Геолог

Глава 1. Идеальный

– …напрочь! Абсолютно всё! И представляете что? Они диагностировали у меня шизотипическое расстройство личности!

– У вас когда-либо были жалобы на психологическое состояние?

– Нет! Нет, доктор, не было!

– Были ли видения?

– Никогда! Я же ученый. Я на все рационально смотрю. Видения – это романтическая ерунда! Вот был у меня один знакомый…

– Давайте лучше о вас поговорим. Как прошло ваше детство?

– Детство? Да что ж вы… При чем тут это?

– Понимаете, многие проблемы человека исходят из детства. Это вполне рациональный взгляд на вещи…

– Нет у меня никаких проблем! Нет! А вы… Вы!..

Психиатр молча наблюдал за Борисом Алексеевичем, пока тот с красным лицом потрясал кулаками и кричал. В дверь заглянули. Психиатр махнул рукой: “Всё в порядке!” – и дверь закрылась.

– Ладно, всё! Расскажу! – тяжело дыша, уже порядком израсходовав запас гнева, сказал Борис Алексеевич. – Не отвяжетесь все равно…

И он замолк. Отвернулся к стене и упорно смотрел в нее. Постепенно его дыхание восстановилось, но он так и не двигался. Психиатр уже было подумал, что ученый уснул, но тот заговорил почти что выровнявшимся тоном, в котором, однако, были осколки от недавнего взрыва.

– Рос в благополучной семье, учился на пятерки, проблемы были, но решались.

– А какие отношения с отцом у вас были?

– Да зачем вам это?! Фух… Ладно, ладно! Расскажу, раз обещал. Хорошие с папой были отношения. Он, знаете, был рабочим на заводе.

– Часто ли вы проводили время вместе?

– В выходные постоянно. А на каникулах в походы ходили.

– Вы говорили, что были проблемы. Это могли быть ссоры с вашим отцом?

– Я же обобщенно про проблемы сказал! У кого их не бывает? Бывали ссоры небольшие, естественно. Ругался на меня, когда я плохие оценки получал.

– Он вас бил в качестве наказания?

– Нет!

– Хорошо. А какие отношения были с матерью?

– Да отличные! Она характера мягкого, даже голоса на меня ни разу не повысила!

– Она работала?

– Да, продавщицей.

– Сколько времени вы проводили с ней?

– Достаточно! В походы она не всегда с нами ходила, но бывало и такое…

– А в каких условиях вы жили?

– Родители получили квартиру трехкомнатную, там и жил.

– Можете сказать, что жили благополучно и ни в чем не нуждались?

– Естественно!

– А были у вас братья или сестры?

– Нет. Бабушка с нами жила. Предвосхищая ваши вопросы: отношения были очень хорошие, жили мирно.

– А какие отношения у вас были с одноклассниками? Были ли товарищи?

– Были! Если намекаете на то, что умников часто бьют, то нет! Ошибаетесь. Меня в классе уважали.

– Хорошо, вижу, что детство у вас было счастливое. Сейчас у вас есть семья?

– Есть. Дочь взрослая, Катей зовут. Отучилась, недавно устроилась на работу. Не пьет, не курит, насколько я знаю. Отношения хорошие.

– А жена?

– Да что жена? Жена!

– Вы в разводе?

– Умерла жена! А вы только напоминаете! Катюша еще маленькая была. А я… Ой, что это у вас глазки заблестели? У меня алиби есть: я в это время был в своей первой экспедиции! Я был так счастлив!.. Я имею в виду: во время экспедиции! А не то, что вы там подумали. Вернулся домой, а там такое горе…

– Соболезную вашей утрате. Могу спросить, были ли у вас после этого… происшествия другие отношения?

– Как вы смеете?! Конечно, нет!

– Тогда…

– Да пощадите меня уже! К кому ни попади – все одни и те же вопросы задают! Невозможно!

– Я вас понимаю, но мне же нужно составить представление о вашем состоянии, чтобы вам помочь.

– Да не поможете такими расспросами! Я всё самое главное вам уже рассказал!

Психиатр посмотрел на записи, сделанные на листке во время сеанса, и потер лоб рукой.

– Хорошо. Мы тут с вами уже почти час сидим, так что предлагаю заканчивать. На днях мы обязательно встретимся снова. Подумайте, может быть, решитесь мне еще что-то рассказать. Только поверьте мне: я хочу вам помочь.

– Естественно…

– Препараты пока оставляю те же.

Борис Алексеевич встал так резко, что психиатр вздрогнул. Но опасаться было нечего. Ученый только бросил на него тяжелый взгляд и, гремя наручниками, направился к двери. Там его встретил охранник, взял заключенного за плечо своей крепкой рукой – и обе фигуры исчезли в коридоре.

Психиатр еще долго сидел и рассматривал свои записи. “Идеальный мой, как бы тебя на чистую воду вывести?” – думал он.

Глава 2. Банка тушенки

Психиатр долго размышлял, ходил по мрачному помещению с обшарпанными зелеными стенами, отведенному ему под своеобразный кабинет, в задумчивости выпил несколько кружек кофе, так что у него даже затряслись руки. Затем вдруг очнулся, вышел из своей задумчивости прямо в такой же зеленый коридор. Там ему попался новичок Степа – его коллега, совсем молодой человек. Видимо, раньше он любил драться: у него не хватало кусочка переднего верхнего зуба. Но при этом на тощем теле не хватало и мышц, так что и противников он наверняка выбирал себе не толще спички. Он пришел к ним недавно, наглый и уверенный в себе, но после встречи с первым пациентом, которого посадили за вооруженное ограбление и попутное убийство, он заметно оробел, хотя и старался этого не показывать.

– О, Егор Семеныч! Задолбали они меня с этими бумажками! Написал – переписывай! Мне делать нечего что ли?.. Егор Семеныч?

– А ты сразу делай все по инструкции – и переделывать не придется.

Егор Семеныч отвернулся и пошел дальше, но Степа увязался за ним, как голодный комар.

– А вы куда?

Егор Семенович чуть ли не сказал: “А тебе какое дело?!” – но все же ответил:

– В архив.

– Зачем?

– Надо, Степа.

– У вас больное пристрастие к работе, ага! Если бы не эти бумажки, меня бы тут уже два часа как не было! Если не три…

– Как это?

Егор Семенович строго посмотрел на Степу: мол, хвалишься направо и налево, а сам только и делаешь, что сбежать пораньше хочешь! Но лицо Степы выражало удивительную детскую невинность. Тогда Егор Семенович посмотрел на часы. Да, полдевятого.

– Вот же-шь…

– Конечно, вот же-шь! Надо по домам быстрее, а-то мы тут как в тюрьме! Ха-ха!

Егор Семенович вышел из здания, и на него тут же напал холодный ветер со снегом. Здесь, в поселке Харп, погода была не самая приятная, особенно зимой. Привыкнуть к ней ему было сложно, но он нашел выход: постоянно пропадать на работе, быстро перебегая из здания колонии домой и обратно.

Снег разошелся, так что дороги практически не было видно. Дом находился недалеко, но сегодня добраться до него оказалось не самой легкой задачей. На дороге встречались ледяные участки, так что ступать приходилось осторожно. Скорости также не прибавляло и то, что на станцию “Вечерние мысли” по расписанию прибыл поезд тревог и забот. Жена. Дома жена, и она точно его убьет. Вот скажите, как можно так долго учиться, изучать свою и чужую психику, потом отработать пятнадцать лет, считаться хорошим специалистом – и иметь такой разлад в семье?

Егор Семенович не понимал. Он постоянно думал об этом, объяснял все теоретически – и не понимал. Он пытался поговорить с женой, но она постоянно отмахивалась от него: я опять буду как на допросе? “Почему как на допросе? Я же не допрашиваю, а помогаю…”

Наконец-то вставив ключ в замочную скважину, Егор Семенович еле как провернул его онемевшими пальцами и тут же забежал вовнутрь.

Тепло. Наконец-то тепло.

Егор Семенович бросился к крану, чтобы теплой водой отогреть замерзшие пальцы, но тот ответил ему лишь шипением. Тогда он принялся разминать кисти и обогревать их дыханием. Вскоре онемение стало отступать, и только тут Егор Семенович смог осмыслить, что в доме не горел свет. От кромешной темноты спасал лишь небольшой отблеск снега за окном.

Сейчас около девяти. Неужели Милена уже спит? Егор Семенович включил свет на кухне. Он не помнил, когда в последний раз ел, и от голода его даже подташнивало.

Холодильник был пуст. В шкафчике нашлась пачка макаронов и тушенка. Ладно, хотя бы так. И несколько пакетиков чая. Да! С каким наслаждением он сейчас выпьет горячего чайку! Но ни в чайнике, ни в кувшине воды не оказалось. Можно, конечно, растопить снег, но выходить на улицу совсем не хотелось.

Егор Семенович открыл консервы и сел за стол. Среди большого количества жира найдя несколько кусочков мяса, он съел их и разочарованно бросил банку в мусорное ведро.

Оставалось только ложиться спать. Да, а что еще делать? Тем более завтра надо рано встать и успеть сходить в архив. Стараясь не шуметь, Егор Семенович вошел в спальню и лег на кровать. Сон навалился тут же: ему не помешал даже непрерывный поток мыслей. И только в пять утра, проснувшись без будильника, Егор Семенович заметил, что жены рядом не было.

Глава 3. Кипяток из снега

Егор Семенович до сих пор чувствовал последствия перепитого вчера кофе. Небольшой тремор в руках, побаливала голова, мучила жажда. Кофейное похмелье, не иначе. Воды до сих пор не было, но в этот раз терпеть было невозможно. Егор Семенович вышел на крыльцо и зачерпнул чайником снег.

Сразу после пробуждения мозг работал плохо, но постепенно, смотря на разогревавшийся на плите чайник, Егор Семенович стал соображать. Милены не было дома. И, скорее всего, вечером ее тоже не было, он просто этого не заметил. Пропущенных ноль. Он набрал ее номер и послушал гудки. Либо не слышит, либо не хочет отвечать, либо…

Ладно, куда она могла уйти? Поселок был маленький, и идти в нем было объективно некуда. Никаких дискотек, баров и так далее.

Наверняка пошла к подругам. Только бы знать, с кем она дружит… Но она же могла не только уйти, но и уехать. Бросить его она никогда не угрожала, но в ее взгляде Егор Семенович видел многое. Однако уезжать без вещей – такая себе идея. Его не было дома целый день, она могла спокойно собрать чемоданы…

А если с ней случилась истерика? Просто разом навалились мысли – и она вдруг решилась сорваться и уехать. Тогда она и правда могла оставить какие-нибудь важные вещи, но все равно собрала бы сумку и оставила после себя беспорядок.

Оставался еще один вариант, о котором Егор Семенович не хотел думать. Непосредственная близость колонии всегда пугала Милену, и в первое время она даже боялась оставаться одна дома. Но со временем Егор Семенович убедил ее в том, что все заключенные находятся под надежной охраной. Он ведь видел это своими глазами. Но при этом все же понимал – хотя и отрицал эту мысль, – что может случиться всё что угодно.

В местной колонии сидели не самые безобидные преступники. Не те, кто попался на мошенничестве или грабеже без человеческих жертв. Здесь сидели убийцы, приговоренные к пожизненному сроку. Многие из них имели сильные психические отклонения. Была парочка таких, которые сильно хотели излечиться и видели в психиатре волшебника, способного мгновенно сделать из них здоровых людей. Но Егор Семенович постоянно донимал их долгими разговорами и давал “глупые” рекомендации, назначал препараты, которые невозможно было нигде достать. Не мог ли такой “пациент” сбежать с целью отомстить волшебнику-неудачнику?

Ладно, нужно успокоиться. Скоро Егор Семенович вернется в колонию и после утреннего осмотра камер сразу узнает, сбежал ли кто-то или – как же хочется на это надеяться! – все до одного сидят по своим камерам.

А если и сегодня она не вернется домой? Здесь тоже все понятно: он зайдет в полицейский участок и напишет заявление. Но перед этим еще несколько раз попробует позвонить Милене. А еще хорошо бы обойти соседей и спросить у них…

Егор Семенович успокаивал себя тем, что он не принуждал Милену ехать с ним сюда. Наоборот, он предлагал ей остаться в родном городе, чтобы построить нормальную спокойную жизнь.

Кипяток из снега обжигал язык и обладал неприятным привкусом. Даже заварка не спасала. Но при этом Егор Семенович жадно выпил всю кружку и налил вторую. Остатки кипятка он вылил в тазик и, немного подождав, быстро умыл лицо чуть остывшей водой. Затем оделся, обнаружил на полке варежки, которых вчера не оказалось в карманах, и вышел в морозное зимнее утро.

Рядом стояло два домика. В одном из них жил мужчина средних лет, тоже работник колонии, при этом по виду больше напоминавший Егору Семеновичу уголовника. Сначала психиатр смотрел на него с подозрением, но потом, разузнав о нем побольше, понял, что это просто одинокий человек, любивший иногда пригубить полбутылочки чего-нибудь крепкого. При этом пил он только после работы и беспорядков никогда не устраивал, при встрече всегда здоровался с чуть заметной улыбкой, так что Егор Семенович перестал его опасаться.

Вряд ли Милена решила заявиться к нему. Даже если представить, что она с горя решилась на измену, это был совсем не ее типаж мужчины. Или же ее вкусы сильно изменились…

А во втором доме жила молодая семья: муж Костя, его жена – кажется, Кристина, – и их маленькая дочка. Конечно! Наверняка Милена пошла к ним. С Кристиной, хоть она и немного младше, им наверняка было о чем поговорить, а еще можно было поводиться с ребенком…

Немного пораздумав – все же было раннее утро и все еще спали, – Егор Семенович постучал в дверь. Никакой реакции не последовало. Через полминуты он постучал снова, и из дома послышался собачий лай, а потом и плач ребенка. Затем дверь открылась. Егор Семенович увидел Костю, заспанного и недовольного.

– Ластик, хватит! – прикрикнул он на собаку и прищуренными глазами уставился на Егора Семеновича.

– Костя, прости, что разбудил! У меня тут дело такое… Жена дома не ночевала! Она случайно не у вас?

Лицо Кости чуть смягчилось.

– Нет, – ответил он. – Погодите, я у жены спрошу. Может, заходила вчера.

Он прикрыл дверь и скрылся в доме. Послышался приглушенный разговор, прерываемый уже не таким резким плачем ребенка. Дверь снова открылась.

– Нет, не заходила. Если что узнаю, Егор Семеныч, обязательно позвоню.

Дверь захлопнулась. Егор Семенович пошел по дороге, ведущей к колонии, медленно водя обожженным языком по обожженному нёбу.

Глава 4. Всё было так же

Шесть утра. Борис Алексеевич, только лишь услышав сигнал о подъеме, оторвал голову от подушки и сел на койке. Боль в пояснице снова дала о себе знать. Дома Борис Алексеевич очень тщательно подбирал себе ортопедический матрас, а по субботам ходил на массаж к знакомой массажистке. Тогда он чувствовал значительные улучшения, но за последний год боль успела не только вернуться, но и стать намного сильнее. Эх, надо было слушать маму, которая еще со школы говорила ему не сутулиться!

Рядом с камерой прошёл дневальный с криком: “Подъем! Подъем!”

Борис Алексеевич встал, аккуратно заправил койку и оделся. На втором ярусе зашевелился сокамерник: лениво перевернулся с одного бока на другой. Борис Алексеевич решил, что его лучше не трогать. После общения с предыдущим соседом, который хотел заставить его спать на верхней койке, он вообще предпочёл бы ни с кем не разговаривать.

Скоро дверь камеры открылась и вошёл дневальный. Точнее, не вошёл, а влетел с отчаянным криком, увидев спящего. Тот в один миг вскочил, кое-как – за что получил ещё одну порцию криков – заправил койку и принялся одеваться. Как только дневальный отвернулся, Борис Алексеевич увидел у себя перед самым лицом кулак, весь синий от татуировок.

– Че не разбудил, дед? – тихо сказал сокамерник. – Берегись…

В нос болезненно ударил ледяной воздух. Сначала три раза обежать здание, затем построиться на площадке.

– Раз, два, три… десять! – отчеканивал дневальный.

Борис Алексеевич выполнял повороты головой, корпусом, нагибался и приседал. Делал он всё это еле как, с большим усилием, но всё же не давал себе ни одной поблажки.

Завтрак. Каша, чёрный чай. Борис Алексеевич находил рацион вполне приемлемым, хотя и скучал по варенью из смородины и утренней чашечке кофе.

Следующие несколько часов прошли как в тумане: Борис Алексеевич механически выполнял то, что от него требовалось по распорядку. А потом обнаружил себя в швейном цеху.

Прерывистая строчка бежала по ткани: раз, два, три… десять. Сначала у Бориса Алексеевича получалось плохо: линия шла криво и неуверенно, – но, потратив долгие часы, он натренировался и теперь почти бессознательно пришивал рукава, карманы, молнии.

Интересно, кто будет ходить в этой куртке? А в этой? Кажется, у самого Бориса Алексеевича была похожая. В школе? Нет, быть не может. Наверное, уже после института. В институте было хорошо. Он вспомнил Валю Иванову и букетик, подаренный ей на первом курсе. Цветы было достать сложно, но он достал. И вот они стояли вдвоем: Боря и Валя – такие маленькие в таком большом здании института. Это было величественное, просторное здание, проникнутое духом научных свершений и стремления в светлое будущее. А здесь… Зеленые стены, низкие потолки и бесконечно бегущая по ткани строчка, мерно отсчитывавшая проведенные в заточении секунды. А есть ли смысл их считать? Если до конца жизни будут все те же стены, все та же бесконечная строчка и больше ничего?

Кажется, кто-то смотрит. Борис Алексеевич поднял голову и увидел сокамерника. Изобьет. Точно найдет момент и изобьет. Ладно, это даже не так плохо: его после такого сразу отправят в карцер, можно будет пожить спокойно. Лишь бы не выбил зубы и не выколол глаза – остальное заживет. Хотя больную спину лучше бы тоже не трогал…

Эх, как бы он, противник драк, удивился таким своим мыслям еще несколько лет назад! Впрочем, в его положении не было того, что не удивило бы его в прошлом. На пенсии он планировал переехать на дачу. Утеплил бы домик и отремонтировал баню, чтобы зимой не было холодно. Его спрашивали, чем можно заниматься на даче всю зиму. Ну как же чем? Читать книги: из-за занятости на работе этим заниматься было некогда. А еще писать: были наброски для нескольких научных статей. Может быть, дойдет и до написания рассказов (хотя учительница по литературе всегда твердила, что это совсем не его занятие). Также можно гулять по лесу, хорошо бы найти старые лыжи…

Если можно найти себе занятия даже в четырех зеленых стенах, как же не найти их на воле?

А еще можно разгадывать кроссворды и решать судоку. Катюша с детства любила такие вещи. Как только научилась писать, начала заполнять квадратики цифрами и разными сложными словами, которые она отгадывала сама при помощи папы.

Да, Катя… Как же у нее дела?

Вот именно поэтому Борис Алексеевич не любил долго размышлять: любой поток мыслей неизменно приводил его к воспоминаниям о дочери. Так что он в последнее время учился своего рода медитации: старался убрать из головы любые мысли. Думать о плохом больно, а о хорошем… Зачем зря себя обнадеживать?

На улице что-то загрохотало. Борис Алексеевич вздрогнул, и ровная строчка сделала внезапный поворот. Что это было? Другие заключенные спокойно сидели за работой, как будто ничего и не было. Борис Алексеевич зачем-то всмотрелся в небольшой кусочек неба, который было видно в зарешеченное окно. Грохот повторился, а потом и еще раз.

Борис Алексеевич зажал уши, но в них все равно стоял гул. О нет. Пусть оно прекратит. Закончится и всё. В тот раз всё было так же…

Глава 5. Полностью здоров

Егор Семенович пришел на работу и первым делом отправился изучать бумаги Бориса Алексеевича. Он читал их уже не раз, но все равно надеялся найти там что-то новое.

Копылов Борис Алексеевич, 1965-го года рождения. Ученый-геолог, участник около десятка экспедиций. Есть дочь Екатерина, проживающая в Москве. И заключение судебно-психиатрической комиссии: полностью здоров и может отбывать наказание в тюрьме.

Это был самый интересный и непонятный момент. Ученого обследовали не раз и сначала поставили ему диагноз: шизотипическое расстройство личности. Неудивительно, если вспомнить, какие сказки он рассказывает в свое оправдание! Его хотели поместить на лечение в психиатрическую клинику. Но сторона обвинения, видимо, очень настаивала на его заточении, так что была проведена повторная экспертиза и ученого признали психически вменяемым.

Егор Семенович был сторонником того, что люди, нуждающиеся в помощи, должны эту помощь получать. Он хотел еще раз хорошо исследовать психическое состояние Бориса Алексеевича и при подтверждении диагноза настаивать на пересмотре решения суда. Только вот сам ученый почему-то строил из себя идеального: и симптомов у него никогда не было, и детство у него было сказочное. Никаких предпосылок для развития заболевания!

В конце концов, если самому Борису Алексеевичу так нравится сидеть в тюрьме, тогда зачем так за него беспокоиться? Можно оставить его в покое и только иногда встречаться с ним на обязательных беседах. Но нет, было в это истории что-то еще, что так привлекало Егора Семеновича…

Ладно, бесполезно. Он закрыл папку и убрал ее. Сидеть на одном месте было уже невозможно: в подсознании невольно возникали картинки того, как какой-нибудь сбежавший Борис Алексеевич в припадке болезни похищает его жену и…

Психиатр схватил телефон и набрал номер Милены. Не отвечает… Не отвечает!

Он выскочил из архива и побежал по коридору.

– Обход был? Все заключенные на месте?

Встреченный им надзиратель удивленно окинул психиатра взглядом и ответил:

– Все в порядке! Как обычно. А вы чего это?

– Да так…

Тяжело дыша, Егор Семенович быстрым шагом пошел дальше по коридору. И, только лишь спросив еще троих людей и убедившись в том, что никто из заключенных не сбежал, он остановился и прислонился спиной к стене, чтобы отдышаться.

Что же делать? Что теперь делать? Надо успокоиться. Вдох – выдох, вдох – выдох… Все будет хорошо. Через некоторое время он еще раз попробует позвонить жене, а во время обеда сходит до полицейского участка. А сейчас нужно пойти позавтракать. Психиатр часто зарабатывался и пропускал приемы пищи. Вот, например, вчера он совсем забыл про ужин. Это плохо для желудка, опять обострится гастрит…

Егор Семенович проглотил кашу, запил ее чаем. В кабинете нашел пачку печенья и съел ее вместе с парой чашек кофе. Затем началась обычная работа. Бумаги, прием заключенных, еще кофе, опять заполнение бумаг. Обед был позабыт. Оторвавшись от записей лишь в третьем часу дня, он вдруг вспомнил про полицейский участок.

Егор Семенович выскочил в коридор, судорожно набирая на телефоне номер жены. Гудки, одни гудки…

В другом конце коридора показался Степан. Егор Семенович еще не видел его сегодня, как будто молодой человек только прибыл на работу. Это было бы не удивительно. У Егора Семеновича постоянно было стойкое ощущение, что он работает за двоих.

Он пробежал мимо Степы, кивнув ему головой в качестве приветствия, но тот окликнул его, пришлось остановиться.

– Егор Семеныч, здрасьте! Там ваш ученый такое вытворяет!

– Что? Что такое?

– Да в швейной устроил. Чуть иголкой всех не поубивал, хаха! Представляете?

Степа принялся кривляться, изображая фехтование на иголках.

– Степан! Мне не до этого!

– А вы куда?

Не твое дело!

– В полицейский участок, жена пропала.

– Ой, неприятно. Поэтому, как по мне, лучше и не жениться! В смысле, вы бы позвонили в участок, так быстрее будет.

– О, Егор Семенович! – по коридору бежал дневальный. – Вы нам нужны! Очень!

И Егор Семенович отправился в швейный цех, по пути думая о том, почему он не додумался позвонить в участок. Да, надо позвонить. Надо… Но и эта мысль была забыта, как только перед ним открылась необыкновенная картина произошедшего в цеху.

Глава 6. Гиперборея

– Дайте мне с ним поговорить. Один на один.

– Уверены? Он же того!

– Абсолютно.

Надзиратель вышел и закрыл дверь. Егор Семенович сел за стол и принялся рассматривать сидящего напротив Бориса Алексеевича.

– Как вы себя чувствуете?

Борис Алексеевич поднял голову, вздохнул и снова опустил голову на грудь.

– Я еще раз повторю, что хочу вам только добра. Если вам нужна помощь, я ее добьюсь.

– Хм… Не представляю, что вы можете сделать.

– Вам это только кажется. Я хороший специалист с большим опытом.

Молчание. Психиатр заметил, как у ученого трясется челюсть. Через некоторое время Борис Алексеевич снова поднял голову.

– Они везде.

– Кто они?

– Я уже говорил. Они. Они везде. Обычно держатся на расстоянии, а сегодня подошли ближе.

– Что же вы ощущали?

– Ничего. Только их присутствие. Я чувствую их постоянно.

– Они руководили вашими действиями?

– Моими? Но я ничего не делал!

Егор Семенович вспомнил, как выглядел швейный цех: несколько перевернутых столов (их давно уже следовало прикрутить к полу) и один из заключенных, истыканный иголкой. Этот заключенный, видимо, был в полном шоке от такой выходки, поэтому начал защищаться не сразу. Но как только пришел в себя, со всей силы ударил ученого по лицу, подарив ему огромный синяк.