Исповедь геолога

Встреча Нового года

Начинаю свою повесть с 1955 года. К этому времени я уже прожил три года на Чукотке в заливе Креста, в поселке Эгвекинот.

В настоящее время поселок Эгвекинот – это жемчужина Чукотки. Самые светлые и добрые чувства остались от долгих лет (1953–1959), прожитых в нем. Там я учился и рос, там познал, что такое труд геолога, работая в Восточно-Чукотской комплексной геологоразведочной экспедиции коллектором, а затем техником-геологом. Именно с этим поселком связан выбор моей профессии. На Иультинском горно-обогатительном комбинате я проходил дипломную практику в 1966 году, здесь же в 1970 году работал над проектом кандидатской диссертации.

Перед Новым, 1955 годом в поселок привезли на грузовом самолете большую зеленую елку и установили ее в клубе. Наряжали единственную елку всем поселком. Сюда шло все: игрушки, сделанные руками школьников и взрослых из цветной бумаги и картона, конфеты различных сортов, которыми многие закусывали во время танцев вокруг елки. Всем было весело и радостно. И вот я решил сделать маме подарок – собрать дома свою елку из веток карликовых берез и ивы, которые росли в распадке.

У геологов я попросил топор, взял одностволку 16-го калибра тульского производства, веревку, положил в карман кусок хлеба, патроны, нож, с этим снаряжением встал на лыжи и быстро пошел прямо от дома, через весь поселок, к распадку. Вскоре показались ветки, торчащие из-под снега, пришлось немного повозиться, откапывая ствол с ветками, который я выбрал. Срубив его и отдельно еще ветки, я направился домой.

С мамой мы установили ствол в ведро, закрепили его, подвязали дополнительно ветки к стволу и начали делать игрушки из разноцветной бумаги: хлопушки, клоунов, фонарики, гармошки. Повесили на ветки шоколадные конфеты в красивых фантиках, печенье, яблоки, которые на кораблях завезли поздней осенью.

Наша импровизированная елка засверкала и стала очень нарядной.

За мамой зашла ее подруга, и они пошли встречать Новый год в свою компанию. Надо сказать, что компании были везде, во всех комнатах нашего двухэтажного многоквартирного дома. Сам дом был построен заключенными из каменных плит, которые они добывали в распадке и на горе возле поселка. Ко мне зашел мой приятель, и мы пошли в молодежную компанию: крики «ура!», песни и пляски.

«С Новым годом!» – кричали все, и кто-то дал мне алюминиевую кружку с каким-то напитком. Все кричали: «Пей до дна!» Потом я почувствовал, что пол уходит из-под моих ног. Я понял, что надо идти к себе домой. Собрав последние силы, встал, шатаясь, вышел в коридор. Мне нужно было пройти семь комнат, но меня бросало от стены справа к стене слева, в какой-то момент я проскочил левую стену и ввалился в какую-то комнату. Дальше я уже ничего не помнил.

Проснулся в своей кровати, посреди бела дня, голову поднять так и не смог.

Лежа на подушке с компрессом на лбу, я слышал сквозь дрему знакомый веселый смех мамы и других людей.

Когда я очнулся и стал отчетливо понимать, кто я, где я, мне рассказали о моем ночном приключении, и все, сидя за праздничным столом, весело смеялись.

А было вот что: я спьяну свалился на постель, где спала жена нашего геолога Спартака Андреевича Кобелева, который вышел по нужде на улицу незадолго до моего вторжения. Вернувшись домой, он увидел, как его обнаженная жена Анфиса пытается вылезти из-под какого-то мужика на их кровати. Спартак был очень сильный мужчина, хорошо, что он был еще и умный. Освободив жену из-под моего полумертвого тела, он увидел знакомое лицо пьяного в стельку сына Ирины Григорьевны Чистяковой. Он взял меня на свои могучие руки и отнес в нашу комнату.

Мне было так стыдно и тяжело, что я поклялся себе и маме больше так не пить никогда.

Первый полевой сезон

1955 год – начало моих приключений, начало моего взросления. Наступила весна, мне исполнилось 15 лет. Мама предложила мне поехать в геологическую партию посмотреть, как геологи работают, ходят в маршруты, познать трудности кочевой жизни в палатках, у костра.

Я с радостью согласился, и мы с начальником партии Анатолием Ивановичем Кыштымовым и одним рабочим сели в кузов машины, которая шла на рудник Иультин. Шофер согласился нас подбросить на 172-й километр Иультинской трассы к переправе через реку Амгуэму.

Дальше мы пошли пешком по тундре к реке Эквиватап[1], потом вверх по реке на базу геологической поисково-съемочной партии, которая показалась вдали, как только мы прошли около 10 километров. База партии стояла на ровной, как стол, террасе вдоль реки Эквиватап. Она состояла из шести четырехместных палаток, где жили начальник партии, два геолога, два техника-геофизика, в одной – повар и еще в одной – четверо рабочих – расконвоированных заключенных из лагеря в поселке Эгвекинот. Еще две палатки служили столовой и складом под продукты.

Я быстро познакомился со всеми, подружился с одним рабочим-заключенным.

Вместе с ним носил в рюкзаке продукты маршрутным парам, а от них на базу партии – образцы горных пород и пробы. Мне это очень нравилось.

В длинных переходах на новую стоянку и перед тяжелыми подъемами в горах начальник партии поддерживал рабочих и выдавал каждому по пачке краснодарского чая. Рабочие по-особому заваривали чай: они высыпали целую пачку в кипящую на костре в чайнике воду и варили заварку, пока она не становилась черной по цвету как деготь. Затем этот чай, очень горький на вкус, с запахом березового веника в бане, разливался по кружкам, и, обжигаясь, все с наслаждением его пили с кусочком сахара вприкуску. После чего рабочие могли подниматься на любую гору с тяжелым грузом.

Однажды, переходя вброд один из притоков реки Эквиватап, мы спугнули с гнезда большого белого гуся. В гнезде, собранном из пуха, прутиков и другого материала, находились два больших гусиных яйца. Страшно захотелось яичницы, но брать их было бессмысленно, ведь на свет скоро должны были появиться маленькие гусята.

В другой раз мы увидели на противоположном берегу реки двух огромных полярных волков, каждый был величиной с хорошего теленка.

Они вышли к реке, осмотрелись и сопровождали нас некоторое время. У меня было одноствольное ружье, я выстрелил вверх, мы покричали, и волки спокойно побежали дальше по своим волчьим делам. Это была моя первая встреча с матерым зверем.

Случай на охоте

Вскоре полевые отряды возвратились из маршрутов на базу партии для проведения камеральных работ с образцами горных пород и металлометрическими пробами. У меня было свободное время, поэтому я попросил разрешения у начальника партии пройти с ружьем к озерам.

Мне дали двустволку и полный патронташ патронов. Погода была пасмурной, и дул слабый ветер. Идти по тундре и высыпкам (скопление обломков или песка какой-нибудь породы на поверхности) было хорошо, легко, и вдобавок не кусали комары.

На одном из озер я увидел одинокую утку. Заметив меня, она нырнула. Я сделал несколько быстрых шагов к воде. Утка вынырнула, я замер. Утка снова нырнула, я взвел курок и приготовился стрелять. И в тот момент, когда она показалась на поверхности глади озера, я выстрелил один раз. Утка успела нырнуть, затем вынырнуть, я выстрелил еще, потом еще и еще много раз. Вода в озерке была чистой, и под водой было видно, куда утка направляется плыть.

И в тот момент, когда она хотела уже всплыть, я выстрелил и, к моему счастью, попал.

Пришлось ждать, пока легкий ветерок подгонит ее к берегу.

К моему удивлению, я обнаружил, что у меня из 25 патронов осталось только два. Я зарядил ружье и, огорченный дуэлью с уткой, пошел в сторону базы партии.

Двустволку я держал с взведенными курками на всякий случай. И вот, поднимаясь на высыпку, столкнулся лоб в лоб с большим незнакомым зверем. Передние лапы зверя были короче задних, шкура вся в лохмотьях. Уродливость сильного, свирепого зверя дополнялась маленькой головой с большими клыками.

Ветер дул в мою сторону, и зверь не уловил моего присутствия. Позже я узнал, что это была росомаха.

И все-таки я не растерялся и нажал два курка одновременно. Выстрел дуплетом на расстоянии пяти метров сделал свое дело. Росомаха подпрыгнула и рухнула на землю.

Некоторое время я стоял в замешательстве: что делать? Патронов у меня больше не было. Пришлось достать нож, который мне подарил в поселке Эгвекинот знакомый заключенный на автобазе, ждать и разглядывать росомаху. Но признаков жизни она не подавала, и я быстро зашагал на базу партии. Вся партия вышла меня встречать. С молчаливым укором все смотрели на пустой патронташ и одну утку, которая, как выяснилось, называлась нырком.

Затем я рассказал о последнем выстреле, и несколько человек пошли со мной посмотреть на убитую росомаху. Так как я вел себя очень спокойно, то все меня шибко зауважали и просили еще раз рассказать, как было дело.

Потом этот случай они рассказывали у себя на зоне, и до меня дошла целая история о героическом мальчике, в которой я с трудом узнал себя.

Первый маршрут

Геолог Жора Харченко взял меня помощником в первый в моей жизни геологический маршрут. В мою задачу входило нести в рюкзаке мешки для проб, образцы горных пород и металлометрические пробы, кружку, пачку чая, банку сгущенного молока, хлеб и ружье.

Летом на Чукотке светлые ночи, в это время не досаждают тучи комаров. Мы вышли в маршрут. И так получилось, что рано утром, когда мы делали длинный переход по тундре, нас накрыл сильный туман. Разница температуры воздуха в горах, в тундре и дыхание большой реки Амгуэмы превратили туман в белое молоко. Сразу почему-то захотелось свернуться в калачик, лечь прямо здесь под кочку и уснуть. Туман был такой сильный, что, протянув руку вперед, невозможно было разглядеть и ее половину. Вся одежда сразу отсырела. Мы остановились, хотя надо было быстро идти, чтобы не замерзнуть.

Жора достал из своего рюкзака веревку, привязал меня к ней и растаял в тумане. Я видел перед собой кусок веревки, которая меня тянула в белое молоко тумана. Ориентиры были потеряны, но чутье подсказывало Жоре, куда надо идти. Память зафиксировала направление, где протекала река Амгуэма, и рано или поздно мы должны были к ней выйти. Внезапно подул ветерок, разорвав туман, и мы увидели летнее стойбище чукотских оленеводов. Мы зашли к ним, поздоровались. В яранге находились глава семьи – бригадир оленеводческой бригады, его жена и старуха-мать. В глубине яранги тихо сидели три девушки и вожаки собачьих упряжек.

В глаза сразу бросилась скудность обстановки и бедность, в которой жили чукчи.

Посередине яранги – кострище, где что-то варилось в большом чугунном котле. Чукча приветливо нас встретил, усадил на оленьи шкуры и разговорился с Жорой.

Жора рассказал, что мы геологи, попали в сильный туман и пытались выйти к реке. Оказывается, мы шли в правильном направлении и чуть-чуть (около пяти километров) не дошли до Амгуэмы. Жена бригадира Натыргина начала готовить посуду под еду. Она брала в руку тарелку с отколотым краем и, поплевав на нее, а затем протерев камлейкой (верхняя одежда из материи, которую чукчи надевают на кухлянку), передала нам как дорогим гостям. Мужу, себе и матери она поставила деревянные лотки. Старая чукча-мать, случайно обнажив свою грудь так, что она повисла длинной мочалкой, вытащила из кухлянки немытую левую руку и достала из котла, кипящего на костре, большую кету, порезала ее ножом и руками передала первые куски рыбы Жоре и мне, потом сыну и его жене. Очень хотелось есть, но все увиденное начисто отбило желание. Я пытался вежливо отказаться от еды. Тогда Жора мне шепнул, что нам предстоит пройти маршрутом еще более 15 километров и если я не хочу умереть, то должен закрыть глаза и съесть кету! Первый кусок я еле-еле проглотил, а дальше уже и не обращал внимания. В котле было еще несколько рыбин, и мне повезло с добавкой. Поев только одной рыбы, так как больше ничего не было, ведь свою сгущенку и хлеб мы съели еще вчера в маршруте, приступили к чаепитию.

Снова повторилась процедура гостеприимства. Жена оленевода взяла чашку, поплевала в нее, вытерла камлейкой, то же самое она проделала с блюдцем и хотела нам их передать. Жора увидел мое выражение лица и поспешил достать свою кружку, я последовал его примеру и достал свою алюминиевую кружку.

Мы отдали чукчам последнюю пачку заварки и с удовольствием выпили по кружке крепкого, пахучего чая.

Оленевод и его жена сели в нарты и направились к стаду оленей. В яранге остались три сестры и бабушка-старушка. Дальше произошло событие, которое осталось в моих воспоминаниях на многие годы. Я проснулся от того, что кто-то меня сильно тормошил. С трудом открыв глаза, увидел трех сестер по пояс обнаженными, стоящими в ряд у моих ног. Старшая меня спросила: «Будешь?» – и показала на себя и на других сестер, мол, выбирай.

Мне исполнилось 15 лет, я не понял их намеков, но на всякий случай сказал «нет» и, быстро повернувшись на правый бок, уснул. Через некоторое время меня снова разбудили. Я открыл глаза, передо мной стояли те же девицы. На этот раз предложили мне раздеться догола и пригласили в полог (теплое спальное место, сделанное из оленьих шкур), где спят вповалку раздетыми. Я снова отказался и попытался уснуть.

Жора спал, но плечи его странно вздрагивали. Затем он сделал вид, что проснулся, и сказал мне, что надо уже двигаться дальше.

Мы распрощались с чукчами и пошли добивать свой маршрут. Хитрец Жора иногда вдруг начинал заливаться смехом, предвкушая, как будут смеяться над его рассказами все в геологической партии.

В конце августа ночи стали холодными, залетали белые мухи. Лето 1955 года пролетело быстро. Пора возвращаться домой в поселок Эгвекинот и готовиться к школе.

Рыбалка

В один из погожих дней перед началом занятий в школе мы с ребятами отправились на катере на противоположный берег залива Креста, где недалеко от аэродрома вдоль берега хорошо шла кета. В небольшой гавани мы собирались поставить сеть и ловить кету сетью.

В это время прилетел самолет Ил-14 из Магадана, на котором прилетели три учительницы, окончившие институт и получившие распределение в нашу школу. Мы с ними познакомились.

В ожидании катера из Эгвекинота пассажиры Ил-14 бродили по берегу залива, собирали гальку, играли в волейбол и радовались хорошей погоде. Мы с друзьями заигрались и совсем забыли, что не привязали плот, который отнесло отливом далеко от берега.

Подошел катер, все поднялись на борт, капитан согласился высадить меня на плот. Катер на малых оборотах плавно подошел к плоту, я осторожно спустился на него. Все пассажиры с самолета советовали мне вернуться на катер, но желание показать себя храбрым перед учителями перебороло разумное решение. Я взял в руки доску, оттолкнулся от борта катера и стал грести к берегу. Было очень страшно, вокруг небольшого по размеру плота тихо плескалась черная вода бездонного залива Креста. Катер быстро удалялся, а я остался один и, стоя на коленках, медленно греб к берегу. Затем мы поставили 10-метровую сеть и через минут тридцать на плоту проверили ее содержимое. Рыбалка удалась, за три-четыре таких захода рюкзаки были набиты большими кетинами с икрой.

Этот год был годом моего становления. Из маленького московского мальчика я постепенно становился взрослым пацаном.

Друг Пальма

В ноябре знакомый геолог и секретарь райкома комсомола, по национальности чукча, взяли меня на охоту на куропаток, которые водились в распадках по склонам сопок в большом количестве. С нами была собака, и завали ее Пальма.

Уже на обратном пути нас застала пурга. Геолог сфотографировал нас с чукчей, и мы быстро пошли домой в поселок Эгвекинот. Пурга усиливалась, а нам надо было обойти еще сопку и по распадку выйти в поселок. Но это расстояние в несколько десятков километров преодолеть было тяжело.

А дальше мы совершили глупость, которая могла бы нам стоить жизни. Геолог и чукча приняли решение не обходить эту сопку, а прямо подняться на ее вершину высотой 1200 метров и спуститься по ней с другой стороны в поселок Эгвекинот. Снег слепил глаза, ветер сбивал с ног, хотелось заснуть, но Пальма не давала нам этого сделать. Собака бегала от геолога ко мне, от меня – к чукче и своим поскуливанием как бы говорила, что не надо дальше идти в гору. Однако мы упрямо шли вперед, спускаться обратно было уже поздно. Усугублялось это положение еще и тем, что нас не смогли бы найти вообще. Когда мы наконец-то поднялись на сопку, оказалось, что до предполагаемого спуска еще надо пройти несколько километров, преодолевая снег и ветер. Наступил вечер.

Измученные, мы увидели внизу в просветах между снежными зарядами долгожданный поселок Эгвекинот. Он сверкал огнями уличных фонарей, поселкового клуба, лагерей заключенных, где-то и мое окно – нашей с мамой теплой комнаты, расположенной на втором этаже двухэтажного каменного дома.

К нашему ужасу, мы обнаружили, что спуститься с сопки мы вряд ли сможем, так как внизу – целая гряда скал, и мы обязательно в них врежемся. Я вспомнил, что левее этой гряды есть очень крутой распадок, который становился более пологим книзу. (Мы с ребятами катались с этой сопки на лыжах.) Подошли к началу распадка. Иного выхода, кроме как рисковать, не было. На всякий случай мы попрощались друг с другом, обняли повизгивающую Пальму, и я, с рюкзаком и ружьем через плечо, шагнул первым в никуда, в ночь и в снег. Помню, как летел вниз на спине, ногами вперед, затем меня развернуло, и я продолжал лететь: голова – ноги – голова… Очнулся внизу. Через несколько минут, когда я полностью пришел в себя, увидел, что недалеко от меня лежат геолог, чукча и – о чудо! – наша Пальма, верный друг. Все-таки она нас не бросила, не искала другого пути спуска, а летела за нами вниз. Мы все с трудом поднялись и пошли по домам.

В доме, где я жил, у двери нашей комнаты мыла полы моя мама. У меня был такой вид, что она меня не узнала и спросила, кого я ищу. Пришлось попросить ее посмотреть повнимательнее на родного сына. Что было дальше, я помню смутно. Прибежали люди, меня раздели и уложили под теплое одеяло. Пальма была так измучена, что ноги ее не держали, и она лежа ела из рук еду, которую ей давали. Пришел врач, осмотрел меня всего. Оказалось, у меня обморожены пальцы ног и рук, щеки и уши. Врач дал практический совет: помочь мне может только гусиный жир. Где-то геологи достали баночку гусиного жира и меня им натерли, особенно места сильного обморожения. Ноги, руки, щеки, уши начали отходить. Вот где был ужас, я выл и стонал от боли, но терпел.

Мне все время представлялось, что я на сопке и все это – мой дурной сон. Тогда я давал себе команду и вскакивал, чтобы продолжать идти дальше. Заботливые мамины руки укладывали снова меня в кровать. Отлежался, и уже через день я мог выходить на улицу. Только щеки были c черными кругами от обморожения. Все обмороженные части тела я продолжал смазывать гусиным жиром, и кожный покров восстановился, а через пару недель и черные корки на щеках отпали.

Так закончился 1955 год. Скоро Новый, 1956 год! Что он нам несет? Что он нам готовит?..

Начало геологической поступи. Я стану геологом

1956 год был для меня самым трудным, самым замечательным годом – годом взросления, испытаний, выбора профессии. В этом году я сказал себе, что буду геологом.

Моя дорогая и любимая мама была права, направив меня на работу в геологическую партию. Это определило выбор профессии в моей жизни.

Я был общительный мальчик и поэтому быстро знакомился и сходился с людьми. У меня появились друзья среди геологов (Спартак Андреевич Кобелев) и пограничников (Сеня Бахтов – старшина пограничной заставы).

Всегда говорил и сейчас повторюсь, что я воспитывался в атмосфере романтики, среди геологов и заключенных, стал очень смелым и ничего не боялся.

Я и мои друзья Юра Николенко, Боря Томский, Олег Дыбко, Слава и Лариса Куликовы и другие ребята ушли из дневной школы и стали работать. Заканчивали мы все вечернюю школу рабочей молодежи.

Но годы шли, я и мои друзья стали совсем взрослыми, и каждые субботу и воскресенье, перед тем как пойти в клуб на танцы, мы для храбрости обязательно выпивали по рюмке спирта. Спирт продавался в магазине свободно – в бутылках и на розлив. Это придавало нам смелости в общении с девушками.

Однажды после принятия спиртного мы захотели пострелять из нагана по бутылкам. Наган мне подарил оружейный мастер для охоты. Я пришел домой, заглянул под кровать, где в ящике лежало все мое богатство: наган, патроны к нему, ружью 12-го калибра, к мелкокалиберной винтовке, порох, – а там было пусто.

Пришла мама и сказала, что ей надоело и страшно жить на «пороховой бочке», и они с Клавдией Антоновной все выбросили в залив… Услышав запах спиртного, мама не выдержала, схватила швабру и огрела меня по спине. Швабра сломалась, и мне, дураку, стало смешно и жалко маму. Шел парнишке в ту пору уже восемнадцатый год. Мама заплакала, я ее обнял, успокоил, остался дома. В клуб не пошел и выпивать прекратил.

Время стремительно мчалось вперед, и мы тоже взрослели. В эти годы становления и выбора профессии увлекались рыбалкой, охотой, катались с гор на лыжах, хорошо освоили вождение трактора, вездехода, управление собачьими упряжками, поставленных в нарты.

В 1956 году на Чукотке в поселок Эгвекинот караван кораблей в сопровождении ледокола завез множество различных грузов: топливо, продукты, строительные материалы, оборудование, спецодежду и т. д.

Все, что надо было для жизни и работы в суровых условиях Крайнего Севера, поставлялось в первую очередь. Среди них было два аккордеона «Калуга» – простых аккордеонов советского производства с двумя регистрами – других не было. Один был выделен клубу для художественной самодеятельности, а второй моя мама упросила директора базы продать ей через магазин для меня. Когда я вернулся из экспедиции, она торжественно вручила мне этот сказочный подарок. Все соседи по дому стали дружно меня обучать игре на аккордеоне – всему, что каждый знал и мог. Я увлекся музыкой, играл очень много хороших вещей, известных в то время: «Бесаме мучо», «Кукарача», «Осенние листья» и другие произведения. Аккордеон взяли в Москву, но на нем никто не играл более 60 лет. И вот что интересно: мой сын Алексей отдал его на реставрацию. Аккордеон снова ожил, запел. Сегодня он стоит у сына дома в «красном углу», как память, как реликвия!

Говорят, что битье определяет сознание. Я бы сказал, что музыка – более эффективный метод, влияющий на воспитание и формирование молодого человека. Большие дела и музыка сыграли огромную роль в период моего взросления, формирования личности, выбора смысла в жизни, профессии.

Мне повезло: я был принят на должность коллектора в Сеймчанскую экспедицию № 46 Отдела специальных исследований Северо-Восточного геологического управления (СВГУ). В этом году экспедиция базировалась в заливе Креста, ее многочисленные партии были высажены десантом во многие районы Чукотки.

В задачу поисково-съемочной партии, куда меня направили работать, ставилось пройти маршрутами, обследовать и опробовать поисковые площади восточной и северо-восточной части побережья Чукотки: горный массив вблизи поселка Конергино в бухте Кэнгынин залива Креста; бухты Рудера, Преображения и мыс Беринга в Анадырском заливе, горный массив вблизи поселков Энмелен, Нунлигран и мыса Аччен; со стороны Берингова моря – мыс Чаплина, бухта Провидения, остров Аракамчечен в проливе Сенявина; горные массивы вокруг поселков Янракиннот, Лорино, Лаврентия и Мечигменской губы.

Для перебазирования нашей поисково-съемочной партии вдоль Чукотского полуострова был специально выделен буксировочный катер класса река – море.

Наступила настоящая весна. Яркое солнце, теплая погода сделали свое дело – снег быстро сошел, оголив сопки, оставив снежники как память о долгой снежной и холодной зиме. Бурные горные потоки воды устремились вниз в долины малых и больших рек, заливая тундру и наледи.

Огромное ледяное поле сковало залив, и наш катер из-за сложной ледовой обстановки еще не вышел из города Анадыря за нами в поселок Эгвекинот.

Начальник партии принял решение, не теряя времени, провести поисковые работы на площади с аномальными проявлениями, по данным аэрогеофизической съемки. С базы экспедиции мы взяли лопаты, кайло, кувалду, лом, «касситеритовые» мешки для взятия валовых проб, радиометры и другое необходимое снаряжение: продукты питания, спальные мешки, ружья, винтовки, палатки. Все это мы погрузили в ЗИЛ-157 и на машине доехали до 152-го километра Иультинской трассы, где в 25 километрах от нее геофизики засекли аномалию, находящуюся между рекой Амгуэмой и впадающей в нее рекой Чантальвергыргын.