Ведьмовской Гримуар. Начало
- -
- 100%
- +
«А вообще лучше было морду еще тогда набить. Кретин!»
Глаза мои мгновенно от чего-то застелила пелена, и дабы оборвать ненавистные чужие воспоминания я вперила взгляд в потертые перила. Туда же следом впились ногти одной руки, а вторая автоматически поднесла ко рту яд. Следом последовала затяжка и новый приступ кашля, после чего сигарету из моих рук просто вырвали:
– Брось гадость! – Уолтерс оказался совсем близко. Теплая ладонь, на которой были в кровь сбиты костяшки, лежала на моем сжатом кулаке, разжимая пальцы. А после коротким движением он потянул меня за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза.
– Брось! – совершенно не правильно интерпретировал мои реакции друг, немного отступая назад, держа ненавистную для него же дистанцию, – Он того не стоит!
Продолжил друг не нужные по сути утешения. А я в то время смотрела ему в глаза, что в темноте и вовсе казались бездонно-черными, и видела те самые новые вьетнамки, что, как оказалось, он действительно купил.
«Ты, наконец, обуешься и вернешься ко мне!» – понимание загудело в голове подобно воздушной тревоге, а с глаз хлынули горячие потоки, таких долгожданных слез.
– Черт подери! Мэл! – Уолтерс лишь немного подался вперед и протянул руку к моему лицу, видимо с целью собрать распустившиеся бишопские нюни. Про себя кучеряш клял Двэйна на чем свет стоит. Наверное, если б мысль могла убивать, то от несчастного Фаррэла и мокрого места не осталось бы. И при этом всем, парень даже не предполагал, что на самом деле именно он является причиной моих слез.
То, что произошло дальше, стало неожиданностью даже для меня. Еще с детства я слышала от матери одну и ту же затасканную до дыр фразу: «Мэли, когда же ты будешь думать, прежде чем делать? Голова вообще на что?». Кстати, что вообще есть «голова»? Как раз в существовании той самой кочерыжки на моих плечах сейчас однозначно можно было усомниться. Да! Делая шаг вперед, тем самым стирая напрочь дистанцию между мной и другом, поднимаясь на носочки, и кладя ладони на дарэновские щеки, я не думала от слова вообще. Мыслительные процессы не активировались и когда, солеными от слез губами, я прикоснулась к его губам. Хотя оно и не удивительно, ведь, по сути, смена декораций произошла настолько быстро, что вот Уолтерс, например, казалось, вошел в состояние перезагрузки. Так что первые пару секунд я вообще словно бы статую целовала.
Ожить же эта жертва моих горгоновских чар толком и не успела. Уста Дарэна совершили лишь одно ответное движение, медленно притягивая в свои объятья мою нижнюю губу, прежде чем жаркий вихрь происходящего безумия сорвал палантин моего эгоизма. Отстранилась я так же быстро, хотя вернее наверно будет сказать, что меня шарахнуло аки черта от ладана.
– Дарэн прости я… – запнулась, прикрывая свой бесстыжий рот рукой.
– Вот это тебя штормит! – ведя отчаянную внутреннюю борьбу, отозвался друг, пряча свои руки в карманы, а боль и разочарование под маску сочувствия: – Сегодня было слишком тяжелым – тебе нужен отдых. Я проведу тебя домой.
– Не нужно… Что я… сама не дойду? – теребя подол платья, заикалась я, выбрав самый омерзительный и низкий выход из данной ситуации – побег.
– Так… – мой родной кучеряш запрокинул голову назад и тяжело выдохнул, выдерживая паузу, – У нас есть два варианта, – продолжил, вглядываясь в звездное небо, – первый, и весьма логичный – я иду с тобой, а второй, – еще один вдох и мне в самую душу впивается пара обсидиановых бисерин, – чего уж, я просто снова тебя поцелую…
В доказательство своих слов, Уолтерс в один широкий шаг опять оказался слишком близко и снова за подбородок приподнял мое лицо. Вот только в этот раз от его прикосновения орда перепуганных столь внезапным наступлением мурашек зашагала вдоль моего позвоночника, дыхание сбилось, а морда моя и вовсе оказалась прижатой ко фритюру стыда.
– Один хрен эффект будет равносилен тому, если ты сейчас уйдешь. Так что выбирай! – выдохнул Дарэн в мои губы.
Сердце перепуганной птицей колотилось в грудной клетке, конечности холодели, дышать становилось все тяжелей. Я чувствовала себя сапером на покрытом минами поле, когда каждое твое движение, каждый твой вдох может стать последним. А тем временем мозг мой активно искал выход из этой пикантной ситуации:
«Окей, Гугл, чего делать, когда сдуру поцеловала лучшего друга?»
А может и не сдуру? Может это все петли судьбы и вся сегодняшняя эпопея с чтением мыслей, как в многобюджетной киношке, создана ради того, чтоб я таки открыла для себя искренность чувств одного жестоко зафрендзоненого парня?
«Ну да, Бишоп, самое время представить себя главной героиней нашумевшего мыльца».
Не найдя ничего путного в своей голове и приглушив саркастичного таракана я сосредоточилась на мыслях моего конопатого безумия, что нависало сверху. В конце концов, в данной ситуации жизненно важно было отключить в себе эгоиста и думать не только о своих чувствах.
В кучерявой же головешке напротив шла остервенелая борьба между здравым смыслом и безумным желанием, заставляя меня оторваться от подсчета веснушек на родном лице и взглянуть в бездну темных глаз, что изучали изгибы моих губ.
«Пять…» – начал мысленный отсчет Дарен, и его хватка на моем подбородке стала ощутимей.
«Четыре…» – оглушенная происходящим, и находясь в некой прострации, я от чего-то обратила внимание на запутавшийся в ржаной шевелюре лунный свет: «Эти волосы взял я у ржи – если хочешь на палец вяжи…»[8] побрели уже мои мысли в совершенно другом направлении, но в это момент Уолтерс подался еще немного вперёд:
«Три…» – до меня, наконец, стало доходить, что это не просто отсчет времени, до секунды, где мы окончательно потеряем голову. Нет! Это отсчет последних секунд нашей дружбы.
«Два…» – взгляд моего еще пока друга, встречается с моим, и я вижу его страх, что захлебывается в пучине желания. А после, схватившись за мое внимание, словно за спасательный круг, он мгновенно завладевает и мной:
«Пути назад не будет, Мэл!» – вторит мыслям Уолтерса здравый смысл, которому все же удалось взобраться на вершину и моего подсознания.
– Тогда пойдем! – дрожащим голосом я таки выбрасываю белый флаг для сохранения целостности главных ворот в крепость под названием «Дружба».
Уолтерс на миг замер, на скулах его проступили желваки, но совладать с клокочущим разочарованием ему все же удалось в кратчайшие сроки:
– Вот это другое дело, а то распустилась тут со своей самостоятельностью, – отстраняясь, парень стукнул мне по носу и принялся вновь прятать руки в карманы вместе с истинными эмоциями, накрывая последние ситцем беззаботности:
– Шевели булками! У меня завтра утренняя тренировка – и я хочу выспаться.
Продвигаясь в сторону выхода, Дарэн подхватил мой рюкзак, что все это время покоился на садовой качели. Перекочевали сюда мои пожитки не иначе как его же стараниями ведь я, благодаря столь веселому, праздничному вечеру, о существовании личной собственности напрочь забыла.
В целом, случайно смятый лист наших взаимоотношений как-то очень быстро разровнялся. Будто и не было ничего. Чисто визуально это был все тот же Дарэн, и навскидку чуЙств он ко мне испытывал ровно столько, сколько их испытывают к старому дивану: ну потрепался маленько, но удобный ведь. Портило все только мое новоявленное проклятие, ведь ничто не выдавало Уолтерса, кроме его мыслей, закрыться от которых у меня слабо получалось.
Дальнейшее же перемещение в сторону моего дома и вовсе от чего-то напоминало похоронную процессию: друг шествовал впереди, я на несколько шагов отставала, шли неспешно и что характерно – в тишине. Звенящей такой. Давящей на не закалённую психику, и похоронным маршем отзывающейся в моей голове. Она действовала на нервы подобно сломанному крану, из которого постоянно капает вода, заставляя меня перебирать и поочередно заламывать пальцы до легкого хруста. Но, что характерно, подобное явление не было чем-то новым. То есть: ни молчание, ни жест доброй воли по доставке одного мешка с кровью и костями до дверей родных – не были чем-то новым. Так было всегда. Он и раньше провожал меня, и раньше слова для нас не имели какого-то колоссального смысла. Вот только как не старайся, а сегодня все было иначе. Молчание точно превратилось примус, что подогревал чувство неловкости, и разрушить его было страшно, ведь сила взрывной волны, как правило, разрушительна, а порой и вовсе смертельна.
В общем, моменту, когда на горизонте замаячили стены родного дома, я возрадовалась аки оазису, разместившемуся посреди пустыни. И в какой-то упущенный миг даже ускорилась, чтоб второй раз за этот вечер впечататься в дружескую грудь. Подымать глаза было страшно, но необходимо. И вот визуальная картинка не сломалась – Уолтерс с достоинством продолжал относить себя к классу «Дарэн обыкновенный». И только мысленно замялся, как фольга при не аккуратном использовании:
«Ну и чего там еще в списке „у нас все как обычно“? Что мы там, как правило, говорим напоследок?»
– До завтра? – подсказала я, неуместно переводя утверждение в вопрос. Да, немного осеклась, что явно восприняли, как яркий показатель моей неуверенности в том самом завтрашнем дне. Оно-то конечно и не мудрено. За свое «завтра» я бы однозначно не поручилась. Однако на это было множество причин, и наш с Дарэном поцелуй пока отнюдь не был первым номером в этом списке.
– А есть другие варианты? Смирись – от грядущего не убежать, – начал конопатик издалека, утешительно хлопая меня по плечу, заставляя внутренне подпрыгивать, – и при любых раскладах твоему отцу все же придётся наведаться в школу.
«Точно, слона то ты и не заметила!» – вновь прогруженная мозгом информация отвлекла от проблем насущных, открывая трудности более глобального масштаба:
«Черт! Этот уровень определенно нужно переиграть. Мне нужен рэсэт!»
– Так что… – тем временем продолжал Уолтерс и видимо для возвращения меня на орбиту «реальность», щелкнул указательным пальцем по моей оттопырившейся в негодовании нижней губе. Дело это приобрело характерный булькающий звук, заставляя поджать тот самый вареник:
– Эй!
– Приводи свои мысли в порядок и… До завтра!
Не дожидаясь последующих моих возмущений, кучеряш развернулся на пятках и принялся наращивать расстояние между нами, продвигаясь в сторону своего дома. Смотря в спину удаляющемуся другу, я тяжело выдохнула, начиная подсчет ущерба, что нанес сегодняшний день моей, казалось бы, идеальной жизни.
И так, что мы имеем? Подруга – самоликвидировалась, бойфренд приобрел частичку «экс», родителям грозит промывание мозга настойкой «Вы плохо ее воспитали» и в довершение всего безобразия – я умудрилась поцеловать лучшего друга.
Первые два пункта были не поправимыми, третий – неизбежный…
«А о последнем я просто отказываюсь думать!»
На темном ноябрьском небе восходила полная луна. Воздух становился легче, свежее и сквозь машинную вязь под кофту пробирался мороз поселяя в голове мысль, что пора бы юркнуть в тёплую обитель родного дома. За этой светлой идеей и последовала, но чувство того, что сейчас я намеренно упускаю что-то важное, жгучей змеей извивалось внутри. Сдавливая грудную клетку, мешая дышать, оно заставило остановиться у самого входа и оглядеться по сторонам.
Толстяк Вайс, как всегда, коротал время в одиночестве у тусклого экрана телевизора, а в окне дома напротив соседи ужинали за большим столом в полном составе семьи. Кое-где еще виднелись силуэты разодетых детишек, которые традиционно в этот день требовали сладости угрожая гадостью, а в конце улицы еще маячила знакомая макушка.
«Нет! С четвертым пунктом нужно что-то делать… Вот только что?»
В безысходности я сделала еще один вдох и решила в лучших традициях Скарлет подумать об этом в то самое завтра, а сейчас радоваться уже хотя бы тому, что к концу подходит это безумное «сегодня». Ах, если бы я тогда только знала, что наше с Дарэном завтра так и не наступит, а в моем личном «дне ужаса» – сейчас только начало светать.
Глава третья. «Маленькая тайна длиной в 18 лет»
«Солгать чуть-чуть – невозможно; тот, кто лжёт, лжёт до конца…»
Виктор Гюго– Вот так нормально?
– Чуть выше подними… еще немного, – доносились из гостиной голоса родителей, пока на правах домушника, я старалась не заметно проникнуть в собственный дом и размеренно, миллиметр за миллиметром притягивала полотно входной двери к лудке.
– Вот так хорошо. Но шаров всё-таки мало.
– Сейчас еще надуем! – спустившись на пол, отец подхватил стремянку и переставил её немного дальше, с целью закрепить вторую сторону поздравительной надписи. На лицах родителей в синхронном тандеме отплясывали радость и предвкушение, в то время как я, наблюдая за их подготовкой, жалась ближе к стене, в надежде обмануть датчик движения в коридорном светиле.
Как там обычно говорится в случае запоздалого поздравления? «Лучше поздно, чем никогда»? Так вот нет! Чушь все это! Здесь куда больше подходит «мечты сбываются, когда это уже никому на хер не нужно». А все потому что человек – непостоянная в своих желаниях, мразь. Сейчас на моих глазах происходило именно то, чего я так ждала этим утром. Праздничная сказка шла и вела с собой за руку детство, и пахло от всего этого свежей выпечкой, а именно любимой шарлоткой с восемью(надцатью) свечками. Но ведь вместо собаки то меня свиньями дружескими обложили, и больше всего мое рожденное днем этим величие сейчас занимала одна мысль:
«Как остаться не замеченной и степенно слинять в недра своей комнаты». Я даже начала жалеть, что изначально не воспользовалась по старинке садовой лестницей и карнизом.
Сосредоточено взирая во тьму широкой лестницы, ведущей на второй этаж и сильнее вжимаясь в стену я мысленно начала распадаться на молекулы, чтоб после собраться где-то у заветной двери. Но один мой слишком глубокий вдох начисто разрушил всю конспирацию. В общем вдохнула я знатно, цепляясь мизинцем за ножку металлической подставки для зонтов. Где-то в это же время, умная лампа осознала свою вину и помогла оповестить о моем наличии не только звуком, но и светом.
Родители замерли в неком счастливом удивлении на один короткий миг, в который я отчаянно искала важный элемент дресс-кода в виде такой же широкой, довольной улыбки, как и те, что не сходили с их лиц.
– С днём рождения, доченька! – воскликнули они в унисон. Отец на скорую руку закончил со своей задачей по декору, а мама, отпустив связку шаров к потолку, тут же торопливо, насколько это позволяло ее положение, двинулась к столу, где ждал пирог с ещё не зажжёнными свечами. Попутно Софи прихватила у плиты зажигалку, а из недр кухонной тумбы выхватила традиционную для этого дня экипировку, в которую начала облачаться так же на ходу. Да, этот вечный праздничный колпак на голове и язычок-свистулька во рту были неотъемлемой частью ее образа сколько я себя помню, а детский фотоальбом и вовсе доказывает, что так было заведено еще с первого моего дня рождения. Обычно это вызывало во мне уйму позитивных эмоций, в свои 10 я то и день рождение ждала именно, чтоб увидеть маму такой, но толи этот день во мне сломал что-то, толи я повзрослела, а может просто устала…
Да я просто устала.
Именно!
Когда ощущение, что у тебя в душе свою нужду справила сотня дохлых кошек, именно дохлых, ведь после они еще в этой кучке закопались и откинулись – так вот это амбре никакая свистулька отбить не сможет.
Устала…
– Спасибо мам. Спасибо пап… – начала тянуть, медленно дезертируя к лестнице. Со стороны я наверно выглядела как кошак, которому удалось уцелеть, так как нагадил он не в душу, а в тапки. Вот только и в них хозяин всунул ноги.
– Но давайте отложим все почести, как минимум, до завтра? Я… безумно УСТАЛА… – позитивная маска казалось переставала быть иллюзорной, превращаясь в тяжелый каменный слепок, удерживать который становилось все сложней.
Не дождавшись ответа от родителей, я как можно быстрее постаралась преодолеть расстояние, отделяющее меня от столь необходимого сейчас – горячего душа, пары никотиновых гвоздей в крышку этого дня и мягкой кровати. Ведь только так можно, хотя бы на некоторое время, избавится от жестокой реальности, а сегодня она была ко мне сурова, как никогда.
Но вот курьез – эта нахалка даже не собиралась останавливаться. В качестве очередной горькой пилюли, едва я вышла из душа, и натянула джинсы, дабы выйти на балкон и перед сном пройти еще один этап само-экзекуции, как в комнату постучали. В принципе даже без телекинетического явления в моей жизни, а мысленный радар мой уже улавливал все душевное треволнение, сочащиеся из-за двери, но и без этой дополнительной функции угадать, что это именно Софи, мне не составило бы великого труда. Да, ненавязчивость никогда не входила в список качеств моей матери.
– Мели, доченька, я войду? – послышался вопрос приглушаемый дверным полотном, словно бы у меня и в правду был выбор.
– Да, мам… – межкомнатная преграда устало заскрипела, впуская мощнейшего расхитителя моей души. С материнского лица все не спадала теплая улыбка, а в омуте темных глаз плескалась необъятная любовь.
– Милая, что-то случилось? – с порога перешла в наступление старшая Бишоп, внося ясность того, что все мои ранешние попытки, оставаться невозмутимой были заведомо провальными. Слегка прогнувшись в спине и, придерживая живот, что из-за хрупкого телосложения даже на сроке всего в 5 с половиной месяцев казался огромным, она неспешно прошла вглубь комнаты и присела на край кровати.
В этом была вся Софи. Она видела меня насквозь. Этакий мини-материнский рентген вечно срабатывал безошибочно.
– Ма… Просто… устала… – запинаясь, снова повторила я, присаживаясь рядом. Внутри горела надежда, что она поймет какого рода эта изможденность. Возможно, даже догадается, о том, как мне насточертела вся подлость, предательство… Как воротит от лжи… Да и вообще почувствует, как разрывает в клочья несовершенство этого мира. Да она поймет. Я знаю.
Теплая ладонь накрыла мою руку, слегла сжимая, а после мать молча кивнула, а я облегченно выдохнула. Да, это значило, что чаяния мои оправдались хотя бы на половину и допросов не будет. Мысленно Софи все же понадеялась, что в определенный момент ее нерадивая дочь сама созреет и расскажет ей обо всем, но раскрывать в себе свойственную матери проницательность я не горела желанием.
А даже если бы и снизойти до откровений – что я могла ей рассказать? Боюсь, подобное повествование спокойно, может выслушать только специалист психиатрической больницы.
– А знаешь, что! Надо лечить твою усталость! Пойдем, поднимем гормон счастья сладеньким? – на этом не приличном предложении старшая Бишоп задорно подмигнула и до меня дошло, что в этом изначально и был ее план. Хитрая. Любящая. Идеальная.
Да, моя мать казалась мне превосходной во всем. Эдакий яркий пример для подражания и наследования, но для меня заведомо провальный. Это тот случай, когда созерцаешь жизнь человека и просто не понимаешь, как так у неё получается: влюбиться еще девочкой-подростком, бросить все ради этой любви, в том числе и родную страну, выйти замуж, что характерно все за того же человека, который смог первым всколыхнуть ее сердце, получить приличное образование, создать семью. У меня все не складывалось сразу же на первой стадии – я уже успела разочароваться в этом все-наслышанном чувстве любви, а сегодня и вовсе познала горесть предательства.
– Давай попробуем… – выдохнула я. Мало верилось в успех подобного лечения, но хотелось отблагодарить Софи за проявленное понимание и просто за то, что она есть, если не собственноручным вскрытием своей грудной клетки во благо успокоения её материнских волнений, то хотя бы задутием свечей и поеданием ее выпечки.
И я уже было собиралась встать с насиженного места, готовясь крестовому походу во благо лишних калорий, как заметила в лице матери некое замешательство.
Она словно вошла в транс, глядя в одну точку.
«Шевелиться… надо же… шевелится…» – пронеслось в ее голове, прежде чем подобное состояние успело меня напугать.
Улыбка на лице Софи стала ярче, свободная рука стала блуждать по животу, а после к этому делу приобщили и меня:
– Послушай, как толкается… – зачарованно отозвалась она, приложив мою ладонь в определенном месте этой обители новой жизни.
– Ого, – накрыло искренне удивление, когда меня пнули где-то под подушечкой указательного пальца. Это была первая частично позитивная эмоция, которой удалось пробиться сквозь вакуум отчуждения и разочарования.
– Тебе не больно?
– Нет, что ты… Это удивительные чувства. Не передаваемые.
«Наконец-то я это почувствовала… Впервые в своей жизни…»
– Впервые? – уточнила, не задумываясь, чисто для поддержания диалога. Уголки губ начинали ползти вверх, от очередного толчка прямо в середину ладони, но на зарождение подлинной улыбки на моем лице сегодня было явно поставлено табу. Стоило поднять глаза на, от чего-то не спешащую отвечать Софи, как меня завернуло в тяжелый, пыльный ковер понимания. Да. Завороженная таким странным и противоречивым явлением, как крепнущая новая жизнь, я откинула осторожность и вовсе перестала бороться с потоком тайных материнских изречений. Это и сыграло со мной злую шутку.
В темных глазах напротив зарождался неподдельный ужас, а пыль страшной догадки забивала легкие не давая сделать полноценный вдох.
– Мам… – полнейшая тишина, что решила вздернутся именно сейчас, выбила из меня толи стон то ли хрип смешивая его с тремя простыми буквами, несущими глубочайший смысл в жизни каждого человека.
«Господи…» – хрупкая рука родительницы резко дернулась в верх, прикрывая рот.
– Ма-а-м… в каком смысле впервые? – тряслась в предсмертной агонии надежда на недопонимания, заставляя голос дрожать. Да, черт подери, я до последнего отказывалась принимать очевидное, продолжая уповать на то, что старшая Бишоп просто неправильно сформулировала мысль, в силу своего рассеянного положения.
«Неужели я действительно это вслух сказала?» – пронеслась в голове родительницы шальная пуля, попадая мне прямиков в и без того израненную душу.
Увы. Моя мать не обладала способностью выкручиваться из любой ситуации и выходить сухой из воды. Хотя в текущем телекинетическом положении дел и это бы не спасло ситуацию. Но Софи и не пыталась, она лишь молча смотрела на меня, совершенно не зная, что сказать. А по сути, говорить то больше было и нечего.
– Могу успокоить тебя, – я отвернулась, сжимая похолодевшими пальцами одеяло и пытаясь вычленить хотя бы одну понятную мне эмоцию, из того месива, нарубленного в груди, – ты не сказала это вслух, но это не помешало мне тебя услышать.
И без того перепуганные мысли в голове Софи, начали бить сумасшедшую тревогу и из всех спутанных, скомканных изречений я смогла отчетливо услышать только одно:
«Началось…» – на этой мысли, она резко встала с кровати, с целью покинуть мою комнату.
Несколько мгновений я смотрела ей в след, а после резко подскочила на ноги. Сделала пару шагов следом. Снова замерла. Произошедшее никак не укладывалась в голове. Истина, по сути лежащая на поверхности, не впитывалась сознанием. Мысли рассыпались. Чувства путались, а ощущение реальности и вовсе терялось. И было что-то ещё, что позволяло ощутить вертикальность положения – меня трясло. Трясло с такой амплитудой, что сделать вдох удавалось лишь через раз.
Так же колотилось и окружающее меня пространство. Воздух вокруг словно пульсировал. И очередное дребезжание лампы на прикроватной тумбе тонко так заставляло пропустить мысль, что это ни черта не случайное совпадение и сие явление как-то однозначно так же связано с моими сегодняшними изменениями.
«Началось»… – сознание уцепилось за мысль матери, как за спасательный круг.
Все прочее было моментально отброшено в сторону. Старшей Бишоп определенно что-то было известно о накрывшем меня сегодня мысленном оползне. На этом я и решила сконцентрироваться, бросаясь вдогонку, вколачивая ритм своего сердца ступнями в лестницу.
– МАМА! Что началось? – нагнав родительницу уже у порога в гостиную, я сорвалась на крик.
Наша гонка отозвалась изумлением на лице отца, что замер в процессе поджигания свечей на пироге.
– Джош! – лихорадочно на своем родном языке воскликнула беглянка.
– Что у вас стряслось? – отложив зажигалку, глава семьи сделал уверенный шаг на встречу.
– Я… Мэли… Я… Она… – срывались местоимения с уст Софи, когда она вцепившись в руку, нервно теребила ткань отцовской рубашки.
– Сонь, успокойся… – хрупкое, дрожащее тело одним уверенным движением было прижато к себе, второй рукой папа стал поглаживать материнские, короткостриженые волосы в успокаивающем жесте.
– То, о чем нас предупреждали… Началось… Мысли… Она их слышит. – Словам вторили частые всхлипы, а от волнения тараторила родительница на чисто русском, но это не мешало мне её понимать.