Ведьмовской Гримуар. Начало

– Лучше собаками.

«Отлично, поговорим о животных!».

– До сих пор злишься на Графа? – ковыряя пальцем подарочную упаковку и мысленно напевая гимн, принялась менять русло нашего диалога. Во-первых, я, как и полагается истинному дятлу, не до конца верила уже услышанному. Потому активно выстраивала вот это вот извечное объяснение: «просто не правильно поняла». Во вторых же, понимать правильно я пока была не готова. По сути у меня вообще не получалось вывести какую-либо единую эмоцию на вновь поступившую информацию, а по сему лучшим вариантом было вырвать время.

– Шерстяная тряпка! – прямо таки сразу «извинился» ярый обожатель моего несчастного, утерянного прикроватного коврика. Даже нос скривил. Но на тех самых складочках, что на миг украсили конопатую физию, я старалась взгляд не задерживать. Ведь там, рядом глаза, что по определению зеркало души, а душа бывает слишком прямолинейна.

– Эй, ты вообще-то о моем почившем любимце сейчас говоришь.

– Ну и, слава Богу.

– Фу, Дарэн! – с патриотичного псалма сбилась довольно быстро. Уже «среди огненных полос и слепящих звёзд» принялась цепляться за окружающую реальность, хотя всего несколько минут назад наоборот всячески старалась от неё абстрагироваться.

– Слушай, я бы посмотрел на твое отношение к гаденышу, который регулярно впивается тебе в ноги всеми имеющимися комплектами когтей, да и зубами приложиться не стесняется.

– Он просто знал, какой ты бесчувственный чурбан, – отозвалась с легкой улыбкой, ведь без нее вспоминать те моменты, в которых Уолтерс активно трясет ногой, в лучшем случае тихо шипя, а в худшем изливая весь свой матерный запас, просто невозможно. Вообще котофей мой в целом недолюбливал левых мужиков приходящих в дом. Даже с отцом у него были весьма напряженные отношения, ибо хозяин в доме должен быть один и морда его должна быть непременно пушистой. Но об этом я Дарэну решила не рассказывать. Пусть и дальше считает, что такой любовью Граф пылал только к нему.

Дальше мой родной кудряш снова притих, активировав мыслительную детальность, и я согретая теплом нашего диалога «не о чем» уже даже была готова бросить свою затею и услышать правду Уолтерской души целиком. Да вот только не сложилось. Мыслительный радар мой, все это время настроенный на окружающую среду, уловил то, что окончательно сломало всю мою прежнюю жизнь.

– «Двэйн и Бриана в английской комнате! Черт! Кому скажу – не поверят!» – внезапно прилетело из бушующего моря человеческих тел. Дыхание сперло, словно мне только что ударили под дых, в висках запульсировало. В попытке отогнать чужой мыслительный бред я резко покачала головой. И здесь видимо сказался недостаток кислорода и внушительная доза выпитого – пред глазами все поплыло, заставляя выронить свой подарок в подол юбки и сильней вцепиться пальцами в каменную поверхность, на которой я собственно восседала.

– Ты в порядке? – конопатая моська, заглянула мне в глаза, предварительно отодвинув упавшую шторку из волос, – Пойдем, выйдем на воздух?

«Он не мог! Он не мог!» – принялась повторять себе как мантру, в попытках унять обволакивающее волнение. На друга смотрела не видящим взглядом и, по сути, не в силах выдавить из себя ни единого слова.

– Давай вставай! – принял за меня решение Уолтерс.

– Да ты гонишь! Фаррэл? – раздалось совсем рядом – недолго видимо обладатель мысленной информации искал уши, в которые оную можно было бы слить.

– Своими глазами видела. Мы с Майком собирались уединиться, а там… – я лишь ухватилась за протянутую дружескую пятерню и что было силы её сжала, во все глаза таращась на двух сплетниц.

– Да у него же девушка есть…

– Либо это в прошедшем времени, либо ее можно поздравить с приобретением двух… – в этот момент одна из девиц таки заметила меня, и пнула свою подругу, дабы та попридержала язык. Далее же на меня уставилась пара жалостливых глаз, словно бы они сейчас Хатико увидели, а Дарэн зашипел видимо от боли. Ведь силу сжатия его ладони я уже никак не контролировала. Приготовившись убивать, я вскочила словно ужаленная, заставляя болтливых птичек мигом упорхнуть.

– Куда собралась? – Уолтерс перехватил мою руку и дернул на себя, всем своим видом давая понять, что он меня так просто не отпустит.

– А то ты не слышал…

– И что? Вы с ним не супруги Мэл, а во всех остальных версиях отношений, верность лишь мини дополнение, устанавливающееся по желанию, чисто на личное усмотрение. Поэтому не ходи. Не унижайся!

Сказано было достаточно для того чтоб, будучи в здравом уме, принять все как должное и с высоко поднятой головой. Просто развернуться и покинуть к чертовой бабушке этот обитель похоти и лжи. Ну а если порции для мозга стало бы не достаточно, то мысленного «Ты всегда выбирала его. Хоть сейчас останься!» должно было хватить, чтоб приглушить клокочущее в обиде сердце. В конце концов, тот пыл, с коим прожигала мою душу пара обсидиановых бусин, должен был вколотить железобетонное «НЕТ» на пути моей затеи, но… Да, всегда есть это коварное, жестокое «но» превращающее в дерьмо, все то, что до него. И вот когда я уже почти приняла сторону друга, в его качестве выступил издевательский вой, что раздался буквально у самого уха:

– Развлекаешься, Бишоп? – закончив со своей звуковой фишкой, саркастически протянул вновь нарисовавшийся Андерсон, который к слову всегда скептически относился к нашим с Двэйном отношениям:

– Твой дружок тоже развлекается, вот только без тебя! – а после это омохначенное существо подняло над моей головой руку, держа пальцы в характерном жесте. Наглядно, в общем-то, изображая то, что до этого пара девиц пророчила мне лишь на словах.

– Катился бы ты, Хэйм! – скрепя зубами отозвалась я и в качестве защиты от горькой правды вытянула средний палец.

– Всенепременно, – ухмыльнулся парень, а после добавил, склоняясь к моему уху, – такой крупнорогатый скот не каждому волку по зубам.

Это стало последней каплей, что напрочь затопила тот самый здравый смысл.

– Знаешь, Дарэн, – обратилась я к другу, параллельно обрывая его крепкую хватку на своем предплечье, – если бы было, куда еще ниже. Когда твой парень имеет твою же подругу и об этом уже знают даже подвальные крысы…

Договаривать не стала, да и не требовалось. Уолтерс сжал кулаки, но смиренно потупил взгляд, «благословив» мой путь возмездия лишь коротким «Делай, как знаешь!». А я уже знала. Все чувства и эмоции, поставленные на раскаленную плиту предательства, выкипели, заволакивая едким дымом гари все вокруг. И лишь вырванные патли и отбитое достоинство могли активировать систему принятия этой действительности.

Множество эпитетов в адрес своего возлюбленного посещали мою голову, пока я степенно продвигалась в сторону знаменитой английской комнаты. Основным ее достоинством было то, что, по сути, она являлась второй в доме, что вмещала в себе некую горизонтальную поверхность, и единственной в статусе общей доступности. Остальной интерьер в ней был весьма скудный в виде комода и пары стульев. Главной достопримечательностью, конечно же, был зеркальный пол и потолок – важная деталь так сказать, для особых эстетов. Столь громкое же название закрепилось засим помещением лишь потому, что происходящее в нем, как показывает даже сегодняшняя практика, не всегда являлось легальным и зачастую люди, достигнувшие в нем желаемого, расходились не прощаясь. Или если другими словами – по-английски.

Ну и оно все бы ничего, да вот только с каждым новым шагом, каждым сокращенным дюймом до желаемого возмездия решительность моя таяла. Словно пломбир в жаркий августовский полдень, она стекала по рукам. Конечности становились липкими и влажными, а к моменту, когда я вплотную подошла к заветной двери и вовсе тряслись как у законченного алкоголика. Та красочная сцена, в лучших традициях мелодраматических разборок, где я снимаю блондинистый скальп и в то же время коленом делаю омлет, отчего-то уже не казалась мне качественно составленным руководством к действию.

– Долбаные сказочники! – прошипела я себе поднос, раз за разом сжимая похолодевшие пальцы, с надеждой таки унять дрожь в руке, что так и застыла в нескольких сантиметрах от дверной ручки.

Да, в современном синематографе явно не учли, что в самый ответственный момент, в независимости от уровня твоей озлобленности, за горло может схватить банальный страх. Как не крути, а слышать и видеть – две совершенно разные вещи. А еще при написании тех мыльненьких сценариев в расчёт, однозначно, не брались банальные человеческие чувства. На деле ведь за этой проклятой дверью находились люди, что играли в жизни моей отнюдь не последнюю роль.

Не знаю, сколько времени ушло на придание твердости своим намереньям. Как для меня – прошла вечность, а за ней еще одна, прежде чем таки, сделав глубокий вдох и усилие над своей атрофированной конечностью, я потянула дверной механизм вниз, открывая для себя ящик Пандоры.

Спертый воздух, пропитанный похотью, пеньковым галстуком обвился вокруг шеи, вызывая легкий рвотный позыв.

«Фу ты! Пакость какая!» – завопила внутри меня маленькая девочка, закрывая руками разом органы обоняния и осязания. А после продолжила, бухтя уже в ладони: «Как знала, что это жуть как мерзко!» На деле же я лишь инстинктивно прикрыла рукой нос, жалея, что ранее не удалось расшибить его о дружескую скалу, и таки рискнула оценить обстановку.

Застать за непосредственным процессом благо не удалось, ибо тогда однозначно пришлось бы делиться содержимым своего желудка, а оно не хорошо даже при такой паскудной ситуации. Втиснулась же я аккурат в тот момент, когда герои-любовники уже пытались сгладить свой потрёпанный вид. Майка как раз заскользила в обратном направлении по двэйновской спине, когда тот обернулся на звук уже захлопнувшейся за мной двери.

– Мэл… – констатировал парень очевидное.

– Наверно у тебя в роду все же были лифтеры, и способность закрывать двери отсутствует на генетическом уровне, – отозвалась я, отчаянно стараясь придать голосу на деле отсутствующую уверенность, и сотворить налет пофигизма поверх бушующего пламени обиды.

А дальше повисла тишина. Ну, вернее для них это было тишиной, я же успела уловить взгляд своего уже почти бывшего парня в сторону Брианы. И его мысли о том, что та «вроде как закрывала эту гребаную дверь». Следующее же прозрение нас с Двэйном посетило где-то одновременно. Все было изначально спланировано! Измена Фаррэла изначально должна была стать всеобщим достоянием, а лично для меня подруга потрудилась оставить свою роспись на спине парня. Но все сложилось еще более феерично. И вопрос у меня оставался только один – за что?

«Что, черт подери, я тебе сделала такого?!» – с этой мыслью я повернулась к Бриане, что пустым взглядом буравила пол. Даже в голове ее было пусто, но лишь до того момента, где её бездонные глаза, нашли мои. И вот это наше зрительное столкновение для меня стало почти физически ощутимым ножом, воткнутым мне где-то в районе солнечного сплетения.

«Больно?» – прилетел мысленный вопрос. Ответ на него девушка видимо нашла в моих глазах и, прервав нашу оптическую коммуникацию, с таким же мысленным «Вот и отлично!», не иначе как планировала просто уйти.

– Куда собралась? – мгновенно вспыхнула я. В попытке остановить побег любовницы, ухватила оную за что успела, а может, дело было в подсознательном гневе. Так или иначе, но натуральный блонд, в лучших традициях, пошел в расход.

– Серьезно собираешься вот так молча уйти?!

Разлучница тихо зашипела – злость брала свое и силу своего захвата я не контролировала. Хотя трясущимися руками открывая эту страшную дверь во взрослую жизнь, больше всего хотела сохранить достоинство и благоразумие. Но эмоции требовали выхода. Я вошла в раж и потянула на себя упругую, налакированную «дульку».

– Волос-с-сы отпус-с-сти! – в стиле истиной змеи едва слышно отозвалась Бриана, перехватывая мою руку и впиваясь в нее ногтями. Ну да, истерично кричать и просить о помощи это не в ее стиле – эта будет отбиваться до последнего. Но звать защитника и не потребовалось. Аки рыцарь, исполосованный сияющими доспехами, тот подскочил на удовлетворенном коне, и перехватил мою вторую руку, которую я готовилась пустить в ход.

– Мэл, хватит. Остынь.

– Остынь!? Ты себя вообще слышишь, Двэйн!? Черт возьми, за этой дверью каждый второй пытается найти 10 отличий между мной и рогатым парнокопытным, а я должна остыть!? – остатки логического мышления окончательно были вытиснуты. Планы на то, чтоб оставаться выше всего этого, полетели ко всем чертям, и на последних словах я даже сорвалась на крик.

– А с каких пор тебя стало заботить мнение окружающих? – вторая рука парня болезненно впилась в мое предплечье и он, встряхивая, потянул меня на себя, заставляя выпустить бриановский скальп:

– Пока я был евнухом-импотентом, все вроде было нормально, – на какой-то миг вновь воцарилась относительная тишина. В ней, мысленно напевая что-то о любви до ненависти, прыжках до сломанности и о том, что все мы падаем вниз[5], главная виновница сего торжества таки осуществила задуманное и смылась. Последние же слова Фаррэла еще какое-то время пытались найти отклик в моем разуме, но в итоге их смыло волной презрения:

– Так это для поддержания своего имиджа ты решил отыметь мою подругу?

– Значит, слушай сюда! – меня снова встряхнули, видимо не такой реакции на свои слова ожидал Двэйн, – чхать я хотел на чужое мнение и около двух лет именно этим и занимался. А здесь и сейчас, мы находимся только по твоей вине, Бишоп! – крепкие руки оставили мои плечи, зеленые зенки гневно сузились, после чего в мою грудь больно уперся указательный палец, как дополнительное уточнение кто конкретно здесь та самая Бишоп: – Да, прости, но я уже не маленький мальчик для вот этих твоих садистских игр! Я мужчина и у меня есть, знаешь, весьма физиологические потребности. Что же о подруге твоей – так она ко мне сама пришла, даже момент подходящий подобрала. Нет у тебя подруги, и я тебе давно об этом говорил.

– Парня у меня тоже нет! – От злости сводило зубы, и я не знала, что конкретно меня раздражало больше: факт измены, из-за которого мы все здесь сегодня собрались, или двэйновская правда, настолько чистая, что даже телекинетические способности мои отключились.

– Выходит что так, – Фаррэл пожал плечами, словно речь сейчас шла о каких-то незначительных изменениях в прогнозе погоды, – нам давно пора было вырасти. Между нами давно что-то не так.

Легкость, с которой Двэйн принял акт о капитуляции, стала для меня довольно гадкой неожиданностью. В ушах зазвенело, тело бросило в жар, а вдох застрял где-то между ребер зияющей пустотой. Да, сказать оказалось намного проще, чем принять новую действительность. Внутри замешивался убойный коктейль из боли, отчаянья, ненависти и злости. Одинокая лампа вновь замигала и, не выдержав напряжения, сдалась, издавая гулкий хлопок. В то же время, вторя звуковому финалу жизни несчастного светила, раздался хлесткий, звенящий звук, после чего комната погрузилась в темноту. Отсутствие света меня совсем не смутило, ведь я прекрасно знала, где находится выход – к нему и направилась, сжимая ладонь, что слегка покалывала от короткого взаимодействия с фаррэловской наглой мордой.

Оставив за спиной дверь и миновав гостиную, я вышла на террасу. Ночная прохлада приняла меня в свои объятия, сотней мурашек разливаясь по коже. Где-то вдалеке мерцали огни ночного города, в котором, как и в покинутом мною доме, продолжала бурлить жизнь. Ну да, не остановиться же целому миру из-за мини трагедии одной маленькой наивной девочки. Но что характерно – мне от чего-то было совершенно плевать. На все. Внутри была пустота. Пустота и больше ничего. Ничего из того, что описывают другие дамочки: никакой боли разрывающей душу и сердце, никаких не контролируемых слез. Лишь пустота… Ах да, еще тошнило, но не физически, а морально. Хотелось всунуть два пальца в рот и выблевать все то, что произошло за сегодняшний день. Каждое услышанное и сказанное слово, каждое проделанное действие, каждый жест, каждую свою и чужую мысль, приходящую в голову.

Взгляд мой довольно быстро зацепился за пачку сигарет, оставленную кем-то не иначе как по доброте душевной. Чисто автоматически пальцы подцепили картонный козырек. Обнаружив внутри говна еще и ложку – непосредственно прикуривательное средство, я на том же автомате реквизировала слимсованную сигарету и подкурила ее. Приступ кашля не заставил себя долго ждать, но я отчаянно противостояла, делая следующую затяжку. Казалось, что мне в горло льют раскаленное железо, и что вместе с кашлем я сейчас выплюну свои легкие, однако я продолжала. Я ждала пока придёт столь привычное, гребанное облегченье. Ждала, но напрасно.

– Опять куришь? А как же железобетонные намерения бросить? – раздался позади голос Дарэна, вырывая меня из вакуума самобичевания и отрывая от навязчивого желания укуриться вусмерть.

– «Каждый день я бросаю курить,Покурю пять минут, да и брошу…»

– с ухмылкой протянула я, глядя на тлеющий инструмент самоистязания.

– «Перестань постоянно хандрить,Погуляй со мной, я же хороший…»[6]

– вздохнув, закончило четверостишье мое кучерявое чудо, подходя ближе.

«Хороший эгоист!» – прилетело следом, заставляя оглянуться, дабы понять действительно ли он произнес это или лишь подумал.

– Прости меня! – легкая улыбка испарилась с лица парня, как утренняя роса исчезает, стоит лишь солнцу подняться выше. На ее же место нагло взгромоздилась какая-то мучительная гримаса. Уголки дарэновских губ слегка опустились, словно бы он раздавленного жука увидел, которых и в целом то виде терпеть не мог, а между бровей пролегла глубокая складка.

– За что? – не удержала я свое недоумение.

– Я… – Уолтерс замялся, уводя взгляд в сторону, на скулах заиграли желваки, и дальше его речь потекла в двойном направлении, где его правдивые мысли превращались в весьма обманные слова:

«Мог» – подумал он, а вслух – …хотел это остановить, но… «допустил мысль, что ты, наконец, обуешься и вернешься ко мне» – …но столкнувшись с тобой, решил, что это не самый лучший подарок ко дню рождения и надеялся отсрочить неизбежное.

– Брось, Дарэн! – я запнулась, совершая очередной акт самоистязания, тем самым давая себе время хоть немного переварить услышанное, – Сам же сказал, что дополнение «верность» устанавливается по желанию. Так что ты никак не можешь нести ответственность за программное оснащение другого девайса! – ответила-таки на то, что парень озвучил, хотя на деле меня куда больше интересовали его мысли. В особенности те, что как-то странно касались обуви, но нужно было продолжать оставаться обычным человеком:

– Так что забери свои извинения! – Смотреть на кислую моську друга было просто не выносимо и щеки мои как-то на чисто инстинктивном уровне наполнились воздухом, брови сошлись к переносице. Именно так я в детстве изображала свое недовольство:

– Не то обижусь! – В довершении картины «малышка Мэли» я уперла свободную руку в бок и вся эта клоунада таки возымела эффект, поселяя на конопатых щеках ямочки.

Ровно в этот же момент я познала еще одну сторону моего новоявленного дара. Подарив свою улыбку, Уолтерс снова отвернулся, устремляя свой взгляд куда-то вдаль, и его душа заговорила совсем иначе. Он не думал – он вспоминал. Слова превратились в картинки, погружая меня в дарэновскую память. Тем самым позволяя увидеть 15-ти летнюю себя, что с такими же надутыми щеками уныло рассматривает разорванный пляжный тапочек в руке друга.

И это было весьма не обычно – видеть себя со стороны. Более того, видеть себя его глазами стало как-то даже неловко. Потому я оторвала свой взгляд от Уолтерса и, следуя его же примеру, уставилась на мерцающие огни полуночного города. Трансляция чужой памяти мгновенно прекратилась, но теплый след, оставленный увиденным, все же погрузил меня в воспоминания, вот только свои собственные.

Около двух лет назад

– Все! – констатирую на выдохе, – Все, что нажито непосильным трудом! Все погибло!

– Ага, три магнитофона и два портсигара отечественных[7]… Но погоди, ты наверно хотела сказать «выклянчено»? – отзывается друг, наблюдая за тем, как вновь вылетает ремешок вьетнамка при очередной попытке вернуть его на исконное место, откуда оный был вырван.

– Ты! – беру гаденыша на прицел указательного пальца, – Ты убил их! Мои новенькие вьетнамочки… – наводка моя сбивается и вместе с взглядом опускается к почившему смертью храбрых фирменному тапочку, а щеки раздуваются от обиды. Он ведь понятия не имеет, как же это сложно убедить несговорчивого родителя в просто катастрофической необходимости приобрести еще одну пару пляжной обуви.

– И у тебя еще хватает наглости использовать сарказм? – Поднимаю на конопатого засранца взгляд, который как минимум должен был прошибить его молнией, а как максимум – утопить в цунами моего великого горя. Но Уолтерса столь качественно раздуваемый мною из мухи слон лишь заставил широко улыбнуться.

– Я понял, что торчу тебе новые шлепки, – убирая прядь волос с моего лица, наконец, отозвался он.

– Эй, ты даже не прочувствовал всю горечь моей утраты! Ну да ладно… – я принялась растирать щеки, что порядком свело от наигранного горя, – главная цель достигнута. А теперь шнуруй за моими новыми шлепками!

– Всенепременно… – поднимаясь на свои две, парень принялся отрушивать седалище от налипшего песка, – вот только сперва закончу начатое! – На последнем слове теплая, словно майское солнышко, уютная как шерстяной плед в холодную зимнюю ночь… А к чертям сравнения! Улыбка просто слиняла с дружеского лица, словно после неудачной стирки, и вместо нее отразился ехидный оскал, позволяя мне на своей шкуре ощутить всю суть взгляда удава на кролика.

– Нет! – пятясь, зашипела я, в то время как Уолтерс уже нависал надомной тенью смерти.

– Нет! Ты не можешь со мной так постУПИТЬ! – последнее слово я уже кричала, свисая с мужского плеча, отчаянно барабаня кулаками по дарэновской спине.

И к слову о том с чего все началось – да именно в попытке избежать не желаемого купания я уже потеряла обувь, а сейчас испарялись и последние крупицы надежды остаться сегодня сухой.

– НЕ СМЕЙ!

– Двэйн, лови первую! – перекрикивая мой предсмертный вопль, Уолтерс стал готовиться к победному броску.

– НЕТ! ОНА ЖЕ-ЕЕЕЕ…. – договорить не дал с начала резкий порыв воздуха, а после смыкающаяся над моей головой водная гладь.

Отчаянно барахтаясь в попытках выбраться на поверхность, в голове я прокручивала тысячу способов убиения лучшего друга и последующего сокрытия тела. Так же попутно мне нужно было склепать план спасения подруги от моей же участи, и вот как-то совсем было до лампочки, то, что вода вовсе не холодная и все мои сопротивления не иначе как детская глупость. Здесь уже дело принципа. Да и, в конце концов, все, что свершается против воли человека – насилие, а ему нужно противостоять!

– Дарэн! – завопила я вместе с первым вдохом, – Говнюк! Прокляну!

Но меня врядли кто услышал – уж шибко заняты были зазыванием в воду той, кого я собиралась спасать.

– Бриана, давай в воду! Давай! В воду! – сканировали парни, сопровождая это дружными хлопками, на что девушка в свою очередь неуверенно медленно плыла вдоль причала к его краю.

«Значит меня силой, а её упрашиваем» – насупившись своей мысли, я скрестила руки на груди.

– Вода теплая! Прыгай уже! – крикнула я подруге, которая получив зеленый свет, тут же набрала скорость и с разбегу ухнула в воду.

– Учись! – подмигнув, отсалютовал мне мой палач. На что я в свою очередь провела большим пальцем поперек своей шеи, давая понять, что просто так ему эта казнь с рук не сойдет.

* * *

В ответ мое кучерявое солнце широко улыбнулось, растягивая и мои губы в улыбку, но уже в текущей реальности. В реальности, где наша «фантастическая четверка» давно уже не была столь сплочённой, а сегодня и вовсе распалась навсегда.

«А таки прокляла…» – окончательно заткнул и погасил мои болезненно-позитивные воспоминания голос Уолтерса – значит, все-таки, меня тогда услышали.

«Несводимой татуировкой впечатала этот день в память…»

Искоса глянув на друга, я поняла, что изречения эти мысленные, но вот заткнуть свои вторые уши просто не смогла. Если уж познавать правду – то целиком:

«Зря бросил тебя в воду. За новыми шлепками нужно было идти вместе».

Ах да! Все ведь началось именно в тот день. Тогда я любила саму мысль о любви, а посему Двэйну не составило огромного труда сорвать печать «нецелованности» с моих губ и заполучить великий, мать его, статус моего первого парня. Помню, счастья было полные плавки, что можно было последние, подбрасывая к потолку, приклеивать. Сейчас же, увидев великий миг сей глазами Дарэна, захотелось где-то по-тихому самоубиться. И дело было отнюдь не в разрыве отношений, чье начало мне давали созерцать. Особой непереносимости сему памятному действу прибавляло наличие, как оказалось, свидетеля в лице лучшего друга, о таком статусе которого я (твою же мать!) даже не подозревала.