Гори, огонь! Меня не тронь!

ГЛАВА 1. Красоднев

– …А идти надо по тропке, что по-над речкой вьется. Речка скрытная, берет начало от студеного ключа, что в самой глухой чаще бьет. Сосны тот ключ заветный сторожат, сороки криком чужаков отпугивают. Папоротники его укрывают. Ты по тропке той, людскими ногами не хоженой, так и иди. Через ольшаник проберешься, все иди и иди, а дальше, как увидишь бочажок, где на дне камни голубым отсвечивают, повернешь налево. Там еще памятка тебе – лох стоит скрюченный, серебристыми листьями в сумраке шелестит. И снова стежка там будет – гляди внимательней – людскими ногами нетронутая. Вот она тебя к месту и приведет. Полянка там, травой мелкой поросшая, березами-подружками охороводенная. А посередине – она, папора! Коли час в час придешь, то увидишь, как зажгутся на ней цветы волшебные. Но взять цветок непросто! С наговором надо. Три раза посолонь вокруг оси повернись, колечко с левой руки на правую перекинь и иди вперед, имена светлых богов про себя поминая. Вслух не надо! А то сгаснет цветок волшебный. Как подойдешь, так скажи: «Гори, огонь! Меня не тронь!» – и смело цветок срывай…

Лесава дернулась и проснулась. Рука, искусанная комарами, страшно зудела. Сморило ее солнышко, вот и заснула. А все почему? Потому что ночью поспать толком не удалось. Как начиналась Русалья неделя, то начинали Лесаву донимать сны – вязкие, тяжелые, прилипчивые. И все об одном и том же: шепчет ей как будто женский голос, дорогу к папоре волшебной рассказывает, шепчет, покоя не дает. Неотступно так шепчет, словно уговаривает, да жалобно так, задушевно. Сны эти продолжались вплоть до Ярилина дня, а потом прекращались. До следующего лета.

Лесава поднялась с нагретой земли, где задремала, привалившись к березке, и взяла в руки корзинку. Трав она собирала каждый день немало, но надо было спешить – ведь запасаться приходилось на год вперед. Только в Русалью неделю и вплоть до Ярилина дня травы набирали самую большую силу.

Сегодня Лесава пришла за красодневом¹1. Рос он только в двух местах: около болота и у проезжей дороги. Цвел красоднев в этом году богато: целым букетом ярко-желтых крупных колокольчиков. Только и жили цветы недолго, один день. Отсюда и зовут цветок так: покрасоваться перед миром успевает всего ничего – от рассвета до заката.

Лесаве нужны были соцветия и листья. Дома она их собиралась разложить на ткани и просушить в сараюшке, что выделил ей дед на ее лекарские дела. А часть свежих цветов девушка собиралась сразу пустить на отвар для князя: стали болеть у того ноги, а кто же не знает, что помогает отвар из красоднева ломоту в костях унять. Ну и кроме него собиралась Лесава добавить в зелье другие травы, но о них она помалкивала. И так ведьмой за глаза называли. Корни же красоднева Лесава придет выкапывать уже осенью, от сердечных болей очень они помогали.

– Красоднев-красоднев,

Твое имя как припев!

Словно солнышко лесное

Твое имя золотое!

Красоднев-красоднев -

Повторяю нараспев.

Ты отдай свою мне силу,

Что Земля-мать подарила,

И избавь от тьмы кромешной,

И от боли от сердечной,

Той, что отдает под вздох²2.

Да поможет мне Даждьбог!

Лесава тихо шептала слова наговора про себя, убеждая красоднев поделиться своей силой с ней, травницей. Объемная корзинка становилась все тяжелей и тяжелей. Шла Лесава, опустив голову к земле, срезая золотые головки и острые листья и укладывая их в корзинку. Поэтому, видимо, и не увидела она князей, а только когда наткнулась взглядом на красные сапоги с дырочками в голенищах, откуда просвечивали ярко-синие штаны, только тогда и подняла глаза. Подняла и сразу же склонилась в поклоне.

– Ух какая находка! – весело сказал обладатель ярких штанов. – Иди сюда, Белогор! Смотри, какую я тут лисичку поймал!

Его глаза с любопытством и без всякого стеснения разглядывали девушку.

Лесава выпрямилась и сурово свела брови. Лисичкой за яркий, почти рыжий цвет волос ее и вправду звали за глаза. А дедушка часто ее называл вместо Лесава – Лисавой.

Поодаль, ближе к проезжей дороге, стояли оседланные кони. Один из мечников³3 терпеливо ожидал своего хозяина, держа коней в поводу. А второй князь сидел на коне. Услышав, что его зовут, он тронул коня ногой и подъехал к Лесаве. Девушка смутилась.

И как это она не услышала и не увидела пришельцев? Видимо, совсем ушла в себя, заговорилась с красодневом, оглохла и ослепла. Иногда Лесава полностью уходила в мир своих полуволшебных видений и тогда переставала замечать окружающий мир. Уж сколько раз дедушка пенял ей, когда Лесава не слышала, что он зовет ее или не отвечала на вопрос. И вот тебе раз – так нелепо столкнуться с чужаками! Заметила бы их, обязательно обождала бы, пока уедут.

Подъехавший князь отличался от первого. Явно старший брат, ведь лицами они похожи. Но если у этого, в синих штанах, глаза смеялись, то у старшего серые глаза смотрели строго. Лесава спокойно приняла взгляд наездника и с достоинством поклонилась.

– Ты откуда такая лапушка будешь? – ласково пропел первый князь.

Он было шагнул к Лесаве, но девушка отпрыгнула в сторону.

– Ну точно лисичка! – засмеялся веселый князь. – И долго мне за тобой по кочкам скакать?

– А и не скачите! – отрезала Лесава: князь или не князь, но в обиду она себя давать не привыкла. – Охота ноги вам сбивать!

– Ишь какая смелая! – удивился весельчак и подмигнул второму, которого назвал раньше Белогором. Тот лишь снисходительно приподнял брови, но ничего не сказал. Лесава снова посмотрела снизу вверх на старшего брата: сразу видно – не зубоскал и себя держать умеет.

Баламутный же князь отставать не собирался.

– Где живешь-то, красна девица? Где искать-то тебя?

– Да на что?

– Пойдешь со мной гулять на Ярилу? – прищурил на нее голубые глаза князь.

– Вот еще! – фыркнула Лесава.

– Али других охотников много?

– Да пруд пруди!

– Ух ты какая привередливая красавица! Неужто лучше, чем князь, найти сможешь?

– Да на что мне князь? Мы, чай, ровню себе ищем.

– Так где искать-то тебя? Где дом твой?

– А вот как войдете в лес, ищите дуб столетний. Об него надо головой удариться, так чтобы искры полетели. И идти пни считать. Как о десятый споткнетесь, тут, стало быть, и до места дошли.

Веселый князь засмеялся, и второй, строгий, не смог удержаться, чтобы не улыбнуться.

– Бойкая красавица, – заметил Белогор и обратился уже к младшему брату: – Побаловался, Буеслав, и будет. Нас ждут. Догоняй!

Он чуть кивнул головой, прощаясь с девушкой, и направил коня к дороге. Мечники, ожидающие его, вскочили на коней и последовали за старшим князем. Лишь один слуга остался терпеливо ожидать с двумя конями в поводу.

Буеслав же, прищурив глаза, наблюдал за Лесавой.

– Ну так что, даже имени своего не скажешь?

– Да на что вам мое имя? – притворно удивилась девушка.

– Ну мало ли.

– А как малиновку услышите, так ее спросите. Она мое имя враз насвищет.

Буеслав снова засмеялся. Потом махнул рукой.

– Ладно, секретничай! Все равно отыщу, коли охота придет.

– Ни пуха ни пера! – задорно отозвалась Лесава.

Потом поклонилась и торопливо пошла прочь: солнце уже перевалило за середину дня, надо было успеть дойти до дома и заняться обработкой собранного и приготовлением отвара.

– Эй, несговорчивая! Так легко от меня не убежишь! Подари хоть поцелуй на прощанье.

– Ишь ты какой! – звонко крикнула Лесава, убыстряя шаг.

– Стой! А ну остановись!

Держи карман шире! Лесава нырнула в заросли отцветающей волжанки и, схоронившись под листьями, быстро зашептала:

– Волжанка-горожанка, сестричка белоцветная и лес зеленый! Укрой-схорони, чужака прогони!

– Эй, ты где? – раздался удивленный голос Буеслава. – Куда делась? Только что ведь же тут, у цветов, стояла!

Лесава увидела удивленное лицо князя и чуть не фыркнула от смеха. Закрыла рот рукой. Буеслав поворошил ногой листья волжанки и раздраженно повел плечами.

– Померещилась, что ли? Да нет, Белогор тоже ее видел. Вот ведьма лесная!

«Ну я тебе припомню ведьму», – прищурив глаза, пообещала ему Лесава. Словно в ответ на ее обещанье, с дерева упало старое гнездо и осыпало Буеслава трухой и сором. Князь отскочил, обвел деревья вокруг испуганным взглядом и осенил себя обережным знаком. Лесава изо всех сил сдерживалась, чтобы не рассмеяться в голос.

– Ну погоди! – с угрозой заключил Буеслав. – Так не отделаешься! Отыщу тебя, лисичка! Все равно!

Князь раздраженно смахнул с плеча перья и пошел восвояси. Лесава пожала плечами: почто ей сдался этот зубоскал? И князь ей тоже не нужен, свой в наличии имелся.

[1] красоднев – лилейник

[2] вздох (устаревш.) – бока, область под ребрами

[3] мечник – (древнерус.) страж, оруженосец, слуга князя

ГЛАВА 2. Лесная дева

Не раз, не раз уже лес выручал Лесаву, не раз прятал, не раз глаза чужакам отводил, коли хотела девушка ухорониться от них. И ягодами-грибами одаривал сверх меры.

– Откуда это ты, Лесавушка, такие белые несешь? И все как на подбор – крепенькие, с бархатными шляпками. Где набрала? Али место секретное знаешь?

– Да какое место? – смеялась девушка. – По-быстрому перед завтраком сбегала да возле мельницы в роще и наломала.

– Сто раз там ходила, глаза о землю сточила, ни одного беленького там не находила, – недоверчиво качала головой соседка.

Пожимала плечами Лесава: разве ж ее это вина, что лес ей помогает? Ягоды сами в туесок так и норовят прыгнуть. Травы сами под ноги стелются. Грибы чуть ли не вприпрыжку за ней бегут.

Вернувшись домой, Лесава побежала в баньку – разложить там на полках цветы и листья красоднева. Баньку топить они с дедом собирались послезавтра, а за это время все должно было подсохнуть.

Закончив раскладывать цветы для просушки, Лесава отобрала часть соцветий и развела на задах костер – стала варить зелье. Там-то ее и застала Раска.

– Ой! Лесава! Ты уже вернулась?

Была Раска кругленькой и сдобной. На месте ей не сиделось – сойкнет и побежит. Глаза тоже круглые, любопытные. И в котел горячий нос чуть не сунула, и в корзинку к Лесаве заглянула.

– Ты зелье-то для князя варишь?

– А то! Вот видишь – уже вода закипает.

– А дед Даромир где?

– На речке, должно быть. Захотел ушицы свежей.

– А-а! Ой! А ты знаешь, что к князю гости приехали? Чужие князья.

– Нет, не знаю, – отвернувшись, чтобы скрыть усмешку, сказала Лесава. – А зачем приехали? Али война готовится?

– Да нет! Свататься будут. Вернее, уже посватались. Жениться будут.

– На Премиславе?

– Ага. На ней.

– И что, сразу оба будут на ней жениться?

– Ой! Не то сказала. Старший брат будет. Звать Белогор Яромирович. Ох и красавец! Глаза такие серые, строгие. Волосы густые, по плечи, темно-русые. Младший тоже хорош. И затейник такой!

Раска засмущалась, махнула рукой и засмеялась чему-то своему.

– Ясно. А младший на ком жениться будет? На старой няне Стояне?

Раска засмеялась еще пуще.

– Ну и шутница ты, Лесава! Младший – Буеславом Яромировичем кличут – дружкой приехал.

– Понятно.

– Ой! А ты когда зелье сготовишь? Князь меня зачем послал-то? У него опять ноги разболелись. А старое зелье уже заканчивается. Послал узнать, когда новое будет.

– Вот сварю зелье, остужу, процежу. Настояться ему надо под солнышком, а затем под луной охладиться. Назавтра и готово будет.

– Ой долго-то как!

– Ну как получается, Раска. Приходи завтра за зельем.

– Нет. Завтра сама, Лесава, приходи! Князь тебя зовет. Говорит, что, когда ты его своими руками лечишь, то у него болит меньше.

Лесава улыбнулась краешком рта. Что ж. Раз зовет князь, то она придет.

– Передай, что завтра о полудни приду.

– Ой! Здорово! Все обскажу.

Раска вскочила и быстро-быстро колобочком покатилась по деревенской улице. Бежать до княжеского терема ей было далековато: Лесава с дедом жили на самой окраине села, почти у леса. Звал князь, звал Лесаву жить в его терем: врачевательницы лучше ее в их местах не было. Но куда же Лесава от леса уйдет?

Не раз, не раз уже лес выручал Лесаву, он же ее и людям подарил. Ей почему имя-то такое дали – Лесава, Лесная дева? Нашли Лесаву где? Правильно – в лесной чаще.

Пошел раз дедушка Даромир в лес и увидел на полянке, прямо на сырой земле младенца. Ну, он девочку домой и принес. Обсуждали в деревне, конечно, кто такое непотребство сотворил: родил в лесу да и скинул дитё на съеденье зверям. Только виноватую не нашли: вроде, все на виду были, никто тайком плод не скидывал. Тогда решили, что это из другой деревни кто приходил. Или прохожая душа.

– Страшное это дело – от дитя избиться, – рассказывала Лесаве бабушка Рагосна. Принес дед Даромир найденыша к себе домой и стал со старухой своей советоваться, что дальше делать. Но недолго думали. Не дали Рожаницы старикам детей своих. Те, что родились, все в младенчестве померли. Так и жили Даромир и Рагосна вдвоем, но душа в душу. А лесную девочку при себе решили оставить: пусть глаза красой радует да слух смехом веселит.

– А зачем, бабушка, от них избавляться? – спрашивала маленькая Лесава.

Росла она в холе и неге: некого было старикам лелеять, вот и отдавали всю любовь, весь жар сердец своих приемышу. Одевали красиво, кормили сладко, работой не мучали. Но и Лесава платила тем же: лаской да нежностью. Характера она была легкого, необидчивого, и смех ее озарял темные осенние и зимние вечера почище лучины.

– А затем, девонька, – объясняла Рагосна, прядя нить, – что не всегда бывает ребеночек в радость. Нагуляет на стороне такая, пока мужа дома нет, да и сбросит в лесу. А иногда и прихоронит.

– Как прихоронит? – ахнула Лесава.

Она знала, и как ее нашел в лесу дедушка Даромир, и что она тоже брошенное дите. И еще Лесава всегда мечтала найти мать. Только стоило ли искать ту, которая от нее когда-то хотела избавиться?

– А так. Вот какую историю я тебе расскажу. Гуляла одна девка с женатым и нагуляла дитё. Пошла она в лес, там от бремени разрешилась, а младенчика-то в землю живьем и закопала.

– Как же так?

– А вот так. Потом опять нагуляла, уже второго. И снова его после родов прихоронила. Пошла домой, и вдруг помутнело у нее в голове. Она на землю упала без сил. Только слышит – шуршит кто-то по траве. И вдруг две большие змеи выползли и вокруг шеи у нее обвились. А одна начала грудь у девки сосать. Сосет молоко аж до крови. Напилась и вокруг шеи обвилась. А вместо нее другая стала пить.

– Какой страх!

– А то! Так и стала бедолага со змеями жить. Они, как молоко попьют, вокруг шеи обвивались. И такая на девушку смертная тоска наваливалась, когда грудь у нее змеи сосали, что и словами не передать. И никто снять у нее этих змей с шеи не мог.

– И что она стала делать?

– А что тут сделаешь? Покаялась грешница перед людьми, рассказала, что душегубицей стала. Перед богами покаялась. И пошла по свету искать святых мест да капищ, где помогут ей от беды избавиться. Может, до сих пор бродит, грех свой снять не может.

Бабушка Рагосна оградила себя обережным знаком, и Лесава последовала ее примеру. История девушки-убийцы поразила ее.

Была ли мать Лесавы такой же преступницей? Или, может, иные тяжелые обстоятельства заставили родительницу покинуть свое дитя? Или, напротив, злые люди выкрали младенца у роженицы? Этого Лесава не знала, и мысли эти заставляли ее грустить. Но недолго. Белая зима сменяла осеннюю распутицу. Потом светличи сжигали чучело Мораны, злой богини холода и смерти на День начала года. Весеннего Ярила сменял Летний. Жизнь бежала по кругу, так быстро, как катятся с горки зажженные колеса на Масленицу. Грустить Лесаве особо было некогда.

ГЛАВА 3. Старый князь

Князь Тихомир был еще не стар. Руки его не утратили крепость, но болезнь изгрызла тело, а морщины избороздили когда-то гладкий лоб. И вот кто знает, откуда взялась хвороба? То ли враги-завистники порчу наслали, то ли боги за что-то огневались, только с каждым годом болел князь все больше и больше.

– Как дела твои, Лесавушка? – спросил мужчина, глядя сверху вниз на девушку.

Сидела Лесава на скамеечке и ноги князевы зельем своим натирала. Кроме зелья еще обмазывала их мазью, с тайными травками. Секрет этих мазей Лесава не говорила никому – разве ж можно выдавать тайну, что ей лес нашептал-доверил? Осердится и помогать перестанет.

Лесава подняла голову и столкнулась с ласковым взглядом серых глаз князя. Любил князь Тихомир девушку, причем не как молодец девицу любит, а как отец дочь. Любил и баловал. И когда это началось? Возможно, после того случая, когда спасла Лесава князя от смерти.

Однажды осенью сильно заболел князь. Думали близкие, что Род уже скоро за ним придет. Чтобы душу умершего проводить к предкам. Лежал Тихомир весь иссохший, равнодушный. Смотрел вверх.

Потолок в спальне княжеской красивый. Нарисовано там солнышко красное, улыбчивое, а вокруг него деревушки да луга со стогами сена. Леса с вепрями и лосями. Стада коровок да пастушки, на дуде играющие. Красивый потолок! Художник, который рисовал его, откуда-то из дальней страны жаркой прибыл. Где снега никогда не бывает. Но хоть и иноземец, а смог красотой местной проникнуться. И нарисовал так, как будто всю жизнь со светличами прожил. Так сказывали.

Только хозяину вся это красота уже ни к чему. Лежит князь, и видно, что душа едва за тело держится. Того и гляди, оборвется ниточка, что Рожаницы сорок зим назад сплели, и унесется быстрокрылая душа за семь небес, на волшебный остров Ирий.

Выла жена князя, выла дочь Премислава. И только старая няня Стояна, та, что князя еще ребенком помнила, губы покусала, платок на голову набросила да пошла затемно со двора.

Вышла из ворот крепости, потребовав, чтобы ждали стражи и на ночь ворота не запирали, и побежала, насколько сил хватало, к околице села. Слышала она об одной чудесной лекарке, которая такие зелья сызмальства варила, что больные почти с того света на этот возвращались.

Нашла избушку старенькую, постучалась. Вошла, богам в красном углу поклонилась. Руки ладонями к печи протянула – домашнего хранителя, Огня Огневича поприветствовала.

– Доброго вам вечера, хозяева ласковые!

Поклонились Даромир и Рагосна гостье: кто же не знал няню князеву, на которой, почитай, все хозяйство княжеское держалось.

– И тебе доброго здоровьюшка, Стояна Драгорадовна! Али случилось что?

– Ох случилось! А слышала я, что у вас внучка приемная в тайных травах разбирается. Да лечить так умеет, словно сами боги ей веретено жизни в руки доверяют.

– Скажешь тоже!

Вышла вперед Лесава, поклонилась гостье. Смотрит Стояна – смышленая девочка. А глаза такие ласковые – будто небо меж облаков в день весенний проглянуло, в душу синь свою заронило. Смотрит Стояна и чувствует, как надежда в душе ее ключом горячим забила.

– Сможешь, девонька, князя своими ручонками с того света вытащить? Что хочешь тебе за это отдам, коли сумеешь!

– Обещать не буду. Не любят боги напрасных клятв, – тихо сказала девочка. – Да и дела словом не заменишь.

Взяла Лесава травок разных и пошла со Стояной в княжеский терем.

Пришла, головой в разные стороны вертит – лепота! Потолки высокие, стены багрецом да золотом сусальным расписаны. На скамьях ковры постелены, а князь спит не на печи или полатях, на кровати – бывают же чудеса!

Только уж очень худ и бледен князь. Ноги – как тростинки пожухлые. Кожа – как тающий снег весной. Обуяла девочку жалость. Подошла и взяла мужчину за руку. Посмотрел князь на Лесаву, и что-то дрогнуло у него в лице.

– Ты зачем пришла, милая? – сказал-прошелестел едва слышно.

– Лечить вас буду, князь! – говорит Лесава и смотрит серьезно.

– Ну попробуй, – усмехнулся больной, а сам глаз с девочки не сводит.

И стала Лесава лечить князя. Пошла на кухню со Стояной зелья разные варить да мази готовить.

Десять дён не отходила Лесава от старого князя. Десять ночей вместе с Родом у постели караулила, старуху Смерть отгоняла. И хоть сердилась жена князева Гордяна на самоуправство няньки, но перечить не стала – а вдруг и правда вылечит Дева Лесная мужа дорогого?

А на одиннадцатое утро сел князь на постели. Сел и ноги свесил. И штей суточных запросил.

Выходила князя Лесава. Вот с тех пор князь только ее зельям и доверял. Только ее рукам и вверялся.

– Что, Лесавушка, как дедушка твой?

– Да ничего, Тихомир Остромыслович, скрипит дедушка помаленьку. Прихварывает порой, но держится, – с улыбкой сказала Лесава.

– Да что ж тут поделаешь: молод – кости грызи, стар – кашу хлебай, – сказал князь.

– Да я уж и так богам каждый день молюсь, чтобы подольше дедушка на этом свете задержался, – тихо сказала девушка, продолжая втирать зелье в жилистые ноги князя, и опустила глаза.

Этой зимой не стало бабушки Рагосты. Не удержалась старая, когда на речке белье полоскала. И то уж уговаривала Лесава бабушку не ходить, говорила, что сама сходит, когда хлеб испечет. Но та не послушалась. Хоть руки и ноги уже не так хорошо работали, как в молодости, да не хотелось старой чувствовать себя нахлебницей. Вот и старалась изо всех сил Лесаве по хозяйству помогать. И тут, не спросясь, тайком схватила корзинку с бельем и на речку пошла. Потянулась пониже, да в прорубь и ухнула. Хорошо, другие бабы на реке были, успели схватить, пока ту под лед не затянуло. Мужиков кликнули, чтобы вытащили. Только заболела Рагоста да вскоре и к Роду ушла. Многое умела Лесава лечить, только смерти ни один лекарь не указ.

– Ну что ты так запечалилась, Лесавушка? – тихо спросил князь и погладил девушку по русой головке. – Ты же знаешь, что сиротой не останешься. Двери моего дома всегда открыты. Приму тебя с распростертыми объятьями.

– Благодарствую, Тихомир Остромыслович, – поклонилась Лесава, – только куда ж нам со свиным-то рылом да в калашный ряд?

В который раз князь звал Лесаву, и в который раз она отказывалась. Не хотелось ей огорчать князя отказом, но еще меньше хотелось причину отказа называть.

Сплетничали про Лесаву и князя, ох как сплетничали. И что любовницей его она была. И что приворожила старого, так что он про жену забыл. И совсем гадкое болтали: что собирается она, ведьма, Гордяну сжить со света и сама княгиней стать. Мерзкие эти сплетни доносила до Лесавы Раска. И умоляла подругу поосторожней быть, неровен час и впрямь за ведьму сочтут. А Лесава что ж? Если зовет князь, то как не прийти? Да и кто, кроме нее, с болезнью князевой пободаться может?

А болезнь была муторная, странная. Не понимала Лесава, отчего у князя кости ломит да тело сохнет. Вроде, и не стар он совсем. Крепкий мужчина. Даже седины в волосах почти нет. Но точила его болезнь, как вода камень точит, как змея, вокруг шеи обвивалась. И жалила в сердце, как паут злой, так что заснуть порой не мог князь от боли. Если бы не Лесава, давно бы Тихомир Остромыслович на тот свет отправился.

– А ты не отказывайся, Лесавушка, – снова погладив девушку по голове, сказал князь. – Короткая она, жизнь человеческая. Не успеешь оглянуться, и нет ее, – князь тяжело вздохнул. – А счастье и радость еще быстротечней. Как вода они в реке – подставляй руки, не подставляй, а все одно через пальцы убежит.

Лесава с нежностью посмотрела на князя. Водилось за ним такое: иногда начинал он откровенничать со своей травницей, душу изливать. Словно не было у него других собеседников. Вот и слушала Лесава рассказы о том, как князь рогатиной в молодости медведя убил. Да как на куминов войной ходил. Да про любовь его первую много раз слышала. Любовь яркую, да короткую. И несчастливую. Слушала, да не верила. Потому что на сказку это было похоже.

ГЛАВА 4. Чаруша

Встретил Чарушу князь на исходе весны, в месяц пролетень. Когда заканчивают селяне с посадками на огороде, но еще не начинают посев яровых, то празднуют женщины и девушки праздник Рожаниц. Уходят они в лес, где пробуют первый голос соловьи и спросонья протяжно квакают изумрудные лягушки. Где загораются синие огоньки медуницы, а майские жуки ошалело кружат в хрустальном воздухе. Зажигают в лесу женщины один большой костер – в честь Лады, покровительницы семьи и брака. А вокруг еще двенадцать малых костров по числу месяцев, ведь считается Лада их матерью. Мужчин не зовут, потому что незачем им подглядывать тайные дела женщин.

В эту пору Тихомир не мог усидеть дома. Словно что-то звало его в полупрозрачный лес, где пахло ароматом стаявшего снега, а эхо звенело женскими голосами. Что-то тревожило его сердце, и песня кукушки звучала обещанием любви и счастья.