ИМЯ

Учительница написала на доске пример. Дети что-то шептали. Кто-то листал учебник.

Всё было обычным.

Только отражение – нет.

Оно стояло неподвижно.

И, когда Алиса посмотрела на него второй раз, оно стояло ближе.

Намного ближе.

Глава 7.

После первого урока коридор наполнился привычным шумом – дети высыпали из классов, хлопали дверями, переговаривались, толкались плечами. Алиса вышла вместе со всеми, стараясь держать голову опущенной, чтобы отражения в окнах и витринах шкафчиков не цепляли взгляд. Но даже опущенная голова не спасала: блеск металла у батарей, мокрые пятна на полу, блестящие корпуса телефонов у одноклассников – всё это давало краткие вспышки зеркальных фрагментов, в которых могло прятаться что угодно.

Брелок в кармане становился тяжелее с каждой секундой, будто внутри него шло движение, которое не зависело от того, идёт ли Алиса сама или стоит на месте. Иногда он давал короткие толчки – сжатые, точные, как сигналы. Иногда просто становился настолько тяжёлым, что ткань кармана прогибалась.

Она дошла до своего шкафчика. Металлическая дверь отражала её лицо – бледное, вытянутое, искажённое рифлением краски. Она открыла шкафчик быстро, стараясь не заглядывать внутрь отражения на внутренней стороне дверцы. Но взгляд всё равно упал на поверхность.

И там, за её отражением, пространство было не чёрным, не пустым – глубоким. Как если бы внутри шкафчика был тоннель, уходящий куда-то вниз, к тем местам, где звук не возвращается.

Она моргнула.

Шкафчик снова стал обычным.

Брелок толкнулся – резко.

Алиса захлопнула дверцу, не глядя.

Коридор стал тише. Это произошло не сразу, а постепенно – будто шум детей отодвинули в сторону. Голоса стали приглушёнными, шаги – мягче, двери – дальше. Алиса почувствовала, как воздух вокруг неё меняется, собирается в плотный узел, в центр которого она попала сама.

Она обернулась.

В коридоре было много людей – десятки. Но они казались размытыми, как будто смотрела на них не она, а зеркало. Движения детей оставляли после себя лёгкие следы света, как короткие вспышки. И среди этих следов был один – тёмный. Он не исчезал. Он стоял неподвижно, в конце коридора, между дверью в учительскую и пожарным щитом.

Это не было отражение.

Это была тень.

Но тень стояла не на полу – она стояла в воздухе, там, где должен был быть просто свет.

Алиса отвернулась.

Сделала шаг.

И коридор снова ожил – голоса вернулись, шаги загремели, кто-то засмеялся, кто-то хлопнул дверью. Всё как обычно, но Алиса знала, что обычное – только внешняя плёнка.

Она дошла до лестницы.

Положила руку на перила – холодный металл, гладкий, отражающий.

Отражение в перилах показало пустую лестницу.

Совсем пустую.

Без детей.

Без учительницы.

Без неё самой.

Алиса убрала руку.

Она поднялась на второй этаж. Здесь было тише – старшеклассники сидели по классам, двери закрыты, коридор длинный и пустой, как больничный. Окна больших размеров отражали наружный свет, но отражение внутри было глубже, чем стекло.

Алиса шла медленно – не потому что устала, а потому что каждое отражение теперь выглядело не как картинка мира, а как другая поверхность, через которую что-то смотрело.

Когда она подошла к лестнице на третий этаж, услышала звук – один единственный.

Щелчок.

Металлический.

Не громкий.

Словно кто-то коснулся перил в другом конце коридора.

Она остановилась.

Звук повторился – ближе.

Алиса повернулась к окну, не к источнику звука. В отражении окна коридор тянулся дальше, чем обычно. Намного дальше. Оно показывало лестницу, которой не было, и поворот, который в реальности отсутствовал. Между этой «лишней» геометрией стояло что-то высокое.

Форма была не человеческой – слишком вытянутая.

И неподвижной – полностью.

Но отражение его головы двигалось.

Очень медленно.

Плавно.

И остановилось точно в том месте отражения, где в реальности стояла она.

Алиса отступила на шаг.

Брелок в кармане дёрнулся – резко, как удар.

И стекло окна прогнулось внутрь – почти незаметно, на толщину ногтя.

В коридоре стало тяжело дышать.

И было ясно: идти дальше уже поздно.

Оно нашло её.

Алиса стояла у окна, и воздух вокруг неё словно задержал движение. Коридор не опустел – он просто перестал быть громким. Как будто кто-то убавил громкость мира до едва слышного шороха. Вдали хлопнула дверь, но звук шёл медленно, как через плотную воду. Даже собственное дыхание казалось слишком громким в этой тишине, которая не была тишиной – просто чем-то, что заполнило пространство между звуками.

Она сделала два шага назад, чтобы уйти от окна. Отражение двигалось вместе с ней, но не так, как должно было. Оно повторяло её шаги с задержкой – на долю секунды, но этого хватало, чтобы понять: отражение живёт своим движением, не её.

Когда она дошла до середины коридора, брелок в кармане стал настолько тяжёлым, что казался частью ноги, будто его тянут вниз, к полу, к той точке, где отражений нет. Алиса сжала карман, чтобы металл не ударил по коже. Но именно в это мгновение из конца коридора пришёл звук.

Не шаг.

Не стук.

Что-то среднее, мягкое, но уверенное – как когда ладонь касается стекла раз за разом, пытаясь найти точку входа.

Алиса подняла голову.

В реальности коридор был пустым.

В отражении стеклянной двери справа – нет.

Там, в глубине отражения, коридор был темнее. Длиннее. Гораздо длиннее, чем должен быть. Свет падал из неправильного угла, словно в отражении стоял другой источник света, которого не было в школе. И в этом глубоком коридоре отражения – чуть дальше двери – она увидела силуэт.

Силуэт был тонким. Вытянутым. Стоял прямо по центру отражённого коридора, как указатель, который нельзя обойти. Его форма была неправильной – немного скошенной, будто его тело отражалось в зеркале, которое когда-то погнули.

Алиса отступила от стеклянной двери, но отражение силуэта не уменьшилось.

Оно оставалось ровным, не зависело от расстояния.

Брелок дёрнулся – один раз.

Затем второй.

Третий – сильнее, чем два первых.

И в ту же секунду отражение силуэта сделало движение.

Не шаг.

Просто легкое смещение – как если бы фигура чуть наклонила голову, пытаясь рассмотреть её сквозь толщу стекла. И это движение было настолько медленным, будто отражение состояло не из света, а из густой тёмной жидкости, в которой трудно двигаться.

Алиса открыла рот, чтобы вдохнуть, но воздух стал вязким.

Грудь не могла подняться.

Мир сузился до одного чувствительного центра – брелок в кармане, который теперь бился как пульс.

Из дальнего конца реального коридора раздался звук двери – резкий, быстрый, настоящий. Учительница литературы вышла из класса, не глядя в сторону Алисы. Настоящее сразу отступило, но ненадолго – шаги учительницы отмеряли обычное время, но отражения не подчинялись этому ритму.

Отражение силуэта продолжало смотреть.

Долго.

Неподвижно.

И когда учительница прошла мимо стеклянной двери, её отражение исчезло полностью – не отразилось ни на секунду.

Как будто в отражении не было места ни для кого, кроме того, что стояло там.

Алиса не ждала, пока отражение сделает следующий шаг.

Она повернулась и пошла – не бегом, не быстро, а ровно, как бабушка учила: движение привлекает внимание, а ровная походка может пройти незамеченной.

Она свернула за угол.

Встала за шкаф, чтобы набрать воздуха.

Сердце билось так сильно, что казалось – его слышно через одежду. Но в коридоре никто не повернул голову. Никто не смотрел на неё. Всё шло, будто она была просто одной из учениц, опоздавшей на звонок.

Она прислонилась к стене. Стена была холодной – обычный школьный бетон, немного шероховатый. И вдруг этот холод исчез – на секунду.

Стена стала тёплой.

Как будто с другой стороны к ней прижалась чья-то ладонь.

Алиса отпрянула, но едва ли успела, потому что движение ощущалось коротко – касание, не давящее, а проверяющее.

Точно такое же, как отражение делало по стеклу.

Она подняла голову – очень медленно.

В конце коридора, далеко, за полупрозрачным пожарным щитом, было стекло. Маленькая полоска, узкая, но отражающая. И в этой полоске отражения она увидела свою фигуру – маленькую, испуганную.

И рядом – вторую.

Высокую.

Слишком близкую к её отражению.

Она ещё стояла в реальности одна.

Но отражение уже стояло не одно.

И отражение второй фигуры наклонялось.

Ближе.

Ещё ближе.

Ровно на ту высоту, где обычно шепчут в ухо.

Глава 8.

Алиса вошла в класс математики, и тишина была не обычной школьной тишиной. Это не было утомлённое дыхание урока или подавленный шёпот. Это было отсутствие – как если бы звуки не пропали, а их вытерли перед её приходом, оставив только пустой фон, слишком ровный, чтобы быть живым.

Ученики сидели за партами. Все. Сразу. Это странно – всегда кто-то что-то роняет, кто-то дёргает стул, кто-то меняет позу. Сейчас никто не двигался. Даже учительница не повернула голову, когда Алиса вошла. Она просто стояла у доски, держа мел так же, как держат выключенный фонарик – без применения.

Алиса закрыла за собой дверь.

И в стекле двери увидела – ничего.

Не отсутствие отражения.

Отсутствие стекла.

Полоска, где должно было быть отражение, была полностью матовой, как будто кто-то провёл пальцем по зеркалу, стирая отражение до глухого белёсого следа. Она провела ладонью – поверхность была гладкой, но глазом не отражала ничего: ни её, ни класс, ни свет.

Она шагнула вперёд.

В классе что-то едва слышно щёлкнуло.

Не лампа, не мебель – будто в самом воздухе переключатель.

Учительница медленно повернула голову. Но в зеркальной поверхности окна рядом с ней – её головы не было.

Окно отражало всё: парты, доску, мел.

Но не людей.

Алиса прошла между рядами. Каждый ученик сидел так ровно, что создавалось ощущение – если дотронуться, они упадут набок, как картонки. Кто-то держал ручку; чернила внутри застекленели, не шевелились.

И только один мальчик – Серёжа из параллельного класса – водил взглядом, но слишком медленно, как если бы глаза двигались по отдельной траектории от головы. Он не смотрел на Алису. Он смотрел на окно.

Алиса тоже посмотрела.

Снаружи был школьный двор. Деревья. Трава. Ограда.

Но в стекле – ничего. Никакого двора. Никакого света.

Стекло показывало лишь серую глубину, будто окно теперь смотрело в другое место.

Некто мягко коснулся её рукава. Алиса дёрнулась.

Это была учительница.

Её пальцы были холоднее, чем должны быть у живого человека, отрешённого или пугающегося. И голос, когда она заговорила, прозвучал не вслух – скорее внутри, будто мысль пришла сама собой, но чужая:

Не садись на первый ряд.

Алиса посмотрела на первый ряд.

Там сидела девочка.

Её лицо было повернуто к окну, и глаза не моргали. И только тогда Алиса заметила – у девочки нет тени на полу. Совсем нет. Лампа над ней давала свет, но под стулом был только ровный серый квадрат пола, без любых очертаний.

И в этот момент дверь класса – та самая, с матовым стеклом – издала звук, которого не бывает у дверей: тихий, медленный вдох. Дверь словно втянула воздух внутрь себя.

Алиса почувствовала, как брелок в кармане стал лёгким – не тяжёлым, не пульсирующим, а невесомым, как будто он больше не принадлежал вещам. Как будто его вырезали из реальности, и он существовал отдельно, в слое, который она не видела.

Учительница сказала так же тихо, внутри головы:

Не смотри в пол.

Алиса посмотрела.

Пол под её ногами отражал. Отражал слишком чётко, как будто был не линолеумом, а водой, натянутой тугой плёнкой. И в этом отражении стояла она – только стояла ближе, чем должна была стоять. И ближе, чем могла.

Её отражение было на несколько сантиметров ближе к ней, чем её собственные ноги.

И отражение – улыбалось.

Еле-еле.

Губами, которых у Алисы сейчас не двигалось.

Алиса подняла ногу.

В отражении нога не поднялась.

И улыбка стала шире.

Алиса сделала шаг назад – и отражение сделало шаг вперёд.

Не наоборот. Не с задержкой.

Оно двинулось к ней так, как двигалась бы она, если бы хотела сократить расстояние.

И это движение было слишком точным, чтобы быть случайным, и слишком мягким, чтобы быть человеческим.

Класс за её спиной оставался неподвижным. Ни один ученик не повернул головы, ни один стул не скрипнул. Даже учительница, стоящая рядом, не изменила позы. Только её взгляд – расфокусированный, пустой – слегка дрогнул, как если бы она пыталась увидеть что-то, что давно видела и давно забыла.

Алиса отступила ещё на шаг.

Её пятка коснулась ножки парты.

В отражении – нет.

Там отражение стояло уже почти вплотную, так близко, что Алиса увидела то, чего не замечала раньше: у отражения не было радужки. Только тёмная поверхность, чуть мерцающая, как глубина колодца, куда кто-то бросил камень, но звук падения так и не вернулся.

Она выдохнула.

И узнала: отражение дышит вместе с ней.

Не одновременно.

В ритме, но по-другому.

Оно вдыхало, когда она выдыхала – и наоборот.

Оно жило в том же цикле, но на другой стороне каждой секунды.

Тогда щёлкнуло окно.

Щелчок был настолько негромким, что его можно было бы принять за треск остывающего металла. Но в тишине класса он прозвучал так отчётливо, как мерцание лампы в пустом коридоре ночью. Алиса повернула голову – и увидела, что на стекле окна появилось отражение.

Отражение класса.

Отражение парт.

Отражение учительницы.

Но не Алисы.

И не тех, кто сидел.

Окно показывало класс, в котором никто не сидел за партами, но все места были заняты. Не людьми – силуэтами. Половинками. Размытыми тенями, как будто кто-то нарисовал людей одним движением и так же быстро стёр.

И только один силуэт был отчётливым.

На первом ряду.

Там, куда учительница сказала не садиться.

Это был силуэт девочки.

Склонённая голова.

Опущенные руки.

И волосы, которые не колебались даже от малейшего движения воздуха.

Силуэт поднял голову.

Алиса вздрогнула.

Лицо у силуэта было её собственным.

Её – но пустым.

Её – но неподвижным.

Её – но без следа жизни.

В этот момент дверь позади неё издала тот же звук, что и раньше – вдох. Но теперь голос, который прозвучал внутри головы, был не учительницы.

Не смотри туда.

Голос был её.

Её собственный.

Но произнесённый на той стороне.

Алиса обернулась.

Дверь была приоткрыта.

Совсем чуть-чуть.

На ширину дыхания.

И в этой узкой щели – не было темноты.

Там было то же отражение, что стояло перед ней в полу.

Тот же наклон головы.

Та же улыбка.

Та же пустая радужка.

Щель расширилась настолько, чтобы увидеть ладонь.

Ладонь протянулась к ней – ровно на то расстояние, которое отделяло её от пола.

И в этот момент отражение на полу сделало движение, которого она не ожидала.

Оно перестало быть отражением.

Оно шагнуло вперёд.

Не по ту сторону поверхности.

Вперёд – в её сторону.

Как если бы пол перестал быть твердым, а стал дверью, и дверь наконец открыли.

Алиса почувствовала, что не может отступить.

Парта позади упёрлась в её спину.

Окно слева показывало пустой класс.

Дверь справа показывала её собственную улыбку.

Пол показывал её собственный шаг.

И только одна вещь оставалась прежней:

брелок в кармане.

Он был лёгким, бессильным, забытым – но вдруг едва ощутимо дрогнул.

Не пульсировал.

Не грелся.

Он как будто вспомнил.

И в момент, когда отражение подняло руку, чтобы коснуться её, брелок едва слышно звякнул – тихий, почти невесомый звук, но в мёртвом классе он прозвучал как трещина в стекле.

А отражение замерло.

На долю секунды.

Ровно настолько, чтобы понять:

оно тоже услышало.

Глава 9.

Алиса стояла, не в силах сделать ни шага, ни вдоха.

Брелок в кармане остывал, будто погружённый в снег.

Отражение – то, что было отражением – застыло на расстоянии вытянутой руки.

Дверная щель – её собственная улыбка – не закрылась.

Класс не двигался.

Но в этот момент изменилось не существо.

Изменилось помещение.

Сначала был звук.

Удивительно тихий, как если бы кто-то ногтем провёл по внутренней стороне стеклянной банки.

Тонкий, растущий, невидимый.

Воздух дрогнул.

Потолок – чуть.

Стены – едва заметно.

Пол – как будто стал другим материалом.

Не твёрдым.

Не мягким.

Просто – другим.

Алиса посмотрела вниз.

И увидела, что парта, которая упиралась ей в спину, стала выше.

Не она опустилась – парта выросла.

Медленно.

Тихо.

Незаметно, если бы смотреть на секунду позже.

Стул за ближайшей партой тоже поднялся.

На толщину тетради.

Потом ещё на пару миллиметров.

Как если бы кто-то со стороны прокручивал ручку, регулируя высоту мебели, но делал это не рукой, а мыслью.

Алиса моргнула.

И заметила ещё.

Лампы на потолке стали чуть дальше.

Мел в лотке – выше.

Края доски – тоньше.

И воздух – плотнее, будто класс медленно наполнялся чем-то, что не пахнет и не движется, но есть.

В окне отражение класса потемнело.

Не сразу, а как будто время там тянулось быстрее – или медленнее – чем здесь.

Силуэты стали чётче.

Силуэт девочки на первом ряду поднял голову.

Очень медленно.

Как если бы смотреть через воду.

Дверь за спиной Алисы открылась ещё на миллиметр.

И улыбка – её собственная – стала глубже.

Алиса чувствовала, как мир вокруг не рушится – хуже.

Он перестраивается.

Подстраивается.

Меняется так, будто всё пространство школы делается удобнее для кого-то другого.

Не для неё.

Отражение на полу шагнуло.

Не вперёд – в сторону.

Правее.

Туда, где в реальности ничего не было.

Как будто оно двигалось по другой геометрии, по другим линиям, по другим углам.

И пол под его ногой – затрещал.

Не от тяжести.

От несоответствия.

Класс, казалось, вздохнул.

Не воздух, не стены – всё сразу.

Тоном, которого не существует в природе.

Звук был не громким.

Просто… слишком правильным.

Как если бы дом наконец-то принял решение.

Брелок в кармане согрелся.

Резко.

Обжигающе.

Как если бы внутри него вспыхнул крошечный огонёк.

Алиса дернулась от жара – и в этот момент заметила, что её собственная тень изменилась.

Она стала длиннее.

Ни окно, ни лампы – ничто не объясняло это.

Тень тянулась к дверной щели.

К той улыбке.

Как будто её вытягивал свет, которого нет.

А отражение…

Отражение повернуло голову.

Совсем чуть-чуть.

Но в сторону, в которую Алиса не могла повернуть свою.

Под углом, которого у людей нет.

И посмотрело на её тень.

Не на неё.

На тень.

Секунда.

Пауза.

Тишина, в которой сердце ударяет слишком громко.

Отражение наклонилось.

Вниз.

К тени.

И сделало движение, которое нельзя было спутать:

оно коснулось тени пальцами.

Мир дрогнул.

Стены словно просели.

Окно стало ниже.

Дверная щель – выше.

Парты – дальше.

И только одно осталось прежним:

брелок, который снова звякнул.

Глухо.

Как ключ, упавший на камень.

А рядом с её тенью появилась ещё одна.

Чужая.

Зеркальная.

И очень, очень правильная.

Когда класс начал смещаться – не вспышкой, не рывком, а длинным, медленным изгибом, словно само здание решило поменять угол своего существования – Алиса поняла, что звук, который она слышит, не принадлежит ни стенам, ни мебели. Это был тихий, вязкий шорох, больше похожий на то, как разминают толстую бумагу, тянущуюся на границе разрыва. Пространство словно пыталось сложиться в новую форму, найти другую ось, и при каждом микроизменении всё вокруг становилось чуть менее знакомым.

Она шагнула назад – всего на сантиметр – и почувствовала, что пол под ногами меняет наклон. Не настолько, чтобы упасть, но достаточно, чтобы понять: если она сделает второй шаг, третий, четвёртый, комната перестанет совпадать с самой собой. И в это мгновение она увидела, что доска, висевшая у стены, стала уже. Действительно уже. На толщину пальца. Как если бы кто-то вытянул её в другую сторону, оставив рамку прежней.

Отражение на полу подняло голову. Сейчас оно не шагало и не приближалось – оно просто сидело в этой новой геометрии так, будто она всегда принадлежала ему. Голова повернулась на чуть больший угол, чем позволяют человеческие позвонки, и медленно выровнялась, словно прислушиваясь не к Алисе, а к её тени.

А тень теперь жила своей жизнью.

Стала плотнее, темнее, длиннее.

И самое плохое – она выглядела спокойной.

В окне постепенно проступали новые силуэты. Не люди – контуры. Они появлялись не по одному, а как рисунки, проступающие на мокрой бумаге: медленно, уверенно, неживым движением. Класс-близнец на той стороне стекла становился точнее, чем настоящий. Стулья там стояли ровнее. Дверь – шире. Тени – правильнее. Как если бы отражение мира давно тренировалось быть миром, а теперь наконец получило шанс занять своё место.

Лампы мигнули. Не раз, не два, а длинным, вытянутым затуханием, будто свет проходил через воду. В этот момент ей показалось, что воздух в классе стал тяжелее. Не пахнуть иначе – он стал весить больше. Каждое дыхание давалось труднее, как если бы невидимая плёнка отделяла её от всего, что дышит. И когда она снова взглянула на пол, то заметила: отражение больше не совпадает с линией её ног. Оно сдвинулось. На пару сантиметров в сторону. На ту, куда она бы никогда не смогла поставить ступню, даже если бы захотела.

Дверная щель с её собственной улыбкой стала выше. На голову. Её собственная голова – там, на другой стороне – тоже чуть поднялась, и в этой почти незаметной смене угла было нечто окончательное. Словно та, другая, ждала не момента, а команды.

Алиса почувствовала, что тень под её ногами слегка дрогнула. Это был не ветер, не движение лампы – это дрогнула не тень, а то, что касалось её. Чужая рука, чужое прикосновение без кожи и формы, едва ощутимый нажим. Отражение, сидя на полу, наклонилось. Точно так же, как секунду назад наклонялось к тени. И та вторая тень – новая – повторила движение.

И только тогда Алиса заметила ещё одну деталь, намного страшнее всех.

На стенах больше не было отражений.

Ни световых бликов, ни тёмных пятен.

Как если бы стены перестали отражать реальность вовсе.

И в этой бледной, мёртвой матовости она увидела, что дверь, ведущая наружу, стала шире.

Не на глаз – на ощущение.

Как будто кто-то решил, что в этот класс должно войти нечто большее, чем ребёнок.

Брелок в кармане снова ожил.

Сначала лёгкое тепло, потом – резкая дрожь, будто внутри него бился крошечный, запертый внутри огонь.

Он ударил в пальцы не болью, а памятью: запах пыли в коридоре, старые шаги бабушкиной обуви, свет от лампы, который всегда был чуть слабее, чем хотелось.

И в этот момент отражение поднялось на ноги.

Один медленный, длинный подъём – не из тела, а из глубины.

Тень за его спиной вытянулась до самой двери.

Вторая тень, появившаяся рядом с тенью Алисы, стала ярче, как отпечаток, который заполняют чернила.

Отражение сделало шаг.

Мягко.

Так мягко, что не услышал бы никто – кроме тени.

И комната подалась навстречу этому шагу.

Потолок стал ниже.

Окно – шире.

Парта – дальше.

Пол – глубже.