Каиновы сказки. Премия им. А. А. Блока
Издательство:
Издательские решения
- -
- 100%
- +
НП «Литературная Республика»
Благодарности:
ЛИТЕРАТУРНАЯ РЕСПУБЛИКА
Директор издательства: Бояринова О.В.
Руководитель проекта: Крючкова А.А.
Редактор: Петрушин В.П.
Вёрстка: Измайлова Т.И.
Обложка: Дондупова С.Ж.
Книга издаётся в авторской редакции
Возрастной ценз 18+
Печать осуществляется по требованию
Шрифт Old Fashioned
ISBN 978-5-7949-0780-3
Издательство
Московской городской организации
Союза писателей России
121069
Россия, Москва
ул. Б. Никитская, дом 50А/5
2-ой этаж, каб. 4
В данной серии издаются книги номинантов
(участников) конкурса им. А.А. Блока,
проводимого Московской городской организацией
Союза писателей России
Электронная почта: litress@mail.ru
Тел.: + 7 (495) 691-94-51
© Александра Окатова, 2022
ISBN 978-5-7949-0780-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
КАИНОВЫ СКАЗКИ
ОТ АВТОРА
Первая книга моих стихов вышла в 2013 году. Спасибо старшему сыну, который подготовил её к печати. Книга называлась «Опавшие листья». Так же называется книга Василия Розанова и песня, любовь к которой досталась мне от родителей. Хорошее название, жаль только, что не я первая его использовала. Хотя, почему жаль? Не я первая, не я последняя! Здесь мы встречаемся с общечеловеческим законом – проявлением архетипического в нашей жизни, физической и духовной. Кто не грустил по поводу быстротечности жизни и не сравнивал улетающие от нас дни с осенними листьями, срывающимися с лёгким щелчком с ветки и без сожаления летящими ленивыми галсами, как жёлтые крылья умерших бабочек, к притягивающей их да и нас тоже, земле, дарящей всем покой? Ничего более наглядного, чем осенний листопад, как образ приходящей в своё время смерти, я не знаю. Поэтому моя первая книга стихов получила название «Опавшие листья».
Когда я начала писать стихи? В юности. Только писала я в полусне, с закрытыми глазами, не видя, а только предчувствуя. Самое томительное, щемящее и волнующее в той поре – именно предвкушение. Сейчас я думаю, что это было самое чудесное время, когда только ещё ждёшь, пытаешься предвидеть своё будущее, и мир предстаёт перед тобой огромным, полным загадок и предстоящих открытий. Мир выглядит и является огромным подарком тебе. Будто ты – охотник и стоишь пред волшебным, бесконечным и вечным лесом. Ты войдёшь в него, чтобы завоевать свой приз, свою награду, прекрасную, пока неведомую тебе. А теперь я понимаю, что нет ни прошлого, ни будущего, есть только нескончаемое, зыбкое, изменяющееся настоящее – твоя личная погоня за несбывшимся. Впереди туман, позади обман, а ты, как канатоходец, идёшь по дрожащей струне своего желания, и чем яростнее ты желаешь, тем туже натянут канат. Он становится упругим и отвечает на каждый твой шаг, прибавляя тебе сил и азарта.
По-настоящему я стала писать стихи, когда у меня заболело сердце. Нет, не сердечная болезнь была тому причиной – просто боль от невозможности терпеть немоту заставила меня писать стихи. Когда у меня сильно болит сердце – я пишу стихи. Когда не сильно – прозу. После первой книги стихов мне значительно полегчало. Стихи, правда, на время оставили меня, зато пошли рассказы, буквально по рассказу в день. Иногда стихи возвращаются, но уже не так интенсивно прорастают сквозь мои зажившие раны. Один издатель вежливо не принял мои стихи, сказав: «Пожалуйста, найдите что-нибудь без крови!» «У меня нет бескровных стихов», – подумала я и ничего менять не стала. И правда, у меня трудно найти стихи без слов «сердце» и «кровь». И я этому рада.
Позже появились публикации в периодических изданиях: в журналах ЛиФФт, журнале Поэтов ДООС, в коллективных сборниках: «Автограф», «Золотые пески», «Вальс влюблённых», «На пороге осени», «Золотая осень», в альманахе «Российский колокол».
Мои стихи – как пущенные блинчиком камешки. От них пойдут круги, волны, вибрации осеннего воздуха, и я надеюсь, что услышат их те, кого негромко вспоминает моё сердце.
Искренне ваша,Александра ОкатоваI. КАИНОВЫ СКАЗКИ
Крест
Когда мой милый руки на кресте раскинет,и на ладонях выступят стигматы,то не моя вина, что смерть он приметна мною выбранном кресте – распятый.Я – самое ценное дерево в мире —я к свету тяну, словно листья, ладони.Сочится из них благовонное мирро,и люди кладут мне, как Богу, поклоны.Я выбрала самые длинные гвоздии крепких слепых кузнецов пригласила —и вены их, как виноградные грозди,вздуваются чёрною грубою силой.Вы наши ладони совместно пробейте,(глаза зелены твои, будто бы мята)и крови смешавшейся в чашу налейте,и пейте вино за здоровье распятых!«Набелюсь и нарумянюсь…»
Набелюсь и нарумянюсь,юбку красную наденуи пойду походкой смелойя за городскую стену.Там под небом ярко-синимлягу под кустом зелёнымс самым злым и самым сильнымя с бродягою влюблённым.Будем с ним соревноваться —он в жестокости – я в ласке,буду нежно прижиматься,губы закушу от страсти.Я ему навстречу телотак подам, как в воду кинусь,как тебе подать хотела,только ты меня не принял.Самый злой тебя добрее:не отвергнет мой подарок.– Обними меня скорее,поцелуй твой зол и жарок.Как уйдёт он – не замечу,мне теперь никто не нужен,я платком закрою плечи,косы заплету потуже.И вернусь дорогой пыльноймимо той стеклянной башни,где ты что-то пишешь, милый,где ты ищешь день вчерашний.Вот теперь ты мной доволен?Ты, любимый и свободный?Мне сейчас почти не больно,что ты был со мной холодным.Стикс
Ты не найдёшь меня среди живыхи среди мёртвых не отыщешь.Харон среди теней людскихуже не слышит, как ты дышишь.Под мёртвым языком обол лежит —к Аиду путь теперь свободен,Харон мне в душу поглядит —он взгляд свой хмурый не отводит…Из Стикса зачерпну святой водыи, наклонясь с челна, умоюсь.На берегу – своих родныхприму, прощу и успокоюсь.Я здесь своя, я смерти не боюсь,здесь всюду души предков реют.Полынной горечи напьюсь.В огне родных костей согреюсь.Родные тени. Я теперь средь них.И счастье полное такое…Здесь новых встречая живых,мы посидим на берегу. В покое.Месть
Под стягом осени багрянойстяну я силы для броска,и захлебнутся кровью прянойтвои разбитые войска.Мне не нужна твоя корона,мне не нужна твоя земля,но я сломаю эти стены,без жалости сожгу поля.Ты десять лет держал осаду,так были стены высоки,что солнца не хватало саду,и были яблоки горьки.Я призову тебя к ответу:Ты будешь робок, я грозна,и буду я подобна свету,слепящему твои глаза.И ты мой счёт оплатишь смертью:я жадно выпью твою кровьи нежно вырву твоё сердцеи, размахнувшись, брошу в ров.Я предъявляю счёт: ты долженне пробудиться поутру.Тебя хотела я так долго,что этим вечером умру……И будет замок твой дымиться,во рву станет кровью вода.И души умерших солдатразлетятся как птицы,и только твояне покинет меня.Никогда.Измены
Осенних листьев горький ароматтвои глаза в тумане мне рисует,дождь поцелуями прикидываться ради ими стать, мне кажется, рискует.Листом кленовым, словно нимбом золотымобманут Бог, как ласкою Иуды,но самым нежным был лишь тот один —из тысяч самых нежных поцелуев.Обманчивы слова и «нет», и «да»,обманчивы дождя косые струи,но остаются неизменны навсегда —измены, расставанья, поцелуи.Сад смерти
Смерть всех примет,всех примирит,избавит от заботи, единственная,будет всегда с тобой.Там прегрешения отмыты,там мёд забвения рекой,и горький запах аконитапечаль снимает, как рукой.Меж ярких башен наперстянкибелеют звёздочки цикуты.К Давиду льнёт сунамитянка,душою девичьей укутав.Жизнь разведёт, а смерть сомкнёт объятья,прохладен заботливо сотканный лён,завёрнуты оба в смертельное платьеКаин и Авель – вдвоём.Там, отвернув белый чистенький череп,сложив на груди отчленённые кисти,Иезавель, не предавшая веру,лежит, облечённая в пурпур и виссон.Там сосны колоннами строятся в ряд,их корни – как жилы земли,и, как богомольцы, покорно стоятгранитные валуны.И там, засыпая под музыку сфер,поют, шелестят дерева,всё так, как хотел всегда Олоферн:Юдифь и его голова.Там Пётр до зари отречётся не раз,а Яхве не примет дары,и только в этом саду у оградцветут золотые шары.Над нами склонятся тихо цветыразмером с мужской кулак.– Я их любила, а ты?– Со мною рядом приляг!– С тобой!? В раю ли, в аду,я, гордая Иезавель,в самом печальном садулягу одна, поверь.Любовь и смерть
Когда последний лист, как пьяный, падает на землю,когда объятия саднят, как содранная кожа,покорно и легко я немоту приемлю —любовь и смерть твердят всегда одно и то же.Любовь и смерть твердят всегда одно и то же…Беззвучно я кричу, глотая слёзы,и даже кровь моя остановить тебя не может,горит невысказанное «нет», как раскалённое железо.Ты снова сделал вид, что ты меня не слышишь,но в глухоту твою не верю – не похоже —ведь музыка, звучащая в тебе, берёт всё выше —любовь и смерть твердят всегда одно и то же.Любовь и смерть твердят всегда одно и то же:зовут, целуют – две всесильные богини,и каждая зовёт к себе на ложе…А я, безгласная, стою посередине.Похороны любви
Кресты. Ограды в грудь. И сочныйпод ногами хруп костей.Золотой и непорочныйдень над поймой. Это дача.Не кресты? Огороды,маленькие, как могилы,страшное место. Родыцементного завода в пойме.Гиблый воздух. Язва.Безумие цивилизации.Хруп. Хруп. Хруп.Ядовитое полнолуние.Любовь была такой хрупкой,сейчас – труп.Нежно – наклоняюсь и, напрасно,дыша ей в лицо, пытаюсьеё оживить.В помертвелости – отблеск страсти.Моей? Твоей? В землю лицом, каюсьнад бедной: она была чистой. Вечныйпокой тебе, светлая. Как намжить без тебя? Ногтямирою ямку. Нужна небольшая —после смерти любовьстала маленькой, так и тянетк ней прикоснуться… Руками шаря,как воду, сжимаю тающее её тело.– Мы сошли с ума, – кричу в исступлении.– Не надо закапывать! Это моё дело!Не надо! Моя – живая!Не надо закапывать, лучше – меня!(Я невменяема? Невменяема.Я что-то кричала и биласьголовой тебе в темя).Я проклинала всех богов,крича от боли и отчаянья…– Кого хороните?– Любовь, – беззвучно отвечала я.Бродячий сюжет
Взять бродячий сюжет,напоить его собственной кровью,и у сердца согреть,под своею оставив кровлей.Смотреть, как розовеют щёчки у сюжета,в его глазах читать свои мечты,с ним тихо говорить и робко ждать ответа,и узнавать в его лице свои черты.И у кровати, опустившись на колени,под тоненькую шейку подвести ладоньи замереть. Когда растает звук молений,тихонько встать и погасить огонь.И помня о тревоге ветра за окном,с щемящей грустью слушать гул метели,и согревать родной сюжет своим теплом,чтоб утром – не найти его в постели.Schneewittchen
Всё как в сказке.Всё как надо.Гроб хрустальный.Вокруг оградаживая. Осины.Утро холодное.Воздух синий.Солнце робкопроглянет сквозь зелень,лес тебяв самом сердце лелеет.Лес ревнивотебя охраняети росу,свои чистые слёзы,роняет.Что услышала ты?Встрепенулась,слабо вздрогнулаи проснулась.Ясным, чистыми тёплым лбомрезко встретиласьс хрусталем.Ласку лучикашаловливогоприняла тыза губы любимого.Иль леснойзатаённый шумпотревожилтвой спящий ум?Шорох ящерицыв камняхили вздох ветеркав кустахприняла тыза шорох шагов.Рано проснулась,рано, твой приходещё не готов.Тишина в ушахнепривычная.Ну-ка плечиком,горемычная,хоть и хрупкая —сильная, ладная,что ж не можешь тыс крышкой сладить?Встать нельзяи нельзя идти.Хочешь – плачь.Хочешь – в высь гляди.Ты сквозь листьяувидишь облако.Что же делать?А вспомни-ка яблоко!Как же больно тебе,красавица,пока дышишь ты,с болью не справиться.Ну, смелей,так с тобой уже было,страшно, милая?Не забыла?Ну, смелее,так сладко и нежно,так свободнои безнадежно.Ах, спасибо за яблоко,мачеха,как легко мнеи радостно плачется.К алым губкамего подносила.Кожицу гладкуюпро-ку-си-ла.Спи, красавица,спи, невеста.Где твой принц,никому неизвестно.Лес склонилсянад драгоценной добычей,настороженный, тёмныйи необычный.Будь что будет
Будет лучше.Просто. Бедно.Была – лучик,стану – ведьма.Пальцы длинные,словно сломаны,взгляды дымные,мысли тёмные.Была прозрачная,как родниковая,теперь незрячая,вся в лёд закована.Обломаются края,в проруби потонетнепосредственность моя —сердце на ладони.Жених-разбойник
Мне осень поднесла вина:как кровь, янтарь и снег – тройного.И это не моя вина,что рвётся сердце от такого.Я помню, что сама пришлав зловещий лес, в притон разбойный,ему внимала не дыша,а он был бледный и спокойный.Сама пришла, сама ложусьна стол, залитый алой кровью.Здесь смерть моя – я не боюсь,клянусь – не поведу и бровью.Там сразу разорвут на мнекрасивое льняное платье,и дело вовсе не в вине,и не в таинственном заклятье.– А перстень твой с мизинца снять,увы, никто уже не сможет, —мне говорила, плача, мать.(Жених пугал её до дрожи.)Под лезвием ножа сверкнёт рубин:мизинец упадёт мне на колени.Мне всё равно: жених, лишь он один —и смерть моя, и муж мой вожделенный.Мне осень поднесла вина:как снег, янтарь и кровь – тройного,и это не моя вина,что рвётся сердце от такого.Ворона
Опять ты не дал мне напиться.Я не в обиде. Я привыкла.Опять неразличимой птицейПридётся в небе мне кружиться.Взмахну руками как крыламии посмотрю в глаза по-птичьи —и расстоянье между намипридётся сильно увеличить.Я днём проклятою воронойосуждена одна скитаться,и только ночью длинной, тёмнойсмогу тебе я показаться.Тебе придётся постараться —расколдовать меня не просто:вслепую с демоном сражаться,и с простаком большого роста.Три дня не спать, три дня не бриться,не есть, не пить и матери не верить,с обрыва прыгнуть и разбиться —чтоб смерть ужасную примерить…Вороной, днём, тебя забуду.Придёшь – тебя я не узнаю,и от тебя скрываться буду,с куста на куст испуганно перелетая.Опять ты не дал мне напиться.Я не в обиде. Я привыкла.Опять неразличимой птицейПридётся в небе мне кружиться.Кольцо с рубином
Хрустальный купол голубой,берёзы жёлтая тревога,о возвращении домоймечтает старая дорога.В густом лесу среди берёз,за изгородью из скелетови над прудом из чистых слёзстоит мой дом, не зная лета.Навечно осень в доме прижилась,там нету лет и зим, и нету вёсен,там каждая былинка горем налилась,а воздух там тяжёл и смертоносен.В моём роду русалки – все.Не зря в деревне люди нас боялисьи сразу узнавали по косеиз локонов, что змеями свивались.Я раньше очень мстительной была —я никогда виновных не жалела,волшебницей без сердца я слыла,и магией свободно я владела.А трое юношей меня пытались полюбить —расколдовать меня они хотели,пришлось их, бедненьких, убить,и я от крови чистой захмелела.Один лежит с ножом в груди,другой сокрыт в чащобе леса,его следочков не найти,а кости третьего разбросаны по плёсу.Три чистых сердца на моей грудисияют ярко, будто три рубина,и лучшего подарка не найтидля моего седого господина.Два сердца я ему отдам,но утаю твоё сердечко,два сердца он подаст – гостям.Из твоего, пожалуй, сделаю колечко.В октябрьскую особенную тишьмне кажется, я слышу твои стоны,мне кажется, от неги ты кричишь,моей любовью истомлённый.Мой муж измены не простит,любовь преступную заметит,и он захочет отомстить,а я не побоюсь ответить.Я глаз своих не опущу,не заслонюсь в полупоклоне,я душу к Богу отпущу —зажгусь звездой на небосклоне.И ты меня благослови:остра любовь, как нож, и вечна.Ты берегись моей любви —горячей, строгой, бесконечной.Мой господин сорвёт с руки кольцо,но заглянуть в глаза уже не сможети, наклонив холодное лицо,кольцо на веки мёртвые положит……и тело хладное столкнётногою с ветхого помоста,и надо мною пруд сомкнётпотоки слёз прозрачного погоста…Мерцает солнце надо мнойсквозь толщу вод неощутимо,и дни земные чередой,меня не задевая, мчатся мимо.Темнеет купол голубой,как ночь, опустится тревога.О возвращении домойи не мечтает старая дорога.В густом лесу среди берёзза изгородью из скелетов,в глуби пруда из чистых слёзисчезнет дом, не ведающий лета.Тюльпаны
Вот голову повесил первый воин,подрезанный недрогнувшей рукой,тюрбан его багровой крови полон,по жилам растекается покой.И никнет вслед за ним второй и третий.Недолгий век тюльпанам отвела судьба —сказать Ей о любви цветы пытались эти…Напрасной оказалась ворожба.О вы, заложники любовной переписки,на хрупких стебельках дрожащие сердца,любовь и смерть вам равно близки,умрёте вы, сказав любовные слова.Все девять в шёлковых тюрбанах тёмныхгрустят в хрустальной ледяной тюрьмеи ждут, когда красавица рукою томнойсломает стебли их, сказав: вы надоели мне…Румпельштильцхен
В чёрной башне над рекою,загадав на чёт и нечет,над отрубленной рукоюдевушка тихонько плачет.Сто имён она сказала:Парсифаль, Полди и Райнхольд,Стефан Хильдеберт и Фридхольд.Как назло не угадала:Адальберт, Кифер и Готтард,Олберих, Рабан и Мейнхарт,Симен, Фридерик и РупертЭб, Рудольф, Рикерт, и Хупперт?Видно, и вторую рукузлобный карлик ей отрубит.Закусив зубами мукуи одевшись по погоде,привязав за спину руку,в лес одна она уходит.В чаще тёмной и глубокойсмерть свою она отыщет,и отдастся черноокой —не бывает страсти чище.Птицы спят, и рядом с нимиспит Безручка. В чаще – тихо.(лишь своё чудное имянапевает Румпельштильцхен.)И холодной светлой стаейсны кружатся, улетая,прялочка жужжит, сплетаяих в снежинки, что не тают.А Безручка, как проснётся,Румпельштильцхена коснётсяи в ушко прошепчет нежно:– Как зовут тебя, я знаю,и тебя метелью снежнойя до смерти укрываю.И одной рукой обнимет,только жаль, что не согреет…Капли крови на равнинеприведут к ней менестрелей.Птицы спят, и рядом с нимиспит Безручка. В чаще – тихо:лишь своё чудное имяво сне видит Румпельштильцхен.Месяц
Морозно дыша в меха,ласково гнулась от смеха.– Мой милый, какая потеха:мужская стезя – везде нелегка!Ты посмотри ввысь!(Зрачок блеснул, как звезда)Звёзды огнём зажглись,и каждая – влюблена.Огромен небесный свод.Пасет мириады звёздмесяц, любовью богат…И никого вокруг.Но приглядись, друг:даже месяц – рогат!Баллада о калеках
Молчанье – жженье языка о нёбо.– Я – скульптор… – уронил безрукий.– Художник, – выдавил слепой,и оба в глухом угадаливластителя звуков.Безрукий шептал в горячке:– Зачем мне руки?Могу губами и языкомкасанием длиннымиз глины —тело гордячкис повадками лани,создать.Да хоть коленом.А не достану,так членом.И, холодея,глина твердеет.– О, Галатея!Слепой художник, гладятоварища плечо без продолженья,сказал: – А я не глядя,могу любое отраженьелюбой душина полотне создать.Мне видно всё.До чёрточки.Сердцем моим,чёртовым.А тот, который не слышал —молчал.Он слушал —кожей, мозгом, кровью,он пел – сомнением, любовью, болью.Он думал: «Я внутри себя звучу,а, следовательно, существую,мелодией взлетаю,воспарив, лечу.Я музыку могу —любую».Цирцея
Нет у меня волшебного напитка,чудесный жезл в руках я не держу.Наивна с виду и чиста моя улыбка.(Ты помнишь, как я от любви дрожу?)Да, я нарочно улыбнусь мужчинам,расправив плечи, мимо них пройду,пока их взгляды прожигают спину,я вызывающе бедром качну.Мужчины превращаются в свиней?Их лица – отраженье жадности моей?Да, я – худшая свинья.Бесстыдная и жадная – Цирцея.Но мой любимый вовсе не таков:он лучше всех людей и выше всех богов.О, мой любимый так прекрасен,так нежен и возвышен, что не опасенему проклятый дар мой.Спешу к любимому я прикоснутьсяи… чувствую щетину под рукой!Арахна
– Это комплекс Арахны: падают волосы,тело высохло, потеря голоса.Мне все ясно, – каркает призрак врача —Господи, рука-то как горяча,(наклоняет лысую голову)вот это бред, это здорово…– Ты говоришь, что я тебя связала,связала по рукам и по ногам,и даже сердце я без жалостиопутала тончайшей паутиной…Ты двинуться не можешь, повернуться,не чувствуя легчайшего прикосновенья…Ты так и хочешь снять меня с лица,смахнуть, убрать, освободиться,а я опутываю снова и плету, тяну к себе,наматывая плавно, собирая в сердце…Концы сети – в глазах и уголках губ…Мне помогает солнце,связывая нити —ну как тебе освободиться,если даже дом твой напоминает обо мне,и зеркала твои в тоске мечтают,чтобы в них могла я отразиться,мечтают о моей улыбке и глазах…И окна дома деревенского хранятвоспоминанья обо мне,и легкого прикосновенья моих рукво веки не забудут даже стружки,струившиеся по земле,хотя им скоро пеплом стать в огне…Но даже пеплом став, они не позабудутмоей любви к тебе…Тебе напомнят обо мне осины,дрожащие в потоках ветерка,и лебеди, змеиные сгибающие шеи,карьер песчаный,та звезда,следившая за нами,заглядывая в окна терема…Река, придавленная каменным мостом…Крик электрички и вечерняя толпа,и переполненный вагон метро,и дверь твоя, меня впускавшая…Я, паучиха, узор соткавшая…И боги накажут меня за него…Любовь
Она надеется и ждёт,и терпит, и виновных не порочит,она согреет мир, растопит лёд,и веру в лучшее упрочит.Покроет всё и всё простит,не упрекнёт и не осудит,и золотом фальшивым не прельстит,и гнев неправедный остудит.Она так бесконечно далека,она так беззащитна, так нелепа.Любовь к созвездиям? Любовь к богам?– Любовь к другому человеку.Родятся и исчезнут племена,прервётся связь времён, как паутина,забудутся пророков имена,и лишь любовь пребудет вечной и единой.Пелей и Фетида
Позолотила края облаков розовоперстая Эос,мчится навстречу ей вихрем Ирида.Быстро скользят по дуге разноцветные кони —кончился дождь над морскою границей.На берегу собрались герои и боги —важных событий они ожидают:будет сегодня нимфа Фетидаотдана Посейдоном герою в жены.Гордый, как кочет, царь Пелей выступает,поручи золотом красным червонным сияют,поножи чресла его облегают,блестя серебром и зарю затмевая.Замуж не хочет Фетида, дочь кентавра Хирона,не желает она подчиниться простому герою.Хочет убить героя гордячка,не слушает нимфа Посейдона…На берегу пред горами седымиразбили чертог для священного действа.Чудный узор тот чертог покрывает —выткала этот узор на погибель свою, Арахна.Боги спустились по радуге с неба.Расселись. В центре Зевс и суровая Гера.Нет, не сошли с запястий Геры следы от цепей,заковал её в них Гефест – по приказу Зевеса.Все боги здесь, одесную Зевеса: Аполлон с Афродитой —вроде, брат и сестра, а милуются словно супруги.Рядом стоит Афина, ревниво обнимает её Артемида.Смотрит на них Гермес хитроумный,и хромой Гефест за спины их прячется —страшится он гнева обиженной Геры.Все боги хотят поучаствовать в свадьбеПелея с Фетидой – только она замышляет другое…Вышел Пелей и хозяйской рукоюнагло приобнял строптивую нимфу.Боги, перебивая друг друга, кричат Пелею:– Обними её крепче – и будет она твоею!Рвётся из крепких объятий Фетида,то в волну, то в вулкан превращаясь,то гадом морским извиваясь в руках героя —но напрасно тщится убить его грозная нимфа.Крепче крепкого держит Пелей Фетиду!Нежно её обнимает. Ласкает.Главное – удержать, не разомкнув объятий!И постепенно гаснет гнев рыбьехвостой нимфы,и вот она уже в губы героя целует,забыла уже, что убить героя хотела…Каждая женщина хочет игрою,как прекрасная нимфа, – покорить своего героя.И каждый мужчина – укрощает свою Фетиду.Неволшебная страна
Слова там пустой звук.Стихи там пустой слог.Там волком глядит друг.Там ветер надежд слёг.В глазах там ножа блеск,там голос сорвётся на вой.Там волн безразличен плеск,особенно над головой.Йоринда
Теперь меня зовут лесной колдуньей,сама едва ли помню, как меня зовут…И холодом по коридорам замка веет.На крики мои слуги не придут.Я сорвала ковры. Открылись стены,холодные и мёртвые, как я.И мраморным рисунком тают вены.Сияет за бойницей лунная заря.Погасли и дымят камины,разбиты зеркала и витражи.А будешь хоронить меня – под спинуосколки витражей ты, не жалея, положи.Сегодня утром прилетали твои птицы —ты удивишься, что я делала потом:в заговорённых чёрных рукавицахя угощала их – отравленным зерном.За шагом шаг я с жизнью попрощалась.Осталось, милый, попрощаться мне с тобой.Я прошлою любовью причащалась,пропитанной обидой и бедой.Молиться Богу? Верую, не веря…Но что мне безразличие природы,где каждая отдельная потерялишь добавляет степеней свободы?Рождество
В гостиницах не было места.Звезда горела зловеще.Ирод же ждал вести,но его обманули вещие.Всё в жизни младенца —предательство за предательством:Иосиф качает чужого сына.Мария услышит: «Ты не мать мне!»,и кровь у неё в жилах застынет.Иисуса можно понять: как жить,если из-за Его рожденияИрод преследует тыщи младенцев,и оком дьявола светит звезда Вифлеемская,и с кровавыми свёртками матери мечутся —не знают, несчастные, что же им делать.Каин сказал бы:«Сын удался в отца – жестокий,да и похож на Авеля:как телец – волоокий».Но Каина в живых уже нету,как говорится – канул в Лету.«Dies Natalis Solis Invicti»в честь твоего рождения,злобу Ирода обнаруживая,холодное солнцестояниестало Божьим оружием.И стоили разве крови младенцев —золото, ладан и смирна,волхвами блаженными принесённые,когда звёзды, заглядывая сквозь дыры в крыше,предвестием ёлок, шаров и яблок,стояли в дожде и холоде, светом беды осенённые.