Чрез века

Глава 6. Да будет упование!

Нет ничего лучше, чем проснуться в собственном доме лёжа в обнимку с любимым, да никогда этого не случится. Очнувшись от лучей солнца, что проникали сквозь окна, Нес не смогла представить, как долго лежит на полу. Тело болело от твёрдой поверхности, а вывих в плече отзванивал с ноющей неугомонностью. Вокруг творилось безобразие, вещи валялись кое-как, запустение и разруха буйствовали за четырьмя стенами, и хотелось просто лежать и лежать, а время пусть двигалось бы дальше без устали. Вдохнув ещё раз аромат рубашки, дева закопалась в неё полностью, нацепила на голову и прикрыла ею глаза, что ещё немного вздремнуть. Сон никак не шёл, а с бесцельным лежанием уж очень не хотелось расставаться. Вспомнив последние дни, Нес смутно подумала, что заблудилась. Голова работала на пределе, пустые бесплотные замыслы полностью изничтожились. Гудение внутри черепа достигло своего апогея, вырывалось оно наружу в виде неудержимых приступов тошноты. Ненависть к самой себе пронзала донельзя, но несмотря на это – плана не было. Она не знала, что делать сегодня, завтра, в любой другой день. Стоило бы пойти проведать остатки отряда, принести провизии, но до утра дня, наступившего за пределами дома, девушка и не помышляла о том, как ей найти ту самую еду. Её закрома едва ли были наполнены, а вскоре, после раздела урожая, придёт стража и отберёт большую часть пропитания на зиму.

«Вставай, вставай, иди, иди хоть куда-нибудь!», – твердила себе Нес, от чего голова гудела сильнее и сильнее, – «Тебе нужно идти, иди собирай урожай для начала, иди приберись, сделай хоть что-нибудь, глупое тело!». От злости глаза налились тяжестью, и девушка, не ведая тому причин, начала их растирать, заставляя тяжесть уйти, но ей это не удавалось, а от интенсивного движения закружилась голова. Два дня назад она ела последний раз, в доме священника, от которого убежала впопыхах, преследуемая виной и расплатой. Думать заранее, что за муки её ожидают, она не могла, будто уже отдалась в плен и преклонилась перед изуверской рукой истязателя. Сложив пальцы крест на крест, Нес дёрнулась, как ошпаренная, ей удалось подняться сразу же, увидав подлинный страх наяву. Рубаха, что осталась лежать на полу, стёртая в любящих руках, поблекла и покрылась серой пылью, собранной с грязной поверхности, где удалось покемарить. Кровать, стоявшая около стены, подзывала к себе, желая подарить мягкое убежище под покрывалами, но Нес в ужасе отвернулась, видения счастливой жизни слишком больно отзывались в груди. Покуда можно будет сносить неудобства, они помогут припрятать позывы в груди, куда лучше лежать на твёрдом полу, чем возлежать на перине, одинокой.

Отряхнувшись от пыли, Нес припала к стеклу, открывавшего вид на двор. Из окна виднелся давний дом и двор, в которых она провела целое детство. По соседству резвились дети, играли в догонялки, оставшиеся наедине перед ликом зимы. Родители, что бросили наконец попытки найти потерявшуюся дочь, сейчас трудились в поле; и им оказался не чужд труд перед наступлением голода, горе прошло, а работа, как никогда, утешала. Урожай, что сожгло треклятое солнце, был скуден, а от того каждый молился собрать побольше, чтобы Бог увеличил съестное, даровав чудо, которое так ожидали крестьяне, но которое опять не случится, видно грехи не дадут чуду произойти, грехи всего рода людского, а не потому что чудес не бывает. И кто-то из-этих детей погибнет, как погибли и братья Нес, как погибла и она, когда смерть их забрала. «Сегодня ли выйти или дождаться завтра?», – Нес думала до умопомрачения, вытаскивая из глубины запрятанные где-то внутри мысли, – «Если сегодня, то нужно идти, если завтра, то стоит пойти поспать». Так она рассуждала и прошлым утром и, выбрав второе решение, уснула крепким сном до нового утра, но наступило новое утро и опять пришлось встать перед дилеммой старого утра, и Нес, не выдержав напора, ниспала, колени подогнулись сами, руки не удержали тяжесть тела, хоть и уцепились за подоконник. И вот она стояла поверженная не воином с мечом, не голодом и не заразой, поверженная собственной головой, постоянно подкидывающей загадки.

Рот девушки распахнулся, она задышала как псина после долгой изнуряющей прогулки на жаре. Дышала часто и неглубоко, насыщаясь головокружением, и поджидала момент передышки, чтобы уползти на прежнее место, схватить рубашку и упасть в сновидения, а завтра снова попробовать выйти. Неуверенным движением, внезапно, без предупреждения, ладонь Нес ухватилась за верх стены, ногти стёрлись под корку, а она только и могла, что скрежетать древесину, оставляя следы в виде царапин по стене. Сил не хватало, чтобы ухватиться и встать, но девушка не теряла надежды, повторяя попытки снова и снова, напитывая колени решимостью. Когда удалось встать на полусогнутых ногах, первый шаг дался сложнее, чем первое убийство. Идя к двери, она не верила, что сможет преодолеть столь много, но открыв проход и впустив внутрь порыв прохлады, дева смирилась, что нет пути назад и вышла в стужу. Одежду и немытое тело сковал лёгкий морозец, и, озябнув, Нес почуяла жизнь. Листья, что были сорваны с деревьев порывами ветра, возлегали перед её порогом, нечищеные тропы и осень игрались с воображением, вырисовывая причудливые узоры. «Как здесь суетно, снаружи», – подумала Нес, увидев как люди снуют по улице, перевозя на телегах пропитание на зиму, – «Мне будет дано меньше положенного, я бросила работу, не помогаю людям».

Замёрзшие руки закоченели, пальцы сгибались чересчур плохо, но девушка не спешила зайти обратно, боясь не вернуться сюда через миг. Волосы, что доходили до бёдер, развивались грязными патлами, трепыхаясь, привыкали к наружи. Вид девушки, что стояла в проёме дома, привлекал внимание проходящих, сочувственные взгляды истребляли душу; каждый из проходящих мимо подозревал, что в доме произошло непоправимое горе; добрый сосед Уолтер не является следом за сестрой, его забрала жажда помочь людскому несчастью. Мятежников не понимали, считали безумными, но отрицать того, что, благодаря им, не все подыхали с голоду, люди не могли. Когда в голове перед дворцом на пике обнаруживался бывший сосед, люди даровали остатку тела взгляд жалости и крестили, будто вымаливали прощение заблудшей душе. Лицедейство царило также основательно по улицам, как и безумный король, что сидел на престоле. Сочетание раболепия перед короной и благодарности к мятежникам удавалось скрывать и от самих себя, люди не чувствовали противоречий, как явственно его ощущала Нес. И всё же она любила их, человеков, бродящих по улицам, той любовью, которой можно любить людей, как любишь и самого себя, любишь себя человеком.

Собравшись с духом, Нес перестала беспокойно поддёргиваться и выбрала наиболее лёгкий путь на сегодня. Сперва нужно было переодеться, набрать воды и умыться, чтобы больше никто не смел смотреть на неё свысока, и, в конце концов, срезать надоевшие патлы, и пусть её перестанут считать женщиной, скажут, что порядочная дама не должна носить короткую стрижку, но ей не перед кем было рисоваться, страхи все сбылись, и мир, что на краткие лета предстал чудесным, напомнил, где её место. Одиночество и смирение, именно эти два чувства так яро рисовались, когда впервые семья ушла, сейчас же и вторая семья сгинула бесследно, пророчество сбылось. Вернулось старое несбыточное желание соединиться с родными, обрести покой в объятиях любимых людей; не каждому по судьбе похоронить всю семью, но когда такое случается дважды, то в пору перестать верить в то, что злой рок отступит по одному хотению.

Надев подобающий наряд и смирив гордыню, Нес пошла в люди, опустив голову, преклонив её так низко, чтобы избежать глумливого сопровождения. Люди казались дикими, раз продолжали бессовестно оглядывать с головы до ног. Под испепеляющими взглядами она неустанно двигалась вперёд и назад, наперевес с тяжёлыми кадками воды, нося их и нося, пока не набрала воды с избытком, не заполнила все бочки разом, и даже тогда продолжала ходить, с каждым разом чувствуя, как становится сильнее, взгляды перестали её беспокоить, шептание за спиной злить, а ноги сотрясаться под тяжестью.

Внезапно, проходя в очередной раз через весь город, она увидала женщину с впалыми тёмными глазницами и болтавшимся наперевес огромным пузом. Неестественно огромный живот прятал за собой маленькую женщину, а глаза скрывали и лицо, трудно было узнать, кто находится позади, как будто прилепленных наспех частей, если бы не одно явное отличие: маленькая девочка, снующая под ногами матери, точно показывала, кто хозяйка живота и глаз.

Жена Густава стояла почти не шелохнувшись, посреди двора, даже в момент, когда ребёнок ударился со всей силы ей в ноги. Девочка упала и залилась горькими слезами, но мать не обратила внимание на помеху внизу, просто стояла и смотрела вдаль, будто и не видела ничего боле, чем горизонт, скрывавший тайну о конце света. Чем больше Нес глядела на женщину, тем больше проваливалась в неуловимую черноту. Она и забыла, что обещала навестить родственников товарищей, сидевших под землёй, забыла оповестить их, что мужи и сыновья в здравии, но прячутся, слишком тщательно закопалась в планах мести. Подвернув ногу, Нес упустила силы, кои наращивала ходя от дома к реке и обратно, кадка выпала из рук, разлив драгоценную воду, принесённую с огромным трудом. В отличие от плача ребёнка, происшествие за забором не осталось незамеченным от жены Густава, по-детски пугливой Лоретты.

– Ты же Агнесс, верно? – спросил встревоженный голос.

– Да, меня так зовут.

– Скажи, ты была около дворца, скажи, ты видела умерших?

– Нет, не ходила.

Подобрав кадушку, Нес с безобразным испугом осознала, что не хочет рассказывать правду ни этой женщине, ни кому бы то ни было ещё. Нужна ли была такая правда этим людям, что не ведали, какой истинной ложью пропитывались постели домов долгие годы? И трусливые позывы к побегу стали завладевать девой, что смиренно склоняла голову, даже не помышлявшей навестить пленников подземных ходов. Она уповала на то, что помощь им не потребуется, что они сами, по очереди, станут выбираться наружу, пока она не сможет вернуться подобающим образом, пока не обуздает глупые мысли, не запустит Уолтера поглубже внутрь, чтобы его знания смогли противостоять её тупости и вверить в голову прекрасный план, который спасёт от погибели.

– Я знаю, его голова там, я знаю, – заклинала Лоретт, – Он мёртв, мёртв. Я не смогу пойти, не смогу.

В попытке скрыть страх Нес улыбнулась и отвернула голову, чтобы женщина не увидала насмешки. «Мёртв не Густав, мёртв Уолтер, она перепутала», – уныло прогоняла улыбку дева, пока не всполошила дыру в сердце и не усмирила нечаянную радость, сменившуюся на уныние.

– Мама, мама! – отчаянно кричал ребёнок в ногах матери, хватаясь за её юбку, – Где папа?

– Мёртв, мёртв, мёртв! – тараторила женщина, продолжая стоять в несгибаемой позе.

Волнение быстро сменило уныние, и Нес, сверкнув глазами, забыла, что держит кадушку, она снова выпала из рук, покатилась ближе к калитке, заставив и её обладательницу, саму, подойти чуть ближе, увидеть картину творившуюся за забором, явно противоречащую живому лику Густава, которого поглотила тьма, а не смерть. Схватив кадушку, дева поднялась на ноги, двинулась в сторону, отвернувшись от улицы, от дома, но не могла ни на чём задержать взгляд, и снова услышала эхом плачущую в истерике девочку и скрытую за огромным животом безразлично тараторящую мать.

– Головы Густав нет на пике, – неразумно выкрикнула Нес, сразу же оглянувшись по сторонам, благо прохожие разошлись.

– Ты не знаешь, ты не ходила.

– Густав жив, ему повезло, он жив, – на сей раз шёпотом откликнулась дева.

– Тогда где он? Не надо меня утешать, не ври.

Полоумие закрыло глаза, туманом заполонило здравый смысл, Лоретт начала лить слёзы, девочка в ногах вместе с матерью, вторив ей, заверещала пуще прежнего, а Нес тупо остановилась, вспоминая ничего ли она не упустила. «А может и правда Густав умер, а его смерть мне привиделась. Вдруг Уолтер сидит под землёй, ждёт моего возвращения», – Нес чуяла, как и сама сходит с ума, только вот не проливая слёз. И дверь отворилась, и картина зверского проникновения ножа в грудь любимого отрезвила в мгновение.

– Он прячется, не могу сказать где, но он прячется, – Нес совсем потеряла голову, продолжая вести разговор на улице, но не смогла промолчать.

Поток слёз прекратился, и Лоретт будто впервые увидела, что она мать, посмотрела на девочку, кричавшую «мама», и наклонилась к ней. Движение далось женщине не легко, она, раздвинув ноги, опустила набекрень, подобрав под себя живот, с отвращением на него поглядев. Лоретт схватила девочку за руку и подобрала её вверх.

– Хватит кричать, прекрати! – девочка, глядя на мать своими невинными глазками, замерла в ужасе, – Мы потеряли отца, он не вернётся, пойми!

– Так я же сказала, он прячется, – недоумевающе повторила Нес.

– И что мне с того!? – раздражённо крикнула Лоретт и поднялась в мгновение ока, оставив недоумевающую дочь внизу, – Если прячется, значит его ищут и вскоре найдут, а значит он всё равно мёртв так или иначе.

Перед Нес стояла не та женщина с чёрными от горя глазами, в ней потерялись все проявления чувств, словно белая калька без каких-либо очертаний взирала с лица Лоретт, человеческий облик исчез. Люди каждый день исчезают, и не важно, что тело продолжает шевелиться, ведь душа покинула глаза, это точка невозврата. До дрожи Нес было противно видеть человека без души, но жалость к созданию всё равно её не покидала, это очень естественно жалеть человека. Дева вдруг поняла, как ошибалась, не давая прохожим глядеть на неё с жалостью, ведь они неосознанно хотели проявить одно из единственных чувств, кое могли испытывать по отношению к другому, остальные чувства слишком глубоки и дарятся тем, кто намного важнее какой-то Нес. И девушка поблагодарила мысленно каждого, кто посреди холодного дня и неустанно нагоняемой черноты дал волю жалости.

Душа человека полная жалости к другому не до конца опорочена гнилью, неведомый страх и завтра её не сломит, пока не произойдёт нечто поистине устрашающее, такое что уже никаких чувств не останется. Много может пережить человек, к примеру, восстать из пепла, если его сломали и растоптали, ведь неизвестно сколько нужно терзаться прежде, чем душа окончательно изничтожится. Вот Лоретт не повезло, она не смогла противиться долго, видно воля у неё была не так и сильна, что ж, это печальное недоразумение человеческой натуры, кому-то отродясь причитается гораздо больше смирения и мужества, чем положено, а некоторых покидает рассудок скоропостижно при столкновении, казалось бы, с ничтожным. Нес дважды теряла семью, но продолжала бродить по свету, любоваться тенистой порослью, солнцем, приходящим из-за горизонта. Она пыталась умереть, лечь в повиновении и никуда не идти, и не смогла, встала и пошла, жизнь ей, на удивление, всё ещё была так дорога, хоть месть и застелила глаза, но это всё было не важно, когда вокруг ждал прекрасный необъятный мир, что ласково приветствовал душу; и ведь именно люди изувечивают существование своим появлением, сливаясь с прекрасным и разрушая его изнутри, под корку.

– Бедная ты, заблудшая, очнись! – громогласно провозгласила Нес, – Посмотри на дочь, что ползает подле тебя, она нуждается в материнской заботе. И Густав, он вернётся, его не поглотит тьма. Я клянусь, что сделаю всё, что смогу для его возвращения.

– Нет! – дёрнула головой Лоретт, отойдя назад в умалишённом припадке, – Мы вскоре погибнем, как и он погиб, сражаясь по непонятным причинам не на той стороне.

Нес встрепенулась, подняла голову выше, чтобы понять всю суть сказанных слов и не смогла выдать ни звука в ответ, будто её рот заполнился жидкостью. «Она мелит полнейшую чушь, какие могут быть стороны, есть одна праведная», – думала девушка, похлопывая себя по бедру, давая изувеченному телу немного прилива энергии, – «Мы умрём, если не поборем скверну. Священные речи про праведность не должны оказаться нашей реальностью. Священник не должен оказаться прав». Суровый взгляд беременной женщины, он должен был будоражить душу, что осталась внутри, но белое безликое лицо вновь наполнилось чем-то противным, оно не вызвало радости, сострадание мигом прошло.

– Ты сумасшедшая баба, полностью поглощённая страхом! Я та, кого нужно утешить, мой возлюбленный умер в борьбе, а не твой, живой, тёплый, что просто спрятался и не выходит на связь! Образумься, его дитя рядом с тобой и в тебе, мне же и этого счастья позволено не было!

Сказав, Нес затряслась, она больше не могла оправдываться перед всеми, её горе было не понято, ведь никто и не знал до конца, есть ли между названными братом и сестрой любовная связь. Они не особо скрывались, но люди, что привыкли видеть в других столько же соблюдений священных правил, как и в самих себе, не признавали, даже увидев, что перед ними раскрывают правду. Без божьего благословения делить постель непозволительно, это один из тех грехов, который порождён чрезмерной похотью. Снять проститутку и то более чисто, чем предаться утехам без видимых причин, когда нет святых скреп. В недрах памяти Нес навсегда застрянут их ночи, которые безвременно потерялись и больше не повторятся, которые ласково обещали отсрочить наступление утра, и девушка сглотнула в бессилии и безвольно поникла, недавний пыл сразу погас.

– Ты ничего не видишь, ты ослепла! – голос Лоретт прорвался из тени и распугал последних любопытных с дорог, больше прохожие не задерживались, проходили мимо, как можно скорее.

Женщина сдёрнула платье, задрала его до пупа, а после иступлено замученно остановилась. Хаос и разум соединились между собой, от чего Нес, засобиравшаяся домой, вздрогнула. Нес не престало наблюдать, как баба в безумии обнажается, она собиралась подбежать, чтобы прикрыть позор, чтобы и дочь Лоретт вместе с матерью не покрылась позором, от такого вовек не отмоешься, так и будут вечно говорить, что девочку породило гнилое чрево, её будут изводить сверстники за непокорность матери, но застыла, увидав ляжки. Бёдра Лоретт горели кровоподтёками, а кожа, что бледностью отзывалась на лице, на ногах покрылась сине-фиолетовыми следами, и когда показалось, худшее позади, женщина вздёрнула платье и сняла его с тела, а после и рубашку, коя прежде защищала спелую грудь и живот от неугомонных похотливых взглядов. Но на сей раз, увидав тело и живот, больше походившим на размозжённую массу, чем на чрево, Нес пропала и, не шевелясь, стала разглядывать, прежде прекрасное тело изуверским образом изуродовали. И не только живот, но и грудь была покрыта следами побоев, соски ярко розовые заполоняла чернота, похожие на укусы следы зверских гнилых зубов зарделись на бренном теле. Стражники выторговали для себя удачу придаться соблазну и покалечить жену предателя, одного из мятежников, которого не удалось поймать.

– Они наглядно мне показали чья верная сторона! Почему Густав жив, почему смеет жить, когда выбрал не ту сторону?! Скажи почему?!