- -
- 100%
- +
Конрад тихо прикрыл дверь, не запирая ее изнутри. Ему нужно было вернуться к роднику. Быть там, когда придут остальные жители деревни. Контролировать. Наблюдать. За трупом. За толпой. За… реакциями.
Он пошел обратно, его шаги по мерзлой земле звучали как удары погребального колокола. Туман медленно редел, словно нехотя открывая сцену ужаса во всей ее неприкрытой «красе». Конрад стоял чуть в стороне, его спина прямая, лицо – все та же каменная маска. Но внутри бушевал ад. Каждый вздох, каждое всхлипывание женщин, молившихся Всеотцу40, каждое мрачное бормотание мужиков – «Давно ли Леандра пропала?», «Третья…», «Да какой зверь так…» – вонзались в него, как раскаленные иглы. Они не знали. Они не могли знать. Но их страх был материален. Он висел в воздухе, густой, как туман, смешиваясь с запахом смерти и ледяной сырости.
И тут Конрад увидел его. Маленькую, перепуганную фигурку, пробирающуюся сквозь толпу взрослых ног. Габриель. Его глаза, огромные, цвета неба, были широко раскрыты от чистого, недетского ужаса. Он искал. Искал единственную опору в этом внезапно рухнувшем кошмаре. Старшего брата.
– Конрад… – его тонкий голосок задрожал, едва слышный сквозь общий гул. Он подбежал, его маленькая, холодная рука ухватилась за грубый рукав рубахи брата. – …что… что это?…
Прикосновение было как удар тока. Горячим и ледяным одновременно. Конрад вздрогнул – резко, всем телом. Он не подумал. Сработал инстинкт глубже разума. Инстинкт, кричащий: Опасность! Отделить! Изолировать!
Парень резко, почти грубо, отдернул руку, даже не глядя на брата. Его взгляд был прикован куда-то вдаль, поверх голов собравшихся, сквозь них, в серую мглу леса. Голос, когда он заговорил, был лишен всякой теплоты, обернут в колючий лед:
– Отойди. Не мешай.
Он видел, как весь маленький мир Габриеля рухнул в эту секунду. Не только от ужаса трупа, но и от этого жестокого отторжения. Мальчик съежился, словно от удара, его губки задрожали, глаза наполнились непонимающей обидой и новой волной страха – теперь уже направленной на того, кто должен был защищать.
– Конрад! – шипящий, ядовитый голос вонзился в тишину, наступившую после его слов. Ида, вечная заступница сирот и обиженных, смотрела на него с пылающим негодованием. – Да как ты с братом родным–то?! Парнишка перепуганный, а ты его как чужака гонишь!
Рядом буркнул мужик, чьего лица Конрад не разглядел: – Старший ты, обязан за малым смотреть, а не отталкивать!
Конрад ощутил, как по его спине пробежали мурашки – не страха, а ярости. Горячей, бесполезной ярости. Его кулаки сжались так, что ногти впились в загрубевшие ладони. Он чувствовал десятки глаз, теперь обращенных на него. Осуждение. Непонимание. Они не знали! Они не видели, что он видел! Они не чувствовали того холодного ужаса, что жил в нем с семи лет! Его губы плотно сжались, сдерживая поток слов, которые рвались наружу: «Он монстр!», «Он их убивает!», «Вы не знаете, что в нем может проснуться!».
Его молчание стало стеной. Высокой, неприступной, сложенной из камня страха и отчаяния. Конрад лишь резко, отрывисто бросил в сторону сжавшегося Габриеля, не глядя на него:
– Ему не место тут. Марш домой, Габриель.
Последние слова прозвучали как приказ солдату. И… как предупреждение. Кому? Брату? Или тем, кто мог подумать приблизиться к нему?
Он видел, как Габриель попятился, спотыкаясь, его худенькие плечики тряслись. Видел, как Ида что-то еще кричала Конраду вслед, тряся кулаком. Но парень уже отвернулся. Его взгляд снова уставился в тень леса у родника, где лежало изуродованное тело Леандры. Туда, где, как он подозревал, начинался их общий ад. А маленькая, сломленная фигурка, бредущая обратно к их холодной коморке, была лишь еще одним камнем на его душе. Камнем, на котором уже трещала ледяная броня. Оставляя трещину, полную боли, страха и одного невыносимого вопроса: Кто он? Защитник? Или тюремщик? Или… нечто большее, что он боялся признать даже в самых темных уголках своей израненной души?
Глава 2
– Жатва Гнева и Шрамы Памяти
Поле колосилось тяжелым, зрелым зерном – золотое море под низким, серым небом, обещавшим не дождь, а бесконечную хмарь. Воздух гудел от напряжения: скрип телег, лязг кос и серпов, грубые окрики мужиков, сгоняющих женщин, связывающих снопы. Запах стоял густой – пыль, пот, разогретое железо инструментов и сладковато-терпкий дух спелого хлеба. Но для Конрада Гласса этот знакомый аромат урожая был отравлен. Он вдыхал его полной грудью, но легкие наполнялись иным – сладковатой гнилью родника, медной остротой крови и вездесущим холодом страха.
Он работал. Яростно. Слепо. Его лопата вгрызалась в межу с такой силой, что комья земли, тяжелые и влажные, разлетались далеко в сторону, как осколки. Каждый удар – выдох. Выдох ярости, скопившейся с утра. Ярости на труп у родника. На тупое осуждение Иды и мужиков. На свой собственный, предательский рывок прочь от прикосновения Габриеля. На этот проклятый холод в жилах, что не отпускал.
На нее. На тень матери, незримо витавшую над ним, над братом, над всей их проклятой жизнью!..
Физическая боль была благословением. Жжение в мышцах плеч и спины, натертые мозоли на ладонях, даже знакомая ноющая тяжесть в пояснице – все это было осязаемо, реально. Это отвлекало от другого. От кошмара, который не отпускал. Каждый скрип телеги напоминал скрип их старого стола. Каждый окрик мужика – отцовское бормотание, пытавшееся успокоить неукротимое. Каждый вдох пыльного воздуха – тот химический запах, что всегда витал в их доме, въедаясь в стены, в одежду, в саму плоть.
Щелчок.
Конрад вздрогнул, но не остановился. Лопата снова вонзилась в землю. Чафк. Звук был громче. Ближе. Не извне. Изнутри черепа. Он стиснул зубы, усилил натиск. Земля сопротивлялась, как живая. Как плоть.
Не сейчас. Не здесь.
Парень наклонился, чтобы подхватить переполненную корзину срезанных колосьев. Мышцы спины пронзила знакомая боль. Он замер на мгновение, опираясь на лопату. И увидел. На внутренней стороне правого предплечья, чуть ниже локтя, там, где кожа была чуть тоньше, белел тонкий, едва заметный шрам. Старый. Почти забытый. Не от работы. Иной. Неровный, как будто от… разрыва. Напоминание. О том дне. О том, как костяные пальцы матери едва не впились в него, когда он рванул Габриеля прочь. О том, как холод ее прикосновения прожег кожу, оставив этот след и нечто куда более глубокое внутри.
Пальцы сами потянулись к шраму, коснулись его. Кожа была гладкой, но под ней, казалось, пульсировала память. Память о лошадиной голове с мертвыми глазами. О нижнем лице, искаженном гримасой, не то голода, не то безумия. О щелчке зубов, входящих в череп отца.
Конрад резко выпрямился, отдернув руку, как от раскаленного железа. Он потянул воздух, пытаясь прогнать видение. Взгляд, острый и дикий, метнулся по полю, ища отвлечения, якорь в реальности. И нашел. Вдалеке.
Габриель.
Мальчишка копошился у края поля, у тяжелой, груженной снопами телеги. Его тонкая, почти прозрачная в сером свете фигурка казалась жалкой тенью на фоне здоровых мужиков. Он пытался втащить на телегу мешок с зерном – явно для него неподъемный. Мешок был почти с него ростом. Габриель ухватился за него обеими руками, напрягся, его худенькая спина выгнулась под грубой рубашонкой. Он сделал рывок. Мешок сдвинулся на сантиметр и грохнулся обратно на землю, рассыпая горсть золотых зерен.
– Эй, стекляшка! – рявкнул проходивший мимо детина в засаленной робе. – Не рассыпай добро! Ишь, дохляк, ветром качает! Бери меньше или вали отсюда, мешаешь!
Габриель вздрогнул всем телом, как загнанный заяц. Его плечи вжались в шею, голова опустилась. Он не заплакал. Не огрызнулся. Просто замер, покорно принимая грубость, его худые пальцы беспомощно сжали край мешка. В этой безропотности, в этой хрупкости, так явно кричащей о слабости, Конрад вдруг увидел не жалкость, а… маскировку? Играет ли он? Скрывает ли истинную силу? Или эта слабость – лишь признак неутоленного? Он слаб?
Или он просто…голоден?
Сердце Конрада бешено заколотилось, выбивая дробь тревоги прямо в виски. Кровь прилила к лицу, а потом отхлынула, оставив ледяную пустоту. Перед глазами всплыл образ матери. Не целиком. Детали. Тонкие, слишком длинные пальцы, впивающиеся в кусок сырого мяса. Алая влага, стекающая по подбородку нижнего лица. Жадное чавканье.
– Поел ли он сегодня? – этот вопрос застрял в горле колючим, огромным комом, перекрывая дыхание. Не о похлебке. О том. О теплом, живом, кричащем от ужаса.
Треск. Звук был не громкий, но отчетливый в его искаженном восприятии. Как будто под ногами, в земле, закопанная собака грызла кость. Или… кость трещала под зубами.
Воспоминание накатило не волной, а ледяным цунами, смывая поле, мужиков, небо, оставляя только крошечный островок прошлого, залитый тусклым светом масляной лампы.
***
Дом. Скрипучий стол. Тусклый, пляшущий свет чадящего фитиля, отбрасывающий гигантские, уродливые тени на стены. Запахи. Дешевая тушенка с картошкой. И вездесущий, едкий запах чего-то химического – кислоты? Растворителя? – который всегда витал в воздухе, въедаясь в поры, в одежду, в саму память. Запах отцовских безумных опытов.
Мама. Она сидела на полу. Не на стуле. На полу. Ее силуэт был неправильным, деформированным. Две головы. Верхняя – огромная, лошадиная. Мертвые, черные, как смоль, глаза, лишенные блеска, смотрели в пустоту. Иногда тонкая, серая губа нервно дергалась, обнажая мощные, желтоватые зубы. Нижняя голова – человеческая. Или то, что от нее осталось. Лицо было искажено гримасой, в которой смешивалось бессмысленное выражение пустоты и жадная, животная сосредоточенность. Ее руки… не руки. Тонкие, длинные, костлявые конечности, больше похожие на передние лапы хищной птицы, но лишенные перьев, покрытые серой, шелушащейся кожей. Они раздирали кусок сырого мяса. Красные соки стекали по костяным пальцам, капали на грубые половицы, смешивались с грязью. Стекали по подбородку нижнего человеческого лица.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Дочь моя… Ты уверена? Этот лес… Он навевает страх… (эльф.)
2
Мама, не бойся! Я не отец! (эльф.)
3
Я сильна! Я разведаю безопасный путь. За наш клан! (эльф.)
4
На удачу, Ария! (эльф.)
5
Я тоже хочу пойти! Смотри, какой я быстрый! (эльф.)
6
Тихо, дети, к Неизведанному Лесу… Тишина! (эльф.)
7
Дух того леса… Покинул это место… (эльф.)
8
Путешествие по нему может быть опасным. Требуется разведчик осмотрительный и… (эльф.)
9
Старейшина Валер! Позвольте мне идти! Я не трусиха! Я знаю об опасностях! (эльф.)
10
Отец… Я хочу стать преемником отца! Я безопасность нашему клану обеспечу! (эльф.)
11
Ступай. Но будь предельно бдительна, дитя Ария (эльф.)
12
Возвращайся быстрее, Ария! Ты расскажешь нам удивительные истории! (эльф.)
13
Я вернусь, обещаю… (эльф.)
14
Церковь – основная и единственная государственная религия человеческой расы, почитающая Всеотца. Её догматы формируют основу законодательства и социальных норм.
15
Ария! Беги! Не ходи сюда! Не ходи… (эльф.)
16
Зверь? (эльф.)
17
Назад! (эльф.)
18
Нет, нет, НЕТ! Я не могу – не как отец! Я обещала вернуться! (эльф.)
19
Нет… Не может быть… Просто ужасный сон… От страха и усталости… (эльф.)
20
Иллюзия… Лес обманывает чувства… (эльф.)
21
Нет! Я не буду как отец! Я не погибну здесь! (эльф.)
22
Здесь было устойчиво… (эльф.)
23
Как?… (эльф.)
24
Глупый сон! Я сильна! (эльф.)
25
Красивые… (эльф.)
26
Мама… Элара… Я обещала… (эльф.)
27
Нет… Не может… (эльф.)
28
Не буду сидеть… Я найду путь. Найду… прежде чем они придут. (эльф.)
29
Я не… Я не делала… (эльф.)
30
Нет! Не моя магия! Лес… Демон… (эльф.)
31
Мама… Солнце… (эльф.)
32
Что это?! (эльф.)
33
Ария! Дочь моя! Зачем ты сюда пришла?! (эльф.)
34
Папа! Я искала тебя! Как… (эльф.)
35
Не время! Слушай! Лес – не лес! Это пасть! Это тюрьма душ! Пещера! Туда! Старая кровь пишет правду! (эльф.)
36
Твое солнце… здесь оно холодное. Но… Идем со мной! Скорее! Прежде чем… (эльф.)
37
Ария… Беги… (эльф.)
38
ЧУДОВИЩЕ! УСЛЫШЬ МЕНЯ! НЕ ТРОНЬ ИХ! ВОЗЬМИ МЕНЯ! ПРОГЛОТИ МЕНЯ! ТОЛЬКО МЕНЯ! (эльф.)
39
Квелльдорф – деревня у родника.
40
Всеотец – верховное божество, бог–создатель человеческой расы.