- -
- 100%
- +
Но Нес, она была другой, Уолтер смотрел на её лицо, заглядывал в её глаза и не ведал того, как возлюбленная выносит такую огромную ношу. У него есть она, у неё он, но достаточно ли им было друг друга, дабы подкосить вековой порядок? Сколько лет король и его предки измывались над гражданами, а те покорялись, не ведая иного пути. И прежде всего Уолтер винил себя, именно он заставил её следовать за собой; он не мог не видеть того, как она его любит, такая любовь застилает предостережения, прячет от верного, подвергает жизнь постоянному страху. Нес – другая, она бы прожила жизнь по-своему, по-простому, как ей и мечталось в детстве; именно он подтолкнул, вогнал суетные мысли в голову девочки, которая так боялась остаться одна в целом мире. И больше всего Уолтер боялся того, что погибнет, оставит её одну, бросит, не выполнит своего обещания, защищать её. Но что его клятва, она была давно в прошлом, ведь он однажды уже о ней позабыл, собственноручно вложив металл в руку той, кого поклялся оберегать, заставив биться на равных с мужчинами любовь всей своей жизни. Она бы не простила, если бы он так не сделал, но он не простит себя за то, что всё же это сотворил. Её смерти он не боялся, ведь и его жизнь закончится в тоже мгновение, и клятва перед народом сгинет вместе с ним в аду, так и пусть, пусть сгинет, люди лживы, их мысли нечестивы, а она ему дороже всех до единого.
– Может сами отправимся в путь? Давай сами доставим жене нашего товарища пищу. Я покаюсь перед ней, попрошу прощения. Она не простит, проклянёт, но увидит моё лицо, увидит того, кто забрал жизнь её мужа.
Нес шла рядом, глубокая ночь прятала двух отправлявшихся домой людей, и звёзды сегодня не отвлекали, не красовались на небосводе. Доведётся ли им в будущем посмотреть на небо, лёжа в спокойном умиротворении, без борьбы? Мир с земли был такой огромный, неужто там, за пределами небосвода, простирается бесконечность, которая заставляет звёзды гореть, а луну постоянно менять обличие, которая передвигает солнце, зажигает его по утрам? Сколько много открытий можно было бы совершить, но люди только работают и существуют, не ведают, как прекрасно мироздание, не задаются вопросами.
– Я не хочу, не хочу покидать наш дом, скоро зима, а мы так мало успели, так мало забрали еды из сочащихся амбаров. Стража не будет голодать, а люди, что взрастили пищу, останутся на погибель. Стражи будут отбирать и отбирать, пока не сдохнут. Не ты ли сам говорил, что расточительно тратить нас на простые дела, которые могут сделать мальчишки? Они в лучшем виде снесут добытое, им же надо учиться, а что закаляет так, как не прогулка из отчего дома?
Глаза возлюбленной потухли, она не верила своим словам, она отрицала, как отрицала многое, она – человек, и она боялась не вернуться обратно. Дом для всякого человека – рай, но не для Уолтера, могила отца и не окрепших, не выросших братьев и сестёр его не утешали, они зловеще напоминали о былом пережитом, о том, что хотелось похоронить вместе с домом. Как забыть, что твоего отца растоптали, убили черти; что твоя мать, в муках, рожала детей, которым не суждено было даже издать первый крик? Это не те воспоминания, что греют по ночам, но пока Нес с ним, его родные были здесь, её теплая кожа была ему успокоением и утешением, и именно она была вольна выбирать, что им нужно делать, а не ему. Пар и свист подождёт до лучших времён, сказки про ад, ожидавший на краю света, ему виделись не более чем бреднями старух, боявшимися за детей и внуков. Не может мир так просто оборваться, он куда больше, чем каждому думается, святая вера поможет, однажды, своими глазами развенчать туман, нагнанный из-за страха.
– Ты права, нам будет дарован шанс. Мы отправимся дальше, чем все, перейдём через лабиринт, проберёмся через незасеянное пустое поле и найдём правду, расскажем её людям, а они, в вечной благодарности, будут преклонять перед нами. И это сделаем мы. Слышишь, мы! – всё как наяву, и лики тысячной толпы появились из ниоткуда и вели в никуда.
Предаваться будущему – позабытое чувство, но как оно прекрасно скрашивало одиночество душ. «Мы всегда одиноки, и люди, что вокруг нас, только на время заполняют наше одиночество», – думал Уолтер, – «Как же она изящна и статна. Нес лучшее творение Богов, она скрашивает моё одиночество и дарует надежду, пока можно заглянуть ей в глаза ничего не страшно, вольно грезить и вольно идти бок о бок, и жизнь так восхитительна».
– О чём ты? Мы пока не сделали ничего стоящего, наши потери полнятся. Да не как раньше, мы стали осмотрительнее, проворнее, не идём, прямиком, в лапы смерти, но мы также беспомощны, как и прежде. Рано нам грезить, когда смерть ещё здесь, по правое наше плечо. Лицо мужчины, который просил о смерти, а не о пощаде, я навсегда его запомнила, не смогу забыть. Я поклялась отнимать жизнь у тех, кто на пороге смерти, а не у тех, кто не готов принять уродства жизни, как есть, – Нес закрыла глаза, она редко плакала, но сегодня был один из тех дней.
Уолтер приобнял девушку и бессильно спустил голову ей на плечо. Она никогда не будет готова, как бы она не храбрилась, дальние земли, мечты ей не станут подвластны, она не сможет им покориться. Вольно ли ему решать за неё, переносить и дальше свои необъятные желания на милую Нес, взваливать целый мир на неподготовленные плечи? Он вновь забылся, всегда одно и тоже, и нет ему прощения, и ад уже так близок, то желания, а то она, настоящая живая, из плоти и крови. И ему не были нужны ни земли, что скрываются на конце света, ни признание людей, это такая мелочь по сравнению с домом, которые несут её руки.
– Может бросим нашу затею, станем жить как все, от года до года, и милостиво принимать подаренное нам время? Мне тошно думать о том, что ты несчастна. Я бы хотел дать тебе всё, бросить луну к твоим ногам, но я просто человек, я не Бог и не Спаситель, человек, который ведёт нас обоих к гибели.
Отстранившись, Уолтер не стерпел горечи слов, он лихорадочно соображал, сможет ли и в самом деле смириться, не узнать, как бы стало, если они продолжат. Надежда, она как последняя падаль не отпускала, стало быть она ввергает в нечестие, в противоречие и выносит отраву, которую хлебают все те, кто в неё поверил.
– Глупость! – вскричала Нес, – Мы сделали так много не для того, чтобы сдаться. Я тоже, порой, поддаюсь тлетворному очарованию, забыть начинания, но вскоре я просыпаюсь. Не для того люди вверили нам свои жизни, чтобы мы так просто с тобою сдались. Слишком много поставлено на кон. Ты всегда говорил одна жертва – ничто, одна жизнь – не важна, если принесёт счастье будущего. Мне не свойственно мыслить наперёд, долго рассуждать над мечтами, но это не значит, что я не думаю порой о том, какой замечательный мир можно посеять, одна такая мысль и я спасена.
– Я заложил это в тебе, но ты вольна сама избрать путь. Не дай любви одурманить, она – яд, любовь не постыдится изменить волю, – шёпотом сказал Уолтер, не ведая зачем переубеждать.
Как он сможет вынести бремя, если она разуверится? Его эгоизм желал, чтобы она до конца следовала его словам, но его любовь к ней рассуждала иначе. Разрешить ей уйти, вот что он должен был сделать, если назвал её своей любимой, ему нужно понести ответственность перед ней, перед Богом, который её послал к нему в дом. Уолтера пронзило. «Я не смогу, как бы я её не любил. Чувство борьбы родилось раньше меня, я обязан ему жизнью, оно повелело мне вдохнуть воздух, прожить так долго, недозволительно долго», – Уолтер стенал, его разрывало, ему пришлось бы её оставить, откажись она следовать за ним, мука его будет рождена на земле, – «Пусть поддастся очарованию», – проговаривал он про себя, – «Нет, пусть уйдёт, она не готова, она не должна», – приговаривал другой голос. Разрушить часть себя и собрать по кусочкам остатки – больше не осталось веры в свет; больная натура возжелала биться на смерть до тех пор, пока мир не образумится, пока люди не перестанут калечить и убивать другого; вот что его поджидало через пару шагов.
– Я вольна, это правда, – сердце Уолтера оборвалось, – Но я давно решила, я верю в тебя, верю в твои слова, и я буду верить в них, если ты сам в них разуверишься, – сердце Уолтера снова собралось, вернулось на место нетронутое, не раненное, – Я отдала тебе жизнь не по прихоти любви, я может и глупа, но мне ли не видеть, как тяжела жизнь просто человека. Они так безупречны в своей наивности, и меня это злит, я их ненавижу и жалею, мне их бесконечно жалко, они не выбирали быть наивны, за них это сделал мир. Они не видят того, как глупы, в каждом таком глупце я вижу себя из прошлого. И я была похожа на них, не видела ни конца, ни края страданию, горю, но сейчас всё по-другому; мама и ты даровали новое представление, убрали часть глупости из маленькой сиротки, которая валялась в грязи, на дороге, не зная наступит ли завтра. Идеи будущего вернули всё на свои места; теперь, изредка, я могу помышлять не только о будущем годе, а видеть наперёд целую жизнь, не это ли чудо. Я не могла такого желать, не помышляла, что такое возможно, поэтому я вверяю тебе мою жизнь.
Без лишних слов, Уолтер поднял Нес, закружил над землёй, поцеловал и вскружил вновь, он и она были неделимы, и вместе им предстояло разузнать, что скрывает это ёмкое слово «будущее». Вернувшись к земле, к всему что знал и хотел, юноша расслабился, усталость прошла, а рассвет приблизился снова, и день, он больше не проживает его бесцельно, день больше не длится бесконечно долго, ведь снова наступил рассвет, и снова её глаза оповестили – следующие сутки они переживут вместе.
Глава 3. Да будет надежда!
От зари до зари люди пашут, а к вечеру, после работы, пересчитывают сбережения и уповают на то, чтобы пережить следующий год. Земля суха, она высохла под ярким светилой. Будь проклята жара, весна и лето, о, как они смеются, как вершат судьбы, измываются, не поддаваясь на людские молитвы. Для Нес наступил двадцатый год пребывания на земле, для Уолтера двадцать второй, а они до сих пор не отпустили руки друг друга, так и идут вместе, тщетно пытаясь разузнать весточку про мать. Она ушла четыре года назад, в одно заснеженное морозное утро, и следы, даровавшие в ту пору надежду, давно припорошило, а сейчас и вовсе от них не осталось намёка. Жива ли она, где она, почему не присылает письма, как же смогла забыть о своих детях, неужели открестилась от любящих сердец? Это не могло быть правдой, и значило, что она умерла, а хозяева выбросили её тело, не придали земли. И вновь Уолтер и Нес обходили дома, спрашивали всех и каждого, кто знал Бет, не видели ли они её. Такой ритуал они совершали в конце каждого лета, но и намёка не было на то, что совсем скоро их семья воссоединится. Люди привыкли верить глазам, а не разуму, и пока они точно не узнали, не раскопали следов, как они могли причислять мать к миру мёртвым, грех.
И снова маршрут повторился, как и в прошлом году они заглянули всюду, куда их допустили. И лишь стена, отделявшая дворец и богатых горожан от простого люда, не покорилась, как и прежде им пришлось отступить, развернуться в обратный путь, всё повторилось; нельзя ступить за порог, если ты не облачён с головы да ног, да и то это не визит, а нападение. Долго сновать возле стены было нельзя, во время атак дети одной потерянной матери пытались заглядывать через щели домов, но безуспешно. Слишком долго бродить поблизости – значит примелькаться, твоё лицо запомнят, и нечаянный взгляд сможет вспомнить тебя, если однажды маска неудачно слетит вниз. Отчаянно биться за мать, обыскивать все дома – такая идея неоднократно приходила в голову, но ни разу не обрела уверенный вид. Уолтер и Нес страдали от неизвестности, а вот принять решение не получалось, вдвоём они, пожалуй, вышли бы на поиск в ночь, но стража увеличилась в разы, а брать на погибель товарищей ради собственных прихотей – не полагается добропорядочным людям. И зачем, а если узнается, что мать умерла, тогда все жертвы будут напрасны. Как не прискорбно, поход по соседям был всего лишь жалкой попыткой оправдать своё бездействие. «Если бы только знать, какой дом искать, я бы пошёл в одиночку», – думал Уолтер.
– Мы снова ничего не узнали, – юноша стукнул ногой камень, возлёгший препятствием на пути.
Нога заныла, распухла, но Уолтер, в бреду, не заметил того, что перестарался. Жизнь – великая радость, но радости в неё мало, если не знать жива ли мать или нет. Если она и жива, то вдруг она страдает, ей плохо, её избивают, мучают, отбирают еду? И кто знает, вдруг года поисков бесполезны? И кто знает, вдруг им никогда не суждено узнать, что с ней случилось? В последние месяцы Уолтер стал менее великодушен к будущему, оно перестало прельщать. Целая жизнь была возложена на алтарь, но они так и не достигли задумок. Король до сих пор торжествовал на престоле, делал, что вздумает, и был ли конец их борьбы? «Неужели…», – он думал, – «Неужели всё было зря, и мы так и погибнем, не увидав наших трудов?». Кончина виделась совсем близко, и он совсем перестал сопротивляться тягостным мыслям. Один год изменил его представления, люди, которые проходили вблизи стали раздражать; все вместе, объединившись, они бы давно свергли диктатора, но этих остолопов волновало только то, как набить брюхо, выпить и пережить один ничтожный день. Отчаяние стало омерзительно близко приближаться к шее, дыша гнилостным запахом прямо в похолодевшую кожу.
– Да, не узнали, но ты не наказывай себя, побереги ногу, она тебе пригодится, – Нес улыбнулась, но устало, ведь и дева начала терять силы поддерживать его веру.
Она замечала, что Уолтер в последнее время странно задумчив, он всё больше молчит; его речи перестали воодушевлять, огонь людей затухал, огонь Нес не стал исключением. Она помнила о том, что обещала не терять веру в него, но без его поддержки девушке стало очевидно – она не способна возродить в нём угасающее пламя. Её слова не складывались должным образом. А мать, как она переживала о ней, только раз в год дозволяя себе чуточку приуныть. Она чувствовала, тогда, в тот злополучный вечер, не стоит пускать маму наружу, но она так просила, рвалась на свободу как можно было запретить птенцу улететь из гнезда? Полуночные кошмары стали реальностью, а подделка жизни яро вершила собственное правосудие.
Уолтер хмуро побрёл к дому, к дому, который ненавидел всем сердцем, жажда приключений перед предчувствием смерти горела необычайно ярко. Не единожды за лето, засушливое и шутливое, он хотел сбежать, взять Нес в охапку и двинуться на край света, поискать спасение в другом месте, а может и мире, перестать хвататься за клочок поганой земли. Видения побега, как лихорадка, приходили неожиданно, в любой час и день. От них нельзя было укрыться работой или упованием Нес, ничего не могло изгнать их образ из головы. Пар и свист, он неоднократно слыхал о том, что там, в конце чащобы, открывается поле без травы, покрытое пылью и грязью. На том поле не сеют зерно, не вскапывают урожай, ведь там раздел между миром живых и миром мёртвых. Он слыхал и про устройство, которое бежит с нечеловеческой скоростью, уносит на перевал, где расположены ворота в ад, через них-то и можно покинуть мир, не прилагая усилий. Чувство смертельной последней схватки вершило над плотью Уолтера злодеяние, и он готов был бросить всё, чего добился, и сбежать туда, в тот край, который видел лишь в приступе жара, когда однажды умирал. Есть ли принципиальная разница между тем, чтобы умереть здесь или умереть там, но соприкоснувшись с таинственным разделением, вот то, чем были заняты его мысли.
– Наша дочь, девочка десять лет, светлые волосы, вы видели её, видели!? – выкрикивал мужчина в лицо каждого прохожего.
С ним, поодаль, брела женщина, чей рот перекорёживало, но при этом она умудрялась держать за руку двух своих малолетних детей. Соседи, поселившиеся в доме Нес, когда она его покинула, выплюнули в мир пять детишек, таких милых прелестных созданий, рождённых соединением двух любящих сердец. Любовь – вот что порождает в мир красивых детей. И впрямь, дети этих людей были необычайно красивы: луноликие, голубоглазые, светло-русые. Невозможно было отвести от них взгляда, на редкость удивительная притягательность, такой ныне не встретишь. Старшая малышка эти людей пропала, с неделю назад, не вернулась домой с улицы. Тревогу забили не сразу, ведь это ребёнок, ему в пору исчезать, чтобы потом вернуться к родителям, все возвращаются, не желая стать сиротой. Только спустя два дня родители пришли к неутешительному выводу: их первенец пропал бесследно. Они первыми забили тревогу, организовали поиски по ближайшей местности, в надежде на то, что их дочь заблудилась в лесу, собирая грибы или ягоды.
Уолтер привычно отвёл глаза, многие теряли родных, и прежде люди пропадали без намёка на возвращение, то были взрослые, а порой и старики. Не редко исчезали больные. Когда грудь человека поражал долгий кашель, перераставший в прожилки крови, каждый знал такого человека может к рассвету не обнаружить, пропадало и тело. Или вот с полгода назад после делегации из дальней деревни пропала молодая двенадцатилетняя барышня, которую скорее всего увезли для увеселения в притон. В столице воспрещалось иметь соитие с несовершеннолетней, а вот вдалеке от дворца, пожалуйста, порой для таких дел забирались и мальчики, чей взгляд был нарочито ясный. В мире злодеев не стоит иметь красивую внешность, приметят и увезут, а больных умертвят, чтобы не доставляли хлопот. Как сказать родителям неприглядную правду; как открыть правду о том, что их дочь будут гнусно использовать старые вонючие мужланы в целях весьма примитивных? Разврат доставляет таким нелюдям удовольствие похлеще всех даров и денег. Много похотливых ублюдков не почураются законов божьих и изведут детей, приведут к погибели, душа в мире живых – не важный товар; примитивные позывы перекрывают дорогу в ад.
– Вы не видели нашу дочь!? – мужчина схватил за плечи Уолтера и потряс, – Она пропала с неделю назад, помогите её найти, любая помощь сгодится.
Неестественно быстро Уолтер вывернулся из цепких пальцев, схватил за руку застывшую Нес и забрался с ней в дом, запер засов, а потом схватил стул и припёр дверь изнутри. Страх одолел его рассудок, и ему вновь почудилось, что пора убегать, лабиринты выстроились по комнате, зовя за собой, его затрясло, но не от мороза, от возбуждения мысли. «Клятвы, меня держат клятвы, нужно бороться, хватит страдать», – соображал Уолтер, – «Как можно бросить людей? Они погибнут». Эти мысли были тягостны; он понимал, если они не вступятся, то вскоре больные и дети снова пропадут, новая реальность была жизненно необходима. «Но если я не успею, если умру раньше, а так и не увижу ничего кроме этой земли, на которой вырос, моя жизнь будет забрана понапрасну. Мне всего-то и надо узнать, где кончается мир и начинается неизвестность», – Уолтер еле держался на ногах, он облокотился об стол.
– Тебе не хорошо? Может поспишь, сон снимает любые заговоры, а завтра мы увидимся вновь и наступит новый день, – Нес ласково прижалась к любимому, поправила его свисающую поблекшую прядь.
– Мне кажется, я скоро умру, – дыхание юноши сбилось, его голос захрипел, – Прости меня, я клялся защитить тебя, но брошу одну, совсем одну.
Ноги Нес подкосились, она задрожала, как лист на ветру, Уолтер говорил страшные вещи, говорил о смерти, когда впереди будущее, оно, неизведанное, манило к себе. Зачем он произносил вслух слова о смерти, накликивал беду? Ему что, было так нужно её позлить, заставить пролить слёзы; она не вытерпит смерть, сломается, без шанса на возрождение.
– Брось, а как же край света, надежды, возложенные ожидания? Ты не умрёшь так быстро, я не позволю, – и Нес прижалась к его боку крепче.
– Может уедем сегодня, прямо сейчас? – Уолтер дёрнулся, засобирался в дорогу, – Если уедем, мне не о чем будет жалеть. Но мы вернёмся, обязательно, и тогда я смогу принять смерть.
«Побег, даст ли он нам чуточку времени? Он скорее приблизит конец, не зря говорят, что того, кого тянет неизвестность, убивает любопытство», – Нес кричала внутри, но внешне сохраняла спокойствие, – «Пора вернуть обещание, возродить его веру, тогда его страх улетучится, уйдёт по взмаху руки».
– Не торопись, послушай меня, сперва послушай, – Нес схватила лицо Уолтера, через глаза заглянула ему в душу.
«Она кровоточит, страдает, кричит, ей так трудно уместиться, такой огромной, в таком маленьком теле», – девушка наблюдала конвульсии духа и поглаживала любимого по щеке, а по её щеке скатывалась слеза. Нес слизала её, и солёный привкус отрезвил, наделил даром говорить; душа Уолтера пришла к ней на выручку, отдала часть себя; грудь девы тотчас же зарделась. «Такая тяжёлая ноша… так много желает… нести так много ответственности», – Нес принимала дар и упивалась надеждами и мечтами, перестала в миг помышлять о настоящем, избрала другую стезю. Лёгкая пронзающая тоска пришла на смену огню, и Нес поняла, что тревожит Уолтера, он слишком долго нёс груз, не посильный любому другому человеку. В его глазах отразились все те, кто погиб, сражаясь по правую руку; по этой причине он и хотел биться в одиночку; он не стерпел переполненных вскриков, крови, перестал верить своим словам. Она куда более просто принимала жертвы во благо, а он нет, он страдал, страдал. Слёзы Нес полились с новой силой, именно его слёзы проходили через неё, выливались на пол и впитывались в дерево, устилавшее пол. Мы – порождение наших ошибок, и мы наделены даром нести вину, нести боль, и не важно какие светлые цели стоят за этим. И лучистый рассвет, и бескрайняя гладь, и поле зерна, и пашня, и жернова, и они подле них, стоят, как неприкаянные, опустошённые, но счастливые, а люди забирают запасы для своих нужд, и меньше болезней произрастает в телах незамотанных скотской жизнью людей. Каждый выполняет по силам, кто-то похает, кто-то стережёт стадо, кто-то прибирается, а кто-то растит детей. И Нес пересказывала видения, насыщала взгляд Уолтера прежней заносчивостью, порождая на его лице прежнее самодовольство.
– … смотри моими глазами, смотри, что я вижу, и узри сам. Как праведна станет жизнь, как престанет быть вера карающей рукой, как грехи станут вновь важны. Посмотри на мир моими глазами, окунись в бескрайний безоблачный свет, растворись в нём и позабудь о тягостных мыслях. Я не умру, ты не умрёшь, мы сможем выжить вопреки проклятиям. Сможем лицезреть творение рук Господа, в том виде, каким оно и создавалось. Мы люди, мы уничтожили замысел, разрушили прекрасную дарованную жизнь в угоду своим чрезмерным страстям. И может тогда, когда мы сотворим этот дивный мир, и явиться мама; она нам говорила, что не уйдёт так просто, она где-то есть, и она наблюдает за нами. Представь, как она будет гордиться тобой, своим сыном, и может чуточку мной. Что скажешь, пойдёшь со мной в это будущее или застрянешь здесь, застрянешь в жалости к себе?
Загорелись глаза Уолтера, вернулись к прежней красе, огонь не потух, он напротив стал ярче, горячее, злее. Пламя жгло руки Нес, но она их не отнимала, как отнять руки от живительного огня, даже если он жжёт. И по пальцам Нес потекли такие же горячие слёзы, бурным потоком они стекали вниз, но Уолтер не плакал, его глаза лили слёзы, но не его душа. Его тело очищалось, девушка целовала его щёки, его разгорячённый лоб; и его кожа целебным отваром возродила её стремление вернуться назад, к образам, но они, как и часть души Уолтера, вернулись к своему обладателю. Опустошение наступило, и Нес ниспала в руки любимого, а он поднял её и положил на кровать, укрыл одеялом, поцеловал в макушку и прошептал «спасибо». Тяжёлая дремота завладела Нес, она и не подозревала, что так вымоталась, копать землю под палящим солнце – не очень приятно, легче весь день оттачивать владение мечом, чем управляться с мотыгой.
– Я люблю тебя, люблю как свет любит тьму, как мать дитя, как мир любит людей, – приговаривал Уолтер, сев у изголовья, – Я бы давно умер, если бы ты не пришла в мой мир, не наполнила его своей радостью. Я бы умер, меня бы завалило землёй, пока в одиночку копал туннель, или бы изнемог от болезни. Тысяча причин может меня убить, но они не сравнятся с единственной причиной, по которой я продолжаю жить и бороться. Ты – причина, по которой мне так хочется жить. И всех лет, что мне отмеряно недостаточно, но они все мне нужны, чтобы провести их с тобой. Запомни, я отомщу обидчикам, отомщу гадам, которые воруют людей, которые отнимают продовольствие, которые забирают скот, которые отбирают последние гроши.
Спать перехотелось, Нес присела на кровать, откинулась на колени к Уолтеру и сладостно уткнулась в них носом, впитала его запах. Пахло потом и землёй, и какой же это был восхитительный запах, такой родной и волнующий, не передаваемый. Ночь без сна стояла глотка его объятий, а большего ей было и не надо.
***
Лето закончилось, возродился привычный страх перед зимой. Запасов не хватит, чёрная зима повторится, снова выкосит половину деревни, убьёт детей, заберёт больных. Солнце загубило так много посевов, не дало напитать землю влагой. Может быть людям хватило бы запасов, но налог колоссально поднялся, то, что выращено в трудах, в схватке с жарой и засухой, скоро отнимут, а вместе с едой и надежду на милость зимней стужи. И снова люди не собирались устраивать праздника, больше прятались по домам, не обменивались сплетнями с соседями, не устраивались около костерка и не пели песни по вечерам. Дух к жизни пропадал перед карающей судьбой, и плач раздавался по округе, и животный вой скулил из засохших, как и посевы, сердец. Если бы не мороз, люди бы снова принялись вспахивать, работать как проклятые, но плоды всё равно погибнут, когда тонкий слой снега покроет землю, облачит в сверкающую белоснежную шубу.