- -
- 100%
- +
Книга I.
Пролог
Белозерье просыпается не с рассветом, а с туманом. Солнце здесь не властно: оно поднимается над крышами, но свет его не достигает улиц, растворяясь в серой дымке, которая тянется из-под земли. Камни мостовых впитывают этот свет и возвращают его обратно в сумрак, словно сами города решили, что день – излишество. В воздухе всегда пахнет водой, сырой глиной и дымом от печей, и этот запах, въевшийся в стены, делает всё одинаковым, будто вчера, сегодня и завтра не отличаются друг от друга. Мария всегда знала: Белозерье хранит в себе больше, чем может вынести человеческая память. Но лишь теперь, ступив в его сердце, она услышала дыхание города. И поняла: каждый дом, каждая трещина в камне – часть живого организма, что ждёт тех, кто решится слушать.
Тело её откликнулось дрожью, дыхание сбилось, сердце стало биться чаще. В этой тишине, где даже звон колоколов звучал глухо, она чувствовала присутствие чего-то большего. Паника коснулась её плеч, но вместе с ней поднялось странное ощущение неизбежности. Белозерье не угрожало, оно приглашало. Но приглашение было тяжёлым, как приговор. Мария знала: каждый, кто переступает границы этого города, должен оставить что-то своё – имя, голос, память. Она не знала, что придётся оставить именно ей, но чувствовала: Белозерье уже выбрало. И теперь каждый шаг по мостовой становился обещанием, что назад пути не будет.
В памяти ожил рассказ бабки: «Белозерье – это зеркало, но в нём нет отражения. Там каждый видит то, от чего бежал всю жизнь». Тогда слова эти казались красивой страшилкой. Теперь же они ожили, вплелись в каждый её вдох. Она вспомнила детские ночи, когда казалось, что за окном стоит кто-то, кто смотрит на неё. Тень на стене, что двигалась иначе, чем её собственная. Смех подруг, уверенных, что это игра воображения. Но для Марии это был первый знак того, что Белозерье звало её ещё тогда. Паника сжала её грудь, но вместе с ней пришло чувство узнавания.
Туман скользнул по улицам, и в его складках проступили силуэты. Они исчезали, стоило моргнуть, но сердце реагировало на них сильнее, чем на живых. Паника прошла холодной волной, дыхание стало сиплым. Но вместе с этим появилась ясность: Белозерье населяли не только люди. Здесь жили воспоминания, сны, неосуществлённые судьбы. Они ходили по улицам, касались дверей, прислушивались к голосам. И каждая ночь приносила их ближе к живым. Мария знала: ей придётся войти в этот мир, где грань между реальностью и мифом давно стерлась.
Тело её налилось тяжестью, шаги давались с трудом. Но город принимал её, и каждый поворот вёл к новым тайнам. Паника боролась с решимостью, и внутри неё звенела тонкая нить, готовая порваться. Но она понимала: Белозерье не отпускает никого просто так. Оно вплетает каждого пришедшего в свою ткань. И если кто-то думает, что сможет уйти, он ошибается. Камень хранит шаги, вода хранит отражения, снег хранит дыхание. Белозерье помнит всё.
В памяти ожил голос отца: «Страшнее всего не то, что ты видишь, а то, что смотришь в упор и не замечаешь». Тогда она смеялась. Теперь каждое слово било в сердце. Она знала: Белозерье именно так и устроено. Оно не прячет своих тайн, оно оставляет их на виду, чтобы человек сам отвернулся. Паника исчезала, уступая ясности. Она понимала: теперь у неё не получится отвести взгляд.
Сумерки сгустились, и город задышал иначе. Ветер шевельнул ставни, и из-за щелей донёсся шёпот. Он был тихим, но каждое слово било в виски. Мария остановилась, дыхание исчезло. Паника охватила её, но и странное чувство узнавания пронзило душу. Она слышала своё имя. Белозерье знало её и звало её.
Тело её задрожало, дыхание стало рваным, сердце билось редко. Но вместе с этим поднималось ощущение, что она идёт не в одиночку. В каждом шорохе, в каждом звуке шагов за спиной был кто-то ещё. Паника боролась с решимостью, но она не обернулась. Она знала: если увидит, то не сможет продолжить путь. В памяти ожил сон: она идёт по длинному коридору, и за ней всегда кто-то идёт. Она просыпалась в крике, но теперь сон ожил. Паника переплелась с тоской, но ясность крепла. Она понимала: Белозерье готовило её к этому пути с самого детства.
Свет фонаря дрогнул, и улицы исчезли в темноте. Лишь озеро впереди сверкало, как зеркало, отражая небо. Вода шептала её имя, и в этом шёпоте были голоса невест, что утонули, и тех, кто остался. Сердце остановилось на миг, дыхание исчезло. Она понимала: озеро станет её первой дверью. Но за озером были другие испытания. Дом, лишённый окон, где исчезали люди, и снег, что скрывал под собой больше, чем могли вынести живые. Паника сжала её грудь, но ясность пронзила её: Белозерье приготовило ей не одну историю. Оно требовало пройти через три ночи, три книги, три откровения.
Она вдохнула холодный воздух и шагнула вперёд. Город сомкнулся вокруг неё, и тьма стала плотной, как ткань. Ветер донёс шёпот: «Ты ещё не готова». Сердце ухнуло вниз, дыхание сбилось. Она знала: пролог её пути закончен, но сама история только начиналась.
Глава 1. Мост над бездной
Мост лежал в утреннем тумане, словно натянутый между берегами не только Белозерья, но и двух миров: видимого и того, что всегда таится под водой. Каменные пролёты казались длиннее обычного, доски под ногами глухо отзывались на каждый шаг, а сырые перила блестели мелкими каплями. Запах реки был вязким, в нём смешивались ил, ржавчина и влажный мох, и от этого казалось, что дыхание становится тяжелее. Мария остановилась на середине, посмотрела вниз, где вода дымилась холодом, и ей привиделось, будто река медленно вдыхает её взгляд, втягивая глубже, туда, где тёмные круги расходятся бесконечно. Всё вокруг было пусто и тихо, но именно эта тишина внушала тревогу, будто под ней притаилось дыхание другого, чужого существа.
Она пошла дальше, чувствуя, как каблуки отбивают ритм, и каждый удар отдаётся в груди тяжёлым эхом, словно сердце подстраивалось под шаги. В перчатках пальцы оставались холодными, как будто сами по себе, и ей показалось, что в руках она держит невидимую нить, тянущуюся от моста к глубине реки. Лёгкая дрожь прошла по телу, и Мария не смогла понять, то ли это утренний холод, то ли ожидание встречи. Она знала: этот мост всегда проверял её, как проверяют человека в момент перехода – сможет ли он выдержать взгляд в туман, не отведя глаз, сможет ли ступить, не думая о том, что под ногами пустота. И чем дальше она шла, тем сильнее ощущала, что мост требует от неё ответа.
В памяти всплыли слова бабки, которые она когда-то отмахом считала деревенской сказкой. Говорили, что под рекой живёт водяная невеста: девушка, утонувшая в день венчания, не успевшая сказать «да». Она ждёт жениха, протягивая руки из ила, и всякий, кто задержится на мосту дольше положенного, рискует стать её спутником. В детстве Мария смеялась, представляя себе тонкие прозрачные руки, хватающие прохожего за щиколотку. Но теперь, когда сама стояла в тумане и слышала тихие всплески у свай, смех казался далёким и ненужным. В груди закололо от мысли: а вдруг легенда – не просто сказка, а память города, где всё слишком близко к воде.
Слева скрипнула доска. Мария резко повернула голову, но там был только туман, и белая завеса клубилась, словно чьи-то лёгкие выдыхали из самой воды. Она задержала дыхание, вглядываясь в пустоту, и вдруг ощутила в животе тяжёлый провал – как перед падением или прыжком в воду. Сердце стукнуло так громко, что в ушах зазвенело, и на миг показалось, будто кто-то идёт рядом с ней, невидимый, но реальный. Она шагнула быстрее, хотя знала, что убежать от этой тишины невозможно, и каждый шаг давался с усилием, словно ноги цеплялись за доски, не желая идти дальше.
Тело отозвалось дрожью, но это была не только тревога. Внутри поднималось странное чувство – готовность встретить неизвестное. Как будто мост спрашивал: можешь ли ты выдержать глубину, в которой нет ни слов, ни ответов. Ей казалось, что кровь в жилах становится прохладнее, будто в ней течёт вода, и в каждом движении отражается чужая сила. Она не знала, откуда приходит это ощущение, но оно не было враждебным; скорее, как предупреждение, что шаги её ведут не только к берегу, но и к тайне, которую нельзя обойти.
За спиной оставался город: печи уже дымили, и по улицам тянулся запах хлеба и горелых дров. Там жизнь текла в привычном ритме, ровном и безопасном. Но здесь, на середине моста, пространство меняло законы. Туман становился гуще, тишина тяжелее, и всё вокруг будто ожидало от неё признания. Словно мост вытягивал её из обычной жизни в иной слой, где каждое движение имеет цену, а каждая мысль слышна не только ей. Она чувствовала, что отсюда назад вернуться уже не так просто: шаг через середину всегда превращался в рубеж.
В детстве они с братом перебегали этот мост, держась за руки. Ветер вырывал у них смех, доски грохотали под ногами, и казалось, что сама река играет с ними, пытаясь сбросить вниз. Брат уехал много лет назад, письма приходят редко, но память тела сохранила то ощущение лёгкости, когда они вдвоём летели по мосту.
Теперь та лёгкость обернулась тяжестью: шаги стали медленными, дыхание вязким, и Мария ясно поняла – мост помнит их, но помнит уже иначе, не как игру, а как долг.
Впереди сквозь туман вырисовался силуэт. Сначала неясный, как пятно на стекле, потом всё отчётливее: человек стоял неподвижно, будто ждал. Мария замедлила шаг, вглядываясь, и сердце колотилось с силой, будто готовилось вырваться наружу. Она сделала ещё шаг, но фигура не приблизилась и не отдалилась – словно оставалась на одном месте. Это было страннее всего: казалось, мост сам играет расстоянием, позволяя видеть и не видеть одновременно.
Фигура исчезла, растворилась так же внезапно, как появилась. Мария остановилась, чувствуя, как холодная капля скатилась за ворот пальто, оставив длинный ледяной след по спине. Она не вздрогнула, но стиснула зубы, будто ожидая, что сейчас к плечу коснётся чужая ладонь. Пустота была осязаемой, и каждый вдох давался трудно, как будто воздух стал вязким. Она сделала ещё шаг, и вода внизу зашевелилась, словно отвечая на её движение.
Туман начал светлеть, вдалеке показался берег. Шум воды усилился, словно река радовалась, что она дошла. Последние доски под ногами звучали тише, мягче, и Мария почувствовала: мост отпускает её. Но прежде чем сойти на землю, она задержалась, стоя на последнем пролёте. Ей показалось, что сам мост дышит вместе с ней, и в этом дыхании есть что-то общее – будто они связаны одной памятью.
За спиной раздался тихий всплеск. Она резко повернулась: пустота, только вода расходилась кругами, упорно не желая затихать. С каждым новым кольцом внутри неё росло ощущение, что это не случайность. Будто кто-то хотел, чтобы она заметила. Будто река подала знак. Мария шагнула на берег, и земля оказалась мягкой, глинистой, податливой.
И тогда, в самой глубине, под корнями старых деревьев, что тянулись к воде, ей почудился шёпот. Слова были неразборчивы, но в них звучало узнавание, как будто кто-то, кого она давно не видела, тихо сказал: «Ты пришла вовремя».
Глава 2. Влажный след
На берегу, где мост заканчивался, земля под ногами была вязкой, и Мария ощущала, как каблуки уходят в глину. Воздух пах сырой корой, затхлой травой и чем-то ещё – сладковатым, будто прелыми яблоками в подвале. Туман немного рассеялся, но берег оставался пустым, и только старые деревья стояли неподвижно, словно сторожа, вросшие корнями в мокрую почву. Вблизи вода звучала громче, плескалась, будто разговаривала сама с собой, и в этих звуках было что-то настойчивое, тревожащее. Мария присела и увидела на грязи влажный след: отпечаток босой ступни, чуть размытый, но достаточно явный, чтобы понять – кто-то недавно прошёл здесь, по холодной земле, словно не замечая сырости.
Она замерла, рассматривая отпечаток, и сердце ухнуло вниз. Вокруг не было ни единого признака присутствия человека: ни одежд на кустах, ни ветки, сломанной рукой. Только эта ступня, странно отчётливая, оставленная прямо рядом с глинистой кромкой воды. Мария почувствовала, как холод пошёл по ногам, поднялся к животу, и стала вслушиваться в тишину. Но тишина не отвечала – она была плотной, как потолок в комнате без окон, давила сверху, заставляя держать голову опущенной. Её пальцы сжались в перчатках, и она поймала себя на том, что хочет коснуться следа, провести по нему рукой, словно убедиться, что он настоящий.
В памяти всплыло: старики в Белозерье говорили, что утопленники иногда возвращаются, чтобы оставить знак. Не тень, не голос, а именно след, мокрый и бессловесный, который исчезает к утру. Бабка шептала: это души, которым не дали венца, они ищут землю, где можно задержаться. Тогда Мария смеялась, но сейчас ей стало трудно дышать – будто сама река проверяет её веру. Она знала: если прикоснётся, то в груди что-то изменится, словно нить, связывающая её с прошлым, натянется слишком сильно и оборвётся. Она стояла, сдерживая это движение, и понимала, что выбор – коснуться или отойти – равен признанию.
Шаги её стали тяжёлыми, когда она отошла на несколько метров вглубь берега. Земля засасывала каблуки, и каждый раз, выдёргивая ногу, она чувствовала, будто тянет из чьих-то рук. Плечи её стали напряжёнными, спина горела холодом, а дыхание прерывало влажное шипение реки. Она прижала ладони к животу и закрыла глаза, словно пыталась остановить тело, которое дрожало всё сильнее. Но дрожь была не только страхом, а и памятью: когда она, ещё ребёнком, стояла у колодца и слышала, как снизу доносится плеск – тогда ей тоже казалось, что кто-то внизу зовёт её.
Из города доносились далёкие звуки: лай собаки, скрип телеги. Но здесь, у берега, они звучали чужими, оторванными, будто исходили из другого времени. Мария взглянула на мост: туман уже почти рассеялся, и пролёты выглядели обычными, пустыми. Но в груди жила уверенность, что мост только что испытал её, и теперь очередь за берегом. Она снова посмотрела на след – он стал бледнее, словно земля тянула его обратно, и Мария поняла: скоро он исчезнет, растворится, и никакого доказательства не останется.
Она нагнулась, провела пальцем по влажной глине рядом со следом. Холод мгновенно прошёл по коже, словно она коснулась чужой ладони. Пальцы дрогнули, и она резко отдёрнула руку, но ощущение осталось, будто к ней действительно прикоснулись. Сердце колотилось, и в горле стало сухо, хотя вокруг царила сырость. Она выпрямилась, и тело откликнулось ломотой, словно после долгой болезни. Словно этот след был не только отпечатком ступни, но и дверью, через которую кто-то попытался заглянуть в её мир.
В памяти возник рассказ, услышанный в юности: о девушке, которая пошла за водой на рассвете и вернулась домой с мокрыми ногами. Она молчала три дня, потом исчезла. Люди нашли её одежду у берега, а на земле остались только следы босых ступней, уходящих в воду. Тогда Мария посмеялась, решив, что это сказка для впечатлительных. Но сейчас её пальцы помнили холод, и это знание было страшнее любых слов. Она почувствовала, что легенды живут не в книгах, а здесь, рядом, в грязи и воде.
Мария обернулась: за её спиной сквозь деревья мелькнула тёмная фигура. Она не услышала шагов, только тень, скользнувшую вдоль стволов. Сердце снова ударило, и дыхание сбилось. Она пошла вперёд, быстро, стараясь не бежать, но каждое движение давалось с усилием. Ветки цепляли за пальто, запах сырой листвы усиливался, и тьма в лесу густела, хотя утро уже разгоралось. Мария знала: если остановится, то фигура снова появится, ближе, настойчивее.
Город остался позади, а лес принял её в свои влажные объятия. Тропинка была узкой, на ней виднелись глубокие следы сапог, но они вели не к деревне, а вниз, к реке. Она остановилась, вглядываясь в грязные вмятины, и ощутила, как тело её тянет следовать дальше. Но разум сопротивлялся, напоминая: расследование только началось, и каждый шаг бездумен. Она облизнула пересохшие губы и вспомнила слова наставника: всегда смотри на землю – земля знает больше, чем люди.
Мария снова наклонилась: рядом с сапожными отпечатками – ещё один босой след, едва заметный. И снова влажный, свежий. Сердце ухнуло в пятки, и она поднялась, уже зная, что встреча неизбежна. Ветер усилился, листья на деревьях зашумели, и в этом шуме ей послышался тихий смех, будто кто-то рядом наслаждается её страхом. Она ускорила шаги, и земля под ногами заскрипела, отдаваясь в висках гулким эхом.
Она знала: за каждым углом леса, за каждым поворотом тропы может ждать ответ, которого не хочет слышать. Но отступать уже нельзя. Мост остался позади, следы ведут вперёд, и сама река подталкивает её идти. Когда она вышла к новому просвету, глина снова показала свой знак: свежий отпечаток, в этот раз направленный прямо в лесную чащу. Мария наклонилась, но не коснулась его. Её ладони были холодны, сердце билось резко, и всё тело сопротивлялось движению. И тогда она услышала голос. Тихий, будто произнесённый прямо под кожей. Он сказал: «Ты идёшь правильно».
Глава 3. Окно в реке
Утро становилось светлее, но свет не приносил облегчения: он падал на реку тусклым серебром, и казалось, что вода сама излучает его изнутри, как зеркало, в котором нет отражений. Мария остановилась у поворота тропы и посмотрела вниз: сквозь влажные ветви кустов проглядывал кусок воды, и он походил на окно, распахнутое в иной мир. Поверхность была неподвижна, как стекло, хотя река текла – плеск доносился сбоку, но этот участок оставался ровным и странно прозрачным. Ей показалось, что она видит глубже, чем обычно: дно с глиняными складками, корни, уходящие в воду, и чёрную полосу, похожую на тень двери. Ветер прошёл по её волосам, но вода не дрогнула. Она поняла: это не просто зеркало, а знак, что река хочет показать что-то.
Тело отозвалось сжатием груди, дыхание стало короче, словно кто-то прижал её к стеклу, не давая вдохнуть глубоко. Ладони вспотели в перчатках, и она почувствовала, что пальцы тянутся вперёд, будто сами ищут этот прозрачный провал. В животе возникла тяжесть, словно там лежал камень, и каждая клетка тела знала: стоит ей приблизиться, и она увидит не только дно. Она стояла неподвижно, прикусывая губу, и сердце стучало быстро, как во время сна, когда бежишь, но не можешь убежать. Это было не просто окно, а приглашение – и одновременно угроза. Она понимала: не всё, что открывается человеку, предназначено для его взгляда.
В памяти всплыло: когда-то отец брал её на рыбалку, и тогда она впервые заметила, что в реке бывают места без течения. Он говорил: такие окна нельзя тревожить, они глубже, чем кажутся. Тогда она смеялась, бросала камешки, и вода поглощала их без всплеска, как будто засасывала. Отец сердился и говорил: не дразни реку, она помнит каждое движение. Сейчас воспоминание вернулось с такой силой, что Мария ощутила его в теле – руку отца, крепко сжавшую её запястье, и его голос, сухой, как ветка. Она поняла, что именно это чувство возвращается: запрет, который всё равно манит, потому что в нём кроется тайна.
Она наклонилась ближе. Лицо почти касалось поверхности, и она увидела: дно словно дрожит, а тень двери стала отчётливее. Внутри неё появилось странное ощущение: если шагнёт вперёд, то не утонет, а пройдёт в иной слой. От этого мысли закружились, и тело стало шатким, как у человека, стоящего на высоте. Она почувствовала головокружение, схватилась за ветку, но ветка была скользкой, в мху, и пальцы едва удержали её. Она поняла, что ещё миг – и она сорвётся вниз, в воду, которая ждёт её.
Сбоку раздался плеск. Мария резко отшатнулась и перевела взгляд: круги расходились по воде, но не там, где было окно, а в стороне. Она выпрямилась, сердце билось так сильно, что в ушах стоял звон. Она понимала: окно закрылось, оно исчезло, и вода снова стала обыкновенной, мутной, с ленивым течением. Но следы – круги, дрожащие, как дыхание, – остались. Она знала: это был знак, и пропустить его значит проигнорировать саму суть расследования.
Она пошла вдоль берега. Глина липла к сапогам, ветви цепляли пальто, и каждый шаг давался с усилием. Тело отзывалось тяжестью, и ей казалось, что река идёт рядом, невидимая, но слышимая. В груди жила тревога, но и странное чувство благодарности: будто река открыла ей кусочек своей памяти, дала возможность заглянуть туда, куда люди обычно не смотрят. Она ощущала это физически, как дар, но дар тяжёлый, требующий расплаты.
Город шумел вдали: петухи, телега, чьи-то голоса. Но здесь они казались снывшими, как чужой сон, который слышишь сквозь сон свой. Мария замедлила шаг и посмотрела на ладони: перчатки были влажные, словно она всё-таки коснулась воды. Внутри неё поднялось странное тепло, но оно не согревало, а обжигало, как лёд, когда его держишь слишком долго. Она потрясла руками, но ощущение не ушло.
В памяти всплыл рассказ старой учительницы: про реку, которая может показать человеку его смерть. Говорили: если увидишь в воде дверь – это знак, что она уже ждёт тебя. Тогда Мария отмахнулась, решив, что это ещё одна сказка для впечатлительных.
Но сейчас сердце стучало так, что каждая жилка в теле казалась натянутой, и ей стало ясно: окно было не просто случайностью. Это было предупреждение или приглашение, и она не знала, какое из них страшнее.
Она остановилась на небольшой поляне, где земля была сухой. В траве блеснуло что-то белое, и Мария наклонилась. Кость. Маленькая, словно от птичьего крыла, но отполированная водой. Она подняла её и почувствовала, как ладонь стала ледяной. В груди зашевелился страх, но вместе с ним и странная радость: это был знак, материальное подтверждение того, что река разговаривает. Она положила кость в карман и пошла дальше, ощущая её тяжесть, несоразмерную размеру.
Лес становился гуще, но свет пробивался пятнами, и в этих пятнах Мария видела отблески окна: прозрачные квадраты, похожие на воду. Она знала: река продолжает идти рядом, невидимой стеной, и в любой момент окно может открыться снова. Это знание было как тень за спиной, и от него тело становилось напряжённым, как перед прыжком. Она шла, и каждый шаг отзывался внутри, как стук в дверь, которую ещё не открыли.
Впереди послышался голос. Тихий, почти неразличимый, но несомненно человеческий. Мария замерла, дыхание сбилось, ладони стали холодными. Голос повторился, и теперь она поняла слова. Кто-то сказал: «Не смотри вниз».
Глава 4. Водяная невеста
Тропа вывела её к низкому берегу, где корни старой ивы свисали в воду, напоминая распущенные волосы женщины, что склонилась у реки. Мария остановилась, вглядываясь в этот странный силуэт, и на мгновение сердце ухнуло вниз, потому что в полутьме показалось – ива дышит, качает головой, словно поджидая её. Вода у берега была неподвижна, и в этой неподвижности таилась какая-то обрядовая сила, словно каждое утро река ждала свою жертву. Воздух был насыщен запахом прели и ила, но в нём мерцал тонкий оттенок чего-то сладкого, как у венков, оставленных на кладбище. И тогда в памяти всплыла бабкина байка о водяной невесте, девушке в венке из осоки, которая ждёт под водой и зовёт прохожих улыбкой.
Мария обхватила руками плечи, тело отозвалось дрожью, но она не отступила. Холод пробрался под пальто, и она почувствовала, как лопатки сведены напряжением, словно невидимая ладонь прижала её к этому берегу. В животе возникла тяжесть, дыхание стало вязким, и ей захотелось заговорить вслух, чтобы прогнать наваждение. Но губы были сухими, и голос не находил выхода. Она понимала: каждое мгновение тянет её ближе к воде, к этим чёрным глубинам, где что-то ждёт. И одновременно ощущала странное доверие, будто сама река пригласила её быть свидетелем того, что скрыто.
В памяти всплыл обряд, который она когда-то слышала от стариков. Девушку, не вышедшую замуж, топили в реке, и говорили, что там она обретает своего суженого. Невеста под водой не знает одиночества, она всегда держит руку того, кто пойдёт за ней. Мария тогда фыркнула, посчитав это варварством, но теперь эти слова ожили в ней тяжёлым эхом. Она смотрела на неподвижную воду и видела в ней не просто гладь, а женское лицо, тонкое, бледное, едва намеченное бликами. Сердце било слишком часто, и в этом биении слышался стук барабана, готового возвестить начало обряда.
Она шагнула ближе, и земля под ногами отозвалась мягким всхлипом, как будто сама почва сопротивлялась. Сапоги провалились в грязь, и она ощутила холод, поднимающийся к икрам. Тело стало тяжёлым, руки тянулись вперёд, будто кто-то незримо держал их. Она понимала: сейчас стоит наклониться – и чужие пальцы сомкнутся на её запястьях. Лоб покрылся испариной, несмотря на холод, и глаза защипало от резкой влаги. Это было не просто воображение, а почти физическое ощущение, как прикосновение сквозь ткань.