- -
- 100%
- +
Следующий урок – физкультура. Татьяна Александровна отсутствует, её заменяет физрук Нестор Никанорович, помешанный на кроссе и эстафетах. Я его терпеть не могу. Он тренер по футболу в городском легкоатлетическом манеже, сам крутой и любит таких же и потому меня просто не уважает. Когда он с нами занимается, я чувствую себя лишней. Стараясь доказать что-то ему, я ещё более настраиваю против себя остальных: становлюсь быстрее, сильнее, лучше, что раздражает моих склонных к закономерности одноклассников, которых в обычное время раздражают моя пассивность и миролюбие. Палка о двух концах.
Я стою обособленно ото всех, пока весь класс что-то живо обсуждает с Нестором Никаноровичем. Мне нечего сказать, а глупо улыбаться и делать вид, что я участвую в разговоре, что я одна из них, не по мне. Да и какой смысл мне лезть в их разговор, я уже как-то попыталась забыть про то, что они игнорируют меня. Тогда говорили о моём любимом сериале. Я его обожаю, вернее, обожала, потому что знаю уже почти наизусть. Обычно девчонки говорят о косметике, одежде, модных местах и новинках, о чём я имею весьма отдалённое представление. А тут зашёл разговор на известную мне тему, и мне есть что сказать. Я фанатка, информирована обо всём: съёмки, актёры и всё такое. И вот я включилась в беседу, рассказала несколько смешных эпизодов из серии, которую никто не видел. Но им это не показалось смешным. Наоборот, все замолчали и недоумевающе уставились на меня, и я оказалась в дурацком положении. Ещё один повод помалкивать и не лезть в разговор, когда тебя не спрашивают.
И опять эти «конченые» эстафеты. Я не против спринтерской пробежки, но любимое развлечение Нестора Никаноровича – бег по игровой площадке с хулахупом. Странно, но почему-то я единственная, кто знает, как называется этот «круг», и когда я сказала им это, все начали гоготать, как стая диких гусей, а меня потом ещё с неделю так называли.
Так вот, в этой эстафете нужно крутить хулахупом, как скакалкой, пробежать, сделав круг, и, вернувшись, передать обруч следующему. Но я не умею так бегать! Ноги переплетаются, и я, как сороконожка в детской сказке, путаюсь, какой ногой следует ступить теперь. Дурацкое состязание, я каждый раз прыгаю так неуклюже, что моя команда периодически проигрывает, а ведь «сокамерники» и так меня терпеть не могут. И, конечно же, не в меру активный Нестор Никанорович опять проводит соревнование!
Моя очередь, я принимаю хулахуп, который слишком велик для меня. Я бегу. Нужно успеть, я не хочу опять подвести ребят, я должна быть на высоте. Как же тяжёл этот круг! Я неповоротливо прыгаю, перебрасывая его через голову. Я вчера съела на ужин тарелку каши, даже без масла, с двумя кусками хлеба. И на завтрак опять та же каша, уже без хлеба, и сейчас я чувствую слабость. Меня мутит, темнеет в глазах. В конце концов, уже на последнем дыхании я, зацепившись неудачно за стальной обруч, прямо как болид на автогонках, на всей скорости несусь на животе под ноги Бековой, выставив хулахуп перед собой. Бежала я быстро – тормозной путь, как я потом увидела, метра два – на асфальте остались лёгкие следы от трения металлического обруча.
Я вскакиваю, намереваясь бежать дальше, хватаю хулахуп, но он скользит в руках. На нём кровь. Я недоумённо смотрю на ладони: кожа на них висит клочьями, и только сейчас они начинают болеть.
Нестор Никанорович кричит:
– Ну что там такое?! Давай бегом!
Наташа толкает меня, шипя, как раскалённый утюг:
– Давай, чего встала! – но, уже схватив хулахуп, она понимает, что я его испачкала кровью. Брезгливо поморщившись, Бекова кричит физруку: – Эта дура его весь в крови вымазала, я не буду за него браться!
Эстафета останавливается. Учитель подходит ко мне. Весь класс собирается вокруг. Посмотрев на моё лицо, которое, я чувствую, тоже саднит, физрук осматривает руки. Тогда я, наконец, замечаю, что он озабочен:
– Иди в медпункт, нужно промыть.
Я поднимаюсь и только сейчас обращаю внимание на свои спортивки: на них огромные дыры, сами коленки тоже кровоточат. Мне больно идти, и я медленно ковыляю, а вслед мне сыплются насмешки и замечания. Учитель что-то говорит, я оборачиваюсь, не расслышав, и вижу, что ни один не смотрит на меня сочувственно. Все просто насмехаются и злорадствуют.
– Блин, если бы не эта идиотка, мы бы выиграли, – жалуется Бекова подружкам и смачно, будто гопник с района, сплёвывает мне вслед.
Глава 7
Медсестра в медпункте ужаснулась, промывая мне руки.
– Деточка, ты что! Ну разве можно так носиться, у тебя же могут шрамы остаться! Колени содраны! А лицо!
В зеркале напротив я уже успела заметить, что мой подбородок тоже изрядно ободран. Но меня не шрамы беспокоят, я думаю о том, что теперь придётся покупать новый спортивный костюм, и еле сдерживаю от этого слёзы, а медсестра думает, что я плачу от боли, и утешает меня. Перевязав мне руки, она порылась в сумке и протянула мне несколько шоколадных конфет:
– Вот, возьми, и не бегай так больше. Подумаешь, эстафета! А с учителем я поговорю, чтобы ты пока не ходила на физкультуру. Раны на руках ещё не скоро заживут.
Она оказалась права. Небольшой шрам на левой ладони остался со мной на много лет.
Ну а пока что я почти три недели проходила с перебинтованными руками. Я не писала на уроках, что освобождало меня от контрольных и самостоятельных. Но потом, когда руки зажили, мне пришлось навёрстывать упущенный материал. А этот случай ещё долго оставался предметом шуток и язвительных замечаний в мой адрес.
Уроки экономики и истории у нас ведёт одна учительница. Когда я получила учебники, меня сразу заинтересовала экономика, и учебник я прочитала ещё летом. Я прекрасно поняла теорию и с нетерпением ждала, когда же наступят уроки.
Но экономика у нас планировалась начаться со второго семестра, а пока что на истории я неважно зарекомендовала себя перед учительницей Марией Владимировной, невероятно красивой брюнеткой лет под тридцать. Она модно и дорого, не по-учительски, одевалась, руки, шея и уши всегда украшены золотом. Я слышала, что её муж держит свой бизнес и работает она ради удовольствия. Я бы, будь на её месте, фиг бы вкалывала в нашем дурдоме, но этой дамочке с тонкой душевной организацией, нежным голосом и жеманными повадками требовалось самовыражение и признание.
Так вот, в истории я никогда не была сильна. Пусть это слова неудачницы, но я думаю, что, если бы моя первая учительница постаралась хоть как-то вдохнуть жизнь в этот предмет, я бы ещё и заинтересовалась. Но, только открывая книгу и видя эти скучные колонки фактов, перемежающиеся датами, я впадаю в какой-то ступор. Вообще, при виде цифр мне всегда становится скучно, у меня даже мозг будто отключается. Потому с изначально скудными знаниями я и впоследствии не смогла произвести впечатление на Марию Владимировну, а когда наконец началась экономика, которую я так ждала, учительница уже просто не обращала на меня внимания. Когда же она после первого домашнего задания спросила, кто хочет ответить, я постеснялась поднять руку, потому что никто больше, даже наши два отличника, не выказали признаков активности. Наконец, вызвав кого-то, она получила ответ. Но тут же задала пару-тройку дополнительных вопросов, требуя раскрыть тему, добавить свои соображения – того, чего нет в учебнике. Я растерянно обдумывала, что бы я смогла ответить в таком случае. Сейчас, через много лет излагая события тех дней, я уже плохо помню, каков был вопрос. Но тогда я обрадовалась, что не подняла руку. В следующий раз я решилась ответить: экономика всё-таки мне была интересна. Но Мария Владимировна проигнорировала моё рвение, спросив другого. А меня через несколько минут вызвала решать к доске задачу, хотя это уже был следующий вопрос, и на него-то у меня как раз ответа и не было.
Я вышла к доске и уставилась на условие. В голове ни одной мысли: для решения нужно было знать формулы, которые изучались в девятом классе, ведь я попала в класс с экономическим уклоном, а я в предыдущей школе даже понятия не имела, что где-то учат экономику, и поэтому сейчас просто стояла у доски, как это бывало на алгебре или геометрии. Там-то хоть Любовь Фёдоровна, ярая фанатичка своего дела, уже давно перестала меня истязать, уразумев, что у меня гуманитарный склад ума и выше своей головы я не прыгну. А вот Мария Владимировна, хотя и знала, что я не учила раньше экономику и не могу знать этих формул, без которых просто невозможно правильно рассчитать валовый доход предприятия или что-то там ещё (по крайней мере, не с моими начальными знаниями), почему-то не приняла это во внимание.
Простояв так до конца урока и нацарапав что-то на доске для приличия, я была отпущена по звонку взмахом её тонкой руки, украшенной массивными перстнями и золотым часами. С тех пор больше ею к доске не вызывалась, а после первой же самостоятельной по теории, в которой, как мне казалось, я предельно ясно и правильно изложила свои соображения, но получила огромную жирную тройку, я и сама перестала рваться к доске. Я не могла понять, почему так, ведь я же выучила урок и была абсолютно уверена в своей правоте, но спросить я не решалась.
Что меня ещё поразило, так это то, что похожая ситуация ожидала меня и на географии. За предыдущий год у меня было шесть баллов, я тогда месяц пролежала в больнице с воспалением лёгких и много пропустила, да и география не была никогда моим любимым предметом. Когда я поступила в эту школу, меня забыли вписать в классный журнал, и поэтому моя фамилия стояла последней. А у географички Маргариты Юрьевны было весьма странное понятие о ведении урока. Сначала она диктовала нам тему на полстраницы, потом цель изучения, занимавшую ещё больше места, а затем мы открывали учебники и самостоятельно «изучали» материал, который она спрашивала в тот же день на следующем уроке. И, что странно, спрашивала почти всегда в алфавитном порядке, никогда не вызывая добровольцев. До меня за два месяца очередь не дошла ещё ни разу. Самостоятельные она тоже проверяла, не сходя с места, беря тетради по очереди. В итоге в первом семестре я не заработала ни одной оценки, и меня всё мучил вопрос, что же теперь мне поставят в итоге. Когда я в предпоследний день перед каникулами наконец оказалась рядом с журналом, оставленным без присмотра, я первым делом глянула, что же там у меня с географией. В семестре у меня стояла шестёрка, а по ходу учёбы у меня были пририсованы две восьмёрки, две семёрки и пять шестёрок. А ведь меня ни разу не вызывали! Конечно, вряд ли я знала географию лучше, но то, что моя судьба вершится без моего участия, меня возмутило. Но я не пошла разбираться. Подумав, я решила, что пусть будет так, теперь мне не надо будет беспокоиться хотя бы об этом.
Вот так я, влача жалкое существование в новой школе, окончила первый семестр.
Глава 8
Впрочем, второй семестр был не лучше – такая же каторга, только теперь я оставила всякие попытки подружиться с классом. Я просто утром приходила в школу и если встречала чей-то взгляд, то здоровалась, хотя и редко слышала ответ. Если нет, то молча садилась на своё место. Говорить «привет», если на тебя никто не смотрит, было бесполезно – не отвечали. Поднимали головы, оборачивались, кидали насмешливый взгляд, но не отвечали.
В середине второго семестра в нашем классе произошло событие, которое ошеломило всех. Света Мокина, богачка, которая сидела одна за последней партой, ушла из школы. Пришла её мама и просто забрала документы. Когда директор поинтересовалась, что произошло, та ответила, что её дочь не получает должного внимания от классного руководителя. Класс перестал быть дружным, и её дочь чувствует себя лишней. У преподавателя есть свои любимчики, а те, кто таковыми не являются, и Света входит в их число, просто «находятся на отшибе». Атмосфера в классе неблагоприятная, для участия в школьной жизни постоянно отбираются одни и те же люди, а остальным отводится роль массовая.
Мокину мы больше не видели.
Ангелина Назаровна, когда мы с ней встретились в первый раз после этого инцидента, всем своим видом выражала оскорблённое достоинство. Вместо литературы она пол-урока вместе с её «любимчиками» возмущалась поступком Светланы:
– Я была в шоке, когда мне директор рассказала такие вещи. Нет, вы только подумайте – у меня есть любимчики! Да я никогда в жизни не ставила никого выше других! Если кто-то сам держится особняком, не желает вступать в контакт со всем остальным классом, мне что, на аркане его тащить общаться со всеми? Я так понимаю – если хочешь дружить, то кто мешает? Как ты с людьми, так и они с тобой! Это всем известная истина! Ай-яй-яй… Ребята, а вы как, ладили с ней?
– Мы, по крайней мере, не ругались. Просто на перемене она никогда к нам не подходила, всегда куда-то исчезала. А так после школы Света никогда не задерживалась, её парень забирал на машине, – ответила ей Лера Фолкина, наша отличница.
У Леры отец какая-то важная шишка на местном заводе, и порой кажется, что у этой девочки, натуральной блондинки с выразительными чертами лица и рано развившимися формами, самыми выдающимися в школе, нет вообще никаких проблем в жизни. Учится на отлично, хотя, как я успела понять, это не доставляет ей никаких хлопот. Насколько я могу судить по её разговорам с подружкой Юлей, они целыми днями только и делают, что «бухают» да ходят по кафешкам. А уроки она учит в основном на переменах перед началом занятий.
– Да она же с первого класса с нами учится, мы уже давно перестали обращать на неё внимание, – поддакнула Юля.
Юля, в противоположность подруге, еле тянет на хорошистку, и то, очевидно, только при поддержке оной. Её мать владеет продуктовым магазином, и наличие денег для гулек их явно объединяет. Эти особы теперь, после ухода Мокиной, остались единственными представителями клана «богатых и знаменитых». Держатся они обособленно от остальных, и думаю, это потому, что их жизнь так насыщена, что они по сравнению со всеми как студентки университета – такие же бывалые и грамотные во взрослой жизни. А о чём двум взрослым тётям общаться с детьми? Прочие же не пакостят им, как мне, потому что уважают и, думаю, побаиваются: эти двое ещё круче, чем та Карина, с которой я не поладила на информатике.
Что до меня, то, насколько я успела составить своё мнение о Свете, – она единственная, с кем я могла бы подружиться. Спокойный, сдержанный, воспитанный человек. Училась она средне, но без напряга. Мы с ней сидели вместе несколько раз, когда Егор отсутствовал, и на физкультуре она сама всегда становилась со мной в пару, освобождая таким образом меня от остальных, а остальных от меня, сейчас я была поражена не меньше, когда услышала, что она ушла. Я лишилась единственной негласной подруги в классе. Хотя… чему я удивляюсь? Каждый раз, когда она слышала какую-нибудь колкость в мой адрес или адрес Егора, она презрительно кривилась. Я чувствовала, как это претит нашей соседке и именно после этого ей не хочется иметь дела с одноклассниками. И хотя девочки были с Мокиной неизменно вежливы, я не раз слышала, как они пренебрежительно отзывались о ней в её отсутствие, и она, я думаю, об этом прекрасно знала. Несколько раз Света даже заступалась за меня, вызывая этим скрытую враждебность, на которую ей было явно плевать. Она вообще за словом в карман не лезла и в последние дни ходила изрядно злая, сразу говоря то, что думает. Я вспомнила, как однажды услышала от неё такие слова:
– Чудовищная у нас школа, и классуха тоже. У моей подруги в другой школе всё совсем по-другому. Их учительница всегда со всеми общается одинаково, они постоянно всем классом ходят куда-то: то на пикники, то в кино, то просто гуляют. А наша к себе приглашает только избранных, она сама как-то отделяет нас друг от друга. Не хочу я здесь учиться, здесь все на своей волне. Заколебали.
– Я хочу сказать вот такие слова, – медленно проговорила Ангелина Назаровна, глядя в окно. – Я вас всех одинаково уважаю и ко всем отношусь тоже одинаково. Если кому-то кажется иначе, прошу принять мои слова во внимание. Повторяю, вы для меня все одинаковые: и те, кто только пришёл в наш коллектив, и те, кто учится с нами с первого класса. Если кто-то из вас считает, что его обделяют вниманием, то, пожалуйста, сами включайтесь в работу класса.
Она ещё что-то говорила, но я плохо запомнила её слова: у меня слишком стучало сердце. Я вдруг поняла, что это она обращается ко мне. И к Егору. Это для нас она приготовила эту речь. Я подозреваю, что после ухода Светы Ангелина Назаровна имела неприятный разговор с администрацией школы.
О том, что она обращается ко мне и Егору, свидетельствовало ещё и то, что все остальные то и дело на нас оглядывались.
Глава 9
Некоторое время после этого события всё было спокойно, наверное, ребятам стало совестно, что из-за них девочке пришлось перевестись в другую школу. Классная тоже была со мной предельно вежлива и даже пару раз похвалила за хорошие успехи по её предмету, но очень скоро всё опять встало на свои места.
Однажды Ангелина Назаровна объявила об открытом уроке русской литературы, на котором собирались присутствовать завуч и директор.
– Темой литературного вечера будет любовь. Любовь в поэзии, прозе, романах известных русских писателей и поэтов.
Класс недовольно заворчал.
– Прекратите! Я всем раздам задания и слова, что нужно будет отвечать. Это же не моя прихоть, администрация постоянно устраивает такие визиты, и вам это хорошо известно, – и тут совсем неожиданно прозвучало: – Елена Кремер, подойди, возьми свой, э-э-э, сценарий.
Я не сразу поняла, что она произнесла моё имя. И только когда учительница подняла глаза и посмотрела прямо на меня, я поняла, что обращаются ко мне. Не чувствуя под собой ног, я подошла к учительскому столу и взяла листок.
– Это стихотворение будет главным акцентом вечера, поэтому ты у нас будешь главная фигура. Выучи, чтобы от зубов отскакивало. После декламации я задам тебе пару вопросов, твои ответы здесь написаны.
Я села. Все поглядывали на меня и хихикали. Но я не чувствовала радости или гордости за то, что меня посчитали лучшим чтецом. Пробежав глазами стихотворение, я не знала, как мне теперь вообще относиться к классной. Что она хотела этим сказать?
Это было стихотворение Николая Заболоцкого про некрасивую девочку, в котором автор обнажил чистоту не испорченного тщеславием сердца, предрекая в будущем для девушки трагедию, основанную на человеческой избирательности.
Что означает этот её поступок? Она хочет привлечь меня к общественной жизни класса? Или хочет, чтобы я в своей непривлекательности нашла утешение в других своих достоинствах, поняла истинную красоту своей души? И что получается, она считает меня некрасивой? Как мне понять её? Разве я могу быть достаточно объективной? Я не обладаю пышной фигурой или высоким статным телом, сводящим своей грациозностью мужчин с ума. Глаза не слишком большие, прозаичного серого цвета, бледная кожа, и я бы мизинец отдала, лишь бы она была хоть на полтона смуглее. Волосы я не крашу, но хоть в этом меня природа не обделила – я натуральная брюнетка, и мои подруги всегда завидовали тому, что мои волосы такие густые, прямые и блестящие. Но это единственное, что мне самой во мне нравится. Я чересчур худа и бедно одета. Я неинтересна.
Что же, если меня хотят унизить, я не подам виду, что меня это зацепило.
Этот урок настал. Мой выход в свет.
Прибывшая в одиночестве директриса садится за последнюю парту. Это полная женщина лет пятидесяти. Я плохо её знаю, только и видела несколько раз в школьных коридорах. Но мне нравится её тёплый взгляд, и я ей симпатизирую.
У меня на парте лежит листок с ответами на вопросы, которые мне задаст Ангелина Назаровна после декламации. Такая предусмотрительность меня тоже несколько коробит: неужели она думает, что у меня вообще нет своих мыслей, своего мнения? Впрочем, такие ответы классная раздала всем участникам «конференции», и теперь мне не надо ломать голову, как раскрыть тему.
Директор сидит почти рядом. Я вдруг понимаю, что я напрочь забыла спич, который должна произнести. Я в панике в тысячный раз перечитываю несколько несчастных сухих строк и тут же снова их забываю.
Да, я всегда теряю самообладание, когда оказываюсь в центре внимания. В голливудских фильмах это называется «страх перед сценой». Я не хочу читать это стихотворение. Валентина Семёновна, директор, не поднимая головы, что-то пишет весь урок в журналах. Что же, хотя бы это она не увидит. То, как я краснею.
И вот, этот миг настал. Произносят моё имя:
– Тема нашего урока – любовь и красота. И главное тематическое произведение, которое как нельзя лучше поможет нам понять огромную пропасть между красотой обыкновенной и Красотой с большой буквы… Давайте послушаем… Леночка, прошу…
Я встаю. На парте передо мной лежит листок, весь обмалёванный. То, что на нём написано, уже давно не разобрать, но мне ни капли не стыдно перед Егором за своё стеснение. Без предисловий я стартую с места, теребя в руках ручку, мой голос предательски дрожит:
– Николай Заболоцкий, «Некрасивая девочка»:
Среди других играющих детейОна напоминает лягушонка. —но к середине стихотворения испуг проходит, и я заканчиваю произведение вполне уверенно и спокойно:
…И пусть черты её нехорошиИ нечем ей прельстить воображенье, —Младенческая грация душиУже сквозит в любом её движенье.А если это так, то что есть красотаИ почему её обожествляют люди?Сосуд она, в котором пустота,Или огонь, мерцающий в сосуде?Под конец моего чтения в классе тягучая тишина. Валентина Семёновна отложила ручку в сторону, она задумчиво смотрит вдаль. Весь класс молчит, даже привычного шороха не слышно. Ангелина Назаровна поднимает глаза, задаёт половину первого вопроса – всего их два. Я сбивчиво отвечаю не по написанному, приплетая свои слова.
Пройдёт много лет, но я никогда не забуду это произведение. Спасибо, Ангелина Назаровна, не знаю, какие цели вы преследовали, но ваши уроки литературы в достаточной мере помогли облагородить мою душу. Вы могли бы мной гордиться… Если бы впустили меня в своё сердце.
Глава 10
Конец второго семестра. Лихорадочная зубрежка перед заключительными контрольными первого полугодия. Я отчаянно пытаюсь учить алгебру, геометрию, химию – и, как всегда, не очень успешно. Мои одноклассники бурно обсуждают, что они заказали родителям на новогодние праздники. Я же бурно размышляю над тем, экономит ли моя мама деньги на праздничный ужин.
Начало декабря. Осень затянулась, морозы ещё не наступили. Уже две недели идут затяжные дожди. Серые улицы, дома, природа, небо – определённо, всё это должно вызывать депрессию. Но я люблю дожди. Это спокойствие мерно падающей с неба воды и монотонность улиц всегда наполняли мою душу умиротворением. Я люблю бродить под дождём, зная, что даже если промокну, то вернусь в свой дом, тёплый и уютный, заварю чай из малиновых веточек с чабрецом или мятой, и тогда мне всё будет нипочём.
Но тело моё теплом зимой не наполнить. Прохудившиеся осенние ботинки и тонкая куртка – вот и вся моя одежда на зиму. Но почему-то я никогда не болею, моё привыкшее к холоду тело редко простужается, разве что подхвачу иногда лёгкий риновирус. Хотя я была бы и не против заболеть. Тогда бы у меня был повод не ходить в школу, ведь поведение Бековой вообще в последнее время выходит из-под контроля. Она постоянно меня прилюдно оскорбляет и унижает, а то, что она сидит сзади, даёт ей полную власть над моей головой и спиной. Причём фантазия у неё безгранична. От её неугомонности уроки русского языка и литературы, алгебры, геометрии, экономики, истории, укрмовы и укрлита стали для меня благословением, потому что только на них учителя делают ей замечания. На всех остальных парах мне приходится её развлекать. Её и весь класс. Даже Егора они не так достают. Может, привыкли к нему за столько лет.
Наша парта всегда в центре внимания: то Наташенька суёт мне за шиворот порванную в клочья бумагу, то дёргает за волосы. Но больше всего она любит мой единственный свитер. Он крупной вязки, и Бековой нравится цеплять мне на спину заколку. На ней тугой замок, и она застегивает её посреди спины так, что дотянуться и расстегнуть её я не могу. Да она и не позволяет мне это сделать, угрожая физической расправой. А Бекова гораздо крупнее меня – она просто гигант, под метр восемьдесят ростом, и я еле достаю до её плеча. Наташина подруга тоже немелкая, и я смертельно боюсь им что-либо возразить. Вернее, я пробовала несколько раз снимать заколку, вытаскивать бумажки, ругаться – безрезультатно. Как-то после этого она загнала меня в угол на перемене и, схватив рукой за горло, начала душить, шипя при этом, что если я ещё раз попробую её приструнить, то она заставит меня есть собачьи какашки.
А в последнее время моя полоумная одноклассница придумала себе ещё такое развлечение.
Как я уже сказала, Бекова и её «корешка» Алина Менькова – сила богатырская. И их неиссякаемая фантазия маленького мозга в больших головах продиктовала им очередное развлечение – упираясь ногами в наши с Притулой стулья, они сдвигают нас вперёд. Если хорошо постараются, то вместе с партой, за что нам с Егором достаётся от соседей спереди. Особенно они любят делать это на биологии и физике. Биологичка очень часто отсутствует: даёт нам задание, уходит и возвращается только к концу урока, а физичка боится нас как огня, потому на её уроках мой класс порой срывается с цепи, и все вдруг начинают вести себя как морально отсталые детдомовцы. Иногда бедная учительница даже не выдерживает – расплачется и уходит с урока.