Последний алгоритм

ПРОЛОГ. Последний щебет

Я помню, как мой отец, орнитолог, говорил: «Птицы – это последние динозавры. Они помнят то, что мы забыли». Я смеялся тогда. Сейчас я не смеюсь.

Это началось с птиц. Все думали, что они умирают. Но они не умирали. Они просто… доставляли. Как почтальоны. В их щебете, в их полёте, в самом воздухе, что они рассекали крыльями, был зашит код нашего уничтожения.

Я видел, как мой сосед, мистер Танака, кормил голубей. Через шесть часов он безжалостно рвал зубами тело своей жены.

Весь этот ад укладывается в шесть часов. За это время можно посмотреть три фильма, доехать до другого города, родить ребёнка… или превратиться в монстра. Шесть часов – это новый рубеж человечности.

И теперь мы бежим. Но куда бежать от неба? От воздуха? От самих себя? Аэропорт… это насмешка. Мы пытаемся убежать от птиц на самолёте – их стальном подобии. Мы просто спешим на встречу с судьбой, которая уже ждёт нас в облаках.

Это не конец света. Это конец нас. А мир… мир будет принадлежать им. Последним динозаврам. И, возможно, это справедливо

КНИГА 1

Глава 1. Точка невозврата

Путь в ад часто начинается с единственной, самой разумной цели – спастись.

Воздух в терминале был густым и тяжёлым, словно его отлили из расплавленного страха. Он не просто пах – он был субстанцией, вязкой и плотной, в которой смешались дыхание тысяч глоток, аромат дорогих духов, перебитый кислым душком паники, и неумолимая нота чего-то чужого, металлического, принесённого извне. Этот воздух было трудно не только вдыхать – им было трудно жить. Он давил на веки, заставлял сердце биться неровно и гулко, как барабан в заглохшем зале.

Оглушающий гул толпы не был простым шумом. Это был единый, низкочастотный стон, рождавшийся где-то в самом основании мира. В нём тонули отдельные крики, сливаясь в первобытный хорал отчаяния. В этом живом, бурлящем море Химари была одиноким островком, пытающимся укрыть от бури самое хрупкое – маленькую Юри, прижавшуюся к ней. Девочка не плакала. Она затихла, уйдя в себя глубоко, как устрица в раковину, но её тельце выдавало её – оно вибрировало мелкой, неумолимой дрожью, словно от внутреннего холода.

«Держись, солнышко, держись», – шептала Химари, и её слова были крошечным бумажным корабликом, который тут же тонул в океане всеобщего хаоса. Её взгляд, остекленевший от ужаса, скользил по искажённым лицам, и он поймал момент, который отпечатался на сетчатке навсегда. У выхода к гейту B14 мужчина в дорогом, но безнадёжно помятом костюме, с лицом, похожим на ритуальную маску из белого мрамора, беззвучно оттолкнул женщину, цеплявшуюся за его рукав. В его движении не было злобы. Была лишь холодная, безжизненная целесообразность. Женщина, не издав ни звука, осела на пол, и её фигура, маленькая и беспомощная, мгновенно исчезла в бурлящем потоке тел, словно её и не было. Химари инстинктивно прикрыла ладонью глаза Юри, пытаясь отгородить её от этой истины: мир сбросил свои покровы, обнажив голый, бездушный механизм выживания.

Их единственной нитью к спасению был рейс AL-214 – последний лайнер у выхода C5. Его двигатели, издавая хриплый, надсадный рёв, были единственной музыкой, в которой ещё слышался намёк на порядок. Но добраться до него казалось невозможным. Путь преграждала стена из людей – не отдельных личностей, а единого организма, спаянного единым, слепым инстинктом.

И тогда мир замер.

Гул их самолёта перекрыл другой звук – нарастающий, пронзительный вой рейса JL-815, который срывался с соседней полосы, неестественно тяжёлый и неустойчивый. На его шасси, в стальных объятиях, виднелись тёмные силуэты – последние отчаявшиеся. Он оторвался от земли, и его левое крыло сразу же накренилось вниз, будто невидимая тяжесть давила на него. Он продержался в багровом, неестественном небе всего тридцать секунд – тридцать вечных сердечных сокращений. Химари, не в силах отвести взгляд, смотрела, как он описывает в воздухе медленную, почти изящную дугу, а затем его нос клюнул вниз, и он рухнул в ангар на краю поля. Сначала родилась вспышка – ослепительно-белая, короткая, затем – огненный шар, медленный и величавый, увенчанный чёрным, клубящимся цветком дыма. И лишь потом донёсся звук. Не грохот, а глухой, сокрушающий душу удар, который прошёл не через уши, а через кости, заставив содрогнуться пол под ногами. Последние стёкла в арочных сводах терминала высыпались вниз с печальным, нежным звоном, похожим на слёзы.

Наступила тишина. Глубокая, оглушительная, звенящая. Она была страшнее любого гула. В этой внезапной немоте чей-то одинокий, сдавленный всхлип прозвучал как признание в полном поражении. И этого хватило.

Надежда, последний оплот, обратилась в пепел в том далёком пламени. Теперь рейс AL-214 был не просто самолётом. Он был последним зыбким миражом в пустыне безумия, и за него были готовы отдать душу.

Толпа у трапа перестала быть человеческой. Она стала колышущейся, единой массой, где локти, спины и выпученные глаза слились в один узор. Химари, улучив миг, когда два тела сцепились в немой борьбе, рванула вперёд, прикрывая Юри.

«Ребенка! Пропустите, там ребенок!» – её голос был чужим, сорванным шепотом, потерянным в общем гуле.

Их втолкнули внутрь волной – бездумно, случайно, как щепки. Они рухнули в узкий проход между креслами, на холодный пол. От резкого толчка Юри наконец закричала – тонко, пронзительно, и этот звук, чистый и незащищённый, прорезал спёртый воздух салона, как лезвие.

«Мест нет! Пристегнитесь!» – голос стюарда у двери был срывающимся, истеричным. Он изо всех сил упирался в тяжелую дверь, но снаружи в неё упирались десятки ладоней, прилипших к иллюминатору, как бабочки к стеклу.

И тогда толпа у трапа расступилась. Не от страха, а от некоего безмолвного признания иной, высшей силы. Из неё, как тень из стены, вышел мужчина в черном. Его костюм был безупречен, а лицо – абсолютно спокойно. В его руке лежал пистолет – не как угроза, а как аргумент, холодный и неоспоримый.

Он приставил ствол ко лбу стюарда.

–Открой, – его голос был тихим, ровным и безразличным. В нём не было ни гнева, ни страсти. Лишь констатация. – Или твоя смерть будет следующей. Она ничего не изменит.

Стюард, беззвучно рыдая, отступил. Дверь открылась, впустив последний вздох отчаяния снаружи. Мужчина в черном переступил порог, отстранив стюарда лёгким, почти небрежным движением. Дверь захлопнулась с финальным, безжалостным щелчком. Звуком, который разделил мир на «до» и «после».

Самолет тут же рванул с места, подхваченный неведомой силой. Химари, прижимая к себе дрожащую Юри, смотрела в спину мужчины, который невозмутимо шёл по салону, как будто шёл по пустой улице. Он был олицетворением нового порядка – холодного, безэмоционального, беспощадного. Она сидела на полу, в тесноте, пропитанной чужим страхом. Они улетали. Но куда? В отравленное небо, навстречу неведомому. А в салоне, среди спасшихся, теперь находился тот, кто принёс с собой новый, бездушный закон. И её единственной опорой в этом рушащемся мире была маленькая, хрупкая девочка, чьё будущее висело на тончайшей, невидимой нити.

Глава 2. Последний день прекрасной эпохи

Рай не заканчивается внезапно. Он медленно истекает кровью, пока ты не осознаешь, что уже давно в аду.

Всего десятью часами ранее мир был соткан из света и хрупкой красоты. Солнце, ещё не достигшее зенита, играло в полупрозрачных лепестках сакуры, отбрасывая на землю кружевные, шевелящиеся тени. Воздух в новом парке «Намба» был свеж и сладок, пах влажной землёй, травой и тонким ароматом цветущих вишен. Казалось, сама весна вздыхала полной грудью. На стильной лавочке из светлого, полированного дерева, словно в рекламном ролике о беспечной жизни, сидели Акира и Химари, наслаждаясь короткой передышкой между встречами – драгоценными минутами, украденными у стремительного ритма Осаки.

«Вкусно», – сказала Химари, с наслаждением доедая последнюю хрустящую крошку сэнбэй. Её пальцы, лежавшие на коленях, нервно и незаметно для посторонних мяли складки короткой юбки – вечный, знакомый Акире признак её лёгкого, фонового беспокойства, будто она даже в покое была готова сорваться с места.

«Говорил же, в той лавке лучшие рисовые крекеры в городе», – улыбнулся Акира, и в его глазах светилась тихая, мужская гордость от того, что он смог её порадовать.

В этот самый миг над их головами с внезапным шуршащим шумом, похожим на рассыпающиеся бисер, пронеслась стая воробьёв, сорвавшаяся с ветвей цветущей сакуры. Акира невольно проследил за ними взглядом, щурясь от яркого солнца. И тогда его плечи внезапно содрогнулись от короткого, сухого, лающего кашля. Звук был резким и неуместным, словно трещина на идеальной глазури.

«Всё хорошо?» – мгновенно наклонилась к нему Химари, её брови сдвинулись в лёгкой складке беспокойства.

Акира откашлялся, проводя тыльной стороной ладони по губам. «Ничего особенного. Наверное, аллергия. На это дурацкое цветение». Его голос снова был ровным, но в воздухе на секунду повисло что-то невысказанное.

«Нам уже пора, Акира-кун», – мягко, но настойчиво напомнила она, снова бросив взгляд на циферблат часов. «Перерыв заканчивается. Мацумото-сан убьёт нас, если мы опоздаем на брифинг даже на минуту».

Они встали и быстрым, деловым шагом направились вниз по аллее, уходя от безмятежности парка к холодному, сияющему стеклянному фасаду штаб-квартиры корпорации «Ишида Индастриз», который возвышался словно монумент порядку и эффективности.

Офисное пространство с открытой планировкой гудело ровным, убаюкивающим гудением – симфонией клавиатур, приглушённых телефонных звонков и невнятных деловых бесед. Воздух был стерилен и кондиционирован. Внезапно этот отлаженный фон нарушил странный, хриплый звук. Не крик и не кашель, а скорее болезненная попытка вдохнуть сквозь плотно сжатое, непослушное горло.

Химари оторвала взгляд от светящегося монитора. В дальнем углу, за изолированным стеклянным столом, сидел её коллега, Кэнта. Он был новичком, тихим и замкнутым, почти тенью. Сейчас он сидел, сгорбившись, его некогда прямая спина судорожно вздымалась с каждым коротким, затруднённым вдохом.

«С ним что-то не так», – прошептала Химари, больше себе, чем кому-либо.

Она подошла к его столу, стараясь двигаться бесшумно, чтобы не привлекать внимания остальных, погруженных в работу.

«Кэнта-сан, вам нужна помощь? Может, принести воды?» – её голос прозвучал неестественно громко в звенящей тишине, наступившей после того хрипа.

Мужчина медленно, с неимоверным усилием поднял на неё взгляд. Химари почувствовала, как холодная волна прокатилась по её спине. Его лицо было неузнаваемым – землисто-бледным, покрытым мелкими каплями липкой испарины, которая отбрасывала блики под светом неоновых ламп. Но самое ужасное были его глаза: они были воспалёнными, ярко-алыми, будто кто-то вылил за веки багровую тушь, и склеры почти полностью утонули в этом кровавом тумане.

«Кажется… я заболел», – прохрипел он, и его голос был похож на скрежет камней. Он провёл рукой под носом, и Химари с ужасом увидела, что его пальцы испачканы алыми, густыми потеками, резко контрастирующими с бледностью его кожи.

«Я… я сейчас принесу салфеток!» – испуганно бросила она, инстинктивно отшатываясь, и уже готова была рвануть к кулеру.

«Не надо беспокоиться… наверное, просто переутомился…» – его шёпот был слабым, прерывистым, и в нём слышалась не столько надежда, сколько мольба оставить его в покое.

И в этот самый момент, словно разрывая тонкую плёнку нормальности, с улицы донёсся сначала отдалённый, нарастающий гул, похожий на рёв приближающегося шторма. Он быстро перерос в оглушительный, диссонирующий гам – панические крики, разрывающие воздух сирены скорой и полиции, и… отчётливые, сухие щелчки выстрелов.

Сотрудники как по невидимой команде разом подняли головы и рванули к огромным панорамным окнам, из которых открывался вид на главный проспект. То, что они увидели, не укладывалось в рамки привычной реальности. Это была не просто давка. Это было зрелище, вырванное из кошмара.

Внизу, по безупречному асфальту, бежала обезумевшая, единая масса людей. Они не просто спешили – они метались, сшибали друг друга, и их лица, искажённые гримасами чистого, животного ужаса, были обращены назад, в сторону невидимой угрозы. Кто-то падал, и его тут же поглощала эта бегущая река. Какой-то мужчина, споткнувшись, пополз по асфальту. К нему подбежал другой, замер на секунду, заглянув ему в лицо, и затем, с лицом, искажённым отвращением и паникой, рванул прочь с удвоенной скоростью, будто увидел саму смерть. Сзади, лавируя между людьми, мчались полицейские на мини-мотоциклах. Но они стреляли не в толпу, а сквозь неё – в кого-то невидимого, кто был позади, чьё присутствие ощущалось лишь по этой волне всепоглощающего страха.

Офис погрузился в гробовую, давящую тишину, нарушаемую лишь тяжёлыми, хриплыми вздохами Кэнты в углу. Идеальный, стерильный мир за стеклом треснул с оглушительным грохотом. И все понимали – эта трещина, широкая и бездонная, уже бежала по коридорам, подбираясь к их дверям. Последний вдох старой жизни был сделан. Следующий будет принадлежать хаосу.

Глава 3. Чужой код

Сознание – это программа. А любая программа уязвима перед вирусом, написанным более продвинутым разработчиком.

Воздух в стерильном святилище науки, Центре контроля заболеваний, был тяжелым и неподвижным, словно в склепе. Его выхоленная чистота, пропахшая озоном и едкими дезинфектантами, была теперь отравлена другим, неуловимым химическим соединением – запахом неподдельного, животного страха, который просачивался сквозь кожу и респираторы. За толстой прозрачной перегородкой из акрилового стекла, в герметичном изоляторе, двигались три живых кошмара, три артефакта нового мира.

Первый, бывший дорожный рабочий с телом борца сумо, с размаху, с тупой и неумолимой силой, бился головой в непробиваемую преграду. Глухой, ритмичный стук – тук-тук-тук – отдавался в костях наблюдателей, словно зловещий метроном, отсчитывающий последние секунды старого человечества. По заляпанному кровью и волосам стеклу уже стекали густые, алые дорожки, рисующие абстрактный узор собственного уничтожения.

Второй, мужчина в лохмотьях некогда дорогого костюма, застыл в центре камеры, издавая низкое, булькающее хрипение, похожее на работу сломанного мотора. Его левая рука была вывернута в плечевом суставе под физиологически невозможным углом, болтаясь, как плеть, но он, казалось, не просто не чувствовал боли – он был абсолютно невесомым для нее.

А в углу, в самой тени, сидела третья. Девочка-школьница в бело-голубой униформе, залитой багровыми подтеками. Она не металась и не билась в конвульсиях. Она просто сидела, скрючившись, уставившись в пустоту перед собой, и… улыбалась. Улыбка была неестественно широкой, растягивающей губы в жутковатой гримасе, обнажающей сцепленные в оскале зубы. И она была абсолютно, вселенски пустой, лишенной хоть капли смысла или эмоции.

– Данные однозначны, – голос доктора Айко Сато был сухим и простуженным от бессонных ночей и перегруза кофеина. Она не отрывала воспаленного взгляда от монитора, где в танце крутились трехмерные модели чужеродных белковых структур, напоминающие ядовитые цветы. – Это не вирус. И даже не прион в классическом понимании. Это… инженерный гибрид. Целенаправленно созданный биологический ключ. Он не реплицируется в крови или слюне. Его среда – нервная ткань.

– Но как тогда объяснить скорость распространения? – Доктор Кэнтаро Ямада, обычно невозмутимый, резко отодвинулся от окуляра электронного микроскопа. – Мы не находим следов активного патогена в образцах воздуха, взятых непосредственно из этого бокса! Они не заразны при прямом контакте!

– Потому что источник не здесь! – Доктор Юки Оширо, самый молодой и потому еще не научившийся скрывать панику, нервно теребил в пальцах дорогую титановую ручку. – Споры! Микроскопические споры, заключенные в липидную оболочку! Их разносят птицы! Мы отследили все первичные вспышки – они с математической точностью повторяют миграционные пути городских голубей и воробьев! Люди вдыхают их, патоген по обонятельным нервам поднимается прямиком в мозг и… производит перезапись.

– Перезапись? – Ямада фыркнул, но в его глазах читалась та же нарастающая тревога. – Выражайся точнее, Юки! Мы не в дешевом научно-фантастическом сериале!

– Он целенаправленно уничтожает неокортекс и гиппокамп! – вмешалась Айко, ударив ладонью по столешнице, отчего зазвенели пробирки. – Он стирает личность, память, эмпатию, инстинкт самосохранения! Оставляет только базовые, рептильные отделы, отвечающие за немотивированную агрессию и базовые двигательные функции! Они не зомби, Кэнтаро. Они… исполняют программу. Одна команда: «Уничтожить».

ТУК-ТУК-ТУК.

Стук головы о стекло становился все навязчивее, почти мелодичным. Теперь в такт ему пульсировала височная артерия у доктора Танаки. Кость черепа рабочего уже обнажилась, белея сквозь кровавое месиво на его лбу.

– Значит, они не представляют классической эпидемиологической угрозы, как чума или грипп, – подвел итог руководитель, доктор Макото Танака. Его лицо было пепельно-серым. – Они представляют угрозу, как пуля. Каждая зараженная особь – это пуля, выпущенная кем-то в толпу. Холодное, точечное оружие.

В этот момент навязчивый, ритмичный стук внезапно прекратился. Воцарилась тишина, звенящая и куда более пугающая. Все ученые, как по команде, повернулись к стеклу.

Рабочий, истекающий кровью, замер, его стеклянный, ни на чем не сфокусированный взгляд был устремлен в пустоту. И тогда девочка-школьница в углу медленно, с почти механической плавностью, подняла голову. Ее пустая, застывшая улыбка теперь была направлена прямо на него.

С тихим, кошачьим шипением, больше похожим на свист выходящего пара, она сорвалась с места. Не с криком ярости, а с леденящим душу, беззвучным смешком, идущим из самой глотки. Она впилась зубами в мышечную ткань его неподвижного плеча. Раздался влажный, рвущий звук, похожий на раздирание мокрой ткани. Девочка откинула голову, и клок плоти повис у нее в оскаленных зубах. Из ее окровавленного, растянутого в улыбке рта продолжал доноситься тот же сухой, сумасшедший смех. Рабочий даже не дрогнул, не издал звука. Он лишь медленно, с запаздыванием, повернул голову к новому источнику раздражения, к этой твари, пожирающей его плоть.

В лаборатории повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь прерывистым, тяжелым дыханием самих ученых. Звук их собственных сердец казался оглушительным.

– Боже правый… – выдохнул Юки, его лицо позеленело, и он инстинктивно прикрыл рот ладонью.

Айко Сато медленно, как автомат, поднялась из-за стола, не отрывая шокированного, широко раскрытого взгляда от сцены немого каннибализма.

–Они… атакуют друг друга, – прошептала она, и в ее голосе было нечто большее, чем ужас. Было прозрение. – Они не различают «свой-чужой». Они атакуют любое движение, любой звук, любую жизнь. Это не просто биологическое оружие… Это идеальное. Абсолютное. Оно не просто убивает здоровых. Оно уничтожает всё живое, включая себе подобных. Это… машина для тотального очищения. Экватор.

Внезапно хрипящий мужчина с вывернутой рукой, до этого стоявший столбом, рванулся к девочке с низким рыком. Она встретила его тем же оскалом и тем же беззвучным, ужасающим смехом.

Доктор Танака медленно, словно его кости внезапно стали свинцовыми, опустился на стул. Зрение его затуманилось.

–Значит, это и есть финальная стадия, – его голос был глух и безнадежен. – Не чума. Не зомби-апокалипсис. Это… карантин, запущенный самой природой. Или тем, кто взял на себя ее функции. И мы… мы – цель.

Глава 4. Хлопок и тишина

Звук апокалипсиса – не рёв чудовищ, а короткие, деловитые хлопки, ставящие точку в человеческих историях

Торговый центр, этот некогда сияющий храм беззаботного потребления, где воздух был пропитан ароматами кофе и дорогой парфюмерии теперь был филиалом ада, вывернутым наизнанку. В полумраке, среди разбросанных манекенов и опрокинутых киосков, носились тени. Существа, еще недавно бывшие людьми, двигались с какой-то насекомообразной, судорожной ловкостью, и из их глоток вырывались нечеловеческие, щелкающие звуки, похожие на ломку сухих веток.

В центре этого хаоса, возле некогда величественного фонтана, где теперь плескалась мутная, розоватая от крови вода, стояла одинокая фигурка. Маленькая девочка в ярком платьице, словно сошедшая с рекламного билборда о счастливом детстве. Она не плакала. Она смотрела на свою мать, которая билась в агонии на холодном кафеле.

«Мама?» – прошептала она, и ее тоненький голосок был похож на звон разбитого стеклышка, совершенно потерянный в общем гуле.

Женщина была в предсмертных судорогах. Темные пряди волос прилипли к ее липкому от пота и слез лицу. Ее глаза, налитые багровыми прожилками, с неимоверным усилием поймали взгляд дочери. В них на секунду вспыхнула последняя искра осознания, жуткая и безмерно горькая.

–Юри… беги… – выдохнула она, и каждый звук давался ей невыразимой мукой. – Проси… помощи…

Но ноги девочки будто вросли в пол. Она была парализована, превращена в живой памятник собственному ужасу.

Химари, которую толпа несла вниз по остановившемуся эскалатору, увидела эту сцену выхваченным кусочком реальности – островок абсолютной беспомощности в море всеобщей паники. Без единой мысли, повинуясь лишь глубинному инстинкту, она рванула в сторону, перепрыгивая через ступеньки и тела, и в последний момент, словно подхватывая падающую бабочку, прижала к себе маленькую Юри.

– Нет! Мама! Мама! – завопила девочка, и ее крик был таким пронзительным, что на мгновение перекрыл все остальные звуки. Она вырывалась, ее маленькие кулачки били Химари по плечам, по лицу.

– Тихо, тихо, всё будет хорошо, – лгала Химари сквозь стиснутые зубы. Она развернулась и, прижимая к себе бьющееся тельце, дала толпе вынести себя обратно, к спасительному выходу.

Улица ослепила их резким дневным светом. Идиллическая картина весеннего дня контрастировала с кошмаром, который они покинули. Но здесь их ждал иной порядок – жесткий и безличный. Четкое полицейское оцепление. Бойцы в черной форме, с лицами, скрытыми шлемами и противогазами, выстроились в непроницаемую стену. Стволы автоматов смотрели не на них, а в темноту торгового центра.

– Стоять! Никому не двигаться! – прорвалось через искаженный статикой громкоговоритель. Голос был металлическим, лишенным всякой эмпатии. – Эвакуация по одному! К автобусам, строиться в колонну!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.