Записки президента

Все

персонажи

 и события

вымышлены

,

любые

совпадения случайны

1.

Сейчас, когда меня готовят к операции, я как раз закончил собирать в кучу все мои заметки за последние годы. Знать бы заранее, что эти годы будут последними, может быть, провёл бы их как-то иначе, но фарш невозможно провернуть назад. Зато, может быть, кто-то захочет узнать моё видение того, что и почему я сделал, чего не сделал и как вообще до этого докатился.

Политик, медик и учитель – профессии, в которых считают себя компетентными все, но почему-то никто не хочет ими заниматься. Родители объясняют учителям, как нужно учить их детей, пациенты рассказывают доктору, какой у них диагноз, и все вместе точно знают, как управлять страной. А! Футболистов ещё забыл. Сталкивались же с тем, как сидящий перед телевизором мужик, сжимая в кулаке бутылку с пивом, орёт в экран: «Пас! Пас давай! Па-а-ас!!! Мазила!» Кстати, именно пиво виной тому, что мне пришлось однажды положить руку на Конституцию.

Итак, я предлагаю вашему вниманию вершину тщеславия публичной личности – мемуары. Надеюсь, это всё получилось удобочитаемым. Мне ещё задолго до вступления в должность говорили, что у меня неплохой слог, тогда льстить оснований не было.

Много лет назад, на волне очередной не вполне корректной смены президента, я внезапно обнаружил себя среди протестующих. Не то, чтобы я искренне разделял мысль о божественном происхождении любой власти, но мне очень не понравились методы и сами исполнители. Желание просто пожарить шашлыки на огне тщательно подготовленного и хорошо организованного внезапного народного гнева сквозило у них изо всех щелей. Мне казалось, что только слепому было незаметно, как одни дельцы отжимают у других рычаги управления бюджетными потоками. Тем более, после того, что назвали «арабской весной». Да, мне не нравился предсказуемый порядок действий и избиение правоохранителей, казалось, я заранее знал, что должно произойти завтра, какие штампы ещё не использовались и к чему всё это приведёт. Однако, опытным путём было установлено, что слепых гораздо больше, чем я думал и мои попытки объяснить им суть происходящего и чем всё закончится, были настолько же результативны, как описание красоты заката незрячему от рождения.

Поскольку Управление Безопасности было на стороне объявивших себя официальной властью «революционеров», мне пришлось изнутри ознакомиться с условиями содержания в следственном изоляторе и дать пояснения по поводу моей контрреволюционной деятельности. Предъявить мне ничего серьёзного не удалось даже в условиях свойственной таким периодам вольности толкования Конституции. И так как любая система состоит из людей, а людям ни к чему лишние заботы, на очередной «беседе» мы заключили с представителями Конторы подобие соглашения, смысл которого вкратце сводился к тому, что меня и моих близких перестают кошмарить, а я со своей стороны торжественно клянусь, что они не увидят меня с автоматом. Мне назначили куратора, чтобы было кому контролировать мою активность и отпустили.

Этот опыт взаимодействия с силовыми структурами укрепил меня в мысли, что моя оценка происходящего верна, а противостояние остроконечников и тупоконечников – обязательный этап в жизни каждого второго поколения, вне зависимости от географии.

Тем временем треск чубов холопов окончательно перешёл в перестрелки, одна из губерний сказала, что отказывается подчиняться центральной власти и началась настоящая гражданская война с применением оставшейся на враждующих территориях советской военной техники и оружия со складов длительного хранения.

Фраза Ленина о том, что всякая революция чего-то стоит, лишь когда она способна защищаться как-то незаметно превратилась в мысль, что государственный переворот считается революцией, только если у него есть враги, война с которыми отвлечёт население от вопроса, почему основной массе жить стало хуже, чем при предыдущем кровавом режиме.

Понимая, что обычному, нормальному человеку совершенно неинтересна борьба за власть и уж тем более – перспектива в этой борьбе погибнуть, когда земля, фабрики и заводы принадлежат конкретным людям, которые не покинут палубы своих яхт, чтобы посидеть зимой в окопе, я внезапно осознал себя этим самым нормальным и обычным.

К тому времени мой бизнес, не готовый к переводу на военные рельсы, робко выглядывал из-под медного таза, и я решил посвятить свободное время помощи тем, кто в ней действительно нуждался. При этом, мной двигала не столько христианская забота о малых сих и даже не инстинкт защиты самок и детёнышей, а если вы поймёте, о чём я – злорадство от понимания того, что таким образом я противопоставляю себя этому новому государству, которое, развязав войну, не додумалось позаботиться о стариках, женщинах и детях. Ну и ещё – глубокое убеждение, что дети в этой жизни не успели накосячить настолько, чтобы их убивать.

Мотаясь периодически между воюющими территориями с какими-то коробками медикаментов, одеждой для беженцев, едой и тому подобным, я тем не менее официально оставался подданным нового правительства и местом проживания считал подконтрольную ему часть страны, что было вполне логично, так как здесь была моя квартира, здесь жили мои родители, и, как бы цинично это ни звучало, здесь осталось больше благ цивилизации. Однако, года через два такой благотворительной деятельности я начал ощущать растущее недоумение той стороны, подкреплённое повышением внимания ко мне сформировавшихся к тому времени местных спецслужб, и решил завязывать с карьерой Кожаного Чулка. Тем более, что экономическая ситуация с этой стороны противостояния стала постепенно выравниваться и у меня начали появляться заказы.

Независимость от источников финансирования, отсутствие какого-либо начальства и необходимости перед кем-либо отчитываться позволяли мне самому решать, как и с кем бороться и бороться ли вообще. В результате я перенёс свою активность в соцсети, где нельзя сказать, что занялся просвещением, потому что просвещать сорока-пятидесятилетних людей уже бессмысленно, а скорее – искал единомышленников, чтобы не держать в себе мысли о том, как надо.

Управление Безопасности окончательно утратило ко мне интерес, мой куратор пошёл на повышение, и я поселился в этом мире невнятных аватарок и незамысловатых никнеймов, периодически раздражая лишь тех самых незрячих текстами о явном несовершенстве власти и непрофессионализме её основных представителей.

2.

Однажды я решил, что моему организму недостаёт пива. Вот прямо прочувствовал, как мне хочется, чтобы сквозь меня струилась эта хмельная горечь. Расстояние от подъезда до ларька составляло восемьдесят четыре шага, поэтому такие условности, как необходимость сменить домашний халат и шлёпанцы на что-нибудь более приличное случаю даже не обсуждались, да и обсуждать что-либо в моей однокомнатной квартире было не с кем. Сунув в карман соответствующую купюру, я потянулся, запахнул халат, влез в шлёпанцы и прошёл к лифту.

Выйдя из подъезда, услышал за спиной: «Он, что ли?» затем несколько удивлённое «Ну да…», после чего был выдернут из тапок, слегка приподнят над землёй и в две секунды помещён в припаркованный рядом белый микроавтобус. Через мгновение рядом шмякнулись тапки. Держали меня настолько крепко, что о каком-либо сопротивлении не могло быть и речи. Я почему-то обратил внимание на то, что под зажавшей рот рукой был платок и вроде даже чистый.

Уже знакомый голос произнёс: «Максим Евгеньевич, очень прошу Вас не шуметь и не оказывать сопротивления. Ни к чему хорошему это не приведёт, а у нас нет задачи причинить Вам вред. С вами хотят поговорить, так сказать, конфиденциально. Если поняли, кивните». Конечно, я кивнул. Платок и рука перестали давить мне на зубы, и я смог повернуть голову. Это я сейчас так спокойно рассказываю, а тогда у меня в ней метался просто рой мыслей, – от кого из заказчиков могло прилететь такое и, главное – почему. Я был уверен, что на текущий момент ни у кого нет оснований для каких-либо разборок. Но факты в лице троих очень крепких парней с совершенно невыразительными лицами говорили об обратном. Как будто расслышав, что творится у меня в черепной коробке, а скорее всего – потому, что такой ход мыслей был совершенно естественным, один из моих конвоиров произнёс: «Не переживайте, это не наезд и почти не похищение, с Вами поговорят и мы привезём Вас обратно». Я почёл за благо промолчать, так как это было единственной возможностью хоть как-то сохранить лицо, в том числе и от побоев.

Через какое-то время бусик остановился. Когда меня аккуратно вывели на улицу, я увидел, что нахожусь во дворе частного дома. Дверь тут же открылась, и мы прошли вовнутрь.

В довольно обширном холле мне навстречу вышел мужчина лет шестидесяти в спортивном костюме и со смутно знакомым лицом. Я точно где-то уже видел эти живые глаза и благообразную бороду.

– Не мучайтесь, моя фамилия Синицкий, – он протянул руку, – обычно, в интернете она упоминается в сочетании со словами «опальный олигарх» или «скандальный олигарх». Такой вот титул у меня в теперешнем сословном укладе. Вы уж простите моих обормотов за буквальное понимание поставленной задачи.

– Наверное, я должен ответить: «Очень приятно», но пока не могу такого сказать, – выговорил я, отвечая на рукопожатие.

– Они Вас из ванны выдернули, что ли? – Спросил он, с интересом глядя на мои шлёпанцы.

– Вообще-то я за пивом вышел.

– Вот так, в халате?

– А что Вас смущает?

– Меня? – Он хохотнул. – Меня вообще смутить трудно, главное, что это абсолютно не смущает Вас, что подтверждает характеристику, которую мне на Вас собрали. «Лёгкая безбашенность и пофигизм». В общем, я распоряжусь, чтобы Вы не остались из-за меня без пива, а сейчас позвольте предложить Вам бокал коньяку в обмен на полчаса Вашего времени.

– У меня есть выбор?

– Выбор есть всегда, результаты могут не устраивать. Располагайтесь в этих креслах, по виду они довольно удобные, я с местной мебелью ещё не ознакомился, поскольку дом мне подобрали на один вечер для встречи с Вами. Кстати, я не хотел бы, чтобы о ней кто-нибудь узнал. Мои архаровцы по ряду причин не проболтаются, а если вдруг Вы сами захотите похвастаться нашим знакомством, Вам никто не поверит. Но я думаю, что время, потраченное моими людьми на изучение Вашей особы, потрачено не зря и мы с Вами договоримся. Иначе бы этой встречи не было.

– А здесь я должен сказать, что заинтригован?

– Ну перестаньте уже, спрячьте свои иголки, – он плеснул в бокалы коньяку, – я уже извинился и уверен, что Вы сейчас поймёте, насколько меры предосторожности были оправданы.

– Тогда, я заинтригован.

Коньяк, по крайней мере, был хорошим, а учитывая, что я этим вечером рассчитывал, максимум, на пиво, частично компенсировал неудобства, связанные с этой встречей.

– Вы, конечно, можете решить, что такое бывает только в восточных сказках, но то, что я Вам сейчас скажу – истинная правда. Я решил сделать Вас президентом этой страны.

3.

Интересно было бы взглянуть в этот момент на мою физиономию. Нет, я не поперхнулся коньяком, у меня не отвисла челюсть, всё же за мою, уже довольно долгую жизнь я стал морально устойчивым, но просто любопытно, что увидел человек, сказавший такое. Вы понимаете, что в разговоре возникла некоторая пауза. Через несколько секунд я сделал глоток из бокала и поинтересовался, чем обусловлен выбор исполнителя этой роли.

– В первую очередь – тем, что Вы – никто. Хотя таких тут каждый первый, но Вы ещё и довольно интересный тип. Если не возражаете, я Вам сейчас постараюсь Вас же и продать.

Я сделал ещё глоток и заинтересованное лицо.

– Не возражаю.

– Так вот, я потратил довольно много средств на поиск подходящего кандидата. Это должен быть человек с определённым набором волевых качеств, разумный. Не заумный, а именно разумный. Решительный, но не безрассудный. Умеющий связно говорить. С приемлемым экстерьером, без вредных привычек. Без того, за что его можно подержать, как за яйца – недвижимость, там, за рубежом, дети в интересном возрасте и тому подобное. У него, в конце концов, должны быть соответствующие должности благозвучные имя и фамилия, а также титульная национальность. Если Вы следите за ходом моих мыслей, то, наверное, заметили, что я сейчас описываю именно исполнителя роли, то есть того, кто будет читать с бумажки.

– Не поверите, не только слежу, но даже есть желание конспектировать.

Он отхлебнул из бокала.

– И тут мне приносят распечатку нескольких Ваших постов в соцсетях. И я подумал – а зачем мне актёр, если у моего кандидата может быть субъектность? Я заказал на Вас объективку.

– Хорошее слово. Ламповое какое-то, если Вы понимаете, о чём я.

– Да. А только мне пришла в голову мысль о лампе на столе следователя? – Он снова отхлебнул и продолжил, – В первую очередь, меня интересовало, – человек так только говорит или действительно так думает? Ну и куча других разных мелочей. Мои люди умеют готовить материалы.

За Вами наблюдали довольно продолжительное время, перекопали всю Вашу жизнь и каждый пакет с мусором, который Вы выносили. В результате я узнал, что Вы – мечта психолога, ходячая диссертация, так сказать. Инь-Ян, воспетый Гегелем. Единство и борьба противоположностей. Отъявленный лентяй с потрясающей трудоспособностью. Мизантроп-гуманист, обладающий чувством юмора, настолько циничным, что Вас хочется удавить, но руки трясутся от смеха. При этом, повторюсь, Вы – никто. У Вас нет сколько-нибудь значимого бизнеса, нет связей, то есть Вы никому не обязаны оказывать ответные услуги. Вас не за что ухватить и при этом Вы не скользкий. У Вас хороший опыт организатора и люди готовы идти за Вами. Вам удаётся их не то, чтобы подчинять, но располагать к себе и вызывать у них преданность. Вы умеете руководить, а своей лени Вы обязаны креативностью мышления. Само же Ваше мышление достаточно масштабно, чтобы можно было назвать его державным.

Придраться к Вам, конечно, можно, но предъявить нечего. Все Ваши шашни с замужними женщинами заканчивались без ведома их мужей, некоторые налоговые неурядицы разруливались либо, благодаря тупости исполнителей, либо – пару раз в суде. Государство к Вам претензий не имеет. Я сам себя слушаю и понимаю, что, если мы почему-то не договоримся, я, ей богу, предложу Вам работу у себя. В общем, я решил предоставить Вам полный карт-бланш во внешней и внутренней политике и просто наблюдать со стороны, как Вы создаёте стране светлое настоящее.

– Предположим, что Вам не придётся предлагать мне работу, но Вы до сих пор не сказали, что, кроме души, я должен Вам продать за это предложение. Зачем Вам эти игры?

– Видите ли, Максим Евгеньевич, я уже довольно много прожил и каждый следующий день приближает меня к концу. Я стал сентиментальным. Денег, которые у меня есть, хватит на то, чтобы, минимум, два поколения моих потомков вообще ничего не делали и не делали это, купаясь в роскоши. А поскольку я заработал эти деньги именно здесь, мне вдруг захотелось дать этой стране что-нибудь хорошее, например, президента.

– Я щас запла́чу.

– Не ревите. Действующая власть сделала меня опальным и скандальным не просто так. Мои… назовём их недоброжелателями, приведшие сегодняшнее руководство Славии к власти, они… используя силу державного аппарата, отжали, говоря по-простому, у меня бо́льшую часть активов по эту сторону границы. Поэтому, во-первых, я хочу отыграться. Их сегодняшнее могущество держится исключительно на влиянии на руководство страны. Сменится руководство – сократится их немеряная крутота. Уже от этого я получу колоссальное моральное удовлетворение. Кроме того, отжатое у меня, отжималось настолько непрофессионально, что после смены власти я верну себе всё в первом же судебном заседании. А ещё я передам Вам несколько пухлых папочек и флэшек с материалами, позволяющими после прихода к власти засадить за решётку всех, кто сейчас говорит с центральных трибун, плюс тех самых моих недоброжелателей.

– А материалы ваши люди готовить умеют…

– И, уверяю Вас, что при всём здоровье Вашего цинизма, ознакомившись с этими материалами, Вы пожалеете, что у нас отменена смертная казнь. А открытый судебный процесс над фигурантами забросит Ваш рейтинг за облака на всё время правления. Я же, учитывая, что Вы некоторым образом будете мне обязаны, со своей стороны надеюсь на сохранность моих инвестиций в экономику Славии и на то, что Вы не захотите перестать быть мне обязанным каким-нибудь неприятным для меня способом. Кстати, ваша договороспособность – один из тяжёлых камушков в Вашу пользу.

– А почему бы Вам самому не стать президентом?

– Так я ж олигарх, мироед и эксплуататор трудящихся, то есть со старта – негодяй, наворовавший народного добра, а теперь ещё на царство решивший пролезть. Очень невыгодная стартовая позиция. У меня есть знакомые, которые этого не понимают, но упорно лезут сами или создают партии имени себя и открыто тащат за руку своих ставленников. Голосование решает не всё, но очень многое, а голосует тот самый народ, который недолюбливает таких, как я. Чтобы почесать самолюбие, мне это тоже не нужно, поверьте, я достиг в жизни достаточно, чтобы не лезть в публичную политику. Когда звание депутата Народного Собрания защищало от всего вообще, я был депутатом, но после того, как ввели моду лишать депутатов звания и меня с несколькими моими товарищами бывшие коллеги просто слили, играть в эти игры стало бессмысленно.

– Хорошо, у вас есть распечатка моих текстов, наймите актёра, пусть их озвучивает, зачем я?

– Человек, который придумал автомобиль и человек, который видел, как он ездит – это два разных человека, если Вы понимаете, о чём я. Наняв, как Вы говорите, актёра, мне нужно будет нанимать Вас, чтобы разъяснять ему что за чем и почему именно так. Или на основании Ваших мыслей создавать некое новое учение, что потребует гораздо больших затрат. Не то, чтобы у меня не было денег, но их нужно инвестировать разумно. Кроме того, так мне легче сохранить инкогнито.

– Это у Вас по столу та самая объективка разложена? Вы время от времени туда поглядываете, прежде чем меня в очередной раз ошарашить. Дадите почитать?

– И не надейтесь. Я хочу знать о Вас больше, чем Вы сами о себе знаете.

– Там написано, что мне не с кем согласовывать мои решения?

– Там даже написано, что обычно Вы их принимаете сразу, не беря времени на обдумывание.

– Вы не производите впечатление человека, который организовал эту встречу, чтобы пошутить.

– О! – он ткнул пальцем в один из листов, – «ловит на лету».

– Тогда какие наши действия?

Синицкий запустил руку в карман, достал какой-то брелок и нажал на нём кнопку. Через несколько секунд в глубине холла открылась дверь и в неё вошёл невысокий, худощавый мужчина неприметной внешности, одетый в хорошо сидящий костюм и при галстуке. Галстук привлекал внимания больше, чем лицо, таким оно было ординарным и незапоминающимся.

– Знакомьтесь, господин будущий президент Славии, это – Владимир Егорович Глинский. Для своих – Егорыч. Кстати, у Вас дома, случайно, чайник на плите или утюг невыключенный не остался? А то мы ещё какое-то время тут пообщаемся, а начинать Вашу карьеру с пожара не хотелось бы.

– Не беспокойтесь, – и, повернувшись к Егорычу, я слегка кивнул и представился, – Максим.

– Максим Евгеньевич, – произнёс Глинский и повернулся к Синицкому.

Тот сразу понял, что от него ждут и продолжил:

– О том, что мы с Егорычем знакомы, не знает вообще никто. По крайней мере из ныне живущих. Так получилось. Поскольку мы с Вами отныне тоже друг друга не знаем и в следующий раз увидимся, и официально познакомимся только через какое-то время после Вашей инаугурации, он будет связующим звеном между нами. Когда-то давно его учили сменять династии на тронах и устраивать народные революции. И, насколько мне известно, пару раз ему даже удалось попрактиковаться. Я вверяю Вас в его тёплые руки.

– Нянька или надзиратель?

– Мы с Вами вспоминали восточные сказки. Так вот, поначалу – Ваш личный джинн из лампы, а после выборов – руководитель Вашей администрации. Мы решили, что в этом возрасте Егорычу уже пора переходить на легальное положение. Первое, что Вы сделаете завтра утром – повысите своего помощника от прораба до… нет, не министра, – он усмехнулся своим мыслям, – до уровня директора предприятия, Сергей вам достаточно предан и заслужил повышение. А то в самое ближайшее время у Вашей фирмы появится несколько очень крупных заказов, а времени на то, чтобы, как обычно, заниматься всем лично, у Вас уже не будет. А деньги где-то брать Вам будет нужно.

– Мне с каждой Вашей фразой всё страшнее жить.

– Чтобы Вас окончательно успокоить, я скажу, что Вашу первую любовь звали, – он глянул на свои листки, – Лена Иретина. Это было в детском саду и ни во что не переросло. А вы с тех пор не виделись. У неё, кстати, всё в порядке. Трое уже совсем взрослых детей-погодков, две девочки и мальчик. И на редкость счастливый брак. А нам нужно прощаться. Сейчас мои парни отвезут вас домой, а сюда привезут ещё нескольких «кандидатов в президенты», в том числе – того, кого я буду официально поддерживать на этих выборах. И, да, мне импонирует Ваш дар не удивляться. Надеюсь, у Вас получится сделать из всего вот этого такую страну, в которой хочется жить.

Когда дверь бусика снова открылась, он стоял перед моим подъездом, а парни выходили из него, держа в руках по две упаковки чешского пива. Стоило ли удивляться, что это был мой любимый сорт.

4.

Утро началось со звонка в дверь. За ней стоял Егорыч. Теперь он был одет в джинсы и свободного покроя рубаху. В руках у него была папка и какой-то пакет.

– Поздравляю с началом первого дня Вашей новой жизни. Когда умоетесь, и позавтракаете, – он помахал пакетом, – нужно будет подписать вот эти бумаги, а я пока приготовлю кофе.

– А-а-аммм…

– В душ.

После завтрака, приготовленного явно не в фаст-фуде и аккуратно разложенного по маленьким тарелочкам, он протянул мне папку.

– Здесь всё, что нужно переоформить по Вашей фирме, чтобы Ваши люди могли и дальше работать, а Вы – получать официальный доход. Кстати, позвоните бухгалтеру, сегодня к ней подъедет милая девушка, зовут Наташа, она поможет ей слегка подправить отчётность.

Я открыл папку. Моё решение о назначении Серёги директором, приказ о расширении штатного расписания, несколько договоров на крупные суммы, где подписантом с нашей стороны указан уже Сергей. Форма договора была той самой, которую я сам составил много лет назад. Там же был договор о сотрудничестве с юридической конторой, условия которого меня также устроили.

– Назначьте, пожалуйста, Сергею встречу, чтобы сообщить ему о витке карьеры и передать все эти бумаги, после этого нас будут ждать интересные люди. Машину Вашу пока менять не будем, но после встречи с Сергеем отдадим ключи одному товарищу и пару-тройку дней поездим на такси. У Вас подстукивает шаровая и неплохо бы отрегулировать клапана.

По дороге к Серёге я узнал, что через пару недель мне нужно будет переехать в небольшой домик с высоким забором в частном секторе, где никто не будет знать, что из машины выхожу именно я, а мои родители пока поживут на Кипре:

– Они же у Вас иностранными языками не сильно владеют?

– Да.

– Ну вот, а там – на четверть наш народ, то есть особых сложностей не будет. Вы только объясните им необходимость такого переезда и лёгкого изменения паспортных данных. Другими словами, из подъезда выйдут Мария и Евгений Швец, а в самолёт сядут Марина и Евгениу Шевцовы. Не хотелось бы, знаете, выслушивать по телефону чьи-то требования. Домик для них там уже подобран, охрана и кое-какая прислуга уже на месте.

Шаровая действительно подстукивала.

Вопрос с Серёгой решился быстро, челюсть у него, конечно, отвисла, но мысль о резком улучшении материального положения перевесила беспокойство по поводу усиления ответственности.

Следующая встреча была в помещении без окон и с темными стенами. Несколько светильников в виде прожекторов освещали трёх женщин «за тридцать».

– Знакомьтесь, Максим Евгеньевич. Это – Жанна, политтехнолог. Я когда-нибудь расскажу Вам, чьи кампании она организовывала.

Ухоженная блондинка с очень приятной внешностью протянула мне руку.

– Очень приятно. А это – мои девочки – Матильда и Лариса, её помощница. Матильда – имиджмейкер и PR-менеджер в одном флаконе. Давайте начнём с неё.