Болезнь по имени Жизнь

Алексей лежал и смотрел в потолок. Багровый свет пульсировал в такт его боли. Он пытался почувствовать свое «нулевое» поле, ту самую силу, что годами была его щитом и мечом. Но там была лишь дыра. Чужеродная инфекция выедала его изнутри, оставляя после себя холодную, мертвую пустоту. Впервые за долгие годы он был по-настоящему беззащитен.

Внезапно поезд содрогнулся от мощного удара по корпусу. Раздался оглушительный звук рвущейся стали. Вагон качнуло, с полок посыпалось оборудование. Лика вскрикнула, упав на колени.

– Они здесь – прошептала она, в ужасе глядя на деформирующуюся стену вагона.

Алексей видел, как толстый металл вмялся внутрь, будто его давил гигантский пресс. Но это был не пресс. Это было нечто живое. Что-то огромное и тяжелое медленно, неумолимо ползло по крыше вагона. Слышался мерзкий, влажный шорох чешуи о сталь.

Он сгребал последние крохи силы. Его правая рука дернулась. Он попытался сконцентрироваться, вырастить хотя бы кинжал, осколок своей воли. Ладонь вспыхнула болью, на секунду озарившись тусклым свечением, но ничего не вышло. Только искры, погасшие в багровой тьме.

С потолка посыпалась краска. Стальная балка прогнулась с душераздирающим скрипом.

– Лика – хрипло крикнул он. – Беги… через аварийный… выход…

Но было уже поздно. Стена вагона с грохотом разошлась по швам. Не багровый свет, а абсолютная, густая тьма хлынула внутрь. И из этой тьмы на них уставились десятки бледных, лишенных век глаз.

Глава 20. Шепот в багровой мгле

Тварь не вломилась с ревом. Она истекла внутрь, как смола. Ее тело было жидкой тенью, усеянной бледными, мерцающими глазами. Они не просто смотрели – они сканировали, впитывая их ужас. Воздух застыл, наполненный низкочастотным гулом, от которого кровь стыла в жилах.

Лика застыла на полпути к сейфу, ее рука с пистолетом беспомощно повисла в воздухе. Она не стреляла. Не могла. Ее разум был парализован этим взглядом.

Алексей, пригвожденный к капсуле болью, чувствовал, как его собственная аномальная сущность, его «ноль», корчится в агонии. Он был не щитом, а раной, приманкой. Тварь медленно поползла к нему, игнорируя Лику. Ее жидкое тело струилось по полу, оставляя за собой слизкий, фосфоресцирующий след.

– Нет – хрипло прошептал Алексей. Он пытался оттолкнуться, но его тело было свинцовым.

И тогда Лика сломалась. Не крикнула. Не выстрелила. Она издала тонкий, животный вой и рванулась к аварийному люку в конце вагона. Ее пальцы скользили по защелке, не в силах ухватиться.

Тварь на мгновение замерла. Один из ее глаз, размером с тарелку, медленно повернулся в сторону девушки. Лика обернулась, и Алексей увидел в ее глазах не просто страх, а полное, абсолютное уничтожение рассудка. Из темной массы твари вытянулся тонкий, костяной щупалец. Он не поразил ее. Он коснулся ее виска. Легко, почти нежно.

Лика замерла. Ее вой оборвался. Глаза остекленели. Из ее полуоткрытого рта полился тихий, монотонный поток слов на неизвестном языке, полный щелчков и скрежета. Она перестала быть человеком. Она стала ретранслятором, марионеткой.

Алексей смотрел, и его собственный страх начал кристаллизоваться в ледяную ярость. Он видел, как тварь снова поползла к нему, а Лика, его напарница, стояла в стороне и бормотала проклятия на языке хаоса.

Он сосредоточился на боли. Не пытаясь ее подавить, а погрузившись в нее. Он представил свою зараженную рану не как слабость, а как шлюз. Шлюз, ведущий в ту самую пустоту, которую он порождал.

Тварь была уже рядом. Ее щупальца потянулись к его груди, к источнику боли. Холодок от них обжигал кожу.

Алексей закрыл глаза. Он не молился. Он приказал. Самому себе. Своей сломанной силе. Своей угасающей жизни.

«ДАЙ.»

Он не вырастил клинок. Он вырвал его из самого нутра. С хрустом ломающихся ребер и разрываемой плоти, из его раны вырвался сгусток искаженного света. Это не было оружие. Это был крюк. Кривой, зубчатый обломок его собственной жизни, материализовавшейся агонии.

Он вонзился в жидкое тело твари. Раздался не звук, а ощущение – вселенский, беззвучный визг. Бледные глаза на миг вспыхнули ослепительно белым, а затем начали гаснуть, один за другим. Тварь не исчезла. Она схлопывалась, втягиваясь в саму себя, поглощаемая черной дырой его боли.

Когда последний глаз погас, на полу осталась лишь лужица темной, быстро испаряющейся слизи. И леденящая тишина, нарушаемая лишь бормотанием Лики.

Алексей лежал, обливаясь холодным потом. Боль была теперь всепоглощающей. Он чувствовал, как что-то внутри него надорвалось окончательно. Цена была ужасна. Но он был жив.

Он повернул голову и увидел, что Лика перестала бормотать. Она смотрела на него. И в ее глазах не было ничего. Ни страха, ни осознания. Лишь пустота, более глубокая, чем та, что он только что уничтожил.

За окном, в багровом свете, что-то огромное зашевелилось. День Великой Чистки только начинался.

Глава 21. Плоть от плоти тьмы

Тишина после схлопывания твари была оглушительной. Ее нарушало лишь хриплое, прерывистое дыхание Алексея и ровный, монотонный гул, доносящийся извне – словно вся планета превратилась в гигантский, больной организм. Багровый свет пульсировал, словно сердце этого нового мира.

Алексей лежал, чувствуя, как рана на боку живет своей собственной жизнью. Она не просто болела – она пожирала его изнутри, питаясь тем выбросом силы, который он только что совершил. Под обугленной кожей что-то шевелилось, что-то чужеродное и живое.

Лика стояла неподвижно, уставившись в пустоту. Ее пистолет валялся на полу. Алексей попытался позвать ее, но из его горла вырвался лишь хриплый, кровавый кашель.

И тогда стена вагона напротив снова зашевелилась. Но на этот раз это была не атака. Это было рождение.

Сталь начала вздуваться, покрываясь пузырями и прожилками, похожими на вены. Из нее сочилась черная смола, которая на глазах формировала нечто новое. Не чудовищное, а отвратительно-узнаваемое. Это была человеческая фигура. Безликая, гладкая, словно вылепленная из жидкого угля. Она медленно отделилась от стены и сделала шаг вперед.

За ней – вторая. Третья.

Они не нападали. Они просто стояли, их «головы» повернуты в его сторону. Без глаз, без ртов, но Алексей чувствовал на себе тяжесть их внимания. Они были порождениями этого нового мира, его детьми. И они смотрели на него – на аномалию внутри аномалии, на инородное тело.

Один из гуманоидов поднял руку. Его ладонь растекалась, превращаясь в нечто вроде воронки. Из нее выполз длинный, тонкий щупалец, увенчанный чем-то похожим на медицинский зонд. Он медленно пополз к Алексею.

Отчаяние охватило его с новой силой. Он не мог повторить тот выброс. Он чувствовал, что следующий стоил бы ему жизни. Он был прикован к капсуле, беспомощная лабораторная крыса.

Щупалец коснулся его груди. Холодный, металлический на ощупь. Он полз вверх, к его горлу, к лицу. Алексей зажмурился, готовясь к худшему.

Резкий, сухой хлопок.

Алексей открыл глаза. Голова ближайшего гуманоида разлетелась на куски, превратившись в брызги черной жижи. Фигура беспомощно рухнула.

Второй хлопок. Второй гуманоид замертво упал.

Из пролома в стене, ведущего в соседний вагон, шагнула фигура в обгоревшей, пропитанной кровью и сажей форме Стража. В руках у нее дымился тяжелый пистолет-пулемет. Это была женщина, ее лицо было испачкано копотью и следами ожогов, но взгляд был ясным и острым, как лезвие.

– Довольно зрелищное шоу, Ноль, – ее голос был хриплым от дыма, но твердым. – Плюешь собственными внутренностями. Креативно.

Она безжалостным движением пристрелила третьего гуманоида, а затем короткой очередью уложила и пустующую Лику. Тело девушки безжизненно сползло на пол. Женщина даже не взглянула на нее.

– Жалко. Но она уже не была одной из нас.

Она подошла к капсуле, ее глаза оценивающе скользнули по ране Алексея.

– Капитан Ольга Скоробогатова. Выглядишь хуже, чем падаль в солнечный день.

– Ты…ты кто? – просипел Алексей.

– Выжившая, – коротко бросила она, наклоняясь и с силой вводя ему в шею автоинъектор. – Это не вылечит тебя. Но приглушит твое свечение. Пока мы не доберемся до «Прометея». Ты, черт бы тебя побрал, сейчас единственная причина, по которой этот поезд еще не разобрали на молекулы.

Она отломила пустой инъектор и швырнула его в сторону.

– Держись, Игнатов. Ад только начинается, а у меня приказ – доставить тебя живым. Что бы там ни творилось с этим проклятым миром.

Глава 22. Сквозь багровую глотку

Волна химической прохлады разлилась по жилам, на секунду приглушив вселенскую боль в боку. Это не было облегчением – это была заморозка, отсрочка приговора. Алексей судорожно вздохнул, впервые за долгие минуты сумев втянуть воздух полной грудью без хриплой судороги.

– Не благодари, – проворчала Ольга, перезаряжая оружие. Ее движения были выверенными, автоматическими, словно она чистила картошку, а не готовилась к выходу в ад. – Твое аномальное дерьмо светилось, как новогодняя елка. Приманивало всю эту нечисть, как падаль – мух.

Она рванула его за плечо, грубо вытаскивая из разбитой капсулы. Алексей застонал, мир поплыл перед глазами. Его ноги не держали.

– Держись, черт тебя дери! – ее голос прозвучал прямо у уха, жестко и безжалостно. – Я не собираюсь тебя тащить. Или идешь, или оставляю на закуску местной фауне.

Опираясь на нее и на стену, Алексей кое-как встал. Каждый мускул кричал от протеста. Он посмотрел на тело Лики, лежащее в луже крови. Пустота в ее глазах казалась теперь блаженством по сравнению с тем, что ждало их снаружи.

Ольга, не выпуская его из-под мышки, выдернула из сейфа две штурмовые винтовки, сунула одну ему в бессильно повисшие руки, другую перекинула за спину. Затем она двинулась к аварийному люку.

– Куда? – хрипло спросил Алексей.

– Вперед. К локомотиву. Рация мертва, но контрольный блок должен иметь автономный маячок. Если его активировать может, кто-то и услышит.

Она пихнула его в спину, и они вывалились из вагона.

Багровый свет обрушился на них, тяжелый и густой, как сироп. Воздух был насыщен запахом – сладковатым, тошнотворным, как гниющая плоть, смешанной с озоном после грозы и едкой гарью. Земля под ногами была неестественно мягкой, вязкой, словно почва превратилась в гигантскую внутренность какого-то существа.

Алексей огляделся. Они стояли в глубокой выемке, по которой пролегали пути. Стенки из глины и камня были испещрены странными, пульсирующими прожилками, излучающими тот же багровый свет. Небо было скрыто маревом, сквозь которое пробивались лишь смутные очертания чего-то огромного и недвижимого.

Ольга толкнула его вперед, по направлению к локомотиву. Поезд был похож на мертвую змею, разорванную в нескольких местах. Из некоторых вагонов доносились звуки – не крики, а нечленораздельное хлюпанье, скрежет, бормотание.

Они сделали несколько шагов, как из пролома в вагоне перед ними выползла фигура в форме проводника. Его лицо было искажено неестественной улыбкой, рот растянут до ушей. Он полз на четвереньках, его суставы выгибались под невозможными углами.

– Прекрати – булькающе просипел он. – Останься.

Ольга, не сбавляя шага, подняла винтовку и всадила ему в голову короткую очередь. Тело дернулось и затихло.

– Не смотри, – бросила она Алексею. – Они уже не люди.

Они пробирались вдоль состава, как с насыпи на них упала тень. Нечто с телом, напоминающим раздутую, облезлую саранчу, но с человеческими руками и лицом, застывшим в маске ужаса. Ольга выстрелила навскидку, снесла ему голову, и оно, судорожно, свалилось под откос.

С каждым шагом Алексей чувствовал, как багровая муть вокруг давит на сознание. Шепот. Он начал слышать шепот. Не в ушах, а прямо в голове. Тихий, настойчивый, полный обещаний покоя, если он просто остановится и сдастся.

– Не слушай, – сквозь зубы процедила Ольга, словно читая его мысли. – Это они. Чистка. Они выедают разум. Держись за боль. Боль – это якорь.

Они почти добрались до локомотива. Кабина была разворочена, стекла выбиты. Внутри никого.

– Жди здесь, – приказала Ольга, подталкивая его к колесу. – Я попробую добраться до блока.

Она исчезла в проломе. Алексей прислонился к холодному металлу, пытаясь не слушать шепот, нарастающий в его голове. Он смотрел на багровое небо, на пульсирующие прожилки на скалах, и понимал – это не просто нападение. Это превращение. Мир перерождался во что-то чудовищное, и они были всего лишь лишними клетками в его новом теле.

Из разбитого окна кабины донесся резкий, трижды повторенный сигнал. Маячок. Ольга сделала это.

Но ответил им не радиосигнал спасения. С багрового неба, медленно, словно капли густой крови, начали отделяться темные, бесформенные массы. Они плыли вниз, прямо на них. Ольга выскочила из кабины, ее лицо было искажено не страхом, а яростью.

– Бежим! К туннелю! – она указала на темный провал в скале в сотне метров от них.

Она схватила Алексея, и они побежали. Вернее, попытались бежать. Ноги вязли в мягком грунте, багровый свет слепил, а с неба опускалась неизбежность.

Алексей оглянулся. Одна из масс, похожая на гигантский, студенистый пузырь с щупальцами, приземлилась на локомотив. Металл зашипел и начал растворяться.

Боль в боку вспыхнула с новой силой, отозвавшись на близость чего-то невероятно мощного. Он споткнулся и упал. Ольга попыталась его поднять, но ее взгляд был прикован к туннелю.

Из его темноты, навстречу им, медленно выходила фигура. Высокая, в идеально чистой, не пострадавшей форме «Ксенос». На ее лице играла легкая, почти невесомая улыбка.

Это была Вероника.

Глава 23. Хозяйка багрового сна

Ветер, густой и пахнущий гнилью, затих. Шепот в голове Алексея смолк, затаился, уступив дорогу. Вероника стояла перед входом в туннель, словно не замечая апокалипсиса вокруг. Ее форма была безупречной, волосы уложены в тот самый тугой пучок. Только глаза они больше не были льдом. Они были багровыми глубокими колодцами, в которых пульсировал тот же свет, что и на небе.

– Алексей, – ее голос был прежним, мелодичным и спокойным, отчего по спине Алексея пополз настоящий мороз. – Как я рада, что ты жив. Хотя «жив» – понятие относительное сейчас, не правда ли?

Ольга вскинула винтовку, но не стреляла. Ее взгляд метался между Вероникой и спускающимися с неба студенистыми массами.

– Агент Ларина. Доложи обстановку, – скомандовала Ольга, пытаясь вернуть хоть какую-то видимость субординации в этот хаос.

Вероника медленно повернула к ней голову, словно заметила впервые.

– Капитан Скоробогатова. Все еще пытаешься навести порядок в горящем доме. Милая. Но твои услуги больше не требуются.

Ольга выстрелила. Короткая очередь. Пули вошли в Веронику, не оставив следов. Они просто исчезли, как капли дождя в океане. Вероника улыбнулась чуть шире.

– Сила. Воля. Преданность. Все это – лишь узоры на поверхности. А мы сейчас опускаемся в самую глубину.

Она сделала шаг вперед. Ольга отступила, прикрывая собой Алексея.

– Что ты такое? – прохрипел Алексей, с трудом поднимаясь на колени.

– Я – пробуждение, – ответила Вероника, и ее голос зазвучал эхом, в котором слились тысячи шепотов. – Я – тот, кто смотрит из-за занавеса. Твоя боль, твоя сила, твое падение все это было семенами. А сейчас урожай.

      Она протянула руку в сторону Ольги.

– Ты мешаешь. Иди к остальным.

Пальцы Вероники не шевельнулись, но Ольга вдруг застыла, ее глаза закатились. Из ее носа и ушей потекла черная жижа. Она рухнула на колени, потом на бок, дергаясь в беззвучных конвульсиях. Ее тело начало терять форму, растекаясь по странной почве, становясь ее частью.

Алексей смотрел на это, и его охватило не отчаяние, а бездонная, ледяная пустота. Все кончено.

Вероника подошла к нему, ее багровые глаза светились с нечеловеческим любопытством. Она присела на корточки, ее лицо оказалось в сантиметрах от его.

– Не бойся, – прошептала она. – Это не конец. Это перерождение. Ты был ключом, Алексей. Твоя «нулевая» сущность, разбуженная болью, стала тем самым резонатором, который ослабил границы. Позволил нам войти.

Она коснулась пальцами его раны. Боль вспыхнула с такой силой, что он закричал.

– Ты все еще полезен, – сказала она, и в ее голосе прозвучала та самая деловая интонация, что была у нее в цеху. – Твоя плоть помнит, как быть стабильной. Это ценный ресурс. Ты станешь семенем нового порядка. Основой. Она встала, глядя на него сверху вниз.

– Возьми его.

Из туннеля вышли двое таких же, как те, что были в вагоне – безликие гуманоиды из жидкой тьмы. Они взяли Алексея под руки и потащили в черноту туннеля. Он не сопротивлялся. В нем не осталось сил даже на страх.

Он видел, как багровый свет входа медленно сужается, пока не превратился в тонкую алую нить, а затем и она погасла.

Его поглотила абсолютная, беспросветная тьма. Тишина здесь была еще громче, чем снаружи. И только шепот Вероники звучал у него в голове, настойчивый и ласковый:

«Спи. Расти. Принадлежи нам».

Последнее, что он почувствовал, прежде чем сознание окончательно угасло, было странное ощущение – будто его корни пускают в каменную почву, а пальцы начинают слипаться, готовые прорасти во что-то новое. Во что-то вечное.

Глава 24. Геометрия плоти

Сознание вернулось не вспышкой, а медленным просачиванием. Он не открыл глаза – Алексей ощутил, что они уже открыты, но видят лишь густую, бархатистую тьму, непроглядную и беззвездную. Он лежал на спине. Поверхность под ним была не холодной и не теплой, она была нейтральной. Гладкой, как отполированный камень, но дышащей едва уловимой пульсацией.

Он попытался пошевелить рукой. Мышцы откликнулись с трудом, словно его конечности зацементировали в густой сироп. Движение было мучительно медленным. Когда пальцы наконец коснулись того, на чем он лежал, он ощутил не чужеродный материал, а нечто знакомое. Это была плоть. Такая же, как его собственная, но лишенная тепла, идеально гладкая и сросшаяся в единый, живой пол.

Шепот Вероники исчез. Его сменило другое – низкочастотное гудение, исходившее отовсюду. Оно не звучало в ушах, а вибрировало в костях, в зубах, в самой сердцевине его существа. Это был гул самого места. Гул машины, организма, реальности – он не мог определить.

Он повернул голову, с трудом преодолевая сопротивление. В кромешной тьме начали проступать очертания. Смутные, размытые, как тени на дне океана. Он лежал в центре обширного пространства. Стены, пол, потолок – все было сформировано из той же живой, пульсирующей плоти. В стенах угадывались ритмичные движения, словно под ними текли гигантские артерии.

В метре от него из пола поднималась странная структура – нечто среднее между сталагмитом и стеблем неизвестного растения. Она была сложена из спрессованных, искаженных форм, которые он с ужасом начал узнавать. Сломанные ребра, скрюченные пальцы, фрагменты позвоночников, все сросшееся в единую, жуткую скульптуру. Это был не монумент, а утилитарное сооружение. По его поверхности медленно струились капли того же черного вещества, что истекло из Ольги.

«Расти. Принадлежи нам».

Его собственная рана отозвалась тупой, ноющей болью. Он посмотрел на нее. В багровом полумраке, исходившем от стен, он увидел, что края раны не просто зажили. Они срослись с поверхностью пола. Тонкие, похожие на корни нити его собственной плоти врастали в живой камень, удерживая его, как якорь.

Паника, которую он подавлял, хлынула наружу. Он рванулся, пытаясь оторваться. Это было похоже на попытку оторвать собственную кожу. Боль, острая и жгучая, пронзила его, и он с криком рухнул обратно. Место, где Алексей порвал «корни», тут же начало сочиться кровью, но через несколько секунд из пола потянулись новые, тонкие щупальца, спеша залатать повреждение, прирасти к нему снова.

Он был прикован. Не цепями, а самой своей биологией.

В темноте что-то зашевелилось. Одна из стен вздулась, и из нее медленно вышла фигура. Это был один из безликих гуманоидов. Он подошел к странному сооружению из костей, провел по нему рукой, и структура ответила тихим, влажным щелчком. Гуманоид повернул свою гладкую голову в сторону Алексея, словно проверяя его состояние, затем так же медленно вернулся в стену, растворившись в ней.

Это было хуже любой пытки. Это было безразличие безупречного, работающего механизма. Он был деталью. Деталью, которую подключили к системе.

«Ноль» закрыл глаза, пытаясь отгородиться от ужаса, но тут же ощутил его с новой силой. Внутри. Его «нулевая» сущность, его дар, его проклятие – она не исчезла. Она была здесь, сдавленная, запертая в этой новой реальности. Он чувствовал ее, как слепой чувствует отсутствие света. Сущность была искажена, перекручена этой средой, но она была. И она пыталась бороться.

Алексей сконцентрировался на этом чувстве. На крошечной частице себя, которая все еще оставалась собой. Он не пытался гасить что-то вокруг. Он попытался сжать это внутрь. Создать хоть крошечный пузырь своей воли, своего «Я» в этом море чужеродной плоти.

Сначала ничего не происходило. Лишь головная боль и усилившееся гудение, словно система заметила неисправность. Но потом он почувствовал это. Микроскопическую область вокруг своей груди, где густой, насыщенный воздух стал на долю процента чище. Где пульсация пола ослабла на ничтожную величину

Это было ничто. Капля в океане. Но это было его каплей.

Уголок его рта дрогнул в подобии улыбки. Они превратили его в семя. Но они забыли, что семя несет в себе не только покой роста, но и взрыв жизни. Взрыв, который раскалывает асфальт.

Он снова сосредоточился, вгрызаясь в свою сущность, как в последний оплот. Он не знал, сколько у него времени. Не знал, что из этого выйдет. Но это было единственное действие, которое имело смысл.

В кромешной тьме, пригвожденный к живому полу, Алексей Игнатов начал свою тихую, отчаянную войну. Не за спасение мира. За право называть свою душу своей.

Глава 25. Анатомия распада

Война велась в тишине, измеряемая ударами сердца, которое отбивало все тот же чужой ритм. Алексей стал картографом собственной гибели. Он изучал врага изнутри. Его «нулевая» сила, сжатая в тугой, болезненный комок в груди, была похожа на слепое, загнанное животное. Она не могла исцелить его – плоть вокруг была сильнее, она была самой реальностью. Но она могла отрицать.

Он экспериментировал. Фокусировался на кончике указательного пальца. Представлял его не частью этого мира, а инородным телом, осколком прежней вселенной. Сначала была лишь знакомая головная боль. Затем – тонкое, похожее на зуд ощущение отторжения. Микроскопические «корни», связывающие его палец с полом, на мгновение теряли связь. Кровь проступала из тысячи невидимых ранок. Это длилось доли секунды, и новая порция живой плоти тут же спешила залатать брешь, вживиться в него снова. Процесс был мучительным, как медленное сдирание кожи.

Но это был прогресс. Он учился. Он был учеником в академии собственного уничтожения.

Безликие гуманоиды навещали его с пугающей регулярностью. Они не причиняли ему вреда. Они обслуживали. Один из них принес нечто, напоминающее орган или плод, из которого сочилась питательная черная смола. Он поднес это к губам Алексея. Инстинкт выживания заставил его сделать глоток. Смола была безвкусной, но пьянящей. Она притупляла боль, усыпляла волю, заставляла принять пульсацию пола как нечто естественное. После этого его «нулевой» комок в груди сжимался, становясь меньше и тусклее.

Он понял – его кормят. Кормят этой новой реальностью. И с каждым глотком он становится ее частью.

Как-то раз, в промежутке между визитами хранителей, он попытался дотянуться до костяной структуры рядом с ним. Напрягая каждую мышцу, срывая с пола клочья собственной плоти, он смог коснуться ее холодной, отполированной поверхности. И тут же его сознание затопило. Не образы. Не звуки. Данные. Чистая информация о распаде. Он ощутил миллионы точек на карте мира – бывшие города, поселки, отдельные люди. Одни горели яркими факелами сопротивления, но их огонь быстро угасал. Другие медленно темнели, их сигналы искажались, сливаясь с общим гулом. Он чувствовал, как по всей планете плоть поглощает сталь, как реальность переписывается по новым, чудовищным законам. Это была не метафора. Это была система, и он был подключен к ее серверу.