ИМЯ

Внутри было почти пусто. Женщина с авоськой сидела ближе к середине, мужчина в серой куртке – у окна. Оба смотрели в телефоны, как в укрытие. Воздух был тёплым, с запахом пыли и резины. Двери закрылись, и звук этого закрытия показался Алисе слишком громким, неуместным в том состоянии, в котором они ехали от дома.

Бабушка повела её к заднему ряду, туда, где можно было видеть всех сразу. Она посадила Алису у окна, сама села рядом, чуть впереди, так, чтобы девочка оказалась за её плечом. Алиса почувствовала, как тонкое напряжение исходит от её руки – не дрожь, а будто постоянное ожидание удара.

Автобус тронулся, и с каждым метром расстояние между ними и домом увеличивалось, но ощущение, что дом не остался позади, а растягивается вместе с дорогой, не исчезало. В стекле на мгновение мелькнули ограждения, тополя, заброшенный магазин – всё привычное – и среди этих привычных отражений Алиса увидела собственное лицо, бледное, вытянутое, а рядом, чуть позади, мелькнуло движущееся пятно. Очень быстро. Почти незаметно. Как если бы отражение автобуса не успевало за тем, что происходило внутри.

Она резко повернулась – там никого, только мужчина у окна, женщина с авоськой, бабушка, смотрящая вперёд. Но отражение продолжало жить своей жизнью, реагируя не на людей, а на что-то между ними.

Автобус качнулся на яме. Алиса ухватилась за поручень, почувствовала под пальцами холодный металл, будто тот сохранил утреннюю прохладу. И в этот момент в кармане снова толкнулось – не жар, не холод, а резкое, жёсткое движение изнутри брелока, будто что-то ударило по нему из глубины. Алиса вздрогнула, но удержала руку в кармане, понимая, что любое резкое движение может выдать её.

Дворы сменились улицами, улицы – перекрёстками. Автобус ехал ровно, но Алиса чувствовала, как внутри салона постепенно становится тяжелее дышать, не от духоты, а от того, что воздух словно наполнялся чем-то плотным, тяжёлым, не подходящим для человеческих лёгких. Она увидела, как женщина с авоськой провела рукой по шее, словно ей стало холодно. Мужчина поправил воротник. И оба сделали это одновременно, не замечая друг друга.

Бабушка подняла взгляд к зеркалу заднего вида. Водитель тоже посмотрел туда. Их взгляды пересеклись, и водитель отвернулся слишком быстро, словно считал, что смотреть в зеркало долго – опасно.

И вот тогда Алиса, наконец, увидела.

Не в салоне.

В отражении.

На задней площадке автобуса, там, где никто не сидел, где тёмная резиновая гармошка пола была смята и ровна одновременно, стояла тень. Не человек – силуэт. Чужой. Прилегающий к стене, будто его прибило к ней давлением, и всё же он стоял ровно. Алиса видела только контур – тонкий, вытянутый, едва заметный. Его можно было принять за игру света, но свет в автобусе не двигался.

Тень медленно повернула голову в сторону зеркала. Не к Алисе – к отражению. Повернула так, будто чувствовала, что именно зеркало – вход.

И отражение головы в зеркале повернулось быстрее, чем сам силуэт.

Алиса почувствовала, как её затылок покрылся холодом, словно кто-то стоял прямо сзади, и этот холод полз вверх, к темени. Она знала, что оборачиваться нельзя. Знала всем телом.

Но взгляд всё равно дрогнул.

Контур исчез.

Будто его вырезали ножом из воздуха.

Бабушка медленно положила ладонь на Алисино колено.

Сила этой ладони – совсем не бабушкина.

Сила человека, который понимает: сейчас самое главное – сидеть тихо и не смотреть в отражения.

Алиса подняла глаза. В зеркале заднего вида отражалась только она. Но где-то в глубине стекла, в тёмной полосе у края, что-то едва заметно шевельнулось – настолько осторожно, что это движение можно было принять за дрожание автобуса.

Только автобус ехал ровно.

Слишком ровно.

Автобус продолжал ехать тем же ровным ходом, будто каждая кочка на дороге была заранее выровнена для его проезда. Алиса ощущала эту неестественную ровность всем телом: лёгкая вибрация пола исчезла, колёса будто перестали касаться асфальта, а мотор звучал тише, чем должен. Не так работает техника. Не так работает городской автобус, которому двадцать лет.

Она смотрела вперёд, стараясь не ловить взглядом зеркала, но отражения всё равно попадали в поле зрения – боковые, потолочные, те, что скрыты в металлических обрамлениях стекла. Они жили своей жизнью. Медленнее. Быстрее. Не так.

Водитель сидел неподвижно, обе руки на руле, и плечи у него были подняты выше, чем обычно бывает у человека, который привык к пути. Он смотрел строго вперёд, но зрение его всё равно будто соскальзывало в зеркало. И каждый раз он резко отводил взгляд – как будто боялся увидеть подтверждение тому, что он уже давно подозревал.

Бабушка сидела рядом, вытянув руку вдоль сиденья так, чтобы её локоть едва касался Алисы. Прикосновение было небольшим, но от него исходило ощущение натянутой струны: она готова была сорваться, если что-то в автобусе изменится хоть на полтона.

Женщина с авоськой закрыла телефон. Сложила руки на коленях. Пальцы были напряжёнными, как будто она удерживала не сумку, а собственный страх, чтобы он не вырвался наружу. Мужчина у окна посмотрел на пальцы, потом на стекло – и дёрнул рукой, будто обжёгся. В стекле мелькнул свет. Только свет. Никаких фигур. Но он всё равно отпрянул.

Алиса старалась не двигаться. Брелок лежал в кармане, и его вес менялся – то становился тяжелее, то пропадал, будто кто-то пальцами давил на него изнутри. Она держала руку неподвижно, потому что любое движение могло отозваться в отражениях. Сейчас это было важно – не создавать новый звук, новое пятно, новую тень.

Автобус въехал на длинный пустой перекрёсток. Светофор мигнул зелёным, и в этот момент воздух в салоне изменился. Он стал плотнее, словно кто-то закрыл окно, хотя все окна были закрыты изначально. Алиса почувствовала, как звук мотора стал глубже, ниже, будто его пропустили через слой воды.

И тогда – в одном из боковых окон – движение.

Не внутри автобуса. В отражении улицы.

Мимо тянулись дома, крыши, провода. Всё привычное. Но между двумя домами – в той узкой полосе стекла, которая захватывает лишь кусочек мира – стояло что-то тёмное. Высокое. Тонкое.

И неподвижное.

Автобус ехал, дома двигались, столбы смещались.

А эта фигура – не.

Она будто стояла внутри отражения, как в иной плоскости. Будто не улица отражалась в стекле, а стекло отражало свой собственный мир, где она уже была.

Алиса не моргала, чтобы не дать себе шанс ошибиться. Фигура исчезла только тогда, когда автобус повернул. Не растворилась – просто перестала попадать в угол обзора.

Как будто она осталась стоять там, где отражение оборвалось.

Бабушка сделала медленный вдох.

Тихий. Контролируемый. Как человек, который считает секунды, чтобы не сорваться на крик.

Мужчина у окна снова повернул голову, но теперь слишком резко. Его глаза расширились. Он видел не то, что видела Алиса. Он видел своё – то, что отражение показало только ему. Он быстро зажмурился, будто пытаясь разорвать связь с тем, что поймал взглядом.

Женщина с авоськой подняла руку, будто хотела что-то сказать, но передумала. Она смотрела на Алису – не прямо, а мимо, сквозь, как будто рядом с девочкой что-то стояло, и она боялась это заметить.

Автобус подъезжал к следующей остановке. Двери ещё не открылись, но механизм уже щёлкнул – звук был слишком громким для такого расстояния. Такой звук бывает, когда открывают дверь в тёплую комнату, куда давно никто не входил.

Бабушка наклонилась к Алисе, не касаясь её.

– На следующей выходим, – сказала она ровно. – И не смотри в стекло, когда будем идти.

Алиса кивнула, хотя понимала: она всё равно посмотрит. Не потому что хочет, а потому что отражения сами тянутся к ней, как если бы знали, что она их видит.

Автобус замедлялся.

Двери начали отходить.

Холодный воздух ворвался внутрь – резкий, пахнущий бензином и металлом.

И в тот самый момент, когда створки дверей разошлись, в зеркале заднего вида – там, где отражалось пустое пространство салона – что-то медленно подняло голову.

Не вверх.

Не вправо.

А прямо к зеркалу.

И зеркальная поверхность на долю секунды будто выгнулась ему навстречу.

Глава 5.

Двери автобуса раскрылись окончательно, и холодный воздух улицы ударил в лицо так резко, что Алиса невольно втянула плечи. Бабушка взяла её за руку и первой ступила на асфальт, будто проверяя, держит ли земля под ногами. Алиса последовала за ней, и металлическая ступенька под её ботинком дрогнула – едва заметно, словно внутри автобуса кто-то продолжал двигаться даже после того, как двери уже открылись.

Они сделали несколько шагов вперёд, отходя от дверей, но не слишком далеко – так, чтобы успеть вернуться, если понадобится спрятаться среди людей. Улица была обычной: ларёк с чипсами, закрытая аптечная дверь, высокий дом с облупленной штукатуркой. Но в воздухе чувствовалась та плотная давящая тишина, какая бывает в квартирах, где дети боятся открыть шкаф.

Автобус ещё стоял за ними, но Алиса почти чувствовала взгляд – не водителя, не пассажиров, а чего-то, что осталось внутри. Она не смотрела на окна, но знала: если повернёт голову, может увидеть отражение, где кто-то стоит там, где в реальности пусто.

– Быстрее, – сказала бабушка.

Они пошли по улице – ровным шагом, не ускоряясь, чтобы не привлечь внимания. Бабушка держала руку Алисы крепко, не резко, а как человек, который понимает: если отпустит, вернуть будет уже невозможно. Брелок в кармане Алисы был почти горячим, но не от тепла – от движения. Он шевелился так, словно внутри него что-то медленно перемещалось по кругу, меняя центр тяжести.

Они свернули за дом, и автобус исчез из вида. Сразу стало легче дышать, но это облегчение было хрупким – как плёнка льда под ногами. Алиса почувствовала, что воздух стал тоньше. Именно не легче – тоньше, будто где-то рядом открылась дверь в место, где воздух тяжелее.

На углу стоял мужчина, которого они сначала не заметили. Высокий, серое пальто, чёрная шапка. Он смотрел не на них, а куда-то мимо, но его поза была слишком неподвижной, как будто он ждал. Не людей – момента. Когда Алиса и бабушка прошли мимо, он слегка повернул голову. Очень медленно. Плавно. Так не двигается шея живого человека, которому просто нужно посмотреть в сторону.

Алиса отвела взгляд, чувствуя, как холод поднимается по спине.

– Не смотри, – сказала бабушка. Голос оставался ровным, но под ним слышалось напряжение, которого не было утром. – Иди рядом.

Они прошли ещё несколько метров, и мужчина не пошёл за ними. Но Алиса знала – он не наблюдатель. Он – метка. Признак того, что пространство вокруг них меняется.

Когда они свернули на вторую улицу, город стал казаться чужим. Ларьки были закрыты слишком рано, окна на первых этажах – занавешены плотнее, чем обычно. Даже голуби на тротуаре двигались как-то странно: слишком быстро перебирали лапами, но не взлетали, будто боялись подняться выше человеческого роста.

Бабушка остановилась у старой телефонной будки. Дверь почти не держалась на петлях, стекло было покрыто паутиной трещин, но внутри было сухо. Она жестом показала Алисе войти.

Алиса вошла, чувствуя, что воздух внутри другой – липкий, застоявшийся, но хоть какой-то отдельный от улицы. Бабушка закрыла дверь, и она щёлкнула резким звуком, который прозвучал слишком громко для маленького пространства.

– Здесь можно сказать, – сказала бабушка тихо. – Здесь он нас не слышит.

Алиса сунула руки в карманы, пытаясь согреть пальцы, но брелок вдруг снова толкнулся – резко, как удар изнутри. И в ту же секунду где-то снаружи, на уровне человеческого роста, прозвучал короткий металлический стук – точно такой, как был под автобусной скамейкой.

Алиса замерла.

Бабушка тоже.

Стук повторился – ближе.

Будка не имела отражающих поверхностей, кроме маленького кусочка стекла над проржавевшей полкой. Алиса смотрела на него, заставляя себя не моргать.

И в отражении стекла – мутном, неровном – мелькнул контур. Не лицо, не силуэт – именно контур, как если бы кто-то стоял слишком близко к стеклу и двигался медленно, едва касаясь поверхности.

Бабушка положила ладонь на плечо Алисы – спокойно, точно, чтобы удержать от резкого движения.

– Слушай внимательно, – сказала она. – Оно не идёт за нами. Оно идёт за тобой.

Стук прозвучал третий раз.

Совсем рядом.

И отражение в треснувшем стекле будто на мгновение стало глубже. Как дверь, которая чуть-чуть приоткрылась изнутри.

Снаружи будки кто-то прошёл. Не шаги – смещение веса в воздухе, которое ощущается кожей, как перемена давления перед грозой. Алиса слышала, как мир за пределами узкого стеклянного коробка продолжал жить: проехала машина, скрипнул подъездный домофон, где-то хлопнула дверь. Всё обычное. Но между этими обычными звуками были другие – едва заметные, короткие, такие, от которых у ребёнка на задворках сознания включается древний, животный страх.

Бабушка стояла почти вплотную к Алисе, заслоняя её собой, хотя пространство внутри будки едва позволяло повернуть плечи. Она не смотрела в треснувшее стекло, хотя отражение уже пыталось привлечь внимание – длинным дрожащим контуром, как царапина, которая медленно увеличивается, будто кто-то давил на стекло изнутри.

– Слушай, – сказала бабушка негромко. – У нас мало времени.

Алиса кивнула, но взгляд не отрывался от стекла. Оно дрожало, хотя будка не двигалась. Дрожало так, будто между слоями стекла кто-то медленно проводил костяшками пальцев, проверяя, тонкая ли грань.

– В доме много лет было тихо, – сказала бабушка. – Оно не могло пройти. Не было доступа. Двери держались. Но ты нашла брелок.

Алиса почувствовала, как внутри у неё что-то обрушилось. Не потому что она поняла смысл сказанного – смысл был туманным – а потому что бабушка сейчас говорила факты, не пытаясь сгладить или смягчить.

– Брелок – не просто память, – продолжила бабушка. – Он часть. Осколок. Мост. Пока он у тебя, оно может видеть. И может идти.

Алиса дотронулась до металлической поверхности брелока через ткань кармана. Металл был горячим, как будто недавно лежал на батарее. Но при этом тяжёлым – слишком тяжёлым для такого маленького предмета.

Снаружи что-то шорохнуло.

Один звук.

Затихающий.

Как если бы кто-то провёл ладонью по стене будки, отмечая точное место, где они стоят.

Бабушка словно не слышала – или привыкла за долгие годы к тому, что такие звуки нужно пропускать сквозь сознание, иначе не выдержать.

– Ты должна понять: оно не человек, – сказала она ровно. – И не призрак. Оно – то, что наш мир должен был потерять. Но не потерял.

Алиса сглотнула. В горле скрипнуло – так громко, что ей показалось, будто этот звук услышало и то, что стоит снаружи.

Бабушка подняла руку и осторожно коснулась пальцами трещины в стекле. Трещина была старой – мутной, покрытой пылью. Но под пальцами она едва заметно вибрировала, словно стекло реагировало не на прикосновение, а на присутствие чего-то за пределами.

– Оно не смотрит прямо, – сказала бабушка. – Оно смотрит краем. Через отражения, через углы, через щели. И пока ты не смотришь в ответ, оно остаётся по ту сторону.

Алиса тихо выдохнула, пытаясь не сорваться на всхлип. Она вспомнила коридор. Зеркало. Шаги внутри стены. Тень, которая наклоняла голову. И поняла, что все эти моменты были одним и тем же явлением, которое просто меняло поверхность.

За окном раздался звук – глухой удар, как если бы что-то упало рядом, но не на землю, а на стену. Будка дрогнула. Трещина в стекле чуть разошлась, как если бы её кто-то толкнул изнутри.

Бабушка резко убрала руку.

– Уходим.

Алиса открыла дверь, но сделала это слишком быстро – и холодный воздух улицы ворвался внутрь резким толчком. Будка вздохнула – коротко, сухо, будто её стены на миг стали живыми. Снаружи никого не было. Ни мужчины, ни прохожих, ни животных. Только пустой тротуар и тёмная полоса у стены, где что-то недавно стояло.

Бабушка вышла первой. Алиса – за ней. Она избегала смотреть по сторонам, но всё равно заметила боковым зрением: на стекле будки остался отпечаток. Высокий, вытянутый, расплывчатый. Не пальцы – что-то шире. Длиннее.

Как след ладони, у которой слишком много суставов.

Бабушка взяла Алису под локоть.

– Теперь слушай очень внимательно, – сказала она. – До школы идти недолго. Там будут люди. Там оно не сможет подойти близко.

Алиса кивнула, хотя понимала: это не гарантия. Просто временная пауза.

Они сделали первый шаг от будки.

Второй.

Третий.

И когда они прошли мимо огромной витрины магазина канцтоваров, Алиса, вопреки приказу, всё-таки взглянула на отражение.

Там, в глубине стекла, за их спинами, стояло то самое вытянутое, мокрое, неровное.

Оно не двигалось.

Но отражение его головы поворачивалось – медленно – следя за ними.

Шаг Алисы сбился. Она почти остановилась.

Бабушка сразу сжала её пальцы.

– Не смотри.

Но отражение уже знало, что она посмотрела.

Глава 6.

Школа была видна уже издалека – серое трёхэтажное здание с потемневшими от дождей стенами, широким крыльцом и длинным, как пустой коридор, перечнем объявлений у входа. Перед школой стояли дети, кто-то смеялся, кто-то кидал снежки, кто-то спешил внутрь. Всё выглядело так нормально, что у Алисы на секунду возникло ощущение, будто то, что произошло с утра, было чем-то чужим, отодвинутым, как дурной сон, прилипший к краю сознания.

Но брелок в кармане не давал забыть – металл был горячим, тяжёлым, будто его держали руки, которых не должно быть.

Бабушка остановилась за несколько метров до крыльца. Она не собиралась заходить внутрь – Алиса поняла это сразу. Бабушка стояла так, как человек, который натянул границу вокруг себя и дальше неё идти не может.

– Здесь ты будешь в безопасности, – сказала она. Ни голос, ни лицо не изменились, но воздух вокруг её слов стал плотнее. – Оно не пройдёт. Здесь слишком много людей. Слишком много глаз.

Алиса посмотрела на окна школы – тёмные прямоугольники, в каждом отражался серый двор, мокрый тротуар, редкие фантики на земле. Она увидела своё отражение – маленькую фигурку на фоне входной двери. И рядом, на секунду, мелькнуло что-то ещё. Не форма, а движение света, которое исчезло так же быстро, как появилось.

Бабушка заметила, куда она смотрит.

– Не пугай себя лишним, – сказала она. – Оно за порог не войдёт.

Алиса хотела спросить, почему. Почему вообще существуют пороги, которые работают как защита. Почему дом, где они жили, перестал быть безопасным. Почему школа вдруг стала крепостью, хотя раньше казалась просто скучным местом. Но бабушка уже смотрела на неё так, будто знала эти вопросы и не могла ответить ни на один.

– Слушай. Сейчас ты просто идёшь на урок. Сядешь за парту. Будешь писать, смотреть в тетрадь, отвечать учительнице. Не смотри в окна. Не смотри в витрины. В отражающие ручки шкафов. В экран телефона. Поняла меня?

Алиса кивнула.

Бабушка наклонилась ближе.

– Самое главное – никому не рассказывай.

Алиса снова кивнула – медленно.

Они стояли так ещё пару секунд, и всё это время Алиса чувствовала: дом не отпустил их. Он тянулся за ними. Не физически – воздухом, вибрацией в груди, тяжестью брелока. Казалось, что то, что жило в зеркале, тоже стоит где-то неподалёку, просто за линией взгляда.

– Иди, – сказала бабушка.

Алиса шагнула на первую ступеньку. Затем на вторую. Дверь школы открылась автоматически – мягко, бесшумно – и холодный воздух улицы сменился тёплым школьным запахом: мело́к, влажная тряпка, обогреватели под подоконниками.

Это был запах, который раньше означал простую скуку. Теперь – что-то вроде спасения.

Она вошла внутрь. Дверь закрылась за её спиной с мягким щелчком.

И в эту секунду – когда между ней и улицей был всего один стеклянный слой – она увидела в отражении двери бабушку.

Но за бабушкой – не улицу.

Не детей.

Не дом.

А вытянутую тень, которая стояла слишком близко, почти вплотную к её спине, но в реальности там никого не было.

Тень наклонила голову, искаженную отражением, словно изучала.

Алиса отпрянула, и её собственное отражение дрогнуло.

Она моргнула – один раз, второй.

Когда открыла глаза, снаружи стояла только бабушка.

Тени не было.

Но щель между створками двери – самая тонкая, едва заметная – на миг прогнулась внутрь, будто что-то проходило пальцами по стеклу.

Школьный коридор встретил её резким жаром батарей и густым запахом мокрых курток, которые сушились на крючках у стены. Дети толкались, смеялись, кричали друг другу что-то неразборчивое, и весь этот шум был таким плотным, что Алиса на секунду почувствовала – можно утонуть в нём, раствориться, исчезнуть в голосах, которые не связаны с зеркалами или шагами внутри стен.

Она прошла мимо учительской, мимо стенда с расписанием, мимо ребят из параллели, которые ругались из-за чей-то шапки. Всё было слишком живым. Слишком обычным. Это почти помогало дышать.

Почти.

Потому что брелок в кармане не остывал. Наоборот – становился тяжелее. Плотнее. Он будто впитывал воздух школы, реагируя на каждое отражение, которое попадалось на пути. А отражений было много – стеклянные створки шкафчиков, полированная поверхность перил, блестящая плитка в углу, где случайно протёрли пол сильнее, чем нужно.

Каждое зеркало. Каждый блеск. Каждый кусочек света, пойманный под неправильным углом, – всё это отзывалось в брелоке медленными толчками, как чужое сердце, которому не хватает сил пробиться наружу.

Алиса шла, стараясь смотреть только под ноги. Так было безопаснее. Пол не отражал. На полу никто не жил.

Когда она дошла до класса, дверь была приоткрыта. Через щель доносился голос учительницы, ровный, спокойный, тот самый голос, который всегда заставлял детей замолчать. Алиса потянула дверь на себя, стараясь не смотреть на стеклянный прямоугольник сбоку, где отражалась полоса коридора.

Но взгляд всё равно скользнул.

В отражении дверь была распахнута шире, чем в реальности. Слишком широко. И коридор за ней был пустым – полностью пустым, хотя в реальности за её спиной прошли двое семиклассников. Их отражений не было. Только длинный, тёмный коридор и что-то стоящее в его конце.

Алиса моргнула.

Снова.

Третий раз.

Отражение выровнялось.

Стало обычным – с ребятами, с афишей школьного концерта, с плакатом «Сдаём макулатуру».

Но в самом углу стекла остался тёмный след – узкая вертикальная полоса, будто кто-то стоял слишком близко и ушёл не до конца.

Она вошла в класс.

Дверь закрылась – мягко, без щелчка.

Учительница посмотрела на неё коротко.

– Опаздываешь.

Алиса кивнула и пошла к своей парте. Рюкзак она поставила так, чтобы он закрывал правую сторону стола, ближе к окну, где отражения были самыми сильными. Она села. Открыла тетрадь. Взяла ручку – и увидела своё лицо в полированном синем пластике стержня. Маленькое, перевёрнутое, смазанное.

И рядом – движение.

Не тень.

Не пятно.

Движение.

Алиса медленно повернула ручку, чтобы уменьшить отражающий угол, и изображение исчезло. Но в этот момент брелок в кармане резко толкнул – так сильно, что она чуть не вскрикнула. Она положила руку на колено, удерживая карман.

Учительница подошла ближе, спросила что-то о домашнем задании, но слова проходили мимо, будто в помещении стало меньше воздуха. Алиса подняла взгляд – и заметила, что стекло на окне дрожит. Не от ветра. На улице было тихо. Дрожь шла изнутри – тонкими короткими импульсами, как если бы кто-то проводил пальцами по стеклу с другой стороны.

Учительница повернулась к доске, не увидев этого.

Алиса сидела неподвижно.

И тогда – в дальнем конце класса – что-то изменилось.

Там был шкаф со стеклянной дверцей, в которой отражались парты и окна. Шкаф стоял на прежнем месте, но отражение в дверце стало глубже. Не темнее – глубже. Как будто пространство внутри стекла стало больше, чем физическое пространство перед ним.

В отражении что-то стояло между партиями.

Между детьми.

Но в реальности – там был воздух.

Отражение наклонило голову.

Медленно.

Почти по-человечески.

Брелок в кармане Алисы дернулся – коротко, резко.

В ту же секунду стекло дверцы шкафа будто прогнулось внутрь – едва заметно.