1
Солнце жгло океан с горизонта до берега. Волны, хлынувши, откатили, смявши газету. Макс её поднял. Буквы вещали:
Тайны Сарисаньямы
Тайн у этого плоскогорья много. Первая – кратеры, что на плоской вершине. Далее – уникальная флора каждого, а особенно большего, «бездны Бревера Кáриаса». Третья – грот в этой «бездне», найденный осенью. И, в конце концов, знаки этого грота. Крупный этнограф, доктор наук, Р. Блейк счёл их фактом культуры, нам неизвестной. Грот, – сток скопившихся в «бездне» вод от дождей и источников, – переходит в сифон, уходящий в плату. Знаки тянутся до сифона. «Преодолеть его, – утверждает Блейк, – отыскать ключ к разгадке как самих знаков, так, может, кратеров плоскогорья». Он занят поиском спелеологов…
Солнце скрылось в пучине. Макс, смяв газету, тронул к спорткару белого цвета. Сев за руль, глянул влево, на пассажирку.
Ехали молча. Небо темнело. Он включил фары и, не сводя глаз с дороги, бросил:
– В Венесуэлу?
– Что?
– Некий Блейк нашёл грот с сифоном. В Венесуэле. А я в нём не был, Кейт. Блейк – этнограф, доктор, историк.
– Вновь волноваться, Макс?
– Всё. Я еду… да, я поеду, – бросил он самому себе и прищурился.
Кейт вздохнула.
– Значит, и я с тобой.
Подъезжали к сверкавшему в ночи Мéльбурну.
Он закончил возле отеля: – Вылетим завтра. А снаряжение купим после. Блейк, по газетам, в Венесуэле… Он предпочтёт того, кто работает даром? Ну, что ты скажешь, Кейт?
– Мысль бесспорная. Плюс учесть, что ты лучший экстримщик на континенте. – Девушка отвалила дверцу машины.
2
Чуть поболтало, и вертолёт курс выправил.
Человек с кинокамерой крикнул пилоту: – Сарисаньяма, Фред?
– Она самая, мистер Дугин.
Встало плату на кручах, сплошь в синих джунглях. Дугин вскочил.
– Внимание! Мистер Блейк, Макс, гляньте!
Макс лишь зевнул.
– Не спать, друг, – дёргался Дугин. – Приволокнусь за Кейт!
– В этом случае заберу кинокамеру – и лишишься работы.
– Ладно, сдаюсь, – сел Дугин. – Ты убеждаешь… Доктор Блейк, а откуда здесь кратеры?
– Да, откуда, док? – подхватил пилот.
Блейк задумался.
– Может, выбиты постепенно стихиями. Может, вырыты древними. Это домыслы. Но последнее подтверждается знаками… Вы увидите, всё увидите. Потерпите. Мы рядом с целью.
– Древним культурам семь тысяч лет, не больше, а ведь известно: чтобы сложиться всякому виду… скажем, животному… – Кейт пощёлкала пальцами, – хоть бы вашим лягушкам с Сарисаньямы или тритонам, впору эпоха.
Блейк улыбнулся. – Правильно. Оттого, полагаю, ржавые копья, шлемы и идолы, что отыщет Макс за сифоном, будем датировать халколитом, Кейт.
– Что ж, друзья… – Дугин взял кинокамеру и направил на Макса. – Если он вытащит из подземного грота пару изящных скул или пальцев от питекантропш, я пропиарю их.
– Жди мужской экземпляр, – Макс хмыкнул. – Самый корявый.
Дугин смеялся и зубоскалил.
Их перепалку кончил пилот:
– Профессор! «Брéвер» под нами! Что, на посадку? Можно садиться?
– Да, Фред, конечно.
Взвыли моторы. Стали спускаться.
– Всем пристегнуться! – бросил Фред. – Живо! Я приземляюсь.
Ящики сдвинулись, обрушая друг друга… Девушка вскрикнула… Вертолёт накренился… резкий толчок… ещё два… стабилизация… и Фред выключил двигатель. Дугин первый откинул люк, постоял; после выпрыгнул.
Было утро, прохладно. Солнце вставало, трогая тёплыми золотистыми пальцами листья зарослей. Птицы ожили и сошли с ума.
Скоро груз, как и люди, был подле бездны, синь коей падала вниз в туман.
– Голова закружилась… – Дугин попятился. – Нам туда?
– Будешь первым. Спустим тихонько, как ящик с бренди! – Фред подал пояс с тросом лебёдки. Дугин надел его.
– Все там будем, – похмыкал Блейк.
Дугин замер.
– Нет, – улыбнулся старый профессор. – Там есть площадка, сделана раньше. Ты примешь Макса, груз и прекрасный пол.
Дугин взял кинокамеру. – Что же, ладно… Ну, парни, действуем?
Тали скрипнули…
Через пять часов на площадке, сделанной в джунглях в центре провала, возле потока, в редком тумане встала палатка алого цвета, рядом – вторая. Вспыхнул костёр, дымя. Дугин бегал за хворостом. Кейт готовила стол с едой. Блейк, задрав подбородок, вёл в мегафон:
– Пока, Фред! Не забывайте нас… И привет всем из консульства. Прилетай через пару дней, как условлено. Будем ждать тебя!
Сунув руки в карманы, Макс взирал на поток и на щель в скале, в кою тот уносился. Он вызнал скорость, бросив пять щепок: так, нечто среднее, что даёт шанс не стукнуться о какой-либо выступ при навигации.
Вскоре ожил мотор. Над бездною промелькнула машина. Фред улетел стремглав.
За обедом молчали, все, кроме Дугина. Он сидел с полной миской, строя гипотезы. Утомившись, закончил, тронув лебёдку:
– Чёрт! Сплав на тросе – лишь удовольствие. Понимай я хоть что-то в ваших науках – сплавал бы тоже, Макс!
– Не всё просто, если подумать, – медленно вставил Блейк. – Хоть сифон. Он не короток. Есть опасность: узость и скалы, то же течение, гидрошок. Лучше б, ясно, команду из спелеологов либо дайверов, но вопрос всегда в деньгах… Я благодарен, Макс, за твой сверх альтруизм. Спасибо. Русская удаль мне помогла. Весьма! Знай, наука тебя не забудет… Ты ведь в Австралии обитаешь? Что же Россия?
Макс выпил чай. И встал.
– О России, о русскости, эмиграции и подобном лучше попозже.
– Да, Макс… – Поднявшись, Блейк подошёл к тюку, расстегнул ремни. Тюк распался.
– Круг… – Блейк кивнул на резиновый свёрток с мини-баллончиком. – Акваланг и скафандр… Консервы: вдруг заплутаешь?
– Мне бы хотелось.
– …Это вот рация. – Блейк вручил ему гаджет. – Вещь актуальная. Вроде, всё.
Макс, взяв вещи, скрылся в палатке, переоделся там в изотермик с комбинезоном, ткнул в карман взрывпатроны и кольт (сорок пятый калибр) и залез в скафандр.
Кейт спросила: – Надеешься?
Он шагнул к ней. – Естественно. Ведь поток наш течёт? Куда? Что-то он наполняет? Я буду первым в нём, в этом что-то… – Он поводил плечом, чтоб освоиться, и затем сразу вышел.
– Ну, ты герой, Макс! – скалился Дугин.
– Не сомневайся.
Двинулись к гроту.
– Температура вод девятнадцать, – предупредил Блейк.
Макс взирал в тёмный зев, наставляемый:
– Вход в сифон метрах в ста, мне сказал твой предшественник. По пути глянешь знаки. Вóды – по пояс… Макс, не пройдёшь сифон1 – возвращайся; мы отдохнём два дня на природе, да и в Карáкас… – Блейк подал пояс с длинной верёвкой.
– Что, триста метров? Мне барабан мотать? – Дугин дёрнул верёвку.
Макс принял пояс, вслед за чем плоский красный рюкзак в резине, толстой, упругой.
– Так тебя меньше будет бить в скалы… лишний балласт притом… – И Блейк подал фонарь. – Макс, рация, сублиматы, прочая мелочь, что ты просил, – всё там, в рюкзаке… Удачи.
– Макс! – крикнул Дугин. – Круто! И не забудь найти питекантропш. Мне бы их щёчки, Макс!
– Буду ждать, – улыбнулась Кейт. – Ненадолго ведь?
Макс, кивнув, поднял круг и побрёл в поток. Дугин прянул к лебёдке, чтобы придерживать завращавшийся блок.
Помедлив, тронув скалистые влажные своды, что вели внутрь плату, Макс упал на круг; и вода понесла его.
3
Слабо дёрнуло… задержало… волны бурлили… Трос стал разматываться; круг вновь поплыл… Потемнело… За поворотом был лишь грохочущий мрак. Включив фонарь, он повёл лучом. Своды в редких рисунках: звёзды да солнца, твари да воины и иное, истёртое. Отключив фонарь, Макс устроился, чтоб при случае оттолкнуть себя от скал стенок, к коим сносило… Но, постепенно, праздность приелась. Встав, он побрёл по колено в мелком потоке.
Шум вод стал громче… Вновь Макс зажёг фонарь. Грот сужался. Трос же напрягся уведомляя: тернии близко, и вскоре своды нырнут в поток. Здесь был кончен путь профи, нанятых Блейком. Чтобы плыть дальше, нужен был псих, игрок, экстремал-спелеолог. Макс быстро сунул круг, на котором плыл (прежде сдув его), в свой рюкзак и подёргал трос. Тот поддался… Чиркнули неприятно баллоны: своды спускались и задевали их. Он побрёл на коленях.
Воды озлобились, и Макс понял: случилось! он весь в сифоне. Часто баллоны стукали в камень. Взялся страх, что тоннель может сузиться напрочь. Он закрывал глаза, ведь от них проку не было.
Так брести, – на коленях, – было противно, скучно и нудно… Своды понизились. Макс пополз по-пластунски.
Воды взъярились. Стало пошвыривать: то под каменный верх, то вниз. Сберегали рюкзак и трос… Вот баллоны упёрлись в свод, не давая подвинуться. Снять их было немыслимо. Распластавшись лягушкой, – руки о стены, – он стал елозить. Сдвинулся только разве на пядь. От злости, сунув в щель ноги, выяснив, что там вроде пошире, он перекрыл ход собственным телом. Речка со скрежетом пронесла его глубже, и, опасаясь, что вдруг застрянет, он трепыхнулся.
Дальше всё скоком… Кажется, что его волокло по дну, бия в скалы, грубо ворочая, изгибая, швыряя, плюща, пиная. Он потерялся, где дно, где своды. Он был как щепка.
После сифона мчался в потоке… Вдруг его дёрнуло, задержавши. Трос не порвался, как Макс решил сперва; просто Дугин травил его, пока Макс кис у щели, что и устроило эволюции…
Он смог встать, и, включив фонарь, обнаружил пещеру. В стенах сверкнуло. Макс перевёл фонарь и в подобии ниши смутно увидел солнце из золота. Показалось?
Трос меж тем полз. Макс двинулся, правя луч в скалы свода, на пиктограммы с видами тварей вроде драконов и им подобных.
Так и он брёл, до тех пор пока грот, вновь сузившись, не нырнул в поток. Но и Макс нырнул. Этот новый сифон был шире, и Макс плыл радуясь. Но внезапно трос замер, двинулся вспять рывком. Вся длина, значит, выбрана и его возвращали? Фиг, не получится! Вынув нож, Макс обрезал связь с миром, чтоб, опрокинувшись, мчать ко дну, после – кверху кульбитами… и закончить финт стуком каски о своды.
Плыло сознание, а поток снова влёк его вверх. Готовясь, он ждал удара… выскочил… и был тут же утянут в воды балластом. Выхватив из помятого рюкзака ткань круга, он дёрнул вентиль – и взмыл к поверхности, где снял маску так резко, что каска спрыгнула и ушла на дно.
Он узнал, что несётся по руслу. Справа – стена, чуть вогнута, лезет вверх во тьму. Слева – тоже стена, прямая и как из золота, невысокая, просто вал. Наверху – потолок в растениях: лохмы, жёлто-седые, мутно светились. «Бóльверк», – так окрестил он вал, – прикрывал части полости, что была за ним. Макс, плывя, вал потрогал; пальцы скользнули, будто по маслу. Он видел в «бóльверке» самого себя, точно в зеркале. Что, впрямь золото?.. Отходя от сифона, «бóльверк» стремил поток до другой скалы, в щель какой тот срывался с яростным рёвом. Макс заметался. Взяться за «бóльверк» не удавалось. Он вздумал выплыть против течения… бесполезно, не вышло. Кинулся в воду – дна не достал, влез вновь на круг. Он впервые не знал как быть, и следил за воронкой, что приближалась. Круг летел родстером… Вдруг рука уцепилась… мигом круг вырвало из-под Макса, точно дощечку, и затянуло в щель. Макса спас толстый штырь на «бóльверке», над которым был ряд штырей. Ухватившись за верхний, он подтянулся.
4
Это был сумрачный цилиндрический зал (диаметр метров сорок) с шумными водами за плотиной из золота. А всё прочее занимала пустыня с купами кактусов, излучавших багровость. В стенке напротив были проёмы: крайние тёмные, в среднем – свет вдали. Сквозняки из проёмов часто мотали тоже светившие (мутным изжелта-млечным) лохмы на сводах и гнали смерчи, что быстро чахли.
Хлопнув по «бóльверку», Макс поверил, что он не бредит. Вал был реальным, неколебимым, явно из золота. Двинув к кактусу, он потрогал лист, вмиг зардевшийся. Вскинув голову, Макс жалел, что светящие лохмы недосягаемы. Наблюдая проёмы, снял амуницию, – но не комбинезон, – прислушался, сел под кактусом. Отдохнувши под свист сквозняков, взял рацию.
– Жив? – услышал он девушку (с кой сошёлся в Австралии, куда скрылся лет пять назад от другой любви, русской, пылкой, несчастной, и от финансовых обстоятельств). – Макс, ты обрезал трос? Так нельзя. Ты не мальчик!
– Жуть было надо, Кейт, – он ответил. – Нам подфартило. Здесь есть пещера.
– Милый. Мне страшно…
– Кейт, дай-ка Блейка.
В рации щёлкнуло.
– Макс?.. На связи!
– Док, сообщаю. Чёртов сифон – паршивый, чуть не застрял там; он метров тридцать. Далее грот, сто метров, дно под водою, он очень узкий.
– Ну, и что в гроте?
– Своды в рисунках.
– Правда? Каких?
– Животные, как обычно… Дальше – второй сифон, попросторней, хоть и длиннее, метров в полсотню. В нём трос закончился, я отрезался.
– Макс, рискованно, – пожурил Блейк. – Но и блестяще. Я помню случаи, когда гибли в меньших сифонах. А у тебя их – чуть не сто метров… Ты образцовый спец. Замечательно. Вот бы Дугину описать твой рейд…
– Он нас слышит, док? К чёрту Дугина, – возразил Макс. – Он затрубит, как слон, всё испортит. Венесуэльцы нам помешают: здесь, кроме прочего, много золота. Это может сорвать план.
– Верно, Макс… – Блейк задумался. – Что ж, о’кей, я возьму под контроль писца. Пусть обходится съёмкой местных эндемиков и их фото… Макс, отправлять тебе трос длиннее?
– Повременим, док. Дугин мой друг. Скажите, чтоб, ради славы, пусть помолчал пока… или сам пусть ползёт в сифон… Я прощаюсь. Кейт мне, пожалуйста.
– Макс? Что делаешь?
– Поброжу по пещере, Кейт. Буду связываться… по мере.
Выключив рацию, он застыл. За «бóльверком» – валом-дамбой из золота – грохотала вода, он слышал. Взяв фонарь и поднявшись, двинул к проёмам; долго стоял там. Ну, и куда идти? В светлый, в тёмный? Вдруг узрев след в песке, Макс склонился.
След человека (может, и двух, как знать), вёл из правого – в средний ход. Поразительно: плоскогорье, что недоступно, дно «бездны Брéвера», куда трудно спуститься без снаряжения, плюс сифоны – и вдруг следы внутри?! Макс вошёл в тоннель, плоскостенный и мрачный. Пол был в песке; дул ветер, стылый и сильный. Макс запалил фонарь.
Через сто шагов он попал в схлёст тоннеля с другим, широким и сходно тёмным. Таявший постепенно песок закончился, явив пол, сплошь серый, плоский, искусственный, как и сами тоннели. Но, беда, с тем песком исчез след. Что делать? Макс тронул прямо. Грохот вод отдалялся, ветер слабел. Светлело, на потолке – помалу – множились лохмы, кои лучились. Он ухватил одну. Лохма вспыхнула. Отпустил – побледнела. Он потянул её – и все лохмы мигнули с тихими звонами, по стене пошли тени. Сразу запахло, точно разлили бак нашатырного спирта. Макс осмотрел кулак, что сжимал пару нитей, таявших в струи жёлтого цвета. Он, разжав пальцы, сбросил остатки газовых клочьев.
Вдруг возник шум. Попятившись, Макс укрылся в тоннеле, что потемнее, вынул оружие.
На пол схлёста тоннелей пала размытая полутень, волокшая обладателя: голова вроде птичьей, шея отсутствует, с плеч до пят белый плащ; рук нету. Монстр повернулся белым недвижным мертвенным ликом, полным страдания.
Макс шагнул вперёд… Кто-то сжал ему горло. Он задохнулся и повалился с ног. Что увидел последнее – как нелепое чудище, волоча тень, скрылось…
Макс ожил ночью, сел, огляделся. Рядом был кольт. Занятно. Кольт не забрали? Вот ненормальные. Кольт он сунул немедля в комбинезон в карман. Взрывпатроны на месте. Тоже не взяли? Здорово. Два костра вблизи озаряли лачуги дикого камня. Небо – без звёзд. И душно. Дымно и душно… Вдруг подскочили грубые люди, поволокли его. Близ домины белого камня пленника бросили, и один из ватаги порскнул ко входу, чтоб дёрнуть полог. Макс присмотрелся: всё было в зале, сходном с тем кактусовым у «бóльверка» (там, где водный поток), но в большем. Хижины – в центре.
Прибыл скоп безбородых мужчин, сплошь в шапочках, в серых робах без рукавов; вслед – женщины в схожих робах. Явно индейцы – смуглы, в сандалиях, коренастые. Подступили и дети, голые, тихие. Все толпились и ждали. Макс приподнялся, встал с земли; он был выше любого.
Первым из дома белого камня выбрел тип в ношеной красной робе, в красной же шапочке, с медным, вроде, мечом на поясе, зверовидный обличием. Тип второй, прыткий, тощий, с хитрой усмешкой, с ртом, гнутым тильдой, в длинной, до пят почти, жёлтой робе с вышитым солнцем и в жёлтой шапке с веером перьев, шёл за ним. Оглядев толпу, задержав взгляд на Максе, он вскинул руку. Все приутихли. Тип тонко крикнул:
– Интъип ат Чýрин! Сапп Инка Уáскар!2
Выбрел согбенный маленький старец в длинной, изящной и златотканой, вроде бы, тоге, искрившей от десятка костров кругом.
Люди пали ниц и застыли. Сделав шаг к Максу, тип в красной робе взял его зá ухо и повлёк к земле. Макс врубил ему в пах коленом. Тип обнажил свой меч. Но тип тощий, с вышитым солнцем, что-то велел кривясь, и толпа закружила около Макса, выставив копья, вздёрнув тетивы маленьких луков. Старец, трясущийся и согбенный, гневно воззрился. Нос, рыхло-сизый, и мутный взор его были в пику наряду: тоге, спускавшейся до лодыжек в жёлтых браслетах, и златотканой искристой шапочке с бахромой на лоб из малиновых кисточек, плюс двум солнцам из золота на ушах. Зло топнув, старец прошамкал:
– Камрр митмак имма сýйу?3
Нужно представиться? Макс кивнул наверх: я оттуда, мол, здрасьте.
Тип в жёлтой робе громко хехекнул и что-то крикнул. Все загудели; старец поморщился. Макс решил, что наткнулся на расу, жившую в гротах долгое время и, верно, замкнуто. С жестом к золоту в ухе старца, он ляпнул слово, кое одно знал из лексикона южных индейцев:
– Чýки4. Ведь чýки?
Смех оборвался. Все помрачнели. Дети нырнули зá спины взрослых. Ширился ропот, слышались крики; женщины выли; копья качались. Тощий хитрявый тип в жёлтой робе молча отслеживал вспышки гнева – и завопил вдруг.
Он мастерски вопил, как актёр из спектакля: взвизгивал яростно и шептал еле слышно, то ронял голову и сутулился, то подкидывал руки, словно в молитве. Маски неистовства на подвижном лице его заменялись покорными. Он стремглав сыпал фразами, и Макс слышал знакомое: «иис крис», «чýки», «пиццара»… Напоследок, ткнув в Макса пальцем, тип завершил речь:
– Нáинай сýва5.
Кинулись к Максу. Двух он снёс джебом, третий нарвался на хуки левой. Дрался он долго, но был повален. Группа индейцев стала плясать вокруг, подвывая. Тип в красной робе, сбегав в домину белого камня, вынес оттуда три железяки. Макса одели в них, и он понял: это кираса: спинник, нагрудник, ржавая каска. Вздели забрало и отпустили. Макс огляделся. Люди стояли, целя из луков; старец – на троне… И Макс прозрел вдруг: он сказал «чýки», племя озлобилось; в воплях тощего он расслышал знакомые звуки «пиццара», искажённо Писсáро, конкистадор был; плюс и доспехи конкистадоров. Всё стало ясно. Кéчуа? Инки?
Как и откуда? Ведь до андийских стран, там, где кéчуа, расстояния! Инки тоже повымерли лет пятьсот назад, он отметил, сбросивши каску и вспоминая курс по культурам Америки в универе, где отучился на бакалавра либо магистра… он позабыл кого.
– Астъ ра áйа!!6 – взвыл театральный тип, подбежав и махнув в проход между лучников. Макс побрёл к стене зала; лучники – следом. Сгорбленный старец в царственной тоге, плюс устроитель этого фарса тип в жёлтой робе, также качок с мечом в красной робе и группа женщин с малыми оставались вблизи костров, у домины из белого, запылённого камня.
Определив проём, – вход в тоннель, – Макс почувствовал, что его не убьют там: лидеры не лишат себя радости зреть сие; только, прежде чем кончить с варварской помпой, всласть погоняют… Каску он бросил прямо в охотников, проверяя догадку. Пара стрел свистнула. Макс нырнул в тоннель, сняв кирасу. Лучники выли вслед… Наступили потёмки. Макс стал искать фонарь, не нашёл. Взрывпатроны и кольт не взяли – а фонарь взяли? Вот дела! Он бежал, ориентируясь на далёкие отсветы… Схлёст тоннеля с другим освещался кострами. Стражники, два туземца, с хохотом указали направо. Макс рванул влево. Лучники – тоже.
Бегал он долго… А возвратясь к кострам, к тем двум стражникам, понял: бегал в кольце; недлинный прямой тоннель от кольца ведёт к залу. Макс зашагал туда, с пистолетом на взводе. Десять патронов. Скольких пристрелит, прежде чем сам падёт? Но вот в тощего он, конечно, пульнёт, в актёра!
В зале с посёлком он двинул к трону, в коем был старец, – был с фонарём в руках, не включённым, на счастье. Макс сыграл в игрище, пять веков назад в Касамарке давшее сотне с лишним испанцам шанс сломить инков и их армады. Около трона он задержался, чтобы воскликнуть:
– Я к вам от солнца!
Вслед за тем, выстрелив, прыгнул к старцу, взял фонарь и, включив, бросил яркий луч в лицо тощего в жёлтой робе актёра. Тот, вертясь, пятился, заслоняясь руками. Прочий люд замер.
– Я к вам от солнца, – кончил Макс, направляя луч в лучников, что, завыв, тут же рухнули. Макс вновь выстрелил. Лицедей в жёлтой робе юркнул за полог белого дома. Старец, которого била дрожь, сполз с трона; а зверовидный тип в красной робе, – видно, военный, – не шевелился. Сунув фонарь и кольт по карманам, Макс поднял старца и проводил его, чуть живого от страха, к белому дому.
Пол там был мраморный. В центре комнаты в золотой и обставленной звероптицами чаше жёлтые шарики лили свет. Близ был стол, чары, миски; в нише – лежанка в плюшевых пледах. Крышей был ситец или органза – ткань лёгкой выделки. Тощий тип в жёлтой робе с вышитым солнцем стыл, вжавшись в угол; после скользнул прочь.
Макс подвёл старца к нише с лежанкой; сам пробрёл к чаше и к звероптицам, литым из золота. А лучистые шарики были жёсткими. И холодными. На стене он заметил пару верёвок с многими нитями. Возвратившись к лежанке, сев ближе к старцу, начал показывать на различные вещи. Старец, почувствовав, чтó Макс хочет, стал называть их.
Вскоре Макс сдался; память упрямилась принимать слова, как и новые смыслы. Он объяснился: хочет пройтись.
По выходу, в свете зарева он заметил высокий, в копоти, плоский правильный потолок… Искусственный? обтесали пещеру? Макс двинул к площади в середине посёлка, где пробудился после истории, когда он встретил призрак в дальнем тоннеле и был придушен. Близ костра женщины колдовали над вертелом; дети бегали тихо, как в сновидении. Углядев его, все попрятались; площадь вмиг опустела. Макс стал у шкуры, тронул нож для скобления. Шкура толстая, под стать буйволу. У кишок, где кормились собаки, пачкали кровью ровный и серый пол исполинские лапы. Макс одну поднял. В путаной шерсти – веером когти, загнутые, огромные… Зашипев, вертел вспыхнул. Макс, бросив лапу, двинул к лачуге; перед оборванным ветхим пологом задержался, глянул поверх стены. Шкуры значили ложе да и являлись им; на стене, на подобье крюков – одежды; миски из глины были на плоском матовом камне; рядом – ребёнок плюс двое взрослых.
– Пламя! – звал Макс.
Молчание.
– Слушай! – вывел он громче.
Женщина вздрогнула, а мужчина пал ниц на шкуру. Макс, войдя, резко поднял хозяйку, что трепетала, ладя свалиться.
Он повторил:
– Огонь!
Индианка пришла в себя. Он толкнул её к выходу. Вид горелого мяса значил помимо слов, и она затрусила охая к пламени.
Макс присел у костра на камень – и примелькался. Взрослые, не валясь ниц, лишь обходили гостя по кругу; дети храбрились и приближались. Вызнав обзором, что, кроме ста лачуг, в зале есть дровяной склад и продуктовый да ещё нечто вроде уборной, Макс возвратился к белому дому, что был поодаль.
Знать насыщалась. Сидя за столиком у лежанки, старец ел мясо c золота чаши. Тощий тип в жёлтой робе с вышитым солнцем и зверовидный тип в красной робе ели поодаль с мисок из бронзы. Макс, оглядевшись, сел подле старца, кой, устремив взор в пол, перестал жевать; рыхлый нос набряк кровью, щёки зарделись. Макс тронул чашку, дав понять, что он голоден, и прислужница принесла шмат мяса. Вилок не ведали, обходились руками.
Трапеза кончилась омовением ртов и щёк, лиц и рук из кувшина. После прислужница унесла поднос с опустевшей посудой. Старец изрек, ткнув в сторону, где был тощий с вышитым солнцем:
– Виль умъу Чкау-о7.
Зверовидного типа старец представил: – Áпу. Наш áпу Йана-макана.
Ткнув в грудь себя, он кончил: – Интъип Чурън Уáскар8. Двадцать Второй мы! Главный владыка мы!
Чкау-о и рыгнувший тип в красной робе Йана-макана низко склонились.
Долго молчали. Макс взял из ниши жёлтую шкуру и с нею выбрел, чтоб расстелить её да и лечь пластом. Он зевал-зевал – и заснул вдруг мертвецки.
Три вождя собрались близ. Жрец, скрестив руки, что-то обдумывал. Нудно спорили. В результате из дома белого камня вынесли звероптиц из золота и приткнули у шкуры. Тройка отвесила три глубоких поклона спящему гостю.
5
Минули дни. Макс понял: он вместо бога. Он – «Интъи Кáча» – «Посланный Солнцем», или «Посланник», ранг «Лучезарный». Повод – фонарь, «луч Солнца», и пистолет – «глас Грома». Жить не давали: жрец созывал мужчин, «Интъи Кáчу» носили в жёлтых носилках. Вызналось, где он. Мир звался грозно «Супнъ-васинсуй» («Адово Царство», или «Империя Подземелий»). Главным был согнутый, сизоносый, вечно как пьяный, тот дряхлый старец в искристой, в мелких жёлтых алмазах, сплошь златотканой тоге до пола, именем Уáскар («Двадцать Второй» причём, дополнялось). Вот что Макс понял. Больше он не сумел узнать. Люд боялся с ним говорить; знать кланялась, уходя от ответа.
С ростом щетины на его лике, – ибо побриться здесь было нечем, – все помрачнели. Макс ловил взгляды вплоть до враждебных и, в превентивных целях защиты, чаще и чаще, как бы случайно, вдруг доставал фонарь, что смирял агрессивность у безбородой «Супнъ-васинсуй».
И – он скучал. Волнение улеглось, Макс чувствовал, будто киснет в деревне в тьмутаракани. Связь с Кейт и Блейком он не поддерживал, так как рация находилась у «бóльверка» в зале кактусов, где он вылез из речки. Что развлекало: каждый день жрец гонял в тоннель группу воинов при оружии, возвращавшихся часто в меньшем составе, драными, в ранах, но и с мешочками, кои жрец забирал у них. Старца сразу охватывал пыл наставника, он учил «Лучезарного» языку… наверное, чтобы тот не расспрашивал о секретных мешочках? В общем, не выдержав, Макс решил пойти к рации, сообщить, что нашёл грот с людьми, и выбраться. Племя явно общается с миром, вот что он думал, а экспедиции за мешочками суть охотничьи рейды в чащи Гаяны. «Супнъ-васинсуй» осточертела.
Ели жаркое. Макс объявил троим:
– Бог зовёт. Надо к залу с быстрыми водами. Там зажгу я свой Луч, говорить буду с Солнцем… – Он показал фонарь.
Жрец и старец застыли. Начал последний, крайне несвязно, с мясом в одной руке:
– Наша эта… Супнъ-васинсуй… Но Лучезарному как Посланнику… не ходить в него… Лучезарный… Ведь с Отцом Солнцем можно отсюда? Не утруждая стоп… не ходить?
– Верно! – выпалил Чкау-о. – Да! С Солнцем отсюда? Пусть Лучезарный с Солнцем отсюда!
Тройка воззрилась и ожидала, что Макс предложит.
– Буду беседовать, – согласился тот. – А вы спрячьтесь, чтоб не сгореть живьём. – Он стал «жечь» фонарь, но намеренно долго.
Жрец начал дёргаться; зверовидный тип сжался. Выронив мясо, Уáскар, волнуясь, стал щупать складки царственной тоги, сбивчиво мямля:
– Луч?.. нам не надо… Йана-макана… он здесь наместник, мда… поведёт в зал… Йана-макана!
Встав, тот оправил красную робу, вытерев пот со лба. Жрец завыл, простерев к старцу длани:
– О, величайший! Ты – Пача Кýтек9!
Йана-макана стал у лачуги в местном посёлке.
– Где ты, Батáки? К Красным Колючкам!
Вышел индеец с луком и пикой, бухнулся в ноги Максу с наместником и, вновь выпрямясь, отошёл от них. Был он росл и угрюм. Из соседней лачуги вызван был воин много моложе. Проинспектировав их оружие, зверовидный тип молча взял к стене зала. И побрели туда. Вслед смотрели домашние.
Сам тоннель был без света, тёмный и душный. Макс его помнил: здесь он носился в чёртовом панцире. У поста задержались. Йана-макана рыком скомандовал. Стражник тронул крюк. Блок содвинулся и ушёл вбок, словно по маслу. Им предстал коридор – стылый, тёмный, широкий. Робы индейцев стал трепать ветер. Группа опять пошла; часть стены поднялась, скрыв собой свет костров.
– Темнота, – бросил Макс.
– Темнота, Лучезарный, – брякнул наместник.
Воины двигались. Макс ступал им пятки и спотыкался, но – фонарь не включил (нарочно). Шли вдоль стены, вдоль правой, и проходили зоны проёмов, дувшие ветром. Макс решил, что здесь тьма ходов, лабиринтность. Это меняло взгляд на «Империю» как на комплекс двух залов с дюжиной гротов.
Проскрежетало… и Макс коснулся лбом восходящих по профилю без ступеней чьих-то сандалий… Быстро светлело… Профиль ввёл в паз вверху. Вышли в нишу, что открывалась к светлому от лучистых лохм гроту или тоннелю. Макс шагнул дальше – Йана-макана сдержал, хрипя:
– Не сейчас, погодим-ка!
Рослый Батаки взял лук и стрелы наизготовку. Воин моложе выставил пику. Йана-макана глянул из ниши и осмотрелся; после шагнул вперёд. Путь продолжился… Макс, как все, стал таиться, медленно красться и, в лад попутчикам, нагибаться под лохмами, ниспадавшими сверху. Часто грот сёкся сходными гротами, поддувавшими вихрем. Макс в них косился… и налетел на внезапно застывшего на пол-шаге туземца. «Стой!» – тот, втолкнув его в боковой ход, тёмный и узкий, тихо ругнулся.
Близились звуки лёгкого свиста… сталась медуза с белыми крыльями, преогромная.
Макс взглянул на Батаки, влипшего в стену.
Тварь чуть помедлила – и исчезла с прежними звуками. Вновь Батаки ругнулся.
Йана-макана вышел к тоннелю с яркими лохмами, осмотрел его и позвал всех продолжить путь. Макса стал думать о монстре, очень похожем на атлантических цианéй (медуз); но у тех только щупальца сорок метров длиной, не крылья.
Лохм поубавилось… Зашумела вода вдали… Вышли в схлёст двух тоннелей (где Максу встретился белый призрак). Опередив всех, Макс пошёл по короткому и знакомому ходу в зал красных кактусов с золотым валом-бóльверком, а наместник твердил вслед сдавленно:
– Мы ждём здесь!
В зале пол был в песке; грохотало за дамбою, отражавшей свет кактусов, красных, плотных, приземистых. Забрели сквозняки, возбудившие смерч. Макс, пройдя к вещам, вынул рацию.
– Макс?! – послышалось. – Что с тобой?.. Ну, ответь!
– Стоп, Кейт, стоп. Чуть помедли… Спишь, что ли, с рацией?
– Фред привёз блок с сигналом. Рация перманентно в работе.
– Ты… я соскучился, – нёс Макс, чувствуя, что фальшивит. – Но скоро буду, Кейт. Обещаю. Только поймаю птице-медузу да препарирую лист от кактуса и светящейся лохмы… Главное, предстоит искать выход, прежним не выйти.
– Макс… – Кейт умолкла. – Чем ты питаешься, как здоровье?
– Брось, я не спятил, Кейт, – хмыкнул он, уловив подозрительность в интонации. – Потерпи. Дай профессора.
Но донёсся вдруг вопль. Немедленно Макс помчался к индейцам, выключив рацию и втолкнув её в спец. кармашек комбинезона.
Воин был на полу с лицом, скрытым слизью медузы, что била крыльями. Зверовидный наместник сёк мечом двух медуз в отдалении, а Батаки топтался, лёгши на пику в теле четвёртой крупной медузы. Дальний сип вторил: «Мы с вами братья…» С хрустом медуза вдруг отлетела прочь, унося в студне голову. Из артерий погибшего била кровь струёй, и он дёргался… Макс стоял столбом; а наместник взывал шепча: