Унесённые установками

Пролог. Как читать эту книгу, и зачем она появилась

Перед вами – книга, которая не требует линейности. Её можно читать с начала или с любой понравившейся главы, возвращаться, пролистывать, открывать случайную страницу – и всё равно находить что-то важное. Каждый текст здесь – это самостоятельная история, короткий эпизод из профессиональной жизни, случай из практики, личное наблюдение или внутренний монолог, который давно просился наружу. Эти главы не про диагнозы и не про советы, а, скорее, – про человеческое. Про то, с чем мы сталкиваемся внутри себя и рядом с собой.

Эта книга родилась из желания сделать профессию психолога немного ближе, понятнее и живее. Не разоблачить, не высмеять, не водрузить на пьедестал, а просто показать – какой она бывает изнутри. В ней много лёгкости, но эта лёгкость не отменяет глубины. Есть ирония, но она не колет, а, скорее, бережно подсвечивает. Здесь нет теории в сухом виде, зато есть настоящая жизнь – такая, какой она приходит в кабинет. Порой неловкая, странная, полная парадоксов, – но именно в этом и есть её ценность.

Психология – это не магия и не чудо. Это процесс. Местами утомительный, местами вдохновляющий, часто – тонкий и не заметный снаружи. Мне всегда хотелось, чтобы люди могли увидеть, что за всем этим стоит не безупречный знаток человеческой души, а живой человек – с опытом, с сомнениями, с чувством юмора и искренним желанием помочь. И именно с этой позиции я и написала книгу – не сверху вниз, а рядом.

Я глубоко уважаю каждого, кто решается прийти к психологу. Это акт смелости, ответственности и, на мой взгляд, силы. Я с благодарностью отношусь ко всем, чьи истории стали частью моего профессионального пути, и именно поэтому в этой книге нет конкретных людей – только собирательные образы, обобщённые опыты и переработанные чувства. Всё, что здесь написано, – это не про кого-то конкретного. Это про нас. Про то, как мы живём, чувствуем, запутываемся, ищем и иногда находим.

Юмор – одна из форм выдерживания. Он позволяет говорить о сложном чуть легче, не обесценивая смысла. Он помогает остаться в контакте с собой, даже когда хочется убежать. Поэтому в этой книге – немного иронии. Не для того, чтобы спрятаться, а чтобы дышалось свободнее.

Спасибо, что открыли эту книгу. Надеюсь, вам будет интересно, тепло и – местами – полезно. А если нет – вы хотя бы улыбнётесь.

Глава 1. О себе (или «Ты точно психолог? Ты ж весёлая!»)

Когда я говорю, что я психолог, люди обычно делают одну из трёх вещей.

Первое – сразу замолкают, как будто я сотрудник спецслужб, который только что предъявил невидимое удостоверение и вот-вот начнёт сканировать их травмы по мимике и тону голоса.

Второе – срываются в монолог. Подробный, без запятых и тормозов, с элементами трагедии, фарса и семейной хроники. Там и муж, который не слышит, и мама, которая контролирует, и дети, которые «вроде свои, но как будто не от меня». Иногда даже собака – и та, оказывается, плюёт на личные границы.

А третье – моё любимое – это когда человек после короткой паузы смотрит и почти с укором произносит:

– Правда?.. А не похожа. Ты ж весёлая!

В такие моменты я обычно просто улыбаюсь и киваю. Да, весёлая. А ещё с двумя высшими образованиями, званием кандидата в мастера спорта по бальным танцам, режиссёрским прошлым и более чем пятнадцатью годами практики в психологии, где я работаю чаще всего с телом, дыханием и той частью психики, которая давно всё поняла, но молчит.

Я действительно тот самый танцующий психолог. Не в смысле «психолог, который прыгает под музыку в рилсах», а в смысле – я знаю, как устроена наша психика, как она реагирует на боль, напряжение, отказ, и, главное, – как через движение и тело можно вернуть себе контакт с собой. Потому что, согласитесь, если человек пять лет ходит с осанкой обиженного гномика, едва ли стоит удивляться тому, что его отношения с миром складываются, мягко говоря, непросто. Если плечи спрятались, то и голос вряд ли прозвучит. Если таз зажат, интимность становится далёкой и пугающей. Всё связано. И я не утверждаю, что изобрела велосипед. Я просто научилась с этим работать – в танце, в контакте, в диалоге тела и души.

Когда-то я мечтала ставить номера для шоу. Придумывала танцы, сценки, ритмы, образы. И, возможно, была бы сейчас где-нибудь на гастролях с коллективом, если бы в какой-то момент не поняла, что интереснее наблюдать не за тем, как двигаются люди, а за тем, почему они не могут двинуться вовсе. Почему тело, способное на красоту и свободу, выбирает сжатие и застревание. Почему артист с идеальной спиной не может выдержать взгляда в глаза. Почему преподаватель по вокалу теряет голос, когда остаётся один. Почему женщина, которая знает наизусть названия всех диет, не может почувствовать, когда она действительно голодна.

Так я пришла в психологию. Сначала как клиент – чтобы понять, почему после успешного выступления хочется не праздновать, а запереться в ванной и рыдать, уткнувшись в полотенце. Потом – как практик. Чтобы помочь другим не просто красиво держаться на сцене, а держаться в жизни.

За годы практики я встречала самых разных людей. Семейные пары, которые разрывались между «не могу без тебя» и «не выношу рядом», подростков с паническими атаками, взрослых с чемоданчиком «всё нормально, но почему-то не дышится». Были те, кто боялся своего отражения, прикосновений, близости, своего собственного тела. Были зажимы, расстройства, тревоги, бессонницы, тяжесть, вина и чувство «я где-то потерял себя, но даже не заметил, когда именно».

И при всём этом – была настоящая, честная работа. Без украшательств. Иногда – с танцем. Иногда – с молчанием. Иногда – с хохотом сквозь слёзы и фразой: «А я думал, у меня просто спина болит».

Нет, я не классический терапевт в свитере и в очках, который сидит час в молчании, а потом загадочно спрашивает: «А как вы с этим живёте?»

Я не скрываюсь за форматом. Я двигаюсь, говорю, шучу, дышу, хожу рядом. Я танцую – с клиентом, с болью, с уязвимостью, с теми тенями, что от нас прячутся, но неизбежно проявляются в теле. И, знаете, в танцевальной терапии есть одна особенность, которую я обожаю и которой мне иногда не хватает в классическом кабинете. Это эффект присутствия.

Когда человек двигается, танцует, проживает свои эмоции в движении – он может чувствовать себя уязвимым, почти голым в своём несовершенстве, особенно если рядом кто-то смотрит.

И вот тут происходит магия. Потому что видеть этот танец, быть рядом, принимать все шероховатости движений, все неловкости и смущения – это не просто участие, это и есть терапия. Присутствие, без оценки, без поправок, без комментариев. Именно поэтому в танц-терапии невербальный язык часто говорит о человеке больше, чем самые долгие разговоры. Тело честно.

Оно не врёт. Оно не умеет подбирать «социально желательные» формулировки.

И иногда – достаточно просто двигаться рядом, в темпе клиента, в его дыхании, в его паузах. И этого – уже довольно, чтобы что-то внутри начало меняться.

Эта книга не о том, как правильно жить. Она – о том, как бывает. Она – о психике, которая то прячется, то смеётся, то выстраивает такие финты, что сам себе диву даёшь. Она – про вас. И, честно говоря, про меня тоже.

Так что устраивайтесь поудобнее, и начнём с первой истории.

Глава 2. Ты ж психолог! (или «Давай, вылечи нас всех, мы быстро!»)

Стоит мне оказаться в любой мало-мальски организованной компании – будь то застолье, дачная беседа у мангала или просто встреча с подругой в кафе, – как на меня тут же начинают смотреть с выражением лица, которое в обычной жизни резервируется для гастроэнтеролога, обнаружившего в зале банкетного зала следы ботулизма. Глаза блестят, руки тянутся, и в воздухе, как правило, первым звучит не тост, а вопрос:

– Слушай, а вот если человек не поздравил с днём рождения – это он обесценил или просто гад по жизни?

После этого обычно запускается целая цепочка таких вот «душевных» инициатив:

– А скажи, пожалуйста, что он не прав.

– А вот она, по-твоему, обнаглела, или это у нас просто мнения разошлись?

– А ты же в этом разбираешься – так убеди нас всех!

– Ну вылечи, ну хоть немного! Вот сейчас, быстро, пока мясо на мангале не подгорело.

– Ну ты же психолог. Вот скажи, это у меня защита, или я просто козёл?

И вот ты стоишь, с вилкой в одной руке и бокалом в другой, а внутри у тебя лёгкая профессиональная шизофрения. Потому что с одной стороны – ты вроде как просто человек, пришёл отдохнуть. А с другой – ну ты же психолог, ну чёрт побери. Это как прийти на свадьбу в белом, а потом удивляться, что невеста тебя хочет прибить.

Я всё жду, когда в таких ситуациях кто-то ляпнет:

– А если бы ты была проктологом, ты бы тоже вот так, между закуской и десертом, давала людям понять, что у них всё не в порядке?

Хотя, зная нашу публику, скорее всего, кто-нибудь бы уже записался на приём под шумок.

Есть в людях какая-то странная тяга – вытаскивать специалиста из любого состояния, кроме рабочего. Словно ты – не человек, а функция. Не гость, а бесплатное приложение к бокалу. Психологический Siri, встроенный в праздничный стол:

– Привет, ты ж психолог. Расскажи, почему мне не звонят.

– Ты ж психолог. А вот это что было?

– А вот скажи, если у него две бывших, и обе на одной даче – это что, не проработал?.. Или Вселенная не отпускает?

Я всё чаще думаю, что нужно было пойти в слесари. Никто ведь не орёт слесарю:

– О, ты ж слесарь! Давай-ка, посмотри мои трубы!

И уж точно никто не говорит:

– Так, раз ты электрик, включи свет.

Но с психолога, как говорится, спрос особый. С него не просто спрашивают – на него надеются. С ним не просто разговаривают – на него вешают ответственность за чужие конфликты, оценки, нерешённые травмы и внезапные философские откровения.

– Ты же видишь. Ну скажи. Это карма или просто плохой характер?

В такие моменты я превращаюсь в миниатюрную версию Фрейда с базарного развала.

Говорю вкрадчиво:

– Всё это вытеснение, проекция и недолюбленная внутренняя девочка.

Люди кивают. Понимают. Кто-то записывает. Кто-то начинает активно жевать сельдь, будто надеется, что омега-3 наконец дойдёт до мозга и всё наладит.

Конечно, есть и те, кто после этой псевдопсихоаналитической разминки приходит всерьёз. Уже в кабинет. Уже в тишине. Уже без шуток. И тогда, конечно, мы разбираем не только, за что мама не похвалила, но и как ты теперь сам с собой разговариваешь, – и почему этот диалог чаще напоминает допрос с элементами психологического насилия.

Но в толпе, в компании, на кухне и даже в лифте – психолог, увы, превращается в оракула. Ироничный, да. Местами уставший. Но обязательный. И если ты не выдал прогноз, не ответил на вопрос и не вынес вердикт, к тебе вернутся. Уже с новыми вводными. Уже с другим набором травм. И всё с тем же посылом:

– Ты ж психолог. Ну сделай что-нибудь.

И однажды мне стало всё ясно: это же не они такие настырные, нетактичные и эмоционально голодные, – это же я пришла без защиты границ. Это я сама – без условного «пароля», без внутреннего пульта «режим отпуск», без надписи на лбу «сегодня только танцы и глинтвейн».

Они просто почувствовали: человек открыт. Не в смысле «доступен для дружеского тоста», а в смысле – энергетически подставил щёку, плечо, а лучше сразу обе лопатки. И пошло-поехало. Один скинул в меня свою тревожность, другой – непроработанную злость на бывшую, третий – гипотезу про карму, которую, видимо, я должна была опровергнуть или, наоборот, подтвердить. Желательно с опорой на юнгианский анализ и таблицу совместимости по лунному дню.

Поняла я всё это, конечно, не сразу, а с помощью одного замечательного клиента. Назовём его, скажем, Гриша.

Гришу штормило. Причём не как-то абстрактно, а с размахом, с флагами и эмоциональной регатой на полном ходу.

То он приходил с выражением лица, будто лично подписал Конституцию Вселенной и теперь вот-вот выкатит мне трактат о гармонии, лидерстве и о том, как его слово имеет энергетическую силу в радиусе трёх метров.

– Я просто знаю, как всё устроено, – говорил он, поудобнее усаживаясь на стул, как на трон. – Я вижу людей насквозь. Сразу понимаю, кто врёт, кто нет.

Я кивала. Как-то не очень хотелось перечить человеку, который видит людей насквозь. Особенно если ты – один из них.

А на следующей сессии Гриша заходил уже с поникшими плечами, глазами, в которых жил весь декабрь, и театральным шёпотом.

– Я – ничтожество, – говорил он, осторожно опускаясь на край кресла, будто боялся его испортить. – Никому не нужен. Все используют. Все предают. Даже курьер с суши…

Тут я уже переставала кивать – просто потому, что не успевала за амплитудой.

Эти качели – от «я – центр мироздания» до «я и в списке рассылки лишний» – стали для нас основной темой работы.

Сначала Гриша сопротивлялся. Говорил, что это не качели, а многослойность натуры. Что он просто живёт тонко, чувствует глубоко, реагирует быстро и масштабно, потому что «всё на грани».

Я тогда аккуратно назвала это состояние: гордыня плюс ничтожество. Так, в комплекте. Он обиделся. Но через пару сессий признал: действительно, болтает.

Мы начали с простого: замечать момент, когда он взлетает. И – когда падает. Учились ловить себя хотя бы в середине дуги. Иногда получалось. Это уже была победа. До полного равновесия, конечно, дело не дошло – нарциссическая составляющая Гриши упиралась руками, ногами и внутренним тренером по самооценке, требовавшим вечных рекордов. Но амплитуда стала меньше. Он перестал разгоняться до скоростей, при которых рушатся отношения, самоощущение и, как выяснилось, даже кофейные чашки, – одну он, правда, швырнул только мысленно, но эффект был впечатляющий.

И вот именно тогда, когда Гриша уже начал замечать, как его заносит вправо и влево, я впервые заговорила с ним о границах.

Потому что вся эта амплитуда «я царь мира» – «я пыль под его ногами» – это ведь, по сути, про полное отсутствие внутренней опоры и своих собственных границ.

Гриша то раздувался, заполняя собой весь кабинет, не оставляя в пространстве ни мне, ни даже стулу под собой права голоса, то сдувался до состояния, когда границы тела будто бы исчезали вообще, и человек сам себя ощущал распластанным где-то между стенкой и ковром.

И, как это часто бывает, его тело отражало это буквально: в фазе ничтожества – в нём отключались руки, сжималась шея, исчезал голос, опускался подбородок, и даже походка превращалась в крадущуюся.

А в фазе гордыни он начинал говорить громче, поднимать плечи, размахивать руками и занимать собой не только пространство комнаты, но и, кажется, эфир ближайших радиостанций.

И вот тогда я впервые показала ему, что вся эта качельная драма – про границы.

Точнее – про их полное отсутствие.

Когда нет внутреннего устойчивого «я» с чётким контуром, остаётся только раскачивание из одной крайности в другую.

То мир слишком маленький для такого великого Гриши, то он слишком большой для такого ничтожного.

И всё время – без середины.

И тело в этих качелях тоже было, как на передовой: или гипертонус с зажатой челюстью и взглядом «сейчас всех порву», или дрожь, тремор, сгорбленность и желание, чтобы все забыли, что он вообще существует.

Мы начали с малого. С того, чтобы учиться замечать: где кончается Гриша и начинается другой человек. Где кончаются его желания и начинаются чужие. Где он выбирает – а где сносится чужой волной.

И именно тогда я дала ему простое упражнение, которое часто предлагаю клиентам с нарушенными границами, – представить, что рядом с ним идёт его хищник.

В телесной терапии это называется «эмоционально-образное мышление». Наше бессознательное не понимает «держи границу» – ему нужны образы, ощущения, символы.

И Грише было предложено выбрать себе хищника. Он долго думал и выбрал медведя. Огромного, бурого, с чётким посланием: «Я никого не трогаю, но, если подойдёшь слишком близко, – будет плохо».

Мы тренировались буквально: он представлял, как идёт с медведем, как чувствует его тяжесть, шаг, взгляд. Пытался двигаться так, как двигается медведь. Дышать так, как дышит медведь.

И этот простой опыт помогал ему лучше чувствовать границы тела и пространства. Потому что, как показывает практика, – уверенность и стать человека, который идёт с хищником, настолько сильны, что нарушать его границы уже никому не хочется. А если и случается вдруг, то достаточно одного взгляда – и человек сам отступает. Потому что шутка ли – медведь у ног.

Впрочем, я всегда напоминаю, что это упражнение – способ самопомощи, а не замена полноценной работы со своими стратегиями и границами.

И оно работает в обе стороны. Когда знаешь, что сам грешишь нарушением чужих границ, – представь, что у других людей тоже есть свои хищники. И непрошенное движение в их сторону может дорого обойтись.

Впрочем, Грише больше всего зашло первое.

– Ольга Владимировна, – сказал он однажды, – я, кажется, наконец-то понял.

– Что?

– Когда я иду с медведем, меня даже моя гордыня боится.

И вот, благодаря Грише, я поняла – я сама стояла на таких же качелях. Только не «гордыня – ничтожество», а «специалист – бесплатная подушка для общественных истерик». То мне приятно, что все ко мне тянутся за советом, как к лампе – на свет. То я сидела с пустыми глазами и понимала, что из меня только что, за полтора часа застолья, вычерпали всё. Даже внутренний голос. Оставили разве что жевательный рефлекс. И то – по привычке.

Потом я стала замечать и телесные сигналы, которые мой организм честно пытался мне подавать, пока я, конечно, их игнорировала. Вот этот внезапный озноб на вечеринках – раньше я наивно думала, что дело в сквозняке. Сейчас понимаю – вопросы.

Когда границы нарушены, первой отвечает кожа. Она – наша первая и главная граница между мной и всеми этими «а скажи мне вот ещё про моего бывшего, пожалуйста, ну ты же психолог!».

Кожа и правда реагирует быстро: сыпью, зудом, покраснением. Она буквально орёт: «Нарушают! Прекратите!»

А я всё думала – может, нервы? Может, аллергия? А, возможно, просто кто-то из гостей всё-таки обесценил меня, когда сказал: «А ты не похожа на психолога… ты ж весёлая!»

А потом подключаются и другие зоны.

Опущенный подбородок, вечно втянутые плечи, взгляд исподлобья – как у несчастной жертвы, которую поставили на табуреточку и велели признаться, что она – не психолог, а просто соседка, которая сама ничего не знает.

Походка на носочках – о, это мой любимый пункт. Я в этом профи. Вес тела всё время вперёд, будто я пытаюсь быть всегда «наготове».

Руки? Ну конечно, руки начинают всё выражать, потому что голос становится тише, сдавленнее, горловой зажим делает из тебя персонажа чеховской пьесы. А в самый острый момент – ты, естественно, грызёшь. Всё подряд. Ручку. Семечку. Баранку. Себя заодно.

Ну и, как вишенка на торте, сбой в иммунной системе.

Организм, бедняга, просто сдаётся. Потому что, когда каждый первый норовит тебя на кухне психоанализировать, иммунитет уже не выдерживает такого натиска.

И ты становишься идеальным кандидатом для диагноза «острая социальная интоксикация с осложнением на кожу, горло и кишечник».

Так что да. Я не сразу, но со временем поняла: хищника с собой брать важно. И для тела. И для психики. И для кожи в том числе.

И с тех пор я выхожу в люди – не одна. С вилкой, бокалом и своей внутренней пантерой.

А когда хочется впасть обратно в состояние «сейчас быстренько всех спасу, разберу и поставлю диагноз» – я сразу вспоминаю Гришу.

И поправляю плечи.

И поправляю голос.

И говорю себе:

– Оля, ты не обязана быть всем и сразу. Даже для себя.

С тех пор я потихоньку тренирую себя. Учусь не спасать всех подряд в режиме нон-стоп, не считывать мимолётные намёки и не ловить на лету чужие эмоциональные мины, как это было раньше, а просто позволять себе быть – здесь и сейчас, в компании, за столом, с вилкой в одной руке, с бокалом в другой и с моей воображаемой внутренней пантерой, которая неслышно идёт рядом и внимательно следит, чтобы никто не пытался влезть без спроса.

Иммунитет, к слову, после такого подхода тоже заметно расслабился и, кажется, впервые за долгое время позволил себе вздохнуть свободно, перестав реагировать на каждого навязчивого «психологического собеседника» сыпью, ознобом и навязчивым желанием кого-нибудь укусить – за локоть или, в особо тяжёлых случаях, за голосовые связки.

И теперь, если вдруг кто-то начинает тянуться ко мне со стандартным:

– Слушай, а скажи… ну ты же психолог…

Я, ни капельки не включая своего внутреннего оракула, просто спокойно улыбаюсь и с мягкой уверенностью говорю:

– Сегодня нет. Сегодня я гость. Я пришла с пантерой. Она, как бы сказать помягче, не любит, когда к ней пристают с вопросами о карме и проработке личных границ.

И, вы не поверите, это работает.

Люди будто бы чувствуют – пантера у моих ног вполне реальна, даже если она существует только в моём воображении.

Они кивают, улыбаются и… замолкают.

Причём замолкают с уважением, без обид и попыток «продавить» ещё один бесплатный сеанс.

И вот в такие моменты я понимаю, насколько это, казалось бы, простое внутреннее состояние – когда ты не оправдываешься, не объясняешься, не выходишь в бой за свои границы, а просто спокойно стоишь рядом с собой, – и является тем самым лучшим «нет», которое можно подарить себе и окружающим.

Такое «нет» не требует скандалов, не нуждается в длинных лекциях, не превращается в истеричный аффект.

Оно идёт из самой середины тела.

Из той самой внутренней тишины, где живёт твоя пантера.

Где всё ясно, спокойно и с достоинством.

Потому что лучшее и самое понятное «нет» – это когда ты просто сидишь, ешь свой оливье и молчишь.

Глава 3. Зачем мне психолог, если я нормальный? (или «Вы же всё врёте. Но докажите обратное»)

В моей практике время от времени появляются особые клиенты – не те, что приходят разобраться с собой или найти выход из боли, а те, что приходят… проверить. Проверить не себя, нет. Проверить меня. Проверить психологов вообще. Проверить – а правда ли это всё? Или, всё-таки, лженаука, как завещал их друг-сантехник и авторитетный эксперт со двора.

Вот я, а напротив уже располагается, скажем, Алексей Петрович. Человек солидный, взгляд уверенный, спина выпрямлена до официальной строгости, рукопожатие чуть крепче, чем необходимо, – как бы намекая, что здесь всё будет по правилам. По его правилам. Он сидит, широко расставив ноги, словно намеренно занимает как можно больше пространства, будто заранее готовит себе территорию для эмоциональной самообороны, если разговор вдруг дойдёт до неприятных зон. В теле – сплошная полярность: прямая, даже чересчур, спина, словно он постоянно проверяет свой ранг; движения резкие, чёткие, с отработанным посылом «не подходи – покусаю»; взгляд чуть сверху вниз – не в силу роста, а из чувства необходимости продемонстрировать, что он и в кресле выше всех. Голос резкий, в верхнем регистре, иногда с отрывистыми фразами, словно любой эмоциональный контакт нужно перехватить первым, пока не укусили. Шея малоподвижна – будто он давно выбрал одну жизненную точку зрения и больше не собирается её поворачивать. В глазах напряжение – может, даже блок: некоторые такие люди моргают чаще обычного или, наоборот, замирают в пристальном, почти оценивающем взгляде. У кого-то это доходит до астигматизма или мелкой мимической дрожи век. Всё это создаёт образ уверенности – но именно той, которую нужно активно защищать.

– Ну, давайте, расскажите мне, – с порога заводит он.

И тут начинается.

Первым делом Алексей Петрович выкатывает свою коронную реплику, которую я за годы работы могла бы поставить на рингтон, будь у меня силы на это и желание травмировать себя лишний раз:

– Расскажите мне, как у вас с совестью? Нормально спите? Всё-таки обманываете людей. Психология ведь шарлатанство чистой воды. Популизм. И манипуляция.

И вот тут я уже внутренне улыбаюсь.

Потому что знаю: всё идёт строго по сценарию.

Алексей Петрович – это классика жанра. Это та самая категория клиентов, которые приходят не за помощью и даже не за советом, а за доказательствами того, что им точно сюда не надо. Потому что они – нормальные. Не то что эти все, кто «пропускает через чувства» и «выражает эмоции».

И, главное, – им просто нужно, чтобы им это подтвердили. В идеале – со справкой.

Он с некоторым пафосом выкладывает свои аргументы на стол – будто не на сессию пришёл, а на научные дебаты. Ссылается на статью, которую ему «тут один умный человек прислал», – из чата, где мужчины с крепкой выправкой рассуждают о том, как держать удар и не подавать виду. Рассказывает про знакомого, который однажды, по наущению жены, сходил к психологу – и с тех пор у него всё пошло наперекосяк: бизнес застопорился, отношения распались, кот начал смотреть с осуждением.