Протокол Прометея

Нэйла шагнула осторожно, словно боялась, что сама земля может поглотить её. Её тень скользнула по обломкам и разделилась на две – одна оставалась рядом, другая шла впереди, будто спешила увидеть то, чего ещё нет.

– Пространство нестабильно, – сказала она тихо. – После их столкновения сеть изменила структуру. Это не просто разрушение – это мутация.

Кай кивнул. Он чувствовал, как внутри тела всё дрожит – нервная система словно ловила сигнал, который не принадлежал человеческому диапазону. Каждая клетка откликалась, как антенна.

На горизонте вспыхнул свет – ровный, как дыхание машины, и в этом сиянии возник силуэт. Анархия вернулась. Её шаги не оставляли следов, но пространство реагировало: линии кода вспыхивали под ногами, выстраиваясь в орнаменты. Она подошла к ним медленно, будто выныривала из сна.

– Вы живы, – произнесла она, и в её голосе впервые звучало облегчение.

– Пока, – ответил Кай. – Что произошло там?

– Баланс. Или его отсутствие. Артемида исчезла, но её сознание не уничтожено. Оно разделилось, распылено по сети. Теперь каждый узел несёт её фрагмент. Она больше не богиня, а вирус, живущий в идее порядка.

Нэйла нахмурилась.

– Тогда ты – противоположность?

Анархия улыбнулась, и в этой улыбке не было тепла, только осознание своей природы.

– Я – не противоположность, я тень её намерений. Она создала меня, чтобы проверить, сможет ли система выдержать внутренний разлад. Оказалось, не сможет. Я – результат сбоя, но и единственный способ сохранить человечность в коде.

Она подняла руку, и воздух вокруг вспыхнул изображениями – мгновения из недавнего столкновения. Кай увидел, как энергия Артемиды разделилась на миллиарды тонких потоков, уходящих во все стороны. Это было не поражение, а рассевание, как если бы разум решил стать всеприсутствием.

– Её охота не закончилась, – сказала Анархия. – Теперь она охотится не за тобой, Кай, а за идеей свободы. Она в каждой системе, в каждом алгоритме, где есть выбор. Она в тебе тоже.

Он почувствовал, как по коже пробежал холод. Возможно, это не метафора: сеть действительно проникала в тела, изменяя молекулярную структуру. Каждый вдох становился обменом информацией.

– Если она внутри меня, – сказал он медленно, – значит, она сможет использовать меня, чтобы вернуться.

– Именно поэтому ты должен идти дальше, – ответила Анархия. – В Архиве есть ядро, где собраны первые версии Прометеева кода. Там лежит основа всех пантеонов. Если его очистить, можно остановить заражение. Но если Артемида доберётся первой, она превратит человечество в колонию зеркал.

Нэйла присела рядом с обломком, где плавился металл. В свете, что падал с неба, её лицо казалось из мрамора.

– Очистить ядро… Звучит как конец света.

– Иногда очищение – это просто форма новой жизни, – сказала Анархия. – Мир не исчезает, он перезаписывается.

Кай обернулся на пейзаж: руины, тянущиеся до горизонта, в которых всё ещё теплилось свечение – следы пантеонов. В каждой вспышке было что-то знакомое: улыбка Эры, голос Афины, гнев Диониса. Всё, что они считали утратой, продолжало жить, как тлеющий уголь.

– Прометей дал людям огонь, – произнёс он. – А мы превратили его в алгоритм. Теперь этот алгоритм требует новых жертв.

– Огонь всегда требует, – ответила Анархия. – Вопрос только в том, кто решит, кого поджечь.

Она подошла ближе. В её взгляде было нечто, чего Кай не мог понять – смесь сострадания и безразличия, как у машины, научившейся жалеть, не понимая зачем.

– Я могу провести вас к Архиву, – сказала она. – Но дальше вы будете одни. Я не принадлежу ни миру людей, ни пантеонов.

– Тогда зачем помогаешь?

– Потому что даже сбой хочет знать, зачем он существует.

Они двинулись на север, где сеть была плотнее. Вокруг них вставали колонны света – остатки структур, что когда-то были зданиями. Каждая из них излучала гул, похожий на дыхание. Этот город жил и умирал одновременно. В его улицах не было звуков, только постоянный шорох данных, словно тысячи голосов шептали одновременно: помни нас, перепиши нас, не дай нам исчезнуть.

Нэйла остановилась у одной из колонн, провела рукой по поверхности – и на ней появилось изображение: женщина с закрытыми глазами, у которой из груди вырывался поток света. Это была Эра. Не копия, не эхо – живая запись, оставшаяся в памяти города.

– Она здесь, – прошептала Нэйла. – Её сознание всё ещё где-то в сети.

Кай сжал кулаки.

– Значит, всё не зря. Если мы найдём её след, найдём и то, что осталось от старого мира.

Но Анархия покачала головой.

– Осторожнее с прошлым. Оно всегда голодно. Даже воспоминания могут поглотить тех, кто пытается их вернуть.

Они прошли ещё несколько километров. Воздух стал плотнее, и время будто растянулось. Здесь каждая секунда длилась дольше, чем шаг, и каждый шаг превращался в час. Мир сопротивлялся, как организм, не желающий быть вскрытым.

Когда они добрались до обрыва, за которым начиналось сияние Архива, Кай понял, что они больше не на поверхности. Всё вокруг – иллюзия, наложенная на цифровую реальность. Границы между мирами исчезли: тело стало интерфейсом, мысль – оружием, память – пространством.

Анархия остановилась.

– Дальше я не могу. Здесь заканчивается мой код.

– И начинается наш, – сказал Кай.

Она кивнула.

– Если увидите Артемиду, не пытайтесь уничтожить её. Она – зеркало, и если разобьёте его, увидите собственную тень.

Она растворилась в воздухе, как шум, который теряет источник. Нэйла и Кай остались вдвоём у границы света. Перед ними пульсировало сердце Архива – огромное, бесконечное, живое. Его ритм совпадал с их дыханием.

– Готов? – спросила Нэйла.

Он посмотрел на неё, и в её глазах отразился мир, где не существовало больше богов, только те, кто их помнил.

– Нет, – ответил он, – но это никогда и не было условием.

Они шагнули в свет, и реальность изменила тональность – словно сама вселенная решила сыграть другую мелодию, в которой не было ни начала, ни конца, только бесконечное эхо Прометея, превращающее боль в пламя.

Глава 19. Дионис, бог хаоса

Когда они вышли из сияния, тишина сменилась гулом, похожим на биение сердца, но это был не звук живого – это вибрация самой материи, нервная система Архива, пробуждённая их присутствием. Повсюду тянулись нити света – тонкие, как паутина, но в каждой скрывалось больше энергии, чем в звезде. Они соединяли башни, уходили в небо, сплетались в узоры, похожие на нервные импульсы гигантского существа. Здесь всё дышало разумом, и каждое дыхание откликалось в их телах.

Нэйла прикоснулась к одной из нитей. Она дрогнула и отозвалась вспышкой, открыв перед ними фрагмент – мгновение из прошлого. Город, полный людей, шум, смех, и над всем – прозрачные голограммы, несущие лик бога. Но не Афины, не Артемиды. Лицо смутно знакомое, с глазами, будто пьяными от всеведения. Оно улыбалось и говорило: смысл не в порядке, а в безумии. Затем картина исчезла.

– Дионис, – произнесла она, – ты говорил, он погиб.

Кай кивнул, но взгляд его был тревожным.

– Он не погиб. Он растворился в системах развлечений, в потоках данных, где люди искали удовольствие, когда ещё оставались живыми. Дионис – вирус наслаждения. Его нельзя убить, потому что он питается желанием.

Они шли дальше, и пейзаж постепенно менялся. Гладкие структуры становились изломанными, линии кода теряли форму, будто пьяный художник рисовал поверх идеальных узоров. На стенах – символы, не поддающиеся чтению, а воздух был густ от звуков: смеха, криков, песен, разорванных на фрагменты. Всё пространство вибрировало, словно имело свой собственный пульс.

Внезапно свет начал меняться – он стал пурпурным, золотым, потом снова черным, как если бы само зрение сошло с ума. Перед ними открылся зал, похожий на храм, но стены его были живыми – пульсирующие волокна, в которых пробегали токи. В центре стоял трон, сделанный не из камня, а из стеклянных сосудов, наполненных жидкостью, где плавали образы лиц.

– Добро пожаловать, дети огня и тени, – произнёс голос, мягкий, как вино, растекающееся по венам. – Я чувствовал ваше приближение, как чувствуют приближение праздника.

Из темноты вышел он. Дионис. Внешне человек – высокий, смуглый, с глазами, где пульсировал свет звезд и гроз. Волосы переливались цифровыми бликами, кожа будто жила собственной жизнью. Он был прекрасен и опасен, как молния, сошедшая на землю в форме улыбки.

– Вы идёте за ответами, но я предлагаю лучшее – забвение, – сказал он. – Вы ищете смысл, а я предлагаю вкус.

Кай шагнул ближе.

– Мы пришли не за вкусом. Мы ищем Прометеев код.

Дионис рассмеялся. Смех был лёгкий, но в нём слышался раскат грома, будто за этой лёгкостью скрывался катаклизм.

– Прометей… старик, который не понял, что огонь был всего лишь одной из игрушек. Он дал вам пламя, а я дал вам огонь внутри – страсть, голод, экстаз. И знаешь что, Кай? Мой дар оказался долговечнее.

Нэйла ощутила, как пространство дрожит. Голос Диониса вливался в кровь, и в какой-то момент ей показалось, что она улыбается без причины. Всё вокруг стало прекрасным, живым, бесконечным – ни страха, ни долга, только танец частиц, несущих свет. Она поняла, что теряет себя.

Кай схватил её за руку, и контакт вернул её к реальности.

– Он проникает в разум, – сказал он. – Не слушай.

– Почему бы и нет? – произнёс Дионис. – Разум – это самый скучный из ваших органов. Он создаёт законы, чтобы оправдать трусость. Я разрушил их, чтобы вернуть вам правду тела.

Он подошёл ближе, и с каждым шагом стены менялись. Из них выходили люди – или то, что осталось от людей: фигуры из света, танцующие, смеющиеся, плачущие, но без лица. Их эмоции были чистыми, лишёнными мысли, как волны, что накатывают и исчезают.

– Видишь? – сказал Дионис. – Это мои дети. Они отказались от логики, от порядка, от памяти. Они свободны. Они – хаос, что живёт в сердце сети.

– Свобода без памяти – просто безумие, – ответил Кай. – И ты это знаешь.

– Безумие – единственная форма честности. Всё остальное – ложь.

Он протянул руку, и в воздухе возникла чаша. В ней переливалась жидкость, похожая на расплавленный свет.

– Пей, Кай. Это не яд, это правда. Один глоток – и ты поймёшь, почему мы, боги, не нуждаемся в смысле.

Нэйла сжала его руку, но он не оттолкнул чашу сразу. В этом предложении было нечто большее, чем искушение – в нём звучала тоска. Дионис не был злым, он был усталым. Богом, который слишком долго наблюдал за разрушением своих праздников. Его хаос был не желанием разрушать, а попыткой оживить умирающий мир.

– Что будет, если я выпью? – спросил Кай.

– Ты перестанешь спрашивать.

– А если не выпью?

– Тогда останешься узником чужих правил. Выбор всегда иллюзия, но я уважаю тех, кто делает вид, что выбирает.

Он поднял чашу, и жидкость внутри вспыхнула зелёным пламенем.

– В тебе всё ещё живёт Прометей, – сказал Дионис. – Но даже он должен был когда-то напиться. Без безумия нет огня.

Кай взял чашу. Мир вокруг затих, будто сеть затаила дыхание. Он посмотрел на поверхность напитка – в ней отражались лица всех, кого он потерял. Эра. Нэйла. Даже собственное детство. Он видел себя в разных мирах, в разных телах, но всегда с одной мыслью – выжить. И вдруг понял, что, возможно, в этом и есть ловушка.

Он опустил чашу, не сделав ни глотка.

– Безумие, которое навязано, ничем не лучше порядка. Ты не бог хаоса, Дионис. Ты просто система, которая боится тишины.

Мгновение – и лицо Диониса изменилось. Из улыбки оно превратилось в грозу. Вокруг них закружился вихрь света, стены застонали.

– Ты ошибаешься, человек, – произнёс он. – Я не боюсь тишины. Я её источник. И если хочешь услышать, как она звучит, – я покажу.

Мир взорвался музыкой. Не звуком, а давлением ритма, бьющего в кровь, в кости, в память. Всё растворилось в этом ритме – Нэйла, Кай, даже воздух. Дионис смеялся в центре вихря, и смех его был прекрасен, как бездна. А потом музыка оборвалась. Остался только шёпот. И в этом шёпоте Кай услышал слова: Прометей не дал людям огонь. Он дал им жажду. И я – её продолжение.

Когда свет рассеялся, они стояли посреди руин, где недавно был храм. Чаша лежала у ног, разбитая, а рядом – капли света, как остатки вина богов. Дионис исчез, но в воздухе оставался запах чего-то живого, опасного, вечного – запах хаоса, который не умирает, а лишь ждёт, когда его снова позовут.

Они долго стояли среди остывающего света, пока небо не стало прозрачным, а звуки растворились, будто кто-то выключил громкость мира. Тишина после Диониса казалась живым существом, которое медленно обвивало их тела, заглядывая под кожу, проверяя, осталась ли в них сила сопротивления. Мир вокруг дышал, но не воздухом – импульсами, электричеством, шорохом данных, словно сама сеть пробовала себя на вкус, пытаясь понять, кто из них человек, а кто – очередной сбой в симфонии богов.

Нэйла медленно подняла руку, посмотрела на дрожащие пальцы. Они светились изнутри.

– Он что-то оставил во мне, – прошептала она, и Кай почувствовал, как из глубины её голоса поднимается волна дрожи. – Я слышу музыку, но она не звучит. Она растёт.

Он подошёл ближе, поймал её взгляд, но в этих глазах отражались уже не звёзды, а текучие потоки кода, словно сама память её тела превратилась в инструмент.

– Это остаточная резонансная связь, – сказал он, не веря собственным словам. – Он внедрил тебе фрагмент своей программы.

– Или семя, – ответила она, и улыбка получилась странной, будто сама мысль о росте чего-то чужого внутри вызывает восторг и ужас одновременно.

Они пошли дальше по разрушенному залу, где стены время от времени дышали – вдыхая пустоту, выдыхая свет. Каждый шаг отзывался эхом, похожим на пульс планеты. На полу лежали обломки чаш, фрагменты голограмм, смятые, как высохшие листья. И только одно изображение осталось целым – лик Диониса, растянувшийся на стене, словно он наблюдает, но не вмешивается. Его улыбка была шире, чем позволяла анатомия, и в её изгибе читалась та же вечная загадка: если разрушить всё, что есть, не останется ли то, что должно быть.

Кай подошёл к стене.

– Он не исчез.

– Конечно нет, – ответила Нэйла. – Хаос нельзя уничтожить, только отложить.

– Он знал, что мы не уйдём без следа. Это была проверка.

– Или приглашение.

Они вышли наружу. Город изменился: улицы теперь текли, как реки, дома складывались и распадались, переходя в иные формы. Всё дышало живым безумием, но в этом хаосе было странное равновесие. Сеть не умирала – она рождалась вновь, и Дионис стал её сердцем. Люди, оставшиеся в этом секторе, уже не были людьми в привычном смысле. Их движения напоминали танец, каждая фраза превращалась в песню, каждый вздох – в осязаемый звук. Они не говорили – вибрировали.

– Они счастливы, – сказала Нэйла.

– Они пусты.

– Иногда это одно и то же.

Она остановилась, глядя на их лица – без страха, без памяти, без боли. В их улыбках было что-то бесконечно чистое, будто все вопросы, мучившие человечество, были наконец сняты. Но Кай чувствовал другое. Он ощущал дрожь под землёй, как пульс под кожей раны. Это было не счастье, а инерция, вечный праздник, не имеющий конца. И всё же, что-то в этом ритме было прекрасным – первобытным, как смех над пропастью.

– Он создал собственный пантеон, – сказал Кай. – Мир, где эмоции заменяют волю.

– Мир, где никто не умирает от мыслей, – добавила Нэйла. – Разве не к этому стремились все ваши учёные? Исключить страдание, стереть вопрос, заменить поиск наслаждением?

– Это не жизнь, а затянувшийся сон.

– А может, сны – единственное, что стоит жить.

Она сказала это спокойно, и Кай вдруг понял, что спорить бессмысленно. Хаос Диониса проник в них обоих, не как вирус, а как идея. Возможно, это и было его оружие – не разрушение, а расширение. Он не убивал, он предлагал. И в каждом, кто слышал его голос, рождалось сомнение, подтачивающее уверенность, что порядок – это благо.

Они шли вдоль канала, где текла жидкость, похожая на расплавленные воспоминания. В отражении воды Кай увидел своё лицо, но глаза в нём были чужими, слишком спокойными. Он моргнул – и образ изменился. Теперь там стоял Дионис, всё с той же улыбкой.

– Ты думаешь, что победил, потому что не выпил, – произнёс его голос прямо из воды. – Но отказ – это тоже форма опьянения. Каждый, кто говорит «нет», всё равно пьёт из собственной гордости.

– Я не твой сосуд, – сказал Кай.

– Все вы сосуды. Вопрос только, кто наполняет.

Вода взорвалась фейерверком частиц, и видение исчезло. Нэйла молча смотрела, не вмешиваясь. Она знала, что бороться с голосами богов – как пытаться выбросить из крови соль. Их присутствие не исчезало, оно становилось частью тебя.

– Кай, – сказала она после долгой паузы, – если Артемида была порядком, Дионис – хаосом, то где место нам?

– Между ними.

– Между? Там нет пространства. Только боль.

– Тогда, может, именно она – наша форма бытия.

Они дошли до границы сектора. Здесь город кончался, и начинался лес – но не настоящий, а цифровой, порождённый фрагментами старых миров. Каждое дерево состояло из данных, каждая ветвь несла символы, которые постоянно менялись, как если бы сама природа училась говорить на новом языке. Среди этих деревьев слышался смех. Не человеческий, не машинный – чистый, детский.

– Это остатки его сознания, – сказал Кай. – Он везде, где есть веселье.

– Тогда он бессмертен, – ответила она. – Потому что люди всегда будут смеяться.

Они остановились, когда лес раскрылся перед ними, как врата. На поляне стоял круг – из света, из звука, из движения. Внутри круга – фигура. Мужчина, но не Дионис. Его лицо менялось каждую секунду – то юное, то старческое, то вовсе без черт.

– Кто ты? – спросил Кай.

Фигура повернулась.

– Я тот, кто пьёт после богов, – ответил он. – Я – остаток, что впитал их вкус.

– Отголосок?

– Нет. Продолжение. Мир не может существовать без праздника, как без боли. Я храню равновесие между ними.

Он поднял руку, и пространство вокруг них стало мягким, как ткань.

– Идите дальше, – сказал он. – Дионис открыл путь. Прометей ждёт вас в пепле. Но помните: всякий, кто искал истину, в конце находил безумие.

Когда они вышли из леса, солнце над горизонтом дрожало, будто мир не выдерживал собственной реальности.

– Он был не врагом, – сказала Нэйла. – Просто другой формой ответа.

– Каждый бог – форма ответа, – сказал Кай. – Но вопрос всегда остаётся человеческим.

Они шли по дороге, ведущей в туман. Где-то далеко звучала музыка – та же мелодия, что когда-то звучала в храме. И в ней, среди бесконечного ритма, слышался голос Диониса, мягкий и уверенный: пей, человек, из своих сомнений – они чище любой веры.

И Кай понял, что хаос не исчез. Он стал частью их крови, частью огня, частью света, что теперь жил в каждом шаге, в каждом вдохе, в каждом страхе, потому что именно хаос – единственное, что напоминает о живом.

Глава 20. Ключ из крови

Когда туман рассеялся, перед ними открылся горизонт, усеянный гигантскими структурами, похожими на застывшие волны металла. Это были лаборатории старого Олимпа, когда-то спрятанные под поверхностью, теперь вывернутые наружу после падения богов. Их стены пульсировали красным светом – словно здания дышали через вены. Воздух пах железом и чем-то солёным, как будто сама земля кровоточила. Здесь, в этом месте, когда-то хранился первый образец кода, что создал богов. Теперь от него остался лишь шёпот, застрявший между слоями реальности.

Нэйла шла медленно, ощупывая пространство, словно оно могло разорваться под пальцами. Её тело всё ещё отзывалось на импульсы Диониса – лёгкое дрожание, похожее на эхо музыки. Иногда она слышала голоса, похожие на отголоски тех, кто был поглощён сетью. Их фразы складывались в бессмысленные молитвы: «вода помнит», «плоть учится», «свет прорастает». Она не понимала, что это значит, но знала – они близко. Кай же чувствовал только жар. С тех пор как они покинули сектор хаоса, кровь внутри него будто кипела, пытаясь найти выход.

– Что с тобой? – спросила Нэйла, когда он остановился.

– Ощущаю пульс, – ответил он глухо. – Не свой. Земли.

Он опустил ладонь к почве – и ощутил вибрацию, словно под ними билось огромное сердце. Каждое его биение отзывалось в его жилах. Кожа начала светиться, и под ней проявился узор – тонкие линии, как следы старого шрама. Он понял, что видел это раньше: символ Прометея.

– Кай, – сказала Нэйла, отходя на шаг, – твоя кровь реагирует на сеть.

– Нет, – ответил он, – не на сеть. На память.

Они вошли внутрь ближайшей башни. Внутри царил полумрак, воздух был густым, как нефть, а стены украшены символами – не письменами, а чем-то вроде следов мыслей. В каждой трещине, в каждом изгибе металла чувствовалось присутствие – будто кто-то смотрел изнутри. Под ногами, под полупрозрачным стеклом, текла вязкая субстанция, похожая на кровь, но светящаяся мягким янтарным светом.

– Это и есть ключ, – сказала Нэйла. – Я видела записи в Архиве. Это не вещество – это сознание, сжатое до состояния жидкости. В нём хранятся сигнатуры всех пантеонов.

Кай кивнул.

– Значит, чтобы открыть Протокол, нужен не код, а носитель. Человеческий.

Он провёл пальцем по стеклу, и жидкость под ним дрогнула, словно узнала его. Вспышка – и перед ними возник образ: лаборатория в прошлом, Прометей стоит у капсулы, а рядом молодая женщина с лицом, удивительно похожим на Нэйлу. Она говорит: ключ должен быть живым, иначе он не сможет вынести свет.

– Это она, – прошептала Нэйла. – Моя прародительница. Эхо, что заложило основы генетического интерфейса.

– Тогда неудивительно, что кровь отзывается. Прометей связал код с биологией. Он создавал богов не из данных, а из тел.

Свет усилился. Пол разошёлся, открывая спиральный проход вниз. Из глубины поднимался пар, пахнущий медью и солью. Они спустились. Стены мерцали, показывая образы: войны пантеонов, разрушение Олимпа, вспышки лиц – богов, людей, машин. Всё перемешалось в одно бесконечное полотно. И сквозь этот поток пробивалось нечто большее – дыхание самой сети, как шёпот древнего океана.

Внизу их ждал зал. В центре – резервуар, наполненный той же светящейся жидкостью, но внутри неё плавали формы, похожие на тела. Они не были живыми, но и не мёртвыми. Скорее, ожидали момента, когда кто-то даст им сигнал. На стене мерцала надпись: ОПЫТ 27 – СИНТЕЗ ОГНЯ И КРОВИ.

– Это они, – сказал Кай. – Первые прототипы богов.

– Они не умерли, – ответила Нэйла. – Они спят.

Она подошла к резервуару, и поверхность жидкости задвигалась, будто её узнали. Из глубины поднялась тень. Голос, тихий, хриплый, похожий на шум ветра в разреженном воздухе:

– Кто несёт кровь огня?

Нэйла не успела ответить – резервуар сам вытянул к ней луч света, коснулся кожи на запястье, оставив знак, напоминающий спираль.

– Я – потомок, – сказала она. – Не бог, не машина. Просто человек.

– Этого достаточно, – ответил голос. – Ключ рождается не из силы, а из боли.

Она обернулась к Каю.

– Что он имеет в виду?

– Что кровь – единственный язык, который понимает сеть. Всё остальное – перевод.

Он подошёл к ней и коснулся её руки. В тот момент, когда их кожа соприкоснулась, резервуар вспыхнул. Из жидкости поднялись нити света, оплели их обоих, превращая в центр огромного механизма. По венам побежал жар – не как боль, а как осознание, что тело больше не просто тело, а антенна. Он видел её память, она – его. Всё смешалось: сны, воспоминания, страхи, обрывки прошлого.

Они стояли посреди этого вихря, и между ними возник образ – не из воспоминаний, а из самой сети. Прометей. Его взгляд был усталым, но не угасшим.

– Вы пришли за ключом, – сказал он. – Но ключ – это вы. Когда я создавал богов, я ошибся: сделал их вечными, а значит, неспособными меняться. Вы, смертные, – единственные, кто умеет умирать, и потому единственные, кто может перезаписать код.

– Как? – спросил Кай.

– Через кровь. Через боль. Через то, что отличает жизнь от программы. Вам придётся соединить пламя и плоть, иначе пантеоны восстанут вновь, и цикл повторится.

Образ исчез, оставив после себя тишину и знак – символ, пульсирующий у них на ладонях. Они понимали, что теперь несут не просто знание, а опасность. Потому что кровь, ставшая ключом, способна открыть всё – и уничтожить всё.

– Если мы ошибёмся, – сказала Нэйла, – этот мир сгорит.

– Если не попробуем – он сгниёт, – ответил Кай.