ПАМЯТЬ ВЕТРА

Внезапно из угла раздалось недовольное фырканье – Шмель проснулся.

– Если это снова твой поэтичный собеседник, скажи ему, чтобы не дул в мою сторону. Мои сны хрупкие, как яичная скорлупа.

Лисса рассмеялась. – Он не дует, он слушает.

– Хуже, – пробурчал кот. – Слушатели всегда самые навязчивые.

Но даже Шмель не удержался и подошёл ближе к открытому окну. Ветер мягко коснулся его усов, и кот вдруг замер, уставившись в ночь. Там, за горизонтом, что-то шевелилось – не опасность, скорее память. Словно сама темнота вспоминала свет. «Чувствуешь?» – спросила Лисса. «Да, – ответил он после паузы. – Это запах дороги».

Они молчали, и это молчание было полным смысла. Снаружи послышался едва различимый звон – может быть, капля упала на оловянную крышу, а может, кто-то постучал ложкой о край неба. Лисса вернулась к столу, на котором лежала чистая скатерть. Она провела по ней рукой – и почувствовала под пальцами неровность ткани, будто там снова собирались слова. Секунду спустя на ткани проступили три фразы: «Ты не одна. Дом слышит. Пиши ответ».

Она достала перо, чернила, но быстро поняла, что писать не нужно. Вместо этого подошла к печи, отломила кусочек ещё тёплого хлеба, положила его в центр стола. Пламя в очаге дрогнуло, и над хлебом повис тонкий дымок, похожий на строку, нарисованную запахом. Это был ответ – не словами, а жестом. Мир разговаривал не буквами, а вниманием.

Ночь становилась прозрачной. В тёмных углах дома шевелились тени, но теперь они не пугали – скорее, оберегали, как старые слуги, хранящие покой своих хозяев. Ветер стих, оставив после себя ощущение чистоты. Сола угасала, превращаясь в мерцание углей.

– Кажется, он доволен, – сказала она, кивая в сторону окна.

– Пусть летит дальше, – ответила Лисса. – У нас и без него есть кому смеяться.

Шмель уже спал, свернувшись клубком, но его хвост время от времени подёргивался, как будто он видел что-то смешное. Лисса опустилась на колени перед очагом и добавила пару поленьев. Вспыхнул свет – тёплый, золотой, как детская память. Она вспомнила своё первое утро в этом доме, когда всё казалось чужим и холодным, и сравнила с нынешним. Теперь дом был как старый друг, с которым не нужно говорить, чтобы понимать.

Огонь трепетал, и ей показалось, что Сола тихо напевает. Слова нельзя было разобрать, но ритм был знаком: колыбельная для всего, что ещё не успело успокоиться. Лисса слушала, пока огонь не стал ровным дыханием, и, прежде чем закрыть глаза, произнесла: «Спасибо». Это слово было как замок, закрывающий день.

Когда ночь наконец ушла, утро не пришло – оно выросло из темноты, как хлеб из теста. На подоконнике лежали крошки, а рядом – скатерть, теперь чистая, белая, будто письмо было прочитано и отправлено дальше. Дом стоял в лёгком предутреннем ветре, дышал вместе с миром. Лисса открыла глаза и улыбнулась: чудо снова стало обычным делом, а обычное – чудом.

Глава 6. Краткое руководство по выживанию в чуде

День начался с того, что чайник отказался свистеть. Лисса стояла у печи, держа его в руках, и не могла понять – сломался ли он или просто обиделся. Внутри тихо плескалась вода, отражая золотой отблеск пламени, но звука не было. Сола подмигивала из очага, притворяясь, что ни при чём, а кот Шмель развалился на подоконнике и делал вид, что наблюдает за погодой, хотя на самом деле следил за тем, как ведьма собирается решать конфликт с чайником. В воздухе висел запах сгоревшего сахара и свежей муки – вечерняя выпечка ещё помнила себя в утреннем воздухе.

Лисса поставила чайник обратно и сказала, не повышая голоса: «Если ты думаешь, что чудо тебя обойдёт, то сильно ошибаешься». Чайник промолчал, но крышка его чуть дрогнула, как бровь у обидчивого старика. Ветер, проснувшийся у двери, решил вмешаться – лёгкий, вкрадчивый, пахнущий дождём. Он пробежал по комнате, приподнял скатерть, заиграл пеплом и сказал: «А может, просто не всё обязано звучать, чтобы существовать?» Лисса вздохнула. «Ты стал философом, пока летал над соседней долиной?» – «Нет, просто устал от тишины».

Она налила воду в кружку, хотя чай был еле тёплый, и сделала глоток. На вкус – как нерешительность, но зато бодрит. Дом потянулся к свету – ставни дрогнули, стены чуть скрипнули, словно кто-то разминает кости после сна. Всё вокруг жило. Даже метла в углу тихо шевельнула прутьями – не то от сквозняка, не то в знак солидарности. В такие утренние часы реальность казалась зыбкой, как тесто на подъёме: стоит коснуться – и расползётся, но если не трогать, поднимется ровно как надо.

На столе лежала книга, толстая, перепачканная мукой. На обложке криво выведено углём: «Краткое руководство по выживанию в чуде». Лисса не помнила, когда его написала. Возможно, ночью, во сне, или кто-то написал её руками. Она открыла первую страницу – там, как всегда, был совет дня: «Не мешай ветру думать за тебя». Ведьма фыркнула, но отметила про себя, что мысль дельная. Вчера она уже пробовала спорить с ветром – результатом стало то, что весь двор теперь пахнет корицей, а курица, испугавшись магического хлопка, до сих пор несёт яйца в шкафу.

Шмель спрыгнул с подоконника, прошёлся между страницами книги, как по мостовой, и уселся на пункте под номером два: «Не доверяй предметам, которые слишком часто извиняются». Он кивнул. «Абсолютно согласен. Я, например, ни разу не извинился и живу прекрасно». Лисса улыбнулась, закрыла книгу, чтобы кот не философствовал слишком рано. Её жизнь давно превратилась в смесь магического хаоса и бытовой рутины, где чудо не происходило – оно просто возвращалось каждый день, как хлеб, который надо месить заново.

На улице дождь начинал спорить с солнцем. Один хотел остаться, другое не собиралось уходить, и от их спора небо стало переливчатым, синим и золотым одновременно. Ведьма вышла на крыльцо – босиком, с чашкой, в которой чай остыл окончательно. Воздух был живой, звенящий, как струна перед песней. Где-то вдалеке, за холмами, перекликались колокола – старые, уставшие, но упрямо звучащие, напоминая, что чудеса не терпят графиков.

Ветер подошёл ближе. Он кружился вокруг неё, как кот вокруг миски, и тихо говорил: «Ты всё ещё ждёшь знаков, Лисса. А ведь знак – это просто то, что случается, когда перестаёшь ждать». Ведьма прислушалась к его голосу и вдруг рассмеялась. Смех вышел мягкий, как хлебный мякиш, и разлетелся по двору, касаясь травы, камней, даже старой калитки, которая вздрогнула от удивления.

Она знала, что смех – лучший способ выжить в чуде. Потому что чудо любит внимание, но не выносит серьёзности. Если смеяться – оно остаётся. Если бояться – превращается в тень. И Лисса умела смеяться – не громко, не для других, а как дышат, когда тепло.

В дом вернулась тихая суета: чайник, видимо, передумал и решился на свист, но вместо звука из него вырвался пар в форме вопросительного знака. «Это ты сейчас к чему?» – спросила Лисса. «К тому, – ответил ветер, – что даже вещи иногда сомневаются». Ведьма поставила чашку на стол, подошла к очагу. Сола уже разгорелась, готовая к разговору.

– Ты опять говорила сама с собой, – сказала она. – Это хороший признак.

– Почему?

– Значит, ты не забыла, что даже одиночество можно прожить весело.

День раскручивался, как старый музыкальный ящик – медленно, но уверенно. На кухне пахло хлебом, на улице звенела капель, где-то в небе над горами дремал дракон, лениво покашливая молниями во сне. Мир шевелился – и этого было достаточно.

К вечеру Лисса достала перо, чернила и записала в книгу новый пункт: «Выжить в чуде можно, если не пытаться его понять». Она улыбнулась, поставила точку и добавила снизу: «Но можно попробовать посмеяться».

В тот же миг скатерть снова ожила. На ней проявилась фраза: «Согласен». И подпись – неразборчивая, но явно кошачья.

Вечер пришёл не сразу – он крался медленно, как кошка, переставляя лапы по подоконникам, пробуя тени на вкус. Лисса заметила его, когда воздух внутри таверны начал густеть, а запах хлеба – тяжелеть, как тёплая шерсть после дождя. Шмель свернулся у двери, оставив хвост наружу, будто специально, чтобы ветер знал, куда заходить. Чайник уже мирно дремал после утренних споров, а книга «Краткое руководство по выживанию в чуде» лежала раскрытой на середине, где-то между пунктами о смехе и молчании. Дом звучал ровно: потрескивание дров, капли, которые спорили с подоконником, тихое урчание кота – всё складывалось в дыхание вечера.

Лисса размешивала суп в котелке, думая, что рецепты в мире чудес – вещь ненадёжная. Один и тот же суп сегодня успокаивает, завтра вызывает философские вопросы, а послезавтра может вспомнить, что в него забыли добавить любовь, и обидеться. Она добавила щепотку соли, а потом – смех. Смеяться над едой было не столько ритуалом, сколько способом убедиться, что жизнь ещё здесь. Ветер, влетевший в окно, шевельнул пламя и сказал: «Ты сегодня тихая». – «Не тихая, просто сытая». – «А мне кажется, ты думаешь». – «Думаю – это мой способ спать с открытыми глазами».

Он рассмеялся, и вместе с ним засмеялся дом – ставни дрогнули, половицы отозвались эхом, ложка в котелке сделала оборот сама по себе. Из очага поднялся лёгкий дым, на мгновение сложившийся в форму слова. Лисса прищурилась – «благодарю», прочитала она. Сола знала, как говорить без слов. «Не за что, – ответила ведьма. – Сегодня всё получилось». – «Пока что», – поправил Шмель, лениво моргнув.

Она поставила миску на стол, налила суп и положила рядом ломоть хлеба. Кусочек отломился сам, как будто тоже хотел поужинать. Мир жил без объяснений, и это было самое правильное в нём. За окном уже густел вечер, медленно превращаясь в ночь. Дождь перестал быть дождём и стал звуком, похожим на старую песню, которую поют для себя. Лисса слушала, и в каждом шуме ей чудился смысл – не тот, что ищут, а тот, что приходит, когда перестаёшь искать.

На полке у стены стояли банки с травами, склянки, книги, какие-то совершенно бесполезные вещи: старая ложка с трещиной, перо дракона, кусочек янтаря, где спала капля ветра. Каждая вещь помнила момент, когда была найдена, и потому отказывалась быть просто предметом. Ведьма подошла, взяла ложку, подержала её на ладони. Трещина на металле напоминала линию на ладони, и Лисса вдруг почувствовала странное: будто это не ложка, а зеркало, и смотрит оно не на лицо, а глубже – туда, где копится всё несказанное.

Шмель поднял голову, прищурился: «Ты опять разговариваешь с вещами?» – «Они первыми начали». – «Ты уверена, что это не побочный эффект твоего хлеба?» Ведьма рассмеялась, села рядом с котом, погладила его между ушами. «Если хлеб вызывает разговоры с ложками, пусть вызывает. Это всё равно лучше, чем молчать в мире, где всё хочет быть услышанным».

Пламя в очаге качнулось, Сола вздохнула и сказала: «Ты сегодня мягкая. Не хмурься, ведь это не грех – быть счастливой». Лисса ответила не сразу. Она смотрела, как огонь отражается в окне, как отблески бегут по стенам, и вспомнила день, когда впервые вошла в этот дом. Тогда он был пуст, холоден, не принимал её. Теперь он сам писал письма, спорил с ветром и хранил смех в углах. Чудеса не случаются внезапно, они вырастают, как тесто, если дать им тёплое место и немного покоя.

Она встала, открыла дверь. Ночь пахла сырой землёй, травой и чем-то ещё – может, свободой, может, ожиданием. Ветер ждал снаружи, как всегда. «Ну?» – спросил он. – «Я готова», – сказала она. – «К чему?» – «К ничему. Просто быть готовой – это уже достаточно». Ветер шевельнул её волосы, рассмеялся и исчез в темноте.

Лисса вернулась, задвинула засов и подошла к окну. На стекле выступил пар, и на нём, будто чья-то рука, вырисовались слова: «Помни: чудеса не требуют планов». Ведьма коснулась этих букв пальцем, и они растаяли. Она почувствовала лёгкость, почти детскую.

Перед тем как лечь спать, она записала в книгу новый пункт – шестнадцатый: «Не пытайся выжить в чуде. Просто не мешай ему происходить». Бумага пахла мукой, чернила ложились неровно, но смысл вышел точный. Шмель, уже наполовину спящий, пробормотал: «Если это руководство и дальше будет таким весёлым, я напишу к нему дополнение – «Как спать, когда чудеса не спят»». – «Ты его герой, – сказала Лисса. – Без тебя чудеса бы давно уснули».

Она задула свечу, и дом не погрузился в темноту – он просто стал чуть тише, чуть ближе к дыханию мира. На скатерти опять проявились буквы: «Доброй ночи». Ведьма улыбнулась, не отвечая словами. За стеной прошёл ветер, в его движении был смех – тёплый, усталый, живой. Мир вздохнул, и в этом вздохе было всё, что нужно для выживания – немного света, немного смеха и память о том, что даже чайники иногда замолкают, чтобы послушать, как бьётся сердце дома.

Глава 7. Когда ведьма забыла колдовать и сварила суп

Утро началось с того, что Лисса уронила заклинание. Оно выскользнуло из рук, шлёпнулось в тесто и исчезло, оставив после себя запах лаванды и лёгкое потрескивание, будто кто-то аплодировал из-под стола. Ведьма посмотрела на миску, вздохнула и решила, что если чудо хочет стать ужином – пусть будет. Снаружи шумел дождь, но не сердито – с добродушным ворчанием старика, который знает все новости раньше остальных. Дом жил своей тихой жизнью: двери дышали, стены переговаривались, кот Шмель ворчал во сне, будто комментировал поступки богов.

Она поставила котёл, зажгла Солу. Пламя вытянулось в тонкую линию, как удивлённая бровь, и спросило: «Сегодня без ритуалов?» – «Сегодня без амбиций», – ответила Лисса, бросая в котёл воду. – «Иногда проще сварить суп, чем мир». Сола хмыкнула, но зажглась ярче, принимая условия игры. Вода в котле вздохнула, зашумела, потом зажурчала, как ручей, который не знает, куда течёт, но уверен, что туда ему и надо. Лисса кинула туда морковь, лук и, по случайности, строчку из заклинания – короткую, но наглую.

Через минуту воздух наполнился запахом трав и чего-то ещё – как будто кто-то решил добавить в суп воспоминание. Ведьма приподняла крышку и увидела, что бульон тихо переливается цветами радуги, но не слишком старается. «Главное – не смотреть прямо», – сказала Сола, как будто знала, чем кончаются эксперименты с визуальной магией. Лисса рассмеялась. «Это просто обед. Если он решит стать чудом – его дело».

Ветер заглянул в окно, понюхал аромат и произнёс: «Пахнет покоем». – «Пахнет голодом», – ответила ведьма. – «Покой – это просто голод, который забыл, чего хотел». Ветер задумался, взлохматил занавеску и сказал: «Ты сегодня философствуешь». – «Я просто не хочу колдовать. У чудес тоже должна быть суббота».

Кот Шмель, притворявшийся подушкой, пошевелил усами и зевнул. «Если ведьма не колдует, значит, день будет скучный». – «Скука – это привилегия живых», – ответила она. Кот усмехнулся: «Скоро ты начнёшь говорить как я». – «Боюсь, уже». Они оба замолчали, слушая, как капли барабанят по крыше, каждая – как запятая в длинном письме небу.

Суп кипел ровно, как дыхание спящего. В нём плавали морковь, слова, случайно брошенные при помешивании, и одно упрямое воспоминание – то самое, где Лисса впервые узнала вкус одиночества. Оно не растворялось, как будто хотело сказать: я не горечь, я просто часть рецепта. Ведьма добавила соли. Вкус изменился. Иногда даже боль можно подсолить, чтобы она стала съедобной.

Ветер снова вернулся, на этот раз с улицы пахло свежестью, мокрыми камнями и чьим-то смехом. «К тебе гости», – сказал он. – «Неужели снова пророчество?» – «Нет, просто соседка принесла муку». В дверь постучали. Вошла старая Мара – с платком, полным крошек, с глазами, где прятался рассвет. «Ты что, колдовать разучилась?» – спросила она с порога. – «Сегодня отдыхаю». – «Так и знала! Потому суп пахнет правильным».

Они сели за стол. Дом слушал. Стены тихо трещали от удовольствия, Сола мурлыкала в очаге, кот Шмель занимался важным делом – ел хлеб, изображая страдания. Мара рассказывала новости: кто женился, кто развёлся, кто наконец-то перестал быть вороном по утрам. Лисса кивала, улыбалась, и в какой-то момент поняла, что давно не чувствовала себя так спокойно. Мир, кажется, сам решил пожить вместо неё.

Когда суп был съеден, на дне котла остался след – спираль, как ветер в пыли. Мара наклонилась: «Заклинание, что ли?» – «Нет, просто жизнь любит оставлять подписи». – «Хм. Тогда пусть оставляет и дальше». И ушла, унося с собой запах дождя и смеха.

Ведьма осталась одна. Она стояла у окна, глядя, как небо наконец решилось на радугу – усталую, почти прозрачную, но всё же живую. Шмель подошёл, потерся о её ногу. «Ты сегодня не колдовала, но получилось». – «Что?» – «Мир». Лисса рассмеялась и ответила: «Значит, суп удался».

Она закрыла книгу «Краткое руководство по выживанию в чуде» и на последней странице приписала: «Если забыла колдовать – не паникуй. Просто свари что-нибудь тёплое». Дом одобрительно скрипнул, ветер зашептал: «Добавлю в облака немного лаванды». А Сола, глядя на всё это, шепнула: «Вот и всё колдовство, Лисса. Остальное – специи».

Ночь пришла не как обычно – не из темноты, а из запаха. Пахло хлебом, немного дымом, чуть усталостью, и будто бы этим воздухом можно было намазать утро, если вдруг оно снова забудет, как вставать. Лисса стояла у окна, держа кружку с остатками супа, и слушала, как таверна вздыхает после долгого дня. Всё дышало: доски, занавески, даже стол. Она знала этот ритм – когда мир не спит, а просто ждёт, пока ведьма скажет: всё в порядке, мы дожили ещё раз.

Шмель не спал. Он лежал на спине у очага, вытянув лапы, и, кажется, спорил сам с собой о философских вопросах сна. Сола шептала что-то тихое, похожее на молитву. Дом запоминал каждый звук, словно боялся, что завтра всё это исчезнет. Ведьма подошла, провела рукой по стене. Тепло откликнулось, и из глубины донеслось мягкое урчание – будто дом благодарил её за день.

Она вспомнила, как когда-то боялась этих вечеров. Тогда всё вокруг казалось слишком живым – вещи, слова, запахи, – и Лисса думала, что теряет рассудок. Теперь она знала: мир просто скучает по вниманию. Стоит поговорить с ним – и он перестаёт быть загадкой. В котле остывал последний пар, в нём отражались отблески свечи, и казалось, что даже вода улыбается.

– Всё-таки ты сегодня не колдовала, – сказал Шмель, не открывая глаз.

– Не колдовала, – согласилась она.

– И никто не погиб.

– И никто не спасся.

– Значит, идеальный день.

Ведьма улыбнулась. Это и правда был идеальный день: в нём ничего не требовалось исправлять. Иногда отсутствие катастрофы – лучшее из чудес. Она села на пол, прислонилась к стене и позволила себе устать. Снаружи ветер шёл вдоль улицы, подбирая упавшие листья, как кто-то, собирающий старые письма, чтобы перечитать перед сном.

Она закрыла глаза. Перед внутренним взглядом медленно всплыло прошлое – не резким видением, а мягкой тканью, в которую можно уткнуться щекой. Там был первый день, когда она узнала, что магия – не сила, а внимание. Там был Мастер Теней, усмехающийся через огонь, и слова, что остались в ней: «Не бойся быть бесполезной. Магия любит тех, кто не старается». Тогда она не поняла. Теперь – поняла слишком хорошо.

Смех. Маленький, где-то внутри, тихий, как щёлканье кости в котле. Она рассмеялась и открыла глаза. В углу кухни висел кусочек света – круглое пятно от свечи, в котором пылинки кружились, будто звёзды в другом масштабе. Пыль – это тоже память. Просто забытая форма сияния.

Она подошла, протянула руку, зачерпнула воздух. На ладони осела тёплая искра. Не магия – жизнь. «Вот видишь, – прошептала Лисса, – без заклинаний можно сделать всё». Дом ответил шорохом. Ветер где-то в трубе усмехнулся.

Кот подошёл, потёрся о её ногу, и сказал: «Знаешь, если бы чудеса платили зарплату, ты бы давно была богачкой». – «Хорошо, что не платят, – ответила она. – Деньги портят смех». – «Ты уверена?» – «Почти». Шмель посмотрел вверх, куда-то в потолок, где тени плясали, и произнёс: «Когда-нибудь ты напишешь книгу “Как не колдовать и всё равно спасать мир”». – «Я уже пишу. Просто чернила – суп».

Ветер открыл ставню. В комнату влетел запах мокрой земли и что-то похожее на песню – без слов, но узнаваемую, как старое обещание. Сола на миг ярко вспыхнула, и в её пламени проступило лицо – то ли Лиссино отражение, то ли память. Оно улыбалось, и от этого всё стало проще.

Ведьма подняла голову. – «Слышишь?» – «Слышу», – ответил дом. – «Это дождь?» – «Нет, это мир благодарит».

Она налила себе ещё немного супа, но не чтобы есть – просто чтобы согреться запахом. На вкус он был странным: чуть сладкий, чуть печальный, с привкусом прощения. Её пальцы пахли мукой и солью, а сердце – усталостью, в которой не было боли.

Она вспомнила слова из «Краткого руководства по выживанию в чуде»: «Когда забудешь, зачем колдуешь, просто приготовь что-нибудь доброе». И поняла, что сегодня не просто сварила суп – она вылечила день.

Пламя в очаге опустилось, стало ленивым, мягким. Сола прошептала: «Пора спать. Даже чудеса иногда хотят отдыха». Лисса кивнула. Она погасила свет, оставив лишь одну свечу на подоконнике. Огонёк колебался, отражаясь в стекле. Снаружи дождь затих, но воздух ещё помнил его.

Перед сном она снова открыла книгу и добавила пункт семнадцатый: «Магия – это не то, что делаешь, а то, что остаётся после тебя». Чернила растеклись чуть больше, чем нужно, но Лисса решила не исправлять. Пусть текут. Пусть всё течёт.

Шмель уже спал, свернувшись в клубок философской завершённости. Дом замедлил дыхание. За окном ветер шевелил листья, как страницы старой сказки. И где-то там, в этом шёпоте, звучала фраза, которую Лисса унесла в сон: «Ты ведьма не потому, что колдуешь, а потому что помнишь, как смеётся огонь».

И в ту ночь, когда всё уже стихло, а мир дышал ровно и спокойно, Сола шепнула в темноте: «Суп удался». И даже тьма согласилась.

Глава 8. О том, как свеча обиделась на ветер

Сначала это показалось мелочью – крохотное дуновение, капризный вздох сквозняка, проскользнувшего между ставнями. Но Сола вспыхнула так обиженно, что даже Лисса вздрогнула, пролив на скатерть чай. Огонь вытянулся, зашипел, и в его дрожи угадывались слова: «Я стараюсь освещать мир, а он – смеётся!» Ветер, как ни в чём не бывало, играл занавесками и издавал свист, больше похожий на хихиканье. Лисса тяжело вздохнула, чувствуя себя посредником между двумя стихиями, уставшими от вечной дружбы.

Она вытерла чай со стола, поставила чашку на место и сказала, не глядя: «Может, вы попробуете договориться без оскорблений?» Сола дрогнула – язычок пламени тонко звякнул, как натянутая струна. «Он дует, потому что не может молчать!» – «А ты горишь, потому что не умеешь слушать», – лениво отозвался ветер, сдвинув бумажный лист так, что по нему пробежала тень, похожая на усмешку. Лисса знала этот диалог уже наизусть. Мир был как старая пара: стоило кому-то вдохнуть – другой начинал спор.

Она поставила перед Солой миску, накрытую крышкой, – чтобы немного укротить её темперамент. Пламя шевельнулось, словно надувшееся дитя, но потом согласилось с компромиссом. Ветер прошёлся по комнате, оставляя запах мокрой листвы. Лисса снова почувствовала, как между ними что-то невидимое натягивается – не вражда, а скорее усталость от близости. Все, кто слишком долго рядом, рано или поздно начинают мешать друг другу даже дыханием.

– Вы ведь друг без друга не можете, – сказала она. – Сола, без ветра ты задохнёшься. А ты, ветер, без огня будешь холодным.

– Не всё, что нужно, приятно, – ответил ветер.

– Это не аргумент, – заметила ведьма. – Хлеб тоже не любит соль, но без неё несъедобен.

Они замолчали. В комнате стояла тишина – мягкая, тёплая, пахнущая деревом и старой бумагой. Лисса села у окна и наблюдала, как на улице вечер собирает остатки света. Всё вокруг будто выдыхало день. И в этом выдохе она почувствовала знакомое – то, что всегда происходит перед прощением.

Сола первой нарушила молчание. «Я не злюсь», – произнесла она тихо, почти извиняясь. – «Я просто… устала гореть зря».

Лисса кивнула. Она знала это чувство слишком хорошо. «Никто не горит зря, – сказала она. – Просто не всякий свет сразу находит того, кому нужен». Ветер шевельнулся, как будто собирался возразить, но не стал.