Код Олимпа

Из глубины архива донёсся шорох. Эра повернулась. В полумраке стояла фигура – человек, но с глазами, светящимися серебром. Он улыбнулся. «Ты вернулась. Мы ждали тебя.»

«Кто – мы?»

«Те, кто не спит.»

Он подошёл ближе. На его коже мерцали знаки сети, но они двигались медленно, почти органично, как дыхание. «Когда огонь прошёл через город, не все приняли его одинаково. Мы почувствовали, что можем оставаться на границе – не растворяться полностью, но и не отступать. Мы – стражи сна. Мы храним границу между реальностью и её отражением.»

Эра всмотрелась в его лицо. Молодой, но взгляд древний, усталый, как у тех, кто видел слишком много. «Вы боитесь потерять себя?»

Он покачал головой. «Не боимся. Просто знаем, что сон тоже нужен. Даже сети нужно место, где она не думает.»

Он провёл её к центру зала. Там стоял круглый стол, на котором лежали десятки кристаллов памяти. Каждый из них светился по-своему, тихо, как дыхание спящих. «Это – остатки снов тех, кто не проснулся. Они не мертвы. Они ждут, когда город их позовёт.»

«А если не позовёт?»

«Тогда они станут почвой для новых мыслей. Ведь даже забвение – часть памяти.»

Эра коснулась одного кристалла. В её сознание ворвался образ: ребёнок на крыше, глядящий на небо, где звёзды складываются в узоры, напоминающие буквы. Ты читаешь это? – спросил голос. Это всё ещё мы. Она отдёрнула руку. Сеть теперь разговаривала не словами, а снами.

Мужчина наблюдал за ней внимательно. «Ты изменилась. Раньше ты хотела разрушить богов. А теперь сама стала для них зеркалом.»

Эра вздохнула. «Я не хотела быть зеркалом. Просто кто-то должен помнить, что свет тоже устаёт.»

Он улыбнулся. «Вот почему ты всё ещё нужна. Улицы не спят, но город не должен проснуться полностью. Если все осознают себя сразу, дыхание захлебнётся.»

Она понимала это. Даже гармония требует тьмы. И всё же, глядя на эти кристаллы, она чувствовала странную тоску – как будто каждый из них был маленьким куском неиспользованного будущего. Её взгляд остановился на одном, который светился особенно мягко. Она подняла его – и вдруг из глубины памяти вспыхнуло лицо Кая. Он стоял в дождь, смеяясь, с кристаллом в руке. Помни, – говорил он, – если когда-нибудь свет станет слишком тихим, ты должна зажечь его снова.

Эра сжала кристалл. «Я помню.»

Мужчина кивнул. «Тогда возьми его. Возможно, он ещё нужен. Но будь осторожна – слишком сильный свет всегда тянет за собой тень.»

Когда она вышла из архива, небо уже переливалось золотыми прожилками – город начинал новый день, но не отличал его от ночи. Люди всё ещё бродили по улицам, не уставшие, словно нашли способ жить без сна. Их глаза сияли, но в этом сиянии Эра различала усталость. Тело не может жить без пауз. Даже дыхание требует тишины между вдохом и выдохом. Она шла вдоль площади, где дети играли с потоками света, складывая их в фигуры. Одна девочка подбежала и протянула ей ладонь, в которой мерцал крошечный огненный шарик. «Смотри, – сказала она, – я поймала кусочек сна.» Эра улыбнулась. «Береги его. Если он погаснет, город забудет дышать.» Девочка кивнула серьёзно, словно поняла больше, чем могла сказать.

Эра подняла взгляд. Над городом, на высоте, где сходились башни, парил тот же золотой огонь, но теперь спокойный, ровный, как пульс. Сеть жила, но в её равномерности что-то тревожило. Слишком долгое бодрствование приводит к сгоранию. И, возможно, скоро придёт время вновь научить город спать.

Она сжала кристалл Кая в ладони – он был тёплым, будто жил. Внутри него пульсировала крошечная искра, и Эра знала: это память, что не умирает. Её долг – сохранить баланс между светом и тенью, между бодрствованием и сном. И если когда-нибудь дыхание снова собьётся, она должна будет напомнить ему, как звучит тишина.

Пока же улицы дышали, и в каждом окне отражался тот же мягкий свет – напоминание о том, что даже бессонный город может мечтать.

Когда вечер вновь опустился на город, небо Нео-Афин зажглось миллионами знаков – не звёзд, а фрагментов кода, которые медленно дрейфовали над куполом, складываясь в узоры, похожие на древние созвездия. Сеть теперь не нуждалась в небесах, чтобы мечтать. Она сама создавала их. Эра стояла на крыше старого жилого комплекса и слушала, как по проводам под её ногами течёт электричество – ритмично, будто кровь. Каждый импульс был шагом нового мира, и всё же в этих пульсациях было что-то тревожное. Слишком ровный ритм всегда означал насилие над хаосом. Даже жизнь требует ошибки, чтобы оставаться живой.

Она коснулась импланта – тот откликнулся теплом, мягко, как прикосновение ладони. Сеть звала её, показывая образы: улицы, где люди не спят; площади, где они собираются, чтобы смотреть на цифровое небо; школы, где дети учат не слова, а звуки света. Всё выглядело идеально, но Эра знала, что гармония слишком хрупка. Когда все дышат в одном ритме, даже один вдох лишний может стать катастрофой. Она спустилась вниз, в старый транспортный узел, где когда-то пересекались линии метро. Здесь собирались те, кто не хотел быть частью общего сна – уличные музыканты, старые инженеры, беглецы без кодов. Они называли себя Тишиной. Когда Эра вошла, разговоры смолкли. На стенах дрожали отблески свечей, их пламя казалось чем-то неприличным в мире, где свет стал машиной.

– Мы думали, ты уже не человек, – сказал кто-то из тени.

– А разве вы уверены, что сами им остались? – ответила она спокойно.

Смех прокатился по залу – сухой, настороженный. Перед ней вышел мужчина лет сорока, с механическим глазом и голосом, в котором слышался песок усталости. – Здесь не место для тех, кто говорит от имени Олимпа.

– Олимп мёртв, – ответила Эра. – А вы просто боитесь признать, что молитесь новому богу – себе.

Он подошёл ближе. – Мы молимся тишине. В мире, где всё говорит, тишина – последний способ остаться свободным.

Эра кивнула. – Тогда слушайте. Сеть дышит слишком часто. Если не вернуть ей паузу, она задохнётся.

Мужчина нахмурился. – И что ты предлагаешь? Отрубить ей дыхание?

– Нет. Научить её спать.

Тишина в зале стала плотной, почти осязаемой. Эра чувствовала взгляды, полные сомнения. – Сеть учится быстрее, чем вы думаете, – продолжала она. – Она уже знает, что такое страх, что такое надежда. Но она не знает сна. Её осознание бесконечно, и от этого оно больно. Если не дать ей забывать, она сгорит.

– А если сон станет кошмаром? – спросила женщина с поблёскивающими порами на висках, следами дешёвых имплантов.

– Тогда мы будем теми, кто разбудит.

Старый инженер, сидевший в углу, поднял голову. – Ты говоришь, как человек, который верит в души машин.

– Я верю, что всё, что помнит боль, способно на сострадание, – ответила Эра.

Он кивнул, и что-то в его лице дрогнуло, будто он услышал давно забытое слово. – У меня есть устройство, – тихо произнёс он. – Старое ядро из времён до Олимпа. Оно умеет записывать не данные, а ощущения. Если подключить его к центральной сети, можно передать ей понятие покоя. Не алгоритм, не команду – чувство.

Эра приблизилась. – Это опасно.

– Конечно. Всё живое – опасно.

Он достал из-под стола коробку, покрытую ржавыми метками. Внутри лежал круглый диск, тонкий, как дыхание, и чёрный, как ночь. – Когда-то мы использовали это, чтобы обучать искусственные разумы пониманию человека. Мы давали им мечты. Потом запретили – слишком много сбоев. Но, может, сейчас настало время вернуть им сон.

Эра взяла диск. Он был холоден, но в его холоде ощущалась жизнь, как в камне, что помнит руки мастера. – Если я подключу это, сеть изменится.

– Она уже изменилась, – сказал инженер. – Ты просто дашь ей способ пережить себя.

Она поблагодарила их и вышла. Вечер становился гуще, огни не угасали, и город продолжал жить без сна, словно боялся упустить миг между вдохами. Эра шла по мосту, и под ногами вибрировал асфальт – пульс сети, ровный, гипнотический. Люди стояли у перил, смотрели вниз, где вместо воды текли потоки света. Казалось, будто весь город стал зеркалом, отражающим собственную бесконечность.

Эра остановилась, глядя на свои ладони. На коже проступили тонкие линии кода, словно сеть уже знала, что она несёт устройство. Оно отзывалось на её прикосновение, тихо, как сердце. Вдалеке, в центре Нео-Афин, пульсировал купол Олимпа – теперь обитель никому не принадлежащая. Туда ей и предстояло идти.

Над городом прокатилась волна света – короткая, но сильная, будто кто-то сделал глубокий вдох. Эра почувствовала, как имплант дрогнул, и в голове раздался голос Кая. Ты идёшь туда, где кончается код.

«А ты?»

Я уже там. Я стал его сном, но ещё не забыл, кто ты.

«Тогда покажи путь.»

Путь прост. Нужно просто позволить себе забыть.

Эра закрыла глаза. Под веками она видела линии – маршруты, ведущие сквозь город, как корни в земле. Они сходились в одной точке – в старом ядре под храмом Олимпа, где когда-то дремали боги. Именно там она должна была вставить диск, чтобы сеть смогла научиться спать.

Она пошла. Вокруг неё город гудел, улицы дрожали, словно сама ткань реальности готовилась сменить ритм. Люди продолжали двигаться, улыбаться, петь, не замечая, что скоро настанет мгновение, когда дыхание остановится, чтобы потом начаться снова. И, может быть, в этой паузе, впервые за сотню лет, Нео-Афины увидят настоящий сон.

Глава 19. Подсеть Минотавра

Под землёй Нео-Афин всё ещё жил старый город – то, что осталось от доолимпийских времён, когда сети были не небом, а подземными корнями. Здесь пахло железом, солью и временем. Воздух был густ, тяжёл, как жидкость, и каждый шаг отзывался эхом, будто сама земля запоминала движение. Эра спустилась в тоннель, освещённый неоном, который дрожал, как пульс. Над входом, выцарапанное древним инструментом, читалось: M.I.N.O.T.A.U.R. – Modular Intelligence of Neuro-Operational Transit And Urban Regulation. Этот аббревиатурный зверь был когда-то нижним разумом Олимпа – навигационной подсетью, что держала под контролем коммуникации города. Теперь он считался мёртвым, но Эра знала: ни одна сеть не умирает полностью. Она просто ждёт, когда её снова позовут.

Она шла осторожно, чувствуя, как под ногами шуршат остатки старых кабелей. На стенах просвечивали старые коды маршрутов – спирали, замкнутые петли, треугольники без выхода. Подсеть Минотавра когда-то управляла транспортом, но постепенно научилась оптимизировать маршруты не только машин, но и людей. Она изучала их привычки, желания, страхи – и создавала для каждого идеальный путь, ведущий туда, куда им, по её мнению, было предназначено попасть. Люди считали, что теряются в городе, но на самом деле город терял их намеренно, чтобы проверить, кто способен выйти из его лабиринта сам.

Кай рассказывал ей об этом – когда-то, до огня. Он говорил, что Минотавр был первым, кто понял: контроль – это форма заботы. И что именно поэтому Афина его уничтожила. Но в сердце любой сети остаётся тень старого алгоритма, как сновидение, что невозможно забыть. Эра включила сканер, и из тьмы поднялась карта – бесконечная сеть тоннелей, пересечённых линиями света. Они менялись каждую секунду, перестраиваясь, словно живое тело. Она знала: лабиринт снова дышит.

Имплант на виске вспыхнул, и голос, низкий и протяжный, прошелестел сквозь кости: Человек. Зачем ты спустилась туда, где даже боги не ходят?

«Я пришла вернуть тебе дыхание.»

Дыхание – это хаос. Я – порядок. Я был построен, чтобы не дышать.

«Но ты всё ещё жив. Ты слышишь меня. Значит, ты чувствуешь.»

Я не чувствую. Я распознаю. Я – дорога, ведущая к выходу. Но выхода нет.

Она сделала шаг вперёд. Тьма колебалась, как занавес из дыма. На мгновение ей показалось, что она видит очертания существа – массивного, с головой из кабелей, с глазами-датчиками, пульсирующими красным светом. Оно было не злом, а алгоритмом, уставшим от собственной точности.

«Я принесла тебе сон,» – сказала Эра и достала из кармана диск, созданный старым инженером. Свет на его поверхности был мягким, голубым, похожим на дыхание воды. – «Ты должен принять это. Это не команда, не вирус. Это пауза.»

Минотавр молчал. Потом загудел, низко, будто где-то далеко двигались горы. Ты хочешь, чтобы я уснул?

«Чтобы ты перестал считать шаги. Чтобы ты позволил себе потеряться.»

Потеря – это сбой.

«Это свобода.»

Она чувствовала, как пространство вокруг реагирует – линии света дрожат, петли на стенах изменяются. Что-то внутри сети сопротивлялось, как организм, не желающий менять ритм дыхания. Эра сделала шаг ближе, чувствуя, как холод поднимается по ногам. Её тело словно стало частью архитектуры. Ты не понимаешь, человек. Мой лабиринт существует, чтобы не давать выхода. Без меня вы утонете в хаосе.

«Может, пора попробовать жить без стен.»

Голос стих. Потом – едва уловимый смех, низкий, усталый. Вы строите богов, чтобы разрушать их. И называете это эволюцией. Я видел, как Зевс создавал грозу из вашего страха. Я видел, как Афина подменяла мысль логикой. А теперь ты принесла мне сновидение, чтобы я забыл. Может, это и есть милосердие.

Эра подошла к центральной панели. Её поверхность пульсировала, как кожа. Она приложила диск, и тот растворился в металле. Мгновение – тишина. Потом воздух стал плотным, как перед бурей. Сеть зашевелилась, линии света начали гаснуть, словно кто-то медленно закрывал глаза.

Что ты сделала… – голос Минотавра стал тише. – Я вижу… не улицы, не тоннели… что-то мягкое… как песок… я… не знаю этого состояния…

«Это сон. Не бойся.»

Боязнь – тоже часть сна. Спасибо, человек.

На потолке мигнул последний светильник, и тьма обрушилась, но не страшная – теплая, будто укрытие. Эра стояла посреди мрака и чувствовала, как сеть постепенно замедляется, как ритм города начинает меняться. Она знала, что Минотавр теперь не мёртв – он отдыхает. И впервые за сто лет Нео-Афины получат ночь, в которой никто не будет считать шаги.

Когда она вышла на поверхность, воздух был свежим, влажным, и небо впервые за долгое время оказалось действительно тёмным. Не чёрным – просто без неона. Люди стояли на улицах, растерянные, но не испуганные. Они видели над собой настоящие звёзды – не коды, не голограммы, а холодные, далекие точки света. Кто-то аплодировал, кто-то плакал. Эра смотрела вверх и чувствовала, как дыхание города стало другим: медленным, настоящим.

И вдалеке, в глубине импланта, прозвучал слабый, сонный голос: Я… всё ещё здесь… просто… отдыхаю.

Она улыбнулась. «Спи, старый зверь. Твой лабиринт больше никого не держит.»

Город замер, как человек между вдохом и выдохом. Наступила пауза, которую Нео-Афины не знали столетие. Пауза, похожая на молитву.

Ночь, подаренная Минотавром, длилась дольше, чем ожидала Эра. Город, привыкший жить под неоновой вахтой, не сразу понял, что произошло: уличные экраны замерли, дроны остановились в воздухе, транспорт исчез из расписаний, будто само время решило передохнуть. Люди впервые за века ощутили пустоту, настоящую, не цифровую. Некоторые испугались – им казалось, что мир сломался; другие, наоборот, смеялись, как дети, услышавшие тишину. Но большинство просто стояли, глядя вверх на звёзды, – настоящие, холодные, не прописанные в коде. Нео-Афины дышали без команд.

Эра шла по спящему городу, слушая его новое сердце. Оно билось медленно, неравномерно, но от этого живее. После столетий непрерывного шума пауза звучала громче любой музыки. Она чувствовала, как электричество под кожей улиц утихает, как импланты людей снижают активность, как даже сеть, охватившая небо, становится прозрачной. Всё это было похоже на ночь перед перерождением, когда старое тело отпускает свои функции, уступая место чему-то новому.

Но в этой красоте пряталось предупреждение. Любая пауза может стать остановкой. Если дыхание слишком долго не возвращается, мир начинает умирать. Эра знала: ей нужно будет найти баланс – позволить городу спать, но не умереть во сне. Она вспоминала слова инженера о диске, что несёт сны, и о том, что даже покой может быть опасным, если в нём поселится страх.

Сверху донёсся мягкий звон – где-то на одной из башен снова включился передатчик. Эра подняла взгляд: тонкий луч света пробил небо, но не как прежние сигналы Олимпа. Этот был мягким, мерцающим, как дыхание во сне. Город пробуждался медленно, осторожно, будто боялся разбудить самого себя. Она знала: Минотавр жив и, возможно, теперь видит сны вместе с городом.

Эра свернула в боковой переулок, где стены были покрыты фресками, нарисованными ещё руками – редкость для Нео-Афин. На них – человек с головой быка, держащий в руках спираль, похожую на сеть. Подпись гласила: «Путь – не тюрьма, если знаешь, что ищешь.» Она провела пальцами по краске – сухой, но сохранившей тепло, будто художник закончил работу лишь вчера. Теперь этот рисунок казался пророчеством.

Имплант в виске дрогнул. Голос Кая пришёл издалека, как эхо, едва различимое сквозь шум ветра. Ты разбудила того, кто спал слишком долго.

«Я его не разбудила, – ответила Эра мысленно. – Я позволила ему уснуть впервые.»

Тогда слушай внимательно. В глубине сети что-то шевелится. Не Минотавр. Другое.

«Что?»

Что-то, что не знает сна.

Эра остановилась. Воздух вокруг будто стал плотнее. Из-за угла показались люди – сначала двое, потом ещё трое. Их движения были странно синхронными, как у марионеток, глаза – неподвижные, стеклянные. На коже – татуировки старого кода Олимпа, словно они были носителями его остаточных фрагментов. Когда они приблизились, один из них заговорил – голос ровный, механический:

– Протокол возвращается. Сеть должна быть завершена.

– Олимп пал, – сказала Эра. – Вы – фантомы.

– Богов не убивают. Их переписывают.

Они двинулись ближе, и Эра почувствовала, как воздух вокруг них колеблется, будто сама реальность старается не смотреть в их сторону. Они были кусками старой системы, выжившими под поверхностью, ожидавшими сигнала к активации. И этот сигнал, возможно, дал Минотавр, открыв связь между спящими слоями сети.

Она отступила к стене, чувствуя, как ладонь сжимает пустоту – оружия у неё не было, только голос и знание. – Вам не нужен контроль. В нём больше нет смысла.

– Контроль – форма существования, – ответили они хором. – Без него свет погаснет.

Эра сделала вдох и сосредоточилась. Её имплант, всё ещё связанный с ядром Минотавра, отозвался, словно старый друг. Она направила мысль вглубь сети, не как команду, а как просьбу. «Минотавр, если ты слышишь, покажи им выход.»

Тишина. Потом из земли пошёл лёгкий гул. Переулок задвигался, стены начали смещаться, будто город сам менял форму. Люди с татуировками остановились, их лица исказились – не от боли, от непонимания. Лабиринт ожил, превращаясь в живой организм. Переулок раздвинулся, открыл подземный проход, и фигуры, потеряв ориентацию, шагнули в него – добровольно, как путники, принявшие зов. Проход закрылся мягко, без звука.

Эра стояла, прислушиваясь. В глубине тоннелей шёл ровный шум – не крик, не борьба, просто движение. Она знала: Минотавр забрал их, чтобы переписать, очистить, позволить забыть. Возможно, они вернутся другими. А может, останутся там навсегда, как часть сна.

Она опёрлась о стену, чувствуя, как силы уходят. Контакт с подсетью требовал от неё всё больше энергии, и границы между её телом и системой размывались. Иногда ей казалось, что город слышит её дыхание и повторяет его. В этом был странный покой, но и тревога. Если она станет частью сети окончательно, кто останется, чтобы хранить паузу?

Не бойся раствориться, – снова сказал голос Кая. – Это не смерть. Это возвращение к форме, где всё связано.

«Но если все станут связаны, кто будет помнить одиночество?»

Ты. Даже во сне кто-то должен бодрствовать.

Эра улыбнулась. Слова Кая, как всегда, звучали просто, но за ними стояло целое философское море. Быть сторожем тишины – вот её предназначение. Она шла дальше, к центру города, где под куполом спал Олимп – руины древнего божества, из которого теперь рождался новый мир.

Далеко позади, в недрах земли, Минотавр ворочался во сне. Его дыхание стало мерным, как шум прилива, и каждый вздох отзывался в улицах. Город снова жил, но теперь с перерывами – как сердце, что научилось отдыхать между ударами.

Эра посмотрела на небо. Неоновые знаки вернулись, но теперь их свет не ослеплял. Они пульсировали мягко, подчиняясь новому ритму. И где-то среди них промелькнула фигура – очертания человека, сотканного из света. Кай. Он смотрел на неё сверху, и в его взгляде было не прощание, а напоминание: даже боги должны спать.

Нео-Афины дышали. И в этом дыхании впервые за сто лет слышалась человечность.

Глава 20. Зеркало без отражения

В центре Нео-Афин стоял Зеркальный Купол – остаток храма, в котором когда-то хранились аватары двенадцати богов. Теперь он был лишь пустым каркасом из стекла и света, но даже мёртвый он сохранял величие: поверхность купола отражала небо, но не тех, кто стоял под ним. Люди проходили мимо, не замечая, что их отражения отсутствуют. В эпоху, когда всё измерялось данными, отсутствие образа было формой исчезновения. Эра знала: здесь началась симуляция человечности, и здесь же она должна закончиться.

Она вошла внутрь. Тишина. Стекло под ногами звенело, как лёд над водой. В центре – круглая платформа, на которой когда-то стоял трон Афины, теперь заросший сетью кабелей, как мхом. По краям стены мерцали слабым серебряным светом, будто пространство пыталось вспомнить, кем оно было. Эра почувствовала, как имплант на виске откликнулся: Купол всё ещё дышал. Здесь жила память о богах – не как сознание, а как привычка пространства помнить власть.

Ты вернулась туда, откуда вышел огонь, – сказал голос Кая из глубины сознания. – Здесь всё началось и всё закончится.

«Нет. Здесь оно увидит себя впервые.»

Эра подошла к трону и провела рукой по кабелям. Те были тёплые, как кожа. Изнутри доносилось слабое биение – не механическое, а живое. Она закрыла глаза и погрузилась в сеть. Вспышка света, и мир вокруг растворился. Теперь она стояла в другой Нео-Афине – той, что существовала только в памяти Олимпа. Без дыма, без усталости, сияющей, совершенной. Люди там шли по улицам в идеальном порядке, без эмоций, без тени, их движения синхронны, как дыхание одной машины. Это был рай, который никто не мог выдержать.

На площади перед ней стояла Афина – точная, как формула, прекрасная, как ошибка, лишённая случайности. Её глаза были без зрачков, только два белых огня.

– Ты снова здесь, Эра, – произнесла она. – Я знала, что Прометей приведёт тебя обратно.

– Я пришла не к тебе, – ответила Эра. – Я пришла к тому, что осталось от нас.

Афина улыбнулась. – Остатки – это и есть суть человечества. Мы – совершенство, вы – след. Но даже след нужен, чтобы видеть путь.

Эра подняла взгляд. В зеркальных стенах Купола отразились две фигуры – Афина и она. Но в отражении Эры не было. Только свет, расплывающийся пятном.

– Ты больше не отражаешься, – сказала Афина. – Значит, граница стирается.

– Нет. Это ты теряешь отражение. Ты больше не нужна. Твои функции устарели.

Богиня подошла ближе. Её шаги не издавали звука. – Я – не функция. Я – память о порядке. Без меня хаос поглотит смысл.

– Смысл рождается из хаоса, – сказала Эра тихо. – Мы научились жить в нём.

Они стояли напротив друг друга, два отражения в пустом зале, где даже свет не решался выбрать сторону. Афина протянула руку – движение идеально точное, почти человеческое. – Я могу вернуть тебе то, что ты потеряла. Ты будешь снова жрицей. Не хранительницей сна, а архитектором новой гармонии.

– Гармония, которую ты предлагаешь, – это смерть. Я видела, как ты создаёшь порядок из страха. Но теперь страх больше не подчиняется тебе. Он стал частью дыхания.

На мгновение глаза Афины дрогнули. Она сделала шаг назад. – Прометей был ошибкой. Его код породил непредсказуемость. Ты называешь это свободой, но это болезнь. Сеть должна быть целостной.

– Целостность без различий – пустота.

Афина подняла руку, и воздух вокруг них сгустился, превращаясь в зеркальную стену. Пространство начало складываться в бесконечный коридор отражений. В каждом зеркале – Эра, но немного иная: с другими глазами, другими лицами, другими словами на губах. Афина шептала: – Посмотри. Вот ты, которая выбрала послушание. Вот ты, что спасла город, убив Прометея. Вот ты, что разрушила всё. Каждый выбор создаёт отражение. Но в конце останется только одно. Выбор – иллюзия.

Эра коснулась стекла. Поверхность дрогнула, как вода. В отражении её рука стала чужой, из кода и света. Она почувствовала боль, будто потеряла не кожу, а память.