Пока я танцевала. История инсульта в 27 лет и пути к новой жизни

Глава 1. Сначала было просто плохо. Потом – страшно

Это произошло в абсолютно обычный, ничем не примечательный день. Закончив свою работу (я тогда была менеджером по персоналу в аптечной сети), я, как обычно, отправилась на вечернюю тренировку.

Полтора часа занятия танцами пролетели на одном дыхании (у нас всегда была такая атмосфера, что два часа тренировок казались пятью минутами). И так вышло, что на той неделе у одной из девочек из нашей команды был день рождения, и мы заранее договорились, что отпразднуем прямо после тренировки. У нас была своя традиция: устраивать посиделки с пиццей и музыкой прямо в зале – болтать, обсуждать свежие новости из мира танцев, планы на выезды, соревнования, чемпионаты.

И вот мы стоим около небольшого стола, жуем пиццу, увлечённо болтаем – и вдруг я понимаю, что сейчас упаду. Ощущения были похожи на обморок, но это был не он. В какой-то момент я почувствовала, будто прямо над моей головой резко убрали заслонку, и меня окатило волной. Только не снаружи, а изнутри – от головы до ног.

Я помню, что повернулась к сокоманднице рядом и прошептала что-то вроде: «Мне плохо, похоже, я сейчас упаду в обморок». Меня быстро подхватили и усадили на маты, вызвали скорую. Помню, что пока скорая ехала, меня начало рвать и сильно разболелась голова. Кто-то из девочек (даже не помню, кто именно) суетился рядом и оказывал первую помощь: открыли окно для свежего воздуха, положили на лоб влажную тряпку, накрыли курткой, чтобы не продуло.

Когда скорая приехала (по моим ощущениям – где-то через полчаса, может быстрее), начались стандартные вопросы врача. В ходе беседы я почему-то предположила, что могла отравиться (именно в тот день я на обед брала сосиски с помидорным салатом из дома – хотя сосиски почти никогда не ем). Начала грешить на них, потому что всё началось с рвоты.

Врач скорой предположил диагноз – менингит. Предложил ехать в инфекционную больницу в Черняховске, потому что в Калининграде всё было отдано под ковид (других заболеваний в тот период будто бы не существовало). Я отказалась, решив, что всё-таки просто отравилась. Хотелось как можно скорее попасть домой, принять лекарства и лечь спать.

Врач напоследок сделал укол обезболивающего – голова просто раскалывалась от боли. Домой нас отвёз муж моего тренера (огромное спасибо ему, что не пришлось в таком состоянии мучиться с такси).

Приехав домой, я почти сразу легла спать (даже не надела свои ночные линзы, которыми пользовалась уже лет шестнадцать каждый день).

Ночью проснулась от того, что голова по-прежнему болела и легче не становилось. Вызвали скорую. Приехали. Так как они видели в базе предыдущий вызов и заключение врача, снова прозвучало предположение: менингит. Снова предложение ехать в Черняховск. Тут я уже согласилась, потому что было ну очень плохо и терпеть это состояние не было сил. Да и элементарно стало страшно – а вдруг что-то серьёзное.

Глава 2. Когда врачи разводят руками – ты должна стать своей защитой

Мне кажется, эту ночную поездку в инфекционку Черняховска я никогда не забуду: каждая кочка на дороге отзывалась болью в моей голове, а ехали мы, наверное, около часа.

Приехали. Изучили данные от скорой, поспрашивали, осмотрели. Предварительно начали лечить от ОРЗ с острым цефалгическим синдромом. Сказали, что пункцию на менингит умеет брать только заведующая, а она будет через день или два. Положили в палату.

Начали лечение с капельниц. Не вспомню точно, что это было – антибиотики, обезболивающее или ещё что-то, – но помню, что через пару дней стало чуточку легче. Ставили какие-то суперболючие уколы в вену (ну или медсестра была слишком «аккуратная») – аж до слёз. Говорили, что витамины, и что они нужны обязательно.

Через пару дней пришла заведующая и сделала мне эту злополучную пункцию. До сих пор помню ощущение, когда игла проходит между позвонков, и что малейшее неаккуратное движение может причинить адскую боль. Но всё прошло хорошо. Дальше оставалось дождаться результата, а это ещё неделя (обожаю нашу медицину).

Пришёл результат – отрицательный, менингита нет. Меня продолжают лечить от ОРЗ.

Через неделю моего пребывания (капельницы уже закончились, их ставили всего 3—4 дня) головная боль вернулась. Врач решила, что это реакция на лекарства, и поменяла мне препарат. Как вы уже догадываетесь, результата со знаком «плюс» не последовало: голова продолжала болеть.

Тут уже подключилась моя мама (мы созванивались каждый день по два раза). Она жила тогда в Воронеже. Уговаривала: «Давай тебя перевезём в Калининград, найдём способ». Даже говорила об этом с заведующей (которая была и моим лечащим врачом). Но та лишь сказала: «Зачем? Мы её лечим по плану, скоро выпишем, всё будет хорошо». Ну, раз врач сказала – сидим дальше.

Я даже встретила своё 27-летие в больнице. Вот чего-чего, а этого никому не пожелаю – такое себе мероприятие.

Через две—две с половиной недели моё «лечение» подошло к концу. Прекрасно помню: в день выписки у меня продолжала болеть голова. Врач сказала: «Ты сейчас приедешь в Калининград, сходи сделай МРТ. Я не знаю, почему у тебя болит голова».

То есть представили картину, да? Приехать в больницу, пролечиться две недели и уехать с тем же симптомом, из-за которого приехала. Замечательно. Выписку в день выезда мне тоже не дали – пообещали прислать сканы на почту. Увидела ли я их? Думаю, ответ вы уже знаете.

Вернувшись в Калининград (это было уже начало февраля, числа 4—5), я записалась в платную клинику на МРТ и на следующий день – туда же к неврологу. Я тупо не знала, к кому ещё идти с такой проблемой. Помню, МРТ делала после работы (да, больничный мне закрыли, и я даже успела пару дней поработать).

В клинике сделали снимки. Там как раз была акция, и мне предложили сделать в комплексе мозг, шею и ещё что-то (уже не вспомню). Снимки отдали на руки, а расшифровку сказали забрать у врача на следующий день – по каким-то причинам её не могли выдать сразу. Поехала домой.

Дома мы с Мишей (да, парня моего зовут Миша) рассматривали снимки сами и пытались понять, есть ли там что-то серьёзное. Миша обратил внимание на большое белое пятно в правом полушарии и сказал, что именно это и может быть проблемой – но непонятно какой.

На следующий день я пошла на работу, а в обед поехала в клинику к неврологу. Захожу в кабинет, называю фамилию, отдаю снимки и говорю, что расшифровку мне не выдали. Врач спокойно смотрит на меня, потом на снимки и говорит: «А вам не ко мне. Вам нужен нейрохирург. У вас гематома в голове».

Я стою в шоке. Не понимаю, о чём она, что это значит. Забираю снимки, заключение, выхожу. Звоню маме, рассказываю всё. Вызываю такси, еду на работу за вещами (я ведь с обеда отпросилась), машу коллегам и говорю, что снова еду в областную больницу.

Приезжаю в экстренное приёмное отделение. Отдаю снимки врачам. Они смотрят на меня очень удивлённо, как будто перед ними призрак:

– А вы что, сами к нам приехали?

– Ну да, на такси. Только что с работы отпросилась.

Меня моментально уложили на каталку, увезли на обследование.

Минут через 30 сообщили: «У вас в мозгу была аневризма, она лопнула, произошло кровоизлияние. Нужна срочная операция».

Глава 3. Мне поставили заплатку на мозг и сказали: «живи»

Дальше все помню почти как в тумане.

Я до жути боюсь операций – а тут речь об операции на головном мозге!

Врач уверял, что это полностью безопасная и малоинвазивная процедура: через маленький разрез в паховой области по сосуду проводят специальный катетер до мозга и устанавливают на место разрыва микроспираль, которая со временем должна обрасти тканевыми массами и сработать как заплатка. Операция проводится под местной анестезией – то есть во время неё ты в сознании и всё видишь, слышишь. После операции пару дней в реанимации под присмотром, потом ещё какое-то время в отделении, и если всё хорошо – ты свободен.

Я не врач, но тогда подумала: «Если там уже разрыв и дыра, как спираль должна зафиксироваться и удержаться?» Но повторюсь, я не врач, и раз сказали так – значит, так.

Наверное, минут через 40 я уже лежала на операционном столе. Помню жуткий холод – прям до костей. Было ощущение, будто операцию делают на улице.

Помню, как мне повернули монитор и показали, где будут отображаться мои «внутренности». И операция началась.

Мне сделали несколько уколов анестезии, и я вообще ничего не чувствовала. Помнила только какое-то неприятное ощущение, словно внутри что-то шевелится (помните в фильме «Матрица», когда в Нео запускали роботоподобное насекомое? Наверное, это было похоже). Я видела на экране, как по сосудам продвигается катетер. Плохо помню, что было, когда он дошёл до мозга, но ощущалось, что вся операция длилась около часа.

Операция прошла успешно, всё сделали. Меня перевели в реанимацию, а ещё через пару дней в палату, где каждый день мониторили, давали ноотропные лекарства, ставили капельницы.

Помню, что меня выписали 14 февраля. Я была безумно счастлива: наконец-то после всех этих мучений стало понятно, что со мной было, и казалось, что всё закончилось.

Конечно, выписали с кучей ограничений: не пить, не курить (этим я и так не страдала), никакой физической нагрузки (о танцах пришлось забыть на неопределённый срок, хотя я только с августа наконец-то начала вести свою группу по направлению фимейл-дэнсхолл, о чём давно мечтала), раз в полгода делать КТ/МРТ. Всё принято, понятно, едем домой.

Но кто же знал, что это было только началом чего-то ещё более жуткого и страшного.

Глава 4. Второй удар. И больше я не встала

23 февраля 2022 года. Мы с Мишей запланировали вечером поход к друзьям на посиделки в честь праздника: кино, настольные игры, разговоры. Естественно, для меня – никакого алкоголя. Но я и так к этому запрету очень спокойно относилась, и сложностей он у меня не вызывал.

Вечер прошёл спокойно, весело и душевно (в принципе, как и все наши посиделки с друзьями). Мы решили с Мишей пойти домой пешком, потому что для февраля стояла хорошая погода, а мне после всех больниц элементарно хотелось погулять. От дома друзей до нас было примерно полчаса ходьбы. Попрощались, обнялись, пошли.

Дорога до дома тоже прошла спокойно: мы шли и наслаждались тихой свежей зимней ночью (было, наверное, около двух-трёх часов ночи).

Дом. Подъезд. Второй этаж. Дверь квартиры. Заходим, снимаем куртки – нас в коридоре встречает наша кошка Мэри (она всегда выбегает в коридор, когда мы приходим домой вдвоём).

Последнее, что я помню с того момента, – как наклонилась, чтобы разуться. Дальше – провал и темнота.

Очнулась уже в реанимации: голова лысая, со швами; в глазах всё плывёт; левая половина тела полностью «выключена» – я не могла пошевелить ни ногой, ни рукой. Сказать, что я тогда испытала панику, – ничего не сказать. Первое, что пришло в голову: может, она «отойдёт»? Может, я просто полежу – и всё восстановится?

Но ничего не происходило. Я смотрела на свою ладонь, приказывала ей: «Двигайся» – а в ответ была пустота. Не боль. Не онемение. Просто… ничего. И тогда я впервые заплакала. Не от боли. А от того, что тело, с которым я жила 27 лет, больше мне не подчиняется. И что, возможно, придётся учиться жить в нём заново. С нуля.

Помню, первым делом я попросила телефон у дежурной медсестры и позвонила маме. Услышала её голос – и сразу в слёзы. Сработал какой-то детский рефлекс: когда тебе страшно и ты не понимаешь, что происходит, кажется, что мама как супергерой всех спасёт и всё разрулит. Мама не стала вдаваться в подробности, сказала лишь: «Я еду, скоро буду». Я уже понимала, что случилось что-то крайне серьёзное (к неработающей половине тела добавилось то, что мама, жившая в Воронеже, оказалась в Калининграде).

Спустя какое-то время ко мне пришёл лечащий врач – Хасаншин Эдуард Минорович, заведующий отделением нейрохирургии, где я всего пару недель назад проходила лечение. Он ввёл меня в курс дела: установленная спираль не спасла от повторного разрыва, у меня снова произошло кровоизлияние. Но на этот раз мне повезло гораздо меньше: случился инсульт.

Позже я узнала от Миши, что, когда мы пришли домой, я в коридоре пожаловалась ему на головную боль, а потом начала терять сознание. Он еле успел меня поймать и уложить на диван. Вызвал скорую. Пока скорая ехала, я вдруг сказала, что уже всё хорошо и помощь не нужна (вообще не понимаю, как я могла такое произнести, зная свою ситуацию). Скорая приехала быстро – минут через десять. В квартиру зашёл врач, я лежала на диване. Он присел рядом, начал задавать вопросы о моих недавних «приключениях», я отвечала.

И вот во время разговора и случился сам приступ. Миша рассказал, что они ждали, пока он закончится (во время приступа нельзя больного трогать и переносить – нужно лишь фиксировать и придерживать, чтобы во время судорог человек сам себе не навредил). Затем меня уложили на носилки и увезли в больницу. До сих пор страшно представить эту картину глазами Миши.

Не объяснить словами, какого в свои 27 лет услышать такой диагноз и осознавать такие последствия. Я уже тогда понимала, что мне предстоит научиться ЖИТЬ заново – в прямом смысле этого слова.

Глава 5. Лежать и не чувствовать половину себя – вот это перезагрузка

Итак, я в реанимации.

Наверное, спустя час после того, как я пришла в себя, вокруг меня уже собрался консилиум врачей.

Вопросы один за другим: «Как вас зовут? Какой сейчас год? Вы помните, что с вами случилось?» На какое-то мгновение мне казалось, что я попала в мелодраму, где у главной героини отшибло память и она очнулась в больнице.

И проблема была в том, что отчасти так и было: я не помнила ничего – ровно с того момента, как наклонилась, чтобы разуться.

Заведующий отделением кратко ввёл меня в курс событий: был приступ инсульта, меня успели вовремя привезти в больницу. Прооперировали. На этот раз всё «по-взрослому» – трепанация черепа и открытая операция на мозге по клипированию проблемного сосуда.

Далее мне объяснили, что если я хочу вернуться к прежней жизни, меня ждёт очень длительная реабилитация. Это то заболевание, при котором ни один врач не назовёт точных, даже примерных сроков восстановления: мозг и организм у всех работают по-разному, и скорость восстановления тоже у каждого своя.

Спустя, наверное, час, а может чуть больше, в реанимации появилась мама. Слёзы хлынули из глаз мгновенно. Я даже не представляю, какой кошмар она пережила за это время.

Минут десять мы просто обнимались. Молча. Потом мама рассказала, как всё происходило для неё: как Миша позвонил, сообщил о приступе, повторной госпитализации и необходимости в операции. Как она экстренно добиралась до Калининграда на перекладных (в тот период небо над Воронежем было закрыто для гражданской авиации). Но всё это уже не имело значения. Главное, что она здесь – и я бесконечно ощущаю её поддержку и заботу.

Моя реабилитация началась прямо в реанимации.

Не помню, в тот же день или на следующий, ко мне пришла врач-реабилитолог – Ольга Робертовна. Именно она сказала мне те самые слова, которые до сих пор не дают упасть духом. Я тогда находилась почти в депрессии: всё время плакала и задавала себе один и тот же вопрос – «Что я такого натворила в жизни? За что мне это всё?»

Спасибо Ольге Робертовне и всем врачам, которые со мной работали, за то, что донесли до меня главную мысль: движение в конечностях нужно возвращать любыми способами. Не можешь сама шевелить – делай пассивно, помогай руками.

И вот я взяла себя в руки – в прямом смысле слова. Левой рукой я ничего не могла, поэтому взяла её правой и начала простые движения: вверх, вниз, вправо, влево, по кругу, от локтя во все стороны. Потом – пальцы: каждый согнуть-разогнуть, помять, помассировать. Мама принесла резиновый мячик с шипами (такие используют для стирки). И я училась заново сжимать и разжимать предметы, поднимать руку с мячиком, крутить во все стороны.

С ногой было сложнее.

Нужно было восстанавливать движение во всей ноге полностью – от бедра до кончиков пальцев на ступне. Я не могла её ни поднять, ни согнуть, ни пошевелить пальцами. Ничего. Осознание этого оказалось самым страшным. Так я думала, пока меня не попробовали посадить.

Я не то, что ходить или стоять – я даже СИДЕТЬ на кушетке не могла! Меня сразу заваливало на бок, и удержаться удавалось только облокотившись на что-то.

Помню, как впервые пообедала, сидя на кровати, облокотившись на маму, которая приходила каждый день. Для меня это было невероятное ощущение: поесть не лёжа, а сидя, свесив ноги, – как человек.

Я уже понимала: восстановление ноги будет более долгим и мучительным процессом.

Каждый день ко мне приходили Ольга Робертовна и её коллега Александр, тоже реабилитолог. Мы заново учились вставать, стоять и передвигать ноги на специальном вертикализаторе с опорой на руки. Помню, как мне объясняли, как делать шаг, а у меня ничего не получалось – и мне просто подталкивали левую ногу вперёд, когда я должна была её переставить. Самое страшное ощущение – когда ты не контролируешь собственное тело, не чувствуешь, как оно выполняет команду. Точнее – когда оно её просто не выполняет.

Потом, лёжа на кушетке, мне пассивно поднимали, сгибали и разгибали ногу, шевелили стопу, массировали, крутили. А я всё пыталась уловить хоть малейший намёк на то, что нейронные связи «просыпаются», и почувствовать своё тело.

Спустя, может быть, неделю меня перевели в обычную палату. Всё продолжалось в том же темпе.

Помню, как врачи, приходившие на осмотры, сильно удивлялись, что у меня сохранились мышцы. Спасибо многим годам моих танцев – тело оказалось подготовлено к таким испытаниям.

А испытания эти только начинались.

Глава 6. Каждое движение – как восхождение на Эверест

В тот момент я поняла: восстанавливаться – это не бег к финишу. Это игра в «заметишь ли ты, что сегодня ты чуть живее, чем вчера».

После операции я находилась на лечении в стационаре где-то недели две, точно уже не скажу. Каждый день ко мне приходили врачи, реабилитологи, и мы пробовали вставать и шевелить конечностями – хотя бы пассивно.

Помню первый миг счастья, когда я смогла левой рукой сжать и разжать мячик, пошевелить пальцами по очереди! Это было как взобраться на Эверест или пробежать марафон. Или когда меня впервые поставили на вертикализатор (специальное устройство, которое помогает удерживать вертикальное положение стоя на ногах и учиться заново шагать). Помню, как мозг «взрывался» от количества информации о том, как ПРАВИЛЬНО ходить: куда таз, куда корпус, куда плечи и т. д. Я думала: «Это же всего лишь ходьба! Почему так сложно, будто меня готовят к полёту в космос?!»

Поначалу у меня совсем не получалось сделать шаг самостоятельно: Ольга Робертовна подталкивала мою левую ногу, когда её нужно было переставить. Но я наслаждалась каждым мгновением стояния, а не лежания в койке.

Помню, как уставала буквально через 15—20 минут занятий – и мне это казалось диким. Я привыкла «пахать» в танцзале по несколько часов, особенно в подготовке к соревнованиям или чемпионатам. А тут просто походить почти на месте – и через двадцать минут уже без сил. Но мне объяснили, что это нормально: организм после такого стресса должен постепенно привыкать к нагрузкам.

Выписали меня где-то в двадцатых числах марта. Предстояло ждать до 11 апреля, пока откроется реабилитационное отделение в ЦГКБ (Центральная городская клиническая больница), которое возвращалось к обычному режиму работы после ковида (у нас же тогда, казалось, других болезней просто не существовало).

Перед выпиской Эдуард Минорович сказал: «Ты приедешь домой, будешь заниматься. С каждого занятия должна уходить уставшей. Значит, поработала как надо». Эти слова до сих пор со мной как девиз. Если я не устаю после нагрузки, мне сразу кажется, что где-то «схалтурила».

Когда я наконец оказалась дома, поначалу даже не могла поверить в сам факт. Казалось, что буквально вчера мы пришли от друзей, и я сама ходила по коридору, а теперь не могу сделать и шага.

До госпитализации в реабилитационное отделение ко мне на дом каждый день приходил реабилитолог Александр (отчество, к сожалению, не помню). Мы с ним продолжили курс, начатый в больнице, плюс он ставил меня на ходунки и постепенно «расхаживал». К тому моменту у меня уже получалось немного выносить ногу вперёд самостоятельно, поэтому мы могли пробовать ходить. Но в целом занятия всё так же в большей части заключались в пассивной нагрузке на ногу, и про руку тоже не забывали.