Очень короткие рассказы

В беседке

… – Потому что я вас ненавижу, Андрей Петрович.

– А я вот, напротив, чувствую, что люблю вас, Катя.

– Вы заблуждаетесь. И бог, которому вы молитесь, – ваше же темное порождение. Не обманывайте себя.

– Нет, это не обман! Это чувство… его ни с чем нельзя перепутать, Катенька. Оно горит во мне, наполняет меня и все вокруг! Если бы вы только знали…

– Знаю, наполняет и душит… Андрей Петрович, ну, нечем дышать уже, уймитесь! Пойдите к Ульяне Никитичне, она вам своего фирменного чаю заварит. Еще перед выходом с собой в кармашек насыпет. Идите! Поговорите с ней о вашем новом проджекте, о внуках ее, что в гимназии мучатся, о погоде…

– Да что вы говорите такое?! Как можно, дорогая моя  Катенька, столько злобы в вас… Ульяна Никитична, между прочим помогала вашей матушке, когда вы родились у ней. И батюшку вашего привечала…

– Батюшку – да, это мне известно, – тихо ответила Катерина Михайловна.

Потом она отвернулась и стала смотреть на пруд. И с досадой наблюдала в себе полное отсутствие ненависти, а лишь  усталость и грусть. Все разговоры эти казались ей изощренной пыткой, попыткой усложнить простую и  ясную  картину мира, добавить всяких неудобных мелочей. Они рябили и отвлекали от важного. Хотелось просто смахнуть их, вроде бы так просто…

Она повернулась к стоящему рядом гостю:

– Ну и пусть бы я была такой, как вы меня описываете, Андрей Петрович, но ведь это ничего не меняет.  Хороша я или плоха, все равно скажу вам: вы мне не нужны. Со всеми вашими достоинствами, Андрей Петрович, вашим любящим сердцем и добрыми намерениями. Коли я не хочу вашей щедрости, так что же вы меня ею силой потчуете?

Андрей Петрович побледнел и сжал челюсти. Гнев и страдание почудились Екатерине Михайловне в его взгляде. Но поправить сейчас ничего уже было нельзя. Она молча взяла книгу с кресла и быстро пошла в дом, чувствуя себя так, будто сломала хорошую вещь, но ей оттого почему-то совсем не грустно, а даже весело и легко. И эта страшная радость смешалась с чувством стыда за себя, так что Катерина Михайловна почти до утра не могла уснуть. И забылась лишь перед рассветом, когда в комнату стала сочиться прохлада и стихли ночные звуки, а внутри появилась тишина. Тишина и боль. И ничего лишнего.

Настроение

Василий Петрович отпил чаю и, задумавшись крепко, остановил взгляд на распахнутом окне. Оконные рамы давно не крашены, невольно подумал он. Бог с ними. Главное, тепло сегодня и жить радостно сразу становится.

Манька баранок принесла и яблочного варенья.

В прошлом году сняли столько яблок, что варенья наварили – за год не съесть. Уже конец мая, а оно все не кончается. Надо Земленёвым, соседям отнести несколько банок, когда пригласят на обед.

Василий Петрович обмакнул кусок баранки в варенье и откусил большой кусок. Запил горячем чаем. Снова задумался.

Очень хотелось погулять в саду. Может быть, сходить на реку. Там сейчас особенно хорошо: вода, небось блестит на солнышке, так и тянет окунуться в нее. Василий Петрович махнул рукой и поднял рукавом халата крошечные пылинки со стола. И они закружились в воздухе, так что снова защемило сердце от восторга.

Вечером приедет сын из города. Василий Петрович все смотрел на окно, сквозь окно, и невольно вспоминал как Андрюша был маленьким и все норовил пробраться в эту комнату. Потому как сюда его не пускали и это делало отцовский кабинет таинственным, полным сокровищ и историй. Когда сыну исполнилось десять, Василий Петрович разрешил ему здесь читать. Андрей долго выбирал книгу, спрашивал о чем та или другая. Потом забирался в кресло у окна и до обеда читал. И Василий Петрович чувствовал радость и умиление. И более Андрюше не препятствовал посещать это место, а звал и хвалил. А теперь тот вырос. И вечером будет поглаживать бородку во время рассказов о службе. А когда-то его маленькие ботиночки стояли возле кровати и отец однажды принял их за кукольные, и положил в корзину с игрушками.

Куклы Андрюшка таскал у сестры, у Сони. Она уже шестой год как замужем. Уехала в Петербург. Пишет редко. Но о Соне почему-то думать не хотелось…

Василий Петрович помрачнел. Может, оттого, что солнышко скрылось, сделав все цвета в кабинете холодными и строгими. Василий Петрович поежился и закрыл окно. Настроение было утеряно. Чай остыл. На реку, пожалуй, идти уже поздно. К ужину не поспею, – размышлял Василий Петрович. Открыл ежедневник и занялся делами.

Декаданс

Я шла по бульвару и черные окна с испугом смотрели мне в след.

И мне было грустно, и пусто, и странно; под мышкой несла я пакет.

От ветра и музыки, шедшей из бара,

сквозь слезы бульвар изнывал от пожара;

и тени ныряли в оранжевый улей

и ваши слова были той самой пулей…

Мне никак не удавалось написать концовку. А завтра уже нужно сдать текст.

Я сидела и грызла карандаш. Ну, писала-то я на компе, но без карандаша была лишена власти над словами. Он был моей волшебной палочкой, без которой я не смогла бы творить магию.

Крутясь в кресле то вправо, то влево, я размышляла над мощной концовкой. Но она не хотела приходить. Я вспоминала, как хорош Гоголевский теплым весенним вечером. Как расплываются огни фонарей, светофоров и машин, если немного прищуриться. Как любой прохожий может стать особенным и волнующим воспоминанием. Пока ты там, ты не чувствуешь одиночества, ты полон надежды или иллюзии; но так сладко плыть по этим ручейкам городских улочек и мечтать…

Даже не знаю, осчастливить свою героиню или втоптать ее окончательно в омут невозможности. Пока я была мучима этим вопросом, зверски захотелось есть. Так всегда, – когда я устаю или задача кажется слишком сложной, тут же тянет выпить и закусить.

Засунув в рот лаваш с овощами, я стала мычать мелодию и подыскивать слова:

И словно из старых готических сказок…

Тут, видимо, надо закончить строчку словом «глазок». Нет, придется переделать.

И словно из сказочек в Гриммовском стиле,

С висящим шутом на готическом шпиле,

Я вышла на площадь, забитую чернью,

И тихо растаяла в дымке вечерней.

Все, кажется на этом можно закончить. Ох уж этот странный андеграунд! Декаданс без захода на Ренесанс.

Возвращение

В этот раз все было совсем по другому.

Коридор был залит солнечным светом. Свет лился изо всех распахнутых кабинетов и из единственного окна – на противоположном конце коридора. Я точно не знала какое сейчас время года, но что-то мне подсказывало, что так бывает только весной. Потому что совсем не было жарко. И было радостно.

Мариванна вышла из процедурки и, увидев меня, очень обрадовалась. Мы не виделись пятнадцать лет. Она сморщилась как киргизская абрикосина, чем вызвала одновременно умиление и ужас. Я в последнее время стала замечать, что те, кто являются моими сверстниками, постарели. И до меня стало потихоньку доходить, что я тоже старею. И хотя этот процесс незаметен, я не в силах замедлить его ход…

Мариванна налила чаю. Пришла Надежда Ивановна. Она не сильно изменилась: как мне казалось когда-то, что она жестко бухает, так и не расказалось сейчас. Возможно, водка одновременно отнимала у нее здоровье и проспиртовывала, предотвращая дальнейшее разложение. Ивановна делала вид, что я ей интересна, но быстро заскучала и ушла работать.

Бывшая подружка Леся – стало откровенно страшной. И не только ее заострившиеся скулы и тонкие губы (они стали настолько тонкими, что ее рот был словно прорезан ножом на заготовке ее лица) казались мне пугающими, но в особенности потухший интеллект, который еще тогда, пятнадцать лет назад, был скуден и примитивен как узор на изделиях ивановского трикотажа.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.