Как Диана

Макс проводил взглядом Веронику и Эдика.

– Нет, Сима, не был.

– Но вы же, кажется… дружили с Юлей?

Максим улыбнулся. И откуда здесь все знают друг про друга?

Эдика вызвали в мэрию, где сам мэр города поздравил его с назначением. И попросил передать его поздравления Юлии. Про Юлю он говорил гораздо больше времени, чем про Эдика. Все работники мэрии это заметили. Да и Эдик тоже.

– Ее деятельность позволяет оказывать помощь нуждающимся в ней, позволяет привлечь к благотворительности новых людей и новые средства. Побольше бы нам таких, как она сознательных, небезразличных граждан!

Эдик позвонил Юле, сказал, что заказал на вечер ресторан у Григория, их друга-ресторатора.

– Будем отмечать! Не опаздывай.

Вечером в ресторане собрались друзья и коллеги Эдика, «нужные» люди Луизы Ашотовны, сотрудники мэрии.

Луиза Ашотовна с удовольствием принимала поздравления.

От нее не отходил 13-ти летний внук Стасик, по случаю гладко причесанный и одетый в новый костюм. Пришел поздравить отца, и лишний раз всем напомнить о себе.

Он тоже благодарил за поздравления, как будто это поздравляли лично его.

Рядом, как всегда, Лариса Павловна. У ней было отличное настроение. Повышение по службе Эдика, это – повышение ее дочки Жанны. Сейчас она – официальная его помощница, а потом… кто знает? Может, и жена….

Жанна вся светилась от счастья, глаза горели, улыбка не сходила с лица.

Официанты бесшумно обслуживали шумных гостей. Все на высшем уровне, идеально, ведь, сам хозяин ресторана находился среди таких почетных гостей.

В зал вошли Юля с доктором Розенблюмом, помощницей Настей и соучредителем Фонда Аркадием Голецким.

Все внимание переключилось на нее, как, в прочем, и всегда.

Луиза Ашотовна прошипела на ухо Ларисе Павловне.

– Явилась, не запылилась.

Лариса Павловна поджала губы.

– Без свиты не может, всех любовников собрала…

Гости дарили Юле цветы, поздравляли.

Рядом возник Эдик. Что-то шутил, он был счастлив и остроумен, как никогда.

Хозяин ресторана Григорий преподнес Юле огромный красивый букет, собранный из каких-то необычных, экзотических цветов.

Настроение Жанны заметно испортилось.

Лариса Павловна, проходя мимо дочери, ободряюще кивнула ей.

– Выше нос. Улыбайся!

Жанна подняла голову кверху и встала рядом с Эдиком, громко смеясь над его шутками.

Гостей посадили за несколько больших столов.

За центральным столом сидели Эдик с Юлей, Луиза Ашотовна, представители мэрии, Григорий, доктор Розенблюм, Аркадий Голецкий.

За соседним столом расположились Лариса Павловна с Жанной, Стасиком.

Гости произносили тосты, желая Эдику и Юле счастья, любви, успехов в новой должности, здоровья, удачу.

Жанна смотрела на улыбающуюся Юлю и злилась.

– Мама, это невыносимо. Я хочу быть с ним, а не здесь, на задворках.

– Потерпи, всему свое время.

Эдик поднял тост за Юлю, передал слова мэра с благодарностью за деятельность ее Фонда.

Аркадий Голецкий произнес длинный тост за помощь и внимание мэра к Фонду, за Юлю, выполняющую такую необходимую всем, благородную миссию. За их Фонд, помогающий людям в трудные минуты жизни.

«Какой болтун. Боится, как бы про него не забыли. Вечно выпячивается», – думала Луиза Ашотовна, одобряюще кивая головой, как бы соглашаясь с тем, что говорил Голецкий.

Юля рассеянно слушала поздравления и комплементы в свой адрес. Казалось, что она здесь – случайная гостья.

– Такая аура доброты, меня сейчас стошнит от нее. – Шептала Жанна матери на ухо.

– Прямо, святая. Как ее возносят-то. Как будто не Эдика чествуют, а ее. Ты подумай, подумай, как ее на землю опустить. А то слишком высоко вознеслась.

Жанна нахмурилась.

– И как будто Эдика назначили на этот пост благодаря ей. Она – всё, а он – при ней. Я ее ненавижу, просто!

– Точно, точно ты всё примечаешь. Надо будет Луизе это рассказать.

Доктор Розенблюм, слушая поздравительные речи, заскучал. «Как все предсказуемо лживо. Карьера, почти образцово-показательная семья, искренние друзья. Вот уж действительно, слово дано нам на то, чтобы скрывать свои мысли», – он посмотрел на Юлю.

Она грустно улыбнулась ему, ей тоже это все было не очень интересно.

Александр Яковлевич Розенблюм – лет сорока пяти, высокий, худощавый, носил очки в круглой оправе, которые очень ему шли. Он считался хорошим доктором, не зря же он несколько лет проработал во Франции. Все женщины – пациентки были от него без ума. Но надеяться на какую-то взаимность не приходилось. Все знали, что для него существует только одна женщина – его жена, актриса и прима лучшего театра в городе Марина Янсонс. Правда, в последнее время его нередко видели в компании с Юлией, но их репутации были безупречны, поэтому слухи и не распускались. Их жизнь – у всех на виду. Ничего не скроешь.

Доктор Розенблюм познакомился со своей будущей женой случайным образом. Марина стояла у театра и нетерпеливо ждала запаздывающее такси. Александр Яковлевич проезжал мимо и, увидев девушку, предложил подвести. Она с благодарностью села в его машину, и по дороге они разговорились. Она почему-то разоткровенничалась с доктором и рассказала про своего маленького сынишку, какой он забавный. И, что она очень любит его, но постоянно винит себя за то, что много занята в театре и уделяет ему меньше времени, чем хотелось бы. Но и без театра она не представляет своей жизни. Вот и приходиться метаться туда-сюда.

На следующий день Александр Яковлевич опять был у театра. Эта актриса не выходила у него из головы…

А дальше… Марина ушла от своего богатого мужа-бизнесмена. Был долгий бракоразводный процесс. Она отказалась от дележа имущества и всяких материальных притязаний. Ей нужен был только ее сын. Но муж выиграл несколько судов по определению места жительства сына и переехал с ним в Штаты. Видеться с сыном не запрещал, приезжай и будь с ним сколько хочешь. Но в Россию, к маме сына не отпускал.

Для Марины это было невыносимо. Одна депрессия сменяла другую. Спасал театр и любящий Александр Яковлевич, полностью разделявший ее горести. Два-три раза в год Марина отпрашивалась из театра и улетала к сыну. И каждый раз, провожая ее, доктор не был уверен, что она вернется. Но она возвращалась. Жить без театра и своего Розенблюма она тоже не могла.

Торжественная часть вечера закончилась, заиграла музыка. Молодежь танцевала.

К Юле подсела Настя, чтобы быть поближе к Голецкому, сидящему с Юлей за одним столом.

– У вас такой муж классный! Я давно так не смеялась. С ним, наверное, всегда весело очень.

Тут Настя заметила на стуле маленький клатч.

– Ой, какой красивый! Это ваш? Какой маленький. Можно с посмотрю?

Она взяла сумочку.

– Что же в нее можно положить? Ничего же не войдет.

Юля улыбнулась.

– Все самое необходимое – войдет.

Она открыла сумочку.

Из сумочки выпала коробочка с таблетками.

Они рассыпались по полу.

Настя быстро подобрала их.

– Ой, извините! Вы их даже в ресторан с собой носите?

Юля махнула рукой.

– Да, всегда. На всякий случай.

Настя, увидев, что Голецкий танцует с симпатичной девушкой, погрустнела.

– Давайте выпьем.

Юля взяла бокал с водой.

– Давай!

– Это же вода! Не шампанское!

Юля засмеялась.

– Какая разница! Видишь, пузырьки!

Ей на выручку пришел доктор, пригласив Юлю на танец.

Они танцевали. Элегантный доктор Розенблюм и красивая, тоненькая Юля.

– Спасибо, Вы спасли меня. Ни с кем не хочется разговаривать. И настроение совсем не праздничное, – тихо пожаловалась ему Юля.

Розенблюм шутливо поднял брови.

– Правда? Ни за что не заметил бы.

Юля благодарно ему улыбнулась.

Луиза Ашотовна воссоединилась с Ларисой Павловной, тут же около них вертелся Стасик. На одном из столов он увидел лежащую в пепельнице почти целую потушенную сигару. Оглянувшись по сторонам и, убедившись, что за ним никто не смотрит, схватил сигару и пошел в туалет. Скоро из одной кабинки повалил дым, и кто-то из посетителей позвал официанта. Тот потребовал открыть дверь. Стасик открыл и, получив заслуженный подзатыльник, вернулся в зал, приглаживая на ходу испорченную прическу. Остаток сигары он предусмотрительно спрятал в карман нового пиджака.

Луизе Ашотовне и Ларисе Павловне было не о него. Всё их внимание сосредоточилось на танцующей Юле.

– Раньше все скрывали своих любовников, не догадаешься ни за что, кто с кем…

– Да, раньше люди другие были и жили по другим законам. А сейчас – ничего не стыдно, все на продажу, все на виду. И, главное, захвалили ее совсем. Уж и такая она умная, и добрая. Слушать противно.

Луиза Ашотовна согласно кивала головой.

– Мне она абсолютна безразлична, но Эдик…

Лариса Павловна притворно вздохнула.

– Ее… легкомысленное поведение может отразиться на его репутации, это точно. Он таких высот уже добился. Ей бы надо быть осмотрительнее, чтобы не навредить супругу.

Луиза Ашотовна согласилась с ней.

– Да, да. Все мы на виду, ничего не скроешь.

– А её все хвалят и восхваляют. Я сама слышала, как многие думают, что только благодаря Юлии Эдику такая должность досталась, – знала Лариса Павловна, чем ее задеть можно.

Луиза Ашотовна поджала губы.

В последний год отношения Юли и Луизы Ашотовны совсем разладились.

Луиза Ашотовна все больше убеждалась, что внуков от Юлии не дождешься. Хотя возраст уж критический, за 30 лет перевалило! Пора бы уж. Но Юля спасала мир. Ей не до того.

Юлин благотворительный Фонд пользовался большой популярностью в городе, и мэрия даже предложила ей участвовать в выборах в Городское собрание. Но Юля отказалась. Эдик советовал ей как следует подумать и идти на выборы. И, если она победит (в чем он не сомневался), можно будет создать свою партию, под его руководством, конечно. Это ли не начало политической карьеры! Откроются такие новые возможности… Но Юля была категорична, не ее это дело – политика. Эдик из-за этого переживал, долго не разговаривал с ней. Не тем удача в руки плывет! Везет же!

Как-то Луиза Ашотовна узнала, что в городе открылся Международный лицей. Считалось, что учиться там престижно, и, что после его окончания все выпускники поступали в Москве в Институт международных отношений.

Она попросила Юлю устроить туда Стасика. Лицей был платный, но имелись и бесплатные места. Чтобы попасть на бесплатное обучение, необходимо было сдать серьезные экзамены. Луиза Ашотовна и попросила Юлю определить внука на бесплатное обучение, так, без экзаменов. Ну, что ей стоит. Ей же всегда все шли навстречу.

Юля отказалась. Сказала, что это нечестно по отношению к другим ребятам. Надо сдавать экзамены, как все, или идти на платное отделение. Она знала, что Стасик и в простой-то школе еле учился, сдавал все задания только с репетиторами, которых оплачивала добрая бабушка.

Луиза Ашотовна, помнила Юлины слова, что благотворительность должна быть прозрачной. Но не до такой же степени!

Она попыталась решить этот вопрос с Эдиком. Тот только отмахнулся. Раз Юля так сказала, то все, эту идею следует забыть.

Луиза Ашотовна, конечно, не забыла, и долго не разговаривала с Юлей, при встрече поджимая губы и сухо отвечая на приветствие.

Эдик посадил Веронику в свою машину, стоящую у входа в Отель. – Даже здесь уже, стервятники! Слетаются.

К дому не проехать, окружили…

– О ком ты?

– Репортеры, телевидение, СМИ! Всё вынюхивают. Один уже и сюда добрался, Максим Лиходеев. Главный у них. Если он к тебе подойдет, гони его сразу. Никаких разговоров с ним, прошу тебя! Он и к Юльке сумел подобраться.

– Работа у них такая, вот они ее и делают, как могут.

Вероника вздохнула, – Юлька – публичный человек, всегда на виду. Наверное, и так все и всё знали. Да и скрывать-то особенно нечего.

Эдик опустил глаза.

– Ты права. Скрывать нечего.

У Эдика постоянно трезвонил мобильный телефон. Он не отвечал, зло сбрасывал звонки.

– Все хотят проститься с ней, устраивают вечера памяти, приглашают на радио…

Он передразнил кого-то.

– Можно у вас взять интервью? Да, нельзя, блин! Что о ней говорить-то?!

Вероника молчала, не спорила с ним, хотя очень хотелось заступиться за подругу.

«Что о ней говорить-то? Не о чем говорить. Да про Юльку можно говорить бесконечно, можно романы про нее писать. Жалко его. Очень. Сейчас лучше промолчать, он и так весь на нервах», – уговаривала она себя.

Вероника приготовила слова поддержки и утешения для Эдика, но так и не смогла их сказать. Только молча погладила его по плечу.

Эдик выехал со стоянки.

Через минуту после них, от отеля, включив фары, отъехал черный джип, стоявший за углом, словно прятавшийся от кого-то.

Машина Эдика подъехала к воротам поселка. Там было по-прежнему многолюдно.

Толпа узнала машину Эдика, самые любопытные старались заглянуть в окно автомобиля. Интересно же, кого он там привез. Эдик пригнул голову, чтобы ни с кем не встречаться взглядами.

Репортеры направили на машину свои камеры и микрофоны.

«Мы вам сочувствуем! Примите наши соболезнования! Несколько слов нашим зрителям, пожалуйста! Какова причина смерти? Почему прессу не пустили на похороны?»

Охрана быстро пропустила машину.

Эдик ухмыльнулся.

– Смотри, прощаются, как с принцессой Дианой!

Веронике надоело его настроение. Откуда в нем столько злости?

– Да, Юльку всегда любили. Тебе ли это не знать?

В красивом, богатом доме Эдика собрались друзья и близкие семье люди. Среди них были: Луиза Ашотовна с Ларисой Павловной, Стасик с мамой Ириной, доктор Розен-блюм, Аркадий Голецкий, ресторатор Григорий.

Они недавно вернулись после кремации Юли. Но присутствовали на ней не все, только самые близкие, так хотел Эдик. Прессы и других СМИ там не было.

Женщины, в знак скорби и траура, были одеты в черные платья. При этом, на украшения не скупились. Количество дорогих бриллиантов на них не подавалось пересчету.

Большой зал наполняла печальная, красивая музыка.

Это играл Арсений, талантливый молодой человек, которому тоже когда-то помогла Юлия. Сейчас он – подающий большие надежды пианист, учился в консерватории в Зальцбурге.

Юлия очень гордилась им.

Романтичный восемнадцатилетний юноша, кажется, был тайно влюблен в Юлю, считал ее своей музой. Он приезжал, как только мог, на устраиваемые ей благотворительные вечера, или на мастер-классы с учениками музыкальных школ, или на прослушивание очередного юного дарования, которого опекала Юля. Как когда-то опекала его.

– Твой верный паж, – называл его Эдик.

Арсений играл вдохновенно, бросая взгляды на большой, обрамленный мягким черным шелком, портрет Юлии, весящий на стене. Он играл для нее, только для нее…

Присутствующие тихо переговаривались между собой, мужчины подливали себе виски, женщины потягивали вино из красивых бокалов.

Луиза Ашотовна тихо шептала Ларисе Павловне, показывая глазами на Ирину.

– Зачем она так губы-то себе наколола? Думает, что красивее от этого стала? Ужас какой-то. Я скажу ей.

Лариса Павловна согласилась.

– Совсем вкуса нет. Сил хватило только, чтобы Эдика соблазнить.

К ним подошла Ирина.

– А где Эдик? Что-то не вижу его. С ним все в порядке?

Луиза Ашотовна дернула головой, не удостоив ее ответа.

Лариса Павловна вздохнула.

– Пошел Юлину подружку встречать. Из Москвы прилетела. Еще одна… однокурсница.

– И дочки вашей, Жанны тоже нет.

Лариса Павловна хотела одернуть любопытную Ирину, но сдержалась.

Вошли Эдик и Вероника.

Вероника увидела портрет любимой подруги, и заплакала. Она старалась сдержаться, но комок в горле все разрастался, и она не смогла удержать слезы. Портрет приковал ее взгляд.

– Какая же здесь она… прекрасная. Как живая.

Эдик приобнял ее за плечо.

Он подвел Веронику к Луизе Ашотовне.

– Я не понимаю, не понимаю, – продолжала всхлипывать Вероника.

– Да, в вашем возрасте это тяжело осознавать. И как-то очень рано хоронить подругу. Но все в жизни бывает, все мы смертны, – посетовала Луиза Ашотовна.

Со многими, кто находился здесь, Вероника была знакома. К ней подошел доктор Розен-блюм, всегда галантный и предупредительный, но сегодня он выглядел потерянным.

– Что вам предложить выпить? Я пью виски, – он поднял бокал, как бы показывая Веронике, что он выпивает, – и, знаете, не помогает. Совсем. Хотя, Вам…

Вероника взяла бокал.

– Не поможет. Это было бы слишком просто. Как умереть. Живешь себе живешь и вдруг…! Что? Как? Почему?

Доктор печально посмотрел на Веронику и, словно боясь ее вопросов, опустив голову, отошел от нее. Он был пьян.

Эдик о чем-то тихо говорил с матерью. Увидев, что Вероника осталась одна, подошел к ней.

– Пойдем наверх, на минутку.

Поднимаясь по лестнице, ведущей в спальню Юли, она сильно нервничала. Еще вчера здесь жила-была Юлька, вот только несколько часов назад, а сейчас ее больше нет.

Эдик открыл дверь спальни.

– Заходи.

Вероника стояла у двери, не решаясь переступить порог.

– Верка, ну что ты?

Она вошла, оглядела комнату. Всё, как и прежде. Вот фотография, на которой улыбающиеся первокурсницы Юля и Вероника, вот – они втроем с Эдиком, Юлькины духи, книги, безделушки.

На столике у окна она увидела красивый букет цветов.

Вопросительно посмотрела на Эдика.

– Нет, не я. Вчера кто-то подарил ей.

– Какие необычные цветы, даже не понятно, цветы это или нет. Шишки, ракушки, красивые.

Она медленно провела рукой по тщательно застеленной постели Юли.

– Вчера, только вчера, – опять навернулись слезы, – Эдь, ну, как же так? Скажи… И почему цветы стоят в ее комнате? Она никогда не ставила цветы у себя.

– Не знаю. Может быть, сегодня принесли, – безразлично ответил Эдик.

Он сел на кровать. Достал из тумбочки какие-то клочки бумаги. Видимо, это был порванный лист бумаги, протянул их Веронике.

– На, посмотри. Я никому не показывал, только тебе.

Она взяла листочки. Этот почерк она знала не хуже своего. Складывая их, читала.

– «Прощай… Наконец-то всё закончится… Я решилась… Почему так… Подумай сам…»

Вероника посмотрела на Эдика.

– Ничего не понимаю. Это, что Юлька написала?

Эдик кивнул.

Вероника в растерянности повертела листочки.

– А дальше? Это – все?

– Да, больше ничего. А зачем больше? И так все понятно.

– Что понятно? Мне – ничего не понятно. Скажи, объясни мне. Это когда она написала?

– Не знаю, нашел вчера.

– Что ты всё – «Не знаю, да не знаю!» Ты вообще, что-нибудь про свою жену знаешь?

– Не нападай, Верон. Мы в последнее время с ней не очень-то… общались, да и спали не вместе, я прихожу поздно, телефоны всю ночь. У нас давно не все гладко с ней было. Я работаю по двадцать часов в сутки! Ты то лучше всех понимаешь, как это бывает, работа.

– Да, понимаю. Юлька рассказывала мне про твою работу. И про Жанну, тоже.

– Причем тут Жанна? Нажаловалась уже, успела. А ты про ее любовников тоже знаешь? Или только про Жанну? Знаешь, точно знаешь! Все знали. Она даже и не скрывала! Куда там! То один, то второй, то Фонд, телевизионщик этот, то еще какой-нибудь талантище! Все вокруг нее.

Вероника остановила его.

– Эдюня, прекрати. Ты это про кого? Про Юльку? Ты ничего не перепутал?

От такой клеветы и несправедливости к Юле она заговорила громче.

– Как ты можешь! Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Какие любовники!

– Этой запиской она прощается со мной. Запуталась совсем, вот и решила покончить с собой. Это же ясно, как белый день. Думал, ты сразу догадаешься. Я-то это понял сразу, как увидел ее.

Вероника в смятении присела рядом с ним на кровать.

– Из-за вот этих листочков ты решил, что Юлька покончила с собой? Ты понимаешь, что это – бред? Мы же знаем, что это всё не про нее. И почему ты настаиваешь, что ее смерть – самоубийство? Ты что-то знаешь? Ты меня стараешься убедить в этом или себя?

– Может быть обоих. А, что мне оставалось думать? Написала же… Ты сама читала.

Эдик как-то сник от этих слов, как-будто воздух из него выкачали.

– Если ты не согласна с этим, то докажи мне обратное.

– Да, конечно, же не согласна! И, докажу, вот увидишь.

Эдик вздохнул и положил голову на плечо Вероники.

– У нее, кажется, все было нормально. Не понимаю, не понимаю, что произошло… – всхлипывала Вероника.

И вдруг она почувствовала, что утешающие, братские объятия Эдика, совсем и не такие уж невинные. Обнимая, он старался завалить ее на постель.

Вероника с силой оттолкнула его.

– Да пусти же! Совсем рехнулся, идиот несчастный! Эдюня!

Она резко поднялась и увидела стоящую у дверей, Жанну.

Вероника прошла мимо, не удостоив ее взглядом.

Жанна вошла в комнату, громко захлопнув за собой дверь. Вероника, спускаясь по лестнице, вздрогнула от этого хлопка.

Жанна подошла к Эдику, жадно начала целовать его.

– Ты мой, только мой! Слышишь?

Эдюня и не сопротивлялся. Он охотно принял Жаннины горячие ласки.

Вероника спустилась вниз.

Гости покидали дом, рассаживались в дорогие машины и следовали в ресторан, где был заказан поминальный стол.

Она стояла и смотрела на портрет Юли. «Я больше никогда ее не увижу. Никогда! Какое ужасное слово – никогда!» Опять подкатывали слезы.

К ней подошел Арсений.

– Вы поедете?

Вероника посмотрела вверх на пустующую лестницу. Эдика не было.

– Нет, не поеду.

– А я с Вами тогда, можно?

Вероника бросила прощальный взгляд на Юлин портрет и вышла из дома.

Верный Юлькин паж теперь следовал за Вероникой.

Они подошли к воротам поселка.

Люди еще не расходились. Кто-то зажигал новые свечи вместо отгоревших, кто-то делал селфи на фоне цветов и Юлиных фотографий. Тут же разливалось вино в пластмассовые стаканчики. Обсуждались последние новости. Кто был на похоронах, кто был в чем одет, куда поехали поминать.

Увидели выходящих Веронику и Арсения.

– А это, что за дама здесь образовалась?

Кто-то вздохнул.

– Обычное дело, не успели похоронить, как…

Арсений огрызнулся. – Никакая она вам не дама! Это Юлина подруга из Москвы.

– Ааа, знаем мы этих подруг.

– Здрасьте, прилетела!

Охранники вынесли несколько больших, тяжелых коробок.

– Это вам Луиза Ашотовна просила передать, чтоб помянули.