- -
- 100%
- +
Юля родилась в конце двадцатого века. Века, в котором рушились, как подмытые солёными водами океана льды айсберга, казалось, незыблемые устои общества. Менялись ценности и принципы, умирали в воспоминаниях старые и рождались новые герои наций и мирового сообщества. Поэтому Юля, как истинное дитя нового времени, не имела чётко сформированной системы взглядов и отношений, позволяющей ей без раздумий принимать правильные рациональные решения в любых, даже самых простых жизненных ситуациях. Она впитывала всё, что находилось рядом, окружало её, наиболее активно воздействовало на молодое сознание – и хорошее, и плохое. Она увлекалась спортом и постоянно бегала по утрам. Занималась музыкой и хорошо училась (когда хотела), но в противовес этому, иногда прогуливала уроки. Она любила русскую классическую литературу, но и не брезговала пустым бездуховным порочным чтивом. Герои и героини нашего времени в её сознании менялись с невероятной скоростью. То для неё женский идеал – провинциалка, добившаяся успеха в столице, найдя богатого сексуального партнёра. И неважно, женатого или нет. То – преданная любящая жена и заботливая мать, для которой устои семьи – главное. Идеальным мужчиной ей представлялся то богатый, лысый и толстый. То бедный, неказистый, честный и справедливый молодой человек. Этим состоянием ещё почти детской, до конца не сформированной души, зная слабости молодой женской натуры, и решил воспользоваться подлый и расчётливый Вова Бурло.
– Ну, что ж, начнём. – Он стал готовиться к якобы случайной встрече с Юлей.
Командир воинской части полковник Нестеренко Данила Васильевич или батька Нестор, как его звали подчинённые, очень любил дочь. Ещё бы – единственный ребёнок. Зоя Игнатьевна, мать Юли, умерла неожиданно и быстро, от рака груди, шесть лет назад. Сначала в воспитании дочери пыталась помочь родная тётка – сестра Зои Игнатьевны, но Юля хоть как-то воспринимать её отказалась. Поэтому вся тяжесть воспитания девочки, несмотря на занятость по службе, легла на Данилу Васильевича. Он воспитывал, как мог, но требовательному службисту-вояке не хватало строгости и дочь, в общем-то, делала то, что считала нужным. Как-то он попытался наказать её за мелкий проступок, и Юли двое суток не было дома. После чего желание воздействовать на ребёнка методом строгих упрёков пропало напрочь. Он мог её только о чём-то вежливо попросить, и тогда дочь слушалась отца. А иногда она, наоборот, управляла им и корила: не позавтракал, поздно лёг спать, много нервничаешь. И в этом чувствовалось столько любви и ласки, что было трогательно и смешно смотреть. Сегодня на концерте Юля аккомпанировала на фортепиано малышам из начальных классов, поэтому пришла в строгом брючном костюме. Когда Данила Васильевич увидел дочь, сразу не узнал. На сцене стояла стройная, чуть выше среднего роста девушка со светло-русыми волосами, постриженная под уже забытую мальчишескую – «польку». В этом костюме она казалась взрослой, но, посмотрев на её миловидное, без единой морщинки личико, припухшие, почти детские губки, маленький носик, широко открытые голубые глаза, становилось ясно, что ещё недавно она была ребёнком. Данила Васильевич засмотрелся на дочь, а затем с гордостью, важно озираясь вокруг, подошёл к ней и громко спросил:
– Нестеренко, у вас всё готово?
– Да, папа. Ой, товарищ полковник, мы готовы, – весело сказала она и села за рояль.
Командир части развернулся от сцены, сделал несколько твёрдых шагов и устроился в кресле на первом ряду посередине, уже полностью заполненного актового зала. Старший лейтенант Бурло разместился с подчинёнными в десятом ряду справа и внимательно наблюдал за этой сценой. «Да, я не ошибся, – подумал он. – Папа сделает для своей дочери всё, что она пожелает. Осталось только завладеть ею». Бурло как мог, подготовился к первой встрече. Надел идеально отглаженную парадную форму, чисто побрился и купил роскошный букет красных роз, который, чтобы вызвать эффект приятной неожиданности, предварительно спрятал в бумажный свёрток. В букет он вложил записку с отрывком стихотворения Ф. Шиллера, переписанного из сборника афоризмов и изречений различных авторов, составленного Вл. Воронцовым:
«Пусть лишь любовь цветок любви срывает, Ведь лучший дар принадлежит тому, Кто сердцем всем откликнется ему»
и сделал приписку: «Мечтаю о встрече! Владимир». Для Бурло концерт длился мучительно долго. Он не любил детей, а их «убогое» творчество тем более, но ради знакомства с Юлей приходилось сидеть и делать вид, что всё замечательно. Наконец, выступления закончились, зашумели аплодисменты. Юля встала из-за рояля и подошла к краю сцены вместе с детьми на поклон. И здесь Бурло использовал свой шанс. Подбежал со свёртком к сцене и сорвал с него бумагу. Огромный букет прекрасных красных роз, который он протянул Юле, заметили все. – Это мне? – тихо спросила она, глядя в глаза Бурло.
– Да! Самой обаятельной и привлекательной, – громко продекламировал он, заготовленное заранее предложение.
У Юли по-детски порозовели щёки. Она была по-настоящему счастлива.
После концерта зрители, состоящие в основном из отдельных воинских подразделений, стали чётко и организованно расходиться по казармам. Старший лейтенант Бурло тоже отправил подчинённое подразделение во главе с сержантом, а сам остался караулить девушку на выходе из Дома офицеров. Ждать пришлось недолго. Через полчаса она легко сбежала по ступенькам крыльца вниз и, прижимая драгоценный букет к груди, зашагала в сторону дома.
– Извините! – подал голос, оказавшийся рядом Володя Бурло, – могу я вас проводить?
– А, это вы. Это ваши цветы, – удивляясь неожиданной встрече, улыбнулась счастливая Юля.
– Да нет, они ваши, уважаемая. Я их вам подарил.
– Проводите, но мне недалеко.
– Я знаю, но мы могли бы пойти дальней дорогой, – с надеждой предложил Володя.
Юля посмотрела старлею в глаза и согласно кивнула. Они гуляли около часа. Бурло старался быть галантным и постоянно о чём-то увлечённо рассказывал, вставляя в рассказ заученные цитаты из сборника Воронцова, а Юля внимательно слушала и вслух удивлялась, откуда он так много знает. Это льстило Бурло, и он распылялся всё больше и больше, в конце концов, перейдя на повествование несусветных небылиц. Юля не замечала этого. Для неё всё, что говорил Володя, было безусловной правдой, истиной в последней инстанции.
– Когда мы встретимся в следующий раз? – подводя девушку к подъезду коттеджа, спросил он.
– Не знаю. Я не думала. Может, завтра? Вы оставьте свой телефон, я позвоню, или вы мне.
– Хорошо, – улыбнулся окрылённый Бурло, и они, прощаясь, обменялись номерами телефонов.
В то время, когда личный состав части наслаждался концертом, Сергей занимал свои четыре квадратных метра на гауптвахте. В камере было сыро и, несмотря на середину лета, холодно. Тонкий луч света еле пробивался через немытое стекло небольшого окошка, находящегося под потолком, и освещал деревянный топчан в углу. «Тоскливо, – подумал он. – Но ничего, проживем как-нибудь». Громов облокотился на стену и закрыл глаза. Мысли и воспоминания, одни за другими, хаотично стали вращаться в его сознании. «Вот появился здоровяк Приходько, за ним коварный Мухортов. Вдали замаячили ярославские ребята, которых почему-то гнал кнутом впереди себя Бурло. Вот чьё-то родное, красивое лицо. – Это же Ольга, – осенило его». Сергей открыл глаза. «Я её не видел почти вечность. Почему не звонит и не пишет? А почему не звоню и не пишу я? Гордость, обида – не пришла провожать, а может, не очень хочется?..»
Глава 6. Эмма
Эмма Штольц родилась на пятнадцать минут раньше брата, и это обстоятельство определило их взаимоотношения во всей последующей жизни. Семья, в которой появилась двойня, всеми соседями считалась небедной. Хоть Генрих Иванович и Анастасия Ивановна были простыми школьными учителями, их репетиторство и дополнительные классные часы занятий приносили дополнительный доход, который позволял их считать таковой. Генрих Иванович, обрусевший немец в третьем поколении, очень хотел дочку, и поэтому Эмма была желанной и любимой. О возможном рождении второго ребёнка семья узнала достаточно поздно, настолько, что не успели даже придумать имени. И только через месяц, по настоянию Анастасии Ивановны, нежданное чадо назвали в честь обоих дедов и в милость божию – Иваном. Дети росли в любви и ласке, но по-разному. Эмма была здоровая, энергичная девочка, опережающая в развитии почти всех сверстниц. С детства её учили музыке и хорошим манерам. Она отлично успевала в школе и слушалась родителей и, быстро взрослея, довольно рано стала самостоятельной. Иван был её противоположностью – вечно болеющий тщедушный ребёнок, требующий постоянного ухода и внимания. Его капризам потакали все. Родители покупали любые (правда, по средствам) придуманные Иваном подарки и прощали шалости. А заботливая и любящая старшая сестра опекала слабенького и постоянно всем недовольного мальчика. Учился он плохо, но в этом был виноват не он, а, как ему казалось, плохие учителя или Эмма, потому что не помогла сделать уроки. Сестру эти обвинения не обижали.
– Ну, что поделаешь, если он у нас такой, – со вздохом, говорила она и продолжала во всём угождать брату.
Постепенно внимание семьи окончательно повернулось к младшенькому. Ивану нужно то, Ивану нужно это. Родители после работы приходили поздно, поэтому Эмма, не желая того, превратилась в няньку. Забросила музыку, хотя подавала большие надежды. Хуже стала учиться, а о личном не думала вообще, хотя понимала, что слабым и немощным надо помогать, но если переусердствовать или ошибиться в мотивации, то добро может обернуться злом. Так произошло и с Иваном. К десятилетнему возрасту он болел не так часто, как раньше, но внимания требовал не меньше. Все должны были заботиться только о нём и выполнять любые желания, а если противились, то очень жалели об этом. Он закатывал такую истерику, что для всех, в том числе и для него, споры и скандалы заканчивалось учащением сердцебиения и повышением давления. Поэтому прихоти выполнялись постоянно и незамедлительно.
Шли годы. Двойняшки закончили школу. Страна периодически погружалась всё в новые и новые кризисы, и рабочей интеллигенции, к которой относились школьные учителя, жить становилось тяжело, а временами – ещё тяжелее. После введения пресловутого ЕГЭ учить детей пришли статисты, от которых не требовалось глубоких знаний предмета. Да и моральные критерии подувяли, а о методическом мастерстве забыли вообще. Директорами назначили менеджеров, и понеслось… Уволили методистов, а вслед за ними – корифеев, знающих свой предмет. И набрали новых, не знающих ничего, но рьяно поддерживающих новую методику оболванивания. В эти беспощадные жернова педагогического маразма попали и родители Эммы. Генриха Ивановича, боровшегося до последнего, всё-таки уволили. Он, прихрамывая, пришёл домой и молча лёг в кровать. И только утром все поняли, что у отца произошёл инсульт. Старый учитель пролежал в больнице полтора месяца, но лучше не стало. Нужен был постоянный уход и реабилитация, поэтому Анастасия Ивановна уволилась из школы сама. Денег стало меньше, иногда они совсем кончались. Принялись за сбережения. Порой не на что было купить лекарства. Но даже в этой ситуации Ванечка продолжал требовать: «Хочу ноутбук, айфон, модный прикид и, конечно, машину». И тогда, чтобы удовлетворить потребности непутёвого сына, мать репетиторствовала, а Эмма после основной работы менеджера играла в ночном клубе на скрипке. Средств не хватало всё равно. И Ванечка решился на кредит. Квартира приватизирована, его доля в ней есть. Значит, есть чем поручиться. «Беру!» – не вникая в подробности и не имея малейшего понятия, как он его будет гасить, сказал Ваня представителю подозрительного банка. И сделка была совершена. Кредитор получил пятьсот тысяч рублей на три года. Счастью не было предела. Как только деньги упали на карточку, он начал тратить. Появился айфон, одежда и почти новый «Хундай-Солярис» вместе с правами и страховкой. Машину Ванечка предусмотрительно поставил на стоянку, подальше от дома. «Никто не должен знать о кредите, даже Эмма. Не их это дело», – думал он. Но Анастасия Ивановна, увидев сына в новых модных вещах, не веря в то, что он сам в этой жизни смог что-то заработать, предчувствуя несчастье, поинтересовалась:
– Сынок, а деньги на такие дорогие вещи ты, где взял?
– Заработал, – не желая что-то объяснять, отмахнулся Ваня.
– А где ты работаешь? – не унималась Анастасия Ивановна.
– Где надо. Сейчас неважно где, лишь бы платили.
– Но ты же никогда не работал. Ты же ничего не умеешь, кроме как в карты и нарды играть.
– А чем это не работа? – не зная, что придумать ещё, подхватил мысль матери Ванечка. – В карты выигрывать – это тоже работа.
– А если проигрывать, то это что?..
– Я не проигрываю, – зло ответил Ваня и почти бегом выскочил из квартиры. – Ох, беда, беда, – Анастасия Ивановна вдогонку перекрестила сына. И действительно, по вечерам Ваня стал куда-то пропадать всё чаще и чаще, а приходить ближе к полуночи.
– Неужто в карты играешь? – спросила Эмма брата, когда мама поделилась с ней новостью.
– Может, играю, а может, и нет, но денег ни у кого не прошу, и не спрашивай больше, – раздражённо отрезал Ваня.
Эмма интуитивно почувствовала тревогу, но промолчала.
Отцу становилось всё хуже, поэтому мать вообще забросила репетиторство. Эмма трудилась всё больше. Жизнь когда-то весёлой, дружной, общительной семьи в корне изменилась. Не стало любимых диспутов: о смысле жизни, уровне образования, чтения любимых стихов или отрывков прозы, подшучивания друг над другом. Не было больше – ничего, только тяжёлые вздохи, запах лекарств и безысходное уныние во всём. Но Ванечка обособился от этого. Каждый вечер он заводил автомобиль и ехал кататься по вечернему городу. Глядя через стекло «Хундая» на мелькающие витрины магазинов и суету людишек. Ощущая через тонкую шёлковую ткань брюк тяжесть новенького айфона, он чувствовал себя победителем жизни, человеком, которому всё удалось, и неважно, за чей счёт и что будет потом. Главное, сейчас он герой, не чета тем, кто ходит пешком, тем, кто за бортом. Однажды вечером, возвращаясь на стоянку, он увидел голосующую у обочины молодую девушку, притормозил.
– До Витебского, за пятьсот… – сказала она и уверенно села на переднее сидение.
Иван с удивлением посмотрел на девушку, хотел сказать, что не извозчик, но, представив пятьсот рублей в кармане и оценив при этом, что на дорогу он затратит не более получаса, нажал на газ. Через двадцать минут Ваня высадил пассажирку у входа в вокзал. Тут же к нему подскочила молодая пара, прыгнула, что-то весело обсуждая, на заднее сидение, и паренёк по-хозяйски бросил:
– На Лиговку!
Через пятнадцать минут Ваня положил в карман ещё пятьсот рублей. «Так вот как деньги зарабатываются! – восторженно кипело внутри. – Теперь у меня будет всё, всё, всё!» Начинающий частник вернулся домой позже обычного, закрылся в комнате и пересчитал заработок.
– Пять тысяч триста рублей, и какие-то азиаты рассчитались долларами. Класс!
После месяца беспрерывного таксования, Ванечка скопил неплохую сумму – пятьдесят тысяч рублей. У него расправились плечи, и появился уверенный наглый взгляд. Он исподтишка посматривал на пожилых родителей: «Отработали столько лет и что?.. Здоровья нет, денег нет, благородные правдолюбцы. Кому теперь нужны? Лично у меня свои дела и заботы. Я, к примеру, в Турцию слетать хочу. Нет у меня денег на их болезни, пускай Эмка зарабатывает, она старшая, ей положено».
И Эмма зарабатывала менеджером – двадцать, а скрипачом – когда пять, когда десять тысяч за вечер. В остальное унылое бремя её существования всё тянулось по отработанному маршруту: магазин, аптека, дом – и не было на этом пути остановки на свидания, любовь, личную жизнь. Правда, однажды произошло событие, не на шутку взволновавшее её. Сольное выступление в клубе попытался сорвать пьяный клиент, и если бы не охранник…. Уходя после работы, домой, Эмма захотела отблагодарить его. Агент стоял на улице и показался девушке сильным и смелым молодым человеком. Она о чём-то задумалась, что-то представила, но, испугавшись фантазий, отбросила их прочь.
– Меня зовут Эмма. Я вам очень благодарна за помощь, а то неизвестно, что этот пьяный мог натворить.
– Ничего, мадам – работа такая.
– А почему мадам? – удивилась девушка.
– Да вы какая-то не наша, не «клубная», что ли. Как будто вас из другого теста замесили.
– Может быть, но мне очень нужны деньги, поэтому я здесь. У меня больной отец, и ему необходимы лекарства.
– Но скрипкой много не заработаешь.
– Другого я, к сожалению, не умею, так что выбирать не приходится. А вы здесь давно охраняете?
– Да, пару лет, – соврал для значимости Агент.
– Ну и что, работа нравится?
– Работа как работа, главное – хорошо и вовремя платят.
– Мой брат тоже так говорит. Но я думаю, это неправильно, это не главное.
– Может тебя проводить? – неожиданно переходя на «ты», предложил Агент, не слушая, что говорит Эмма.
«Наверное, своими вопросами я позволила очень быстро переступить невидимую черту, – подумала она. – Так сразу и на ты».
– Нет, мне надо в аптеку. Извините, я пойду, – на одном вздохе протараторила она.
Агент посмотрел девушке вслед, и в его глазах сверкнула нехорошая искра матёрого хищника.
В этот год стоял необычно тёплый октябрь, но в ясную погоду, ранним утром на дорогах в низких местах уже появляется тонкий хрустящий ледок. Ванечка пришёл на стоянку ещё сонным, сел за руль и завёл двигатель на прогрев. К шести часам он должен подогнать машину на проспект Десантников, что в двух кварталах от стоянки, а дальше в аэропорт. Ваня опаздывал: без пяти шесть, а он не выехал. Не дождавшись полного прогрева двигателя, водитель поставил ручку коробки передач в положение «Д», нажал на газ, и машина тронулась. Хундай повернул направо и полетел в сторону проспекта Стачек. Дорога была пуста и плавно катилась вниз. Ваня ехал достаточно быстро. «Надо притормозить», – подъезжая к перекрёстку, подумал он и нажал на педаль. Но машину почему-то боком повело в сторону. Он попытался рулём выровнять движение, но ничего не происходило. «Что это? Как это? – не понимал он. – Что делать дальше?» Неуправляемую машину несло по утреннему ледку на пересечение дорог. Для принятия решения оставались секунды, но Ваня застыл в стопоре. Он, как каменное изваяние, сидел, сжимая руль, и с диким ужасом смотрел на красный свет светофора, упирающейся в глаза, и на огромный чёрный джип, летящий перпендикулярно ему. Удар был такой силы, что Ваня вылетел через лобовое стекло, перелетел «мерседес» и упал в трёх метрах от него на газон. Внедорожник протащил смятый в гармошку Хундай несколько метров и остановился. Из машины выскочил мужчина с лысым черепом и подбежал к Ванечке.
– Живой? Ваня не знал, живой он или нет, но всё же утвердительно кивнул. – Тогда ты попал, парень, готовь бабки.
Незадачливый водитель сразу понял, что это что-то очень плохое, но сейчас об этом думать не хотелось. Он встал, отряхнулся и подошёл к разбитой машине. Зрелище было ужасное: капот задран вверх, двигатель сорван с крепления и наполовину вошел в салон. Если бы он был пристёгнут, то неминуемо погиб, раздавленный куском, ещё горячего железа, но в данном случае беспечность спасла ему жизнь. Удивительно, но он почти не пострадал. На лбу было несколько порезов, ободраны локти и колени, всё остальное осталось целым. Он смотрел на любимую игрушку, гладил её разбитый искорёженный кузов и плакал. Иногда до него, как эхо, доносились слова собравшихся зевак: «Как можно так быстро ездить в гололёд? А резина-то лысая. Повезло – живой остался. Ремонту не подлежит…» Он, наконец, осознал, что сегодня остался жив, но умерла мечта о светлом будущем, в которое он так стремился.
Ваня добрался домой только вечером: сначала ему оказывали медицинскую помощь, затем долго мучила милиция, затем эвакуировали разбитые машины. Он подписывал какие-то акты, протоколы, в результате чего негласно был признан виновником ДТП и, поскольку не имеет КАСКО, должен оплатить ремонт пострадавшей машины сам. Его автомобиль, по общему мнению, восстановлению не подлежит.
– Что случилось, Ваня? – спросила растерянная Эмма, увидев брата с перевязанной головой и порванными на коленях штанами.
Глаза брата стали наполняться слезами, затем затряслись плечи, и он стал рыдать, как это делают очень обиженные, уже почти взрослые дети. – Это вы во всём виноваты! – вырвалось у него вместе с всхлипыванием. – Если бы не вы,… если бы у меня всё было,… я бы не стал зарабатывать извозом. Не разбил бы машину, и мне не надо было бы платить столько денег. А теперь что… где их взять… что теперь делать?.. – Какая машина, какие деньги? – Эмма обняла брата, усадила рядом с собой и стала, слегка покачивая, успокаивать.
Прошло десять минут, пока он смог прийти в чувства и рассказать, как втайне от всех, взял кредит, подделав документы. Как купил машину. Как на ней зарабатывал и как чуть не погиб, сегодня утром, в этой же машине, не зная, как управлять во время гололёда. Эмма слушала рассказ брата, смотрела в его, казалось бы, искренние глаза и удивлялась: «Почему во всём он обвиняет родных, тех, кто с детских лет постоянно заботился о нём, ни в чём не отказывая? Почему мы не заметили, что Ваня вырастает закоренелым эгоистом? Его не интересует самочувствие родителей, их проблемы. Главное, чтобы было, что он хочет, а если не будет, то своё заберёт сам. Пусть даже это последний кусок хлеба, у самого близкого человека». Но Эмма любила брата, любила такого, какой он есть, поэтому дальше её мысли потекли не по направлению, как исправить, спасти душу Ивана, а в сторону разрешения данной ситуации.
– Значит, тебе надо возвращать кредит. И сколько осталось? – Около четырёхсот тысяч.
– И где ты их возьмёшь?
– Не знаю.
– Весело! – холодно улыбнулась Эмма. – Но, насколько я поняла, это не всё. Тебе ещё придется платить за ремонт разбитой тобой машины. – Да.
– И сколько?
– Будет экспертиза, но знающие люди сказали, что тысяч двести – триста. – Ещё веселее, только плакать хочется! – вконец расстроившись, прошептала Эмма, нервно расхаживая по комнате. – Главное, чтобы об этом ничего не узнали родители. Это убьёт их окончательно. Ты меня понял? Родителям ни слова. Постараемся что-нибудь придумать сами.
– Да, понял, понял. Но у меня вряд ли получится. Думай сама. Если вовремя не оплачу, пойдут пени, тогда точно без квартиры останемся. Да и мужик этот, крутой, чью машину я разбил, может в суд подать. А это неизвестно чем закончится.
– Иди, отдыхай, Ваня. Утро вечера мудренее. Завтра во всём разберёмся. Я буду думать, может, Бог, что и подскажет.
Встала Эмма с припухшими глазами и больной головой, так ничего и, не придумав за ночь. Зашла в комнату к брату, тот спал, не раздевшись с вечера. На полу стояла пустая бутылка водки.
День тянулся долго, решения не было. Неожиданно она вспомнила охранника из клуба. «Может, поможет ещё раз?» – почти в отчаянии подумала Эмма.
Агент стоял недалеко от входной двери, внутри дискотечного зала. – Привет! – поздоровалась скрипачка.
– Привет! – ответил Антон.
– Поговорим после работы.
Антон кивнул.
– Я тебя найду, когда буду уходить. Очень надо!..
Эмма побежала готовиться к выходу на сцену.
Агент посмотрел на попку и ножки убегающей скрипачки. «Какая-то она не такая как все. Может закадрить?.. Такой чистоплюйки ещё не было. Ладно, узнаю, что хочет, а там увидим…»
Эмма догнала Агента, когда тот уже вышел из клуба.
– А я думал, ты забыла….
– Сумочку долго не могла найти. Весь день рассеянная. Может, где-нибудь присядем. Тут рядом кафе…
Агенту не хотелось идти в провонявшую палёной водкой, анашой и блевотиной забегаловку.
– Может, в следующий раз поговорим? Уже почти утро, завтра на работу, – попытался отказаться он. Но, увидев, что на глазах девушки навернулись слёзы, согласился. – Только недолго.
– Я постараюсь, – пообещала Эмма. Кафе «Семь ступеней» находилось на первом этаже жилого дома, в котором почти все квартиры были коммуналками. Антон, прочитав название, хотел добавить «…в ад», но промолчал и покорно спустился вниз. Внутри был дымный тяжёлый полумрак. За барной стойкой, сидя на стуле, упираясь огромной грудью в столешницу, дремала буфетчица. За первым к выходу столом развалился чернявый охранник с поломанными ушами и вожделенно глазел на порнографические картинки в ноутбуке.