будет – трындец! Он получит свое, этот «герой», который с упоением и огромным удовольствием издевался надо мной и над многими другими арестантами, а это дерьмо всегда сходило ему с рук. Сегодня он пришел проситься.

В конце я ему сказал, что всё, что он должен сделать со своей «гоп-компанией», это идти напрямую к Мэган и договариваться с ней, а если со мной что-то случится, то они сделают себе только хуже, потому что я здесь, как бы уже не причём. Переводя стрелки на Мэган, я знал, что с ней на эту тему, разговаривать – абсолютный бесполезняк!

Главная «шишка» иммиграционный темницы, неуверенно поднялся со шконки, на которой он сидел напротив меня и отрешенно бросил взгляд на столик. Ему, конечно, бросились в глаза шахматные схемы, где были видны плоды моей работы – потраченный целый месяц, сутками напролёт. Он сразу обо всем догадался, потому что сам плотно сидел «на этой теме». Как выяснилось позже и то, что я слышал раньше, сержант Салсидо был сильнейшим игроком тюрьмы. В детстве он занимался в специальной шахматной школе и были большие планы на будущее. Ну как известно, все подчиняются незыблемому правилу – его величеству случаю. Сержант Салсидо, не стал великим шахматистом имея наследственные корни своего великого земляка Капабланки, а стал офицером недавно созданного агентства госбезопасности. Скорее всего, потому что этот путь был проще и надёжнее, чем хоть и великое, но всё-таки призрачное будущее. Его испанская подруга Марлиза, быстро родила двоих ребятишек, которых нужно было кормить и нужно было платить билы(счета). Не когда, он станет великим чемпионом, а здесь и сейчас. Поэтому он и выбрал этот путь, где государство обеспечило его и его семью, всем и надолго. Путь ленивых. Его личностные качества создали из него легенду о том, как он изощренно унижает и издевается над арестантами.

Судя по всему, он перестал теперь этим заниматься, потому что благодаря Мэган, его карьера и вообще судьба висела на волоске и скорее всего, в ближайшем будущем, он сам окажется среди арестантов. По крайней мере, я это хорошо прочувствовал, потому что вёл он себя как жертвенный ягнёнок, разговаривал со мной заглядывая в глаза, с огромной грустью и чувством вины. Если бы я не знал, какая мразь сидит передо мной, я бы точно поверил, что он либо ангел, либо репортёр из церкви адвентистов седьмого дня.

Когда он меня спросил о шахматах, я, конечно, очень напрягся, мне очень не хотелось, чтобы из-за ерунды этот подонок, напоследок, влепил мне очередное продление. Но судя по его тону и исходя из причины, из-за которой он ко мне заявился, я слегка расслабился и сказал, что просто от скуки, чтобы убить время, пытаюсь проигрывать шахматные комбинации на память. Салсидо без второго слова, по радио попросил, чтобы дежурный с пульта управления открыл двери и ни слова не говоря, вышел из камеры. Я замер в недоумении. Через несколько минут, к моему удивлению, он все же вернулся, но с шахматный доской подмышкой и «часами Фишера» в руках.