На грани: Любовь и Вечность

– А ты согласился без боя, – я нежно толкнула его плечом. – Потому что уже тогда понимал: моё творчество – это часть меня.

Он перевернулся на бок, лицом ко мне, и взял мою руку в свою.

– Я всегда знал: любить тебя – значит любить всё, что с тобой связано. Твои краски, твои холсты, твои безумные идеи в три часа ночи…

– …и мои опоздания, – добавила я с улыбкой.

– И твои опоздания, – серьёзно подтвердил он. – Потому что каждое твоё «я уже выезжаю» звучит как обещание чуда.

Мы снова замолчали, но тишина была наполненной – воспоминаниями, общими моментами, теми невидимыми нитями, что связали нас за эти восемь лет.

– Иногда мне кажется, – тихо сказала я, глядя в его глаза, – что эти годы пролетели как один день. Но в то же время я помню каждую мелочь: как ты держал меня за руку в тот первый раз, как мы вместе выбирали диван, как ты научился варить мой любимый кофе…

– А я помню, – перебил он, – как ты впервые назвала меня «мой», без фамилии, без имени – просто «мой». И как я тогда понял: это навсегда.

Я придвинулась ближе, уткнулась носом в его плечо.

– Как же быстро мы научились понимать друг друга без слов…

– Не быстро, – возразил он. – Постепенно. Шаг за шагом. Как художник пишет картину: сначала набросок, потом тени, потом блики… А в конце – та самая деталь, которая делает её живой.

– И какая же это деталь? – прошептала я.

– Вот эта, – он нежно коснулся моего лица, провёл пальцем по скуле, по губам. – То, как ты смотришь на меня.

То, как ты улыбаешься, когда думаешь, что я не вижу. То, как ты засыпаешь у меня на плече.

Я почувствовала, как к глазам подступают слёзы – не от грусти, а от переполняющего чувства благодарности за этот момент, за эти восемь лет, за всё, что было и будет.

– Знаешь, – сказала я, взяв его руку и прижав к своей груди, – иногда я просыпаюсь и не могу поверить, что это всё – моя жизнь. Что ты – мой.

Он обнял меня, притянул к себе так крепко, что стало трудно дышать, но это было именно то, что нужно.

– Это наша жизнь, Катя. И она только начинается.

Мы лежали так ещё долго – не говоря ни слова, просто чувствуя друг друга, слушая дыхание, биение сердец. А за окном медленно пробуждался новый день, обещавший нам ещё тысячу таких моментов – тихих, тёплых, наших.

Я проводила Артёма до двери, поцеловала на прощание и ещё несколько секунд стояла, прижав ладонь к тёплому дереву, словно пытаясь удержать частичку его тепла. Потом глубоко вздохнула и вернулась в квартиру – в тишину, которая вдруг показалась непривычно густой.

Первым делом я подошла к окну. Увидела, как он выходит из подъезда, поправляет пиджак, бросает взгляд наверх – наверное, искал наши окна. Я невольно улыбнулась и чуть приподняла руку в немом приветствии, хотя он не мог меня увидеть.

Потом включила музыку – негромкую, джазовую, ту, что всегда настраивала меня на творческий лад. На кухне заварила себе зелёный чай с лимоном, налила в любимую керамическую кружку, которую Артём подарил мне на прошлый день рождения. На ней было написано: «Ты рисуешь мир ярче, чем он есть».

С кружкой в руках я прошла в мастерскую. Здесь пахло краской, льняным маслом и деревом – мой личный аромат счастья. Разложила на столе кисти, открыла тюбики с красками, разложила палитры. В углу стоял чистый холст – ждал своего часа.

Я начала с эскиза углём. Сначала – общие контуры, лёгкие штрихи, будто прощупывала образ. Потом стала прорисовывать детали: линию скул, изгиб губ, взгляд, в котором всегда столько тепла и нежности. Представляла, как Артём сидит напротив, улыбается, а я переношу эту улыбку на холст.

Время текло незаметно. Я то и дело поглядывала на часы – не потому, что волновалась, просто хотелось знать, когда он освободится. В голове уже рисовались картины нашего вечера: мы сидим на диване, он рассказывает о делах, я показываю ему набросок портрета, а потом мы вместе ужинаем при свечах…

Но когда стрелки приблизились к семи, я вдруг почувствовала, как в груди зарождается тревога. Артём всегда звонил, если задерживался. А сегодня – тишина.

Сначала я отмахнулась от беспокойства: наверняка совещание затянулось, или клиент оказался особенно требовательным. Но к восьми часам тревога превратилась в тяжёлый комок, который не давал сосредоточиться. Кисть в руке дрогнула, оставив ненужную черту на холсте.

Я отложила работу, подошла к телефону. Экран светился пустотой – ни сообщений, ни звонков. Набрала его номер. Гудки шли, но никто не отвечал. Попробовала ещё раз – тот же результат.

Сердце забилось чаще. Я прошлась по комнате, пытаясь унять нарастающую панику. «Спокойно, – говорила себе, – наверняка просто не слышит. В офисе шумно, или телефон в сумке».

Но внутренний голос не унимался: «А если что‑то случилось? А если он попал в аварию?»

Я села на диван, обхватив колени руками. В комнате становилось темнее, тени удлинялись, а тишина – всё громче. Включила лампу, но тёплый свет не принёс успокоения.

Снова взяла телефон, написала сообщение: «Всё в порядке? Перезвони, когда сможешь». Нажала «отправить» и уставилась на экран, будто могла силой мысли заставить его засветиться ответом.

Минуты тянулись бесконечно. Я то вставала, то садилась, подходила к окну, смотрела на улицу. Машины проезжали мимо, люди спешили домой, а моего самого родного человека всё не было.

Чтобы отвлечься, пошла на кухню, начала готовить ужин. Нарезала овощи, поставила греться сковороду, но движения были механическими. Мысли то и дело возвращались к нему.

А вдруг он забыл зарядить телефон? – думала я. – Или батарея села? Или… Нет, не надо „или“. Всё хорошо. Он просто задерживается.

Но тревога не отпускала. Я снова набрала его номер. Опять без ответа.

Время перевалило за девять. Я сидела за столом, не притронувшись к еде, и смотрела на пустую тарелку напротив. В голове крутились воспоминания: как мы смеялись за этим же столом вчера, как он держал меня за руку, как шептал: «Я люблю тебя» перед сном.

В какой‑то момент я не выдержала – слёзы покатились по щекам. Не от злости, не от обиды, а от страха. Страха потерять то, что стало смыслом моей жизни.

Я встала, подошла к нашей фотографии на полке. Мы на море, оба загорелые, смеёмся, а за спиной – бескрайний синий простор. «Вернись ко мне, – мысленно просила я. – Просто вернись, и всё будет хорошо».

Телефон лежал рядом, как молчаливый свидетель моего беспокойства. Я взяла его в руки, снова посмотрела на экран.

Ничего.

И тут, как будто в ответ на мои молитвы, раздался звонок. Я схватила трубку так резко, что чуть не уронила её.

– Артём?!

– Катя, прости, – его голос звучал устало, но так знакомо, так дорого. – У меня всё в порядке. Просто… Всё пошло не по плану.

– Где ты? – я едва сдерживала слёзы.

– Уже в машине, еду домой. Прости, что не отвечал – телефон разрядился, а я не заметил. Дела затянулись, потом пришлось решать ещё одну проблему… Катя, я так виноват.

– Просто приезжай, – прошептала я. —

Просто приезжай.

– Уже почти дома. Минут через десять буду.

Я положила трубку и глубоко вздохнула. Тревога медленно отступала, оставляя после себя странную пустоту и одновременно – огромное облегчение. Пошла в прихожую, стала ждать у двери. Когда услышала его шаги на лестнице, сердце снова заколотилось. Открыла дверь до того, как он подошёл.

Он стоял передо мной – усталый, немного взъерошенный, но живой, родной, мой. Не говоря ни слова, я шагнула к нему, обняла так крепко, как только могла. Он прижал меня к себе, поцеловал в макушку.

– Прости, – снова сказал он. – Я не хотел тебя пугать.

– Ничего, – я уткнулась носом в его плечо. – Главное, ты здесь.

Мы стояли так долго, не говоря ни слова. И в этом молчании было всё: и страх, и радость, и любовь, которая сильнее любых тревог.

Утро началось непривычно тихо. Артём ушёл на работу ещё до того, как я проснулась – на подушке лежала записка: «Прости, срочные дела. Вернусь, как смогу. Целую». Я провела пальцем по строчкам, мысленно представляя, как он писал это в полумраке спальни, стараясь не шуметь.

День тянулся медленно. Я прибралась в квартире, переставила вазы с сухоцветами, заварила чай с мятой. Движения были размеренными, но внутри всё равно жило тревожное ожидание – то самое, что появилось вчера вечером.

В полдень раздался звонок в дверь. На пороге стояла Лена – сияющая, с пакетом пирожных и бутылкой вина.

– Решила тебя навестить! – она чмокнула меня в щёку и прошла внутрь.

– Ты какая‑то задумчивая. Всё в порядке?

Я пожала плечами, разливая вино по бокалам.

– Да так… Артём вчера задержался допоздна. Не отвечал на звонки.

– Ой, мужчины, – Лена махнула рукой. – У них вечно «срочные дела». Мой Макс тоже вечно пропадает в своём гараже.

Мы сели на диван, укутавшись в плед. Лена достала блокнот, раскрыла его с торжественным видом:

– Смотри, я тут кое‑что задумала. Хочу открыть агентство недвижимости. Вот набросала бизнес‑план.

Она принялась увлечённо рассказывать: про потенциальных клиентов, про аренду офиса, про то, как будет оформлять визитки. Я слушала, искренне радуясь за подругу, но мысли то и дело возвращались к Артёму.

– А ты как? – вдруг спросила Лена, заметив мою рассеянность. – Над чем сейчас работаешь?

– Портрет Артёма, – я кивнула в сторону мастерской. – Хочу закончить к годовщине.

Лена встала, подошла к холсту. Долго рассматривала, потом обернулась с улыбкой:

– Катя, это потрясающе. Ты так точно передаёшь его взгляд… Будто он здесь, рядом.

Мы проговорили ещё пару часов. Лена показала мне эскизы логотипа для своего агентства, мы обсудили возможные названия, посмеялись над тем, как она пыталась договориться с арендодателем. Но когда часы показали пять вечера, она засобиралась домой:

– Надо успеть доделать пару дел. Спасибо за то, что выслушала!

Я закрыла за ней дверь и вдруг почувствовала, как тишина квартиры стала давящей. Время будто замедлилось. Я включила телевизор, но звук казался раздражающим – выключила. Взяла книгу, но строчки расплывались перед глазами.

Стрелки часов перевалили за восемь. Я достала телефон, набрала номер Артёма. Гудки… и тишина. Попробовала ещё раз. Снова без ответа.

Сердце сжалось. Вчерашнее беспокойство вернулось с новой силой. Я прошлась по комнате, сжимая телефон в руке. «Может, он в пробке? Или телефон опять разрядился?» – пыталась успокоить себя.

В девять вечера я позвонила в офис. Приятный женский голос ответил:

– Добрый вечер, компания «Арт‑Голд». Чем могу помочь?

– Здравствуйте, это Катя, жена Артёма.

Он ещё на работе?

– Нет, он ушёл около шести часов. Сказал, что у него важные дела.

Важные дела… – эхом отозвалось в голове. – Но куда?

Я опустилась на диван, обхватив колени руками. В комнате становилось темнее, тени удлинялись, а тревога разрасталась, заполняя всё пространство. Телефон лежал на коленях – холодный, молчаливый.

Попробовала написать сообщение: «Артём, где ты? Я переживаю». Нажала «отправить» и уставилась на экран. Две галочки загорелись почти сразу – значит, он получил. Но ответа не было.

Часы показывали одиннадцать. Я накрыла стол, приготовила его любимый чай, зажгла свечи – как будто это могло ускорить его возвращение. Но квартира оставалась пустой.

Наконец, не выдержав, я легла в постель. Одеяло казалось слишком тяжёлым, подушка – холодной. Я свернулась калачиком, прижав к груди его подушку, вдыхая едва уловимый запах его одеколона. «Пожалуйста, пусть с ним всё будет хорошо», – шептала я в темноте.

Сон пришёл неохотно, прерывистый, полный смутных образов. Я то просыпалась, проверяя телефон, то снова проваливалась в тяжёлую дремоту.

Проснулась я от звука ключей в двери. Резко села в постели – за окном едва серело. Часы показывали половину шестого утра.

В проёме двери появился Артём – усталый, с тёмными кругами под глазами, в помятом костюме.

– Ты где был?! – мой голос прозвучал резче, чем я хотела.

Он замер, глядя на меня. В его глазах читалась усталость, но не раскаяние.

– Катя, я…

– Я звонила тебе сто раз! – я вскочила с кровати, чувствуя, как внутри закипает обида. – В офисе сказали, ты ушёл в шесть! Где ты был?!

– Прости, – он провёл рукой по волосам. – Были переговоры. Потом… потом пришлось решать ещё один вопрос.

– Какой вопрос?! – я сжала кулаки. – Ты даже не предупредил! Я думала, с тобой что‑то случилось!

– Я не хотел тебя беспокоить, – его голос звучал ровно, почти холодно. – Это было важно.

– Важно?! – я почувствовала, как к глазам подступают слёзы. – А я не важна? То, что я переживаю, не важно?

Он шагнул ко мне, попытался обнять, но я отстранилась.

– Катя, пожалуйста…

– Нет! – я отвернулась к окну, чтобы он не видел моих слёз. – Ты просто… ты просто не понимаешь. Когда ты не отвечаешь, когда пропадаешь, я чувствую себя… ненужной.

Тишина повисла между нами, тяжёлая, колючая. Я слышала его дыхание, чувствовала, как он стоит позади, но не оборачивалась.

– Я не хотел, чтобы ты переживала, – наконец произнёс он тихо. – Правда. Но это было… сложно объяснить.

– Тогда хотя бы позвонил! – я резко развернулась. – Хотя бы СМС отправил: «Катя, я задерживаюсь». Это ведь так просто!

Он опустил глаза, сжал кулаки. Я видела, как ему тяжело, но в тот момент мне было всё равно. Боль и страх, копившиеся за вечер, вырвались наружу.

– Катя, – он сделал шаг вперёд, осторожно взял меня за руки. – Прости меня. Я виноват. Я должен был предупредить. Но… я просто не подумал.

Его пальцы были холодными, но прикосновение согревало. Я смотрела на него – на усталое лицо, на тень раскаяния в глазах – и понимала, что люблю его. Но обида всё ещё жгла изнутри.

– Пообещай, что больше так не будешь, – прошептала я, чувствуя, как слёзы катятся по щекам.

– Обещаю, – он прижал меня к себе, крепко, до боли. – Прости. Я не хотел делать тебе больно.

Я уткнулась носом в его плечо, вдыхая родной запах. Слезы текли, но постепенно напряжение отпускало.

– Просто… просто будь рядом, – прошептала я. – Даже если занят. Даже если устал. Просто дай знать, что ты здесь.

Он поцеловал меня , прижал ещё крепче.

– Я здесь. И всегда буду. Прости меня.

Мы стояли так долго, пока за окном не рассвело окончательно.И потом отправились отдыхать.

Я долго пыталась не замечать перемен. Говорила себе: «У него сложный проект», «Он устал», «Это временно». Но дни складывались в недели, а всё оставалось по‑прежнему. Артём приходил домой затемно – иногда в одиннадцать, иногда ближе к полуночи. А пару раз я проснулась от щелчка замка уже под утро, когда за окном едва серело.

Каждый вечер я садилась на диван, прислушивалась к звукам в подъезде, сжимала в руках телефон, набирала его номер – и снова слышала равнодушное: «Абонент недоступен». В такие моменты комната будто сжималась вокруг меня, а тишина становилась осязаемой, колючей. Сначала я находила оправдания. «У него важные переговоры», «Телефон разрядился», «Пробка на трассе».

Но однажды, возвращаясь с прогулки, я увидела их.

Они стояли у кафе через дорогу от его офиса. Артём и девушка в светлом пальто. Она смеялась, запрокидывая голову, а он смотрел на неё так… так, как когда‑то смотрел только на меня. В тот момент мир будто раскололся на две части: одна – где я ещё верила, другая – где уже знала правду.

Я спряталась за витрину магазина, чувствуя, как ледяные иголки пробегают по спине. Хотелось закричать, броситься к нему, потребовать объяснений. Но ноги не слушались. Я просто стояла и смотрела, как они садятся в такси, и машина увозит их куда‑то, куда мне нет доступа.

Дома я упала на кровать, зарылась лицом в подушку и наконец дала волю слезам. Они лились беззвучно, обжигая щёки, а в голове крутилось одно: «Почему? За что?»

Я вспоминала наши утра, его улыбку, когда он приносил кофе в постель, наши разговоры до рассвета, его обещания. «Я никогда тебя не предам», – говорил он, обнимая меня. А теперь эти слова звучали как насмешка.

Ночные часы тянулись бесконечно. Я то засыпала на несколько минут, то просыпалась от малейшего шороха. В голове роились мысли: «Как он мог? Разве я мало для него делала? Разве не была рядом в трудные времена?»

К утру я приняла решение. Больше не буду молчать. Не буду притворяться, что всё в порядке.

Когда Артём вошёл в квартиру, было уже светло. Он выглядел уставшим, но при виде меня в глазах мелькнуло что‑то вроде тревоги.

– Катя, ты почему не спишь? – спросил он, снимая пиджак.

Я встала с дивана, выпрямилась, сжала кулаки, чтобы не дрожали руки.

– Где ты был? – голос звучал твёрже, чем я ожидала.

– На работе, – он отвёл взгляд, начал расстёгивать рубашку. – Проект горит, пришлось задержаться.

– С кем ты был у кафе вчера вечером?

– я шагнула к нему. – С той девушкой в светлом пальто?

Он замер. Молчание длилось секунды, но для меня оно растянулось на вечность.

– Катя… – наконец произнёс он, но я перебила:

– Почему? – мой голос дрогнул. – Почему ты так поступаешь со мной? Что я сделала не так?

– Ты ни в чём не виновата, – он подошёл ближе, но я отступила.

– Тогда объясни! – крикнула я, и слёзы хлынули потоком. – Объясни, почему ты лжёшь, почему пропадаешь, почему смотришь на других так, как раньше смотрел только на меня!

Он опустил голову, провёл рукой по волосам.

– Я не хотел, чтобы ты узнала…

– Не хотел?! – я почувствовала, как внутри всё рвётся на части. – А я не хотела видеть тебя с ней! Не хотела чувствовать эту боль! Ты хоть понимаешь, что я каждую ночь жду тебя, слушаю шаги в подъезде, проверяю телефон, надеясь, что ты позвонишь?!

Он попытался обнять меня, но я оттолкнула его.

– Нет! Не трогай меня!

– Катя, пожалуйста, – его голос звучал глухо. – Я запутался. Это всё… это не то, что ты думаешь.

– А что я должна думать?! – я всхлипнула, вытирая слёзы. – Что ты любишь меня? Так докажи! Где твои доказательства, Артём? Где твои слова, твои обещания?

Он молчал. И это молчание было страшнее любых признаний.

– Уходи, – прошептала я, чувствуя, как силы покидают меня. – Просто уходи.

– Катя, я…

– Уходи! – крикнула я, и голос сорвался на рыдание.

Он постоял ещё секунду, потом молча собрал вещи, надел куртку. Дверь тихо щёлкнула, и я осталась одна.

Свалилась на пол, обхватила колени руками и наконец дала выход всему, что копилось внутри. Рыдания вырывались из груди, сотрясая всё тело. Я плакала о нас, о наших мечтах, о том доверии, которое он разрушил.

В какой‑то момент я поднялась, подошла к портрету, который так и стояла на мольберте. Его глаза на холсте смотрели на меня с прежней нежностью, но теперь это казалось насмешкой. Я взяла холст, хотела разбить, но остановилась. Вместо этого аккуратно сняла его, завернула в ткань и убрала в шкаф.

Потом села на подоконник, обхватив себя руками. За окном шёл дождь, капли стекали по стеклу, словно повторяя мой плач. Я смотрела на город, на людей, спешащих по своим делам, и думала: «Как жить дальше?»

Но где‑то глубоко внутри, сквозь боль и отчаяние, пробивалась мысль: «Я справлюсь. Потому что я больше не та Катя, которая ждёт у телефона. Я – та, кто заслуживает правды, уважения и настоящей любви».

Я не могла его забыть. Даже после всего, что было. Даже когда выгоняла его, пьяного, из квартиры – с дрожащими руками, с голосом, ломающимся от боли, но твёрдым: «Уходи. Я не хочу тебя видеть».

А потом – тишина. Долгая, гнетущая. Я пыталась жить дальше: разговаривала с друзьями, улыбалась, когда просили. Но внутри всё было выжжено. Каждое утро я просыпалась с мыслью: «А что, если он позвонит?» И каждый вечер ложилась с чувством, будто что‑то важное безвозвратно потеряно.

Однажды вечером раздался звонок. Макс. Его голос звучал глухо, непривычно сдержанно:

– Катя… Тебе нужно знать. Артём… Он умер.

Я замерла. В ушах зазвенело, мир на мгновение потемнел.

– Как?.. – прошептала я, не узнавая своего голоса.

– Врачи говорят – сердце не выдержало. Он принимал какие‑то таблетки… Его любовница, оказывается, давала ему стимуляторы. Долго. Никто не знал.

Слова падали, как камни. Я не могла вдохнуть.

– Когда?.. – только и смогла выдавить.

– Вчера. Я хотел сразу сказать, но… не знал, как.

Я положила трубку. Стояла посреди комнаты, и всё вокруг вдруг стало чужим, нереальным.

Меня нашли на полу. Соседи услышали странный звук, вызвали скорую. Я не помнила, как упала, как кричала, как билась в истерике. Всё смешалось: боль, шок, чувство вины, любовь, ненависть – всё разом.

В больнице дни тянулись как вязкий туман. Я лежала, глядя в потолок, не чувствуя ни голода, ни холода. Врачи говорили: «Психогенный шок», «Нужно время». Но время не лечило. Оно лишь растягивало муку.

Мне давали успокоительные, разговаривали с мягким сочувствием, но я не могла ответить. Всё, о чём я могла думать: «Он умер. И я не успела сказать ему… ничего не успела».

Когда меня выписали, я вернулась в квартиру, где каждый уголок напоминал о нём. Его запах ещё жил в подушке, его чашка стояла на полке, его портрет – тот самый, что я завернула в ткань, – ждал в шкафу.

Я не ела. Не спала. Просто бродила по комнатам, касаясь вещей, которые когда‑то были нашими.

Однажды ночью я села на пол перед зеркалом. В отражении – чужие глаза, пустые, потухшие. Я прошептала:

– Я хочу к нему. Хочу увидеть его. Хоть на миг.

Я прижимала её к лицу, закрывая глаза, и на секунду мне казалось, что он рядом, что вот‑вот я почувствую его дыхание на своей шее, его руки, обнимающие меня со спины. Его чашка стояла на полке – та самая, с чуть сколотым краем, которую он так любил. Я провела пальцем по трещинке, вспоминая, как он смеялся, говоря, что это «его личная особенность», как и все остальные его маленькие несовершенства, которые я обожала. В шкафу, завёрнутый в мягкую льняную ткань, ждал его портрет. Я не решалась достать его, боясь, что, увидев его лицо, окончательно потеряю связь с реальностью.

Я не ела. Не спала. Просто бродила по комнатам, касаясь вещей, которые когда‑то были нашими. Пальцы скользили по спинке дивана, где мы сидели, прижавшись друг к другу, по столешнице, на которой он рисовал мне сердечки зубочисткой, по клавишам пианино, на котором он играл только для меня. Каждый предмет хранил эхо его прикосновений, его смеха, его слов.

Однажды ночью я села на пол перед зеркалом. В отражении – чужие глаза, пустые, потухшие, словно две бездонные ямы, в которых больше не осталось ни света, ни надежды. Я долго смотрела на себя, пытаясь узнать ту девушку, которая когда‑то смеялась, мечтала, любила. Но её больше не было. Была только тень, блуждающая по квартире, наполненной воспоминаниями.

Я прошептала, и голос мой звучал как шелест сухих листьев:

– Я хочу к нему. Хочу увидеть его. Хоть на миг.

Слова полились сами, словно давно сдерживаемый поток, вырвавшийся на свободу:

– Артём, я так скучаю… Так невыносимо скучаю, что каждый вдох кажется предательством. Я не могу привыкнуть к тому, что тебя нет. Не могу смириться с этой пустотой, которая разъедает меня изнутри.