ЯЙЦО В БОЧКЕ С ЭЛЕМ

К утру дорога ожила. По ней шли телеги, бродячие певцы, даже странный монах с клеткой, где сидел ворон и произносил молитвы задом наперёд. Фрик ехал на седле, болтая хвостом и комментируя каждую встречу с апломбом опытного хрониста: «Ни одна реформа чудес не обходится без идиотов в рясах». Лисса только кивала, но про себя чувствовала, что приближение столицы сгущает воздух. Там, где много власти, чудесам всегда тесно.

К вечеру показались первые башни. Они были высокими и мрачными, словно выросли не вверх, а вниз, в землю. Столица встречала их звоном колоколов и запахом железа. Когда они въехали в город, Лисса почувствовала, как будто стены дышат холодом – слишком ровным, слишком дисциплинированным. Люди на улицах спешили, у каждого – свой страх, свёрнутый в кулёк, как товар. Над площадью развевались плакаты: «Вера в чудеса – личная ответственность гражданина!»

Рован сдержанно усмехнулся: «Империя всё ещё любит инструкции». – «Это и есть их религия», – ответила Лисса. – «Порядок вместо молитвы». Фрик посмотрел на неё с высоты седла: «А мы тогда кто? Еретики?» – «Нет», – сказала она. – «Мы напоминание».

Во дворе Совета пахло дождём и камнем. В центре стоял огромный зал, где пол был выложен мрамором, а стены украшены гербами – следами старой власти, которая разучилась краснеть. Их провели внутрь. В коридорах эхом шли шаги, и Лиссе казалось, что сама архитектура наблюдает. В конце пути – дверь с золотой ручкой. Охранник открыл её и произнёс: «Комиссия по регистрации чудес ждёт».

Внутри, за длинным столом, сидели трое. Один – сухой, в очках, с лицом, которое давно не знало солнца; другой – полный, с кольцами на пальцах; третья – женщина в сером плаще, взгляд у неё был уставший, но живой. На столе лежала книга. Не обычная – огромная, кожаная, с металлическими застёжками. От неё шёл слабый свет, как от углей. Женщина сказала: «Имя, род занятий, история применения магии». – «Лисса. Ведьма. Когда-то придворная. Теперь – хозяйка таверны». – «Ваша лицензия утрачена сто лет назад». – «Всё утрачено сто лет назад. Даже здравый смысл», – сказала она.

Толстяк нахмурился: «Вы обязаны принести присягу на Книге Откатов». – «На чьей?» – «Это артефакт, в котором записано каждое чудо, отменённое указом. Мы возвращаем контроль». – «Контроль – не возвращение», – тихо ответила Лисса. – «Это просто новый способ забывать».

Рован сделал шаг вперёд, но Лисса подняла руку: пусть говорит она. Женщина в сером посмотрела на неё долгим взглядом: «Вы знаете, что нарушение процедуры карается изгнанием?» – «А вы знаете, что драконы снова дышат?» – спросила Лисса. Молчание. Даже пыль, казалось, перестала двигаться. Толстяк побледнел: «Вы хотите сказать…» – «Я не хочу. Я говорю. Дракон жив. Он не подчиняется никому. Как и чудо». – «Это угроза имперской безопасности». – «Это напоминание, что безопасность не равна жизни».

В этот момент Книга на столе вспыхнула – не огнём, а светом, похожим на дыхание. Слова на её страницах зашевелились, перестраиваясь, словно вспоминали, как звучали до правок и печатей. Один из чиновников вскрикнул, но поздно – Книга раскрылась, и из неё вылетели золотые искры, как стая птиц. Они заплясали в воздухе, касаясь лиц, окон, перьев. Женщина в сером не отступила – наоборот, подставила ладонь, и свет лёг на неё мягко.

«Так вот как оно чувствуется», – сказала она тихо. Лисса улыбнулась: «Вы просто забыли». – «Что теперь?» – спросил Рован. – «Теперь – пусть решает мир».

Зал наполнился странным шумом – не криками, не бурей, а словно музыка, которую никто не играл. С потолка упали несколько капель воды, хотя дождя не было. В воздухе пахло озоном и мокрым камнем. Лисса сделала шаг назад, забрала руку Рована, и в этот миг свет схлынул. Книга закрылась. Тишина вернулась, но уже не та – не мёртвая, а внимательная.

Женщина в сером кивнула: «Вы свободны идти. Запись об отмене приостановления чудес внесена». – «И что это значит?» – спросил Рован. – «Что чудеса снова вне закона?» – «Что законы больше не нужны», – ответила она. Когда они вышли из здания, город уже выглядел иначе. Люди стояли на улицах, глядя в небо. Там, среди серых облаков, светилась тень – не яркая, не страшная, просто огромная. Дракон пролетел над столицей, и никто не крикнул, никто не побежал. Все стояли молча, как зрители при чуде, которое вернулось домой.

Фрик посмотрел вверх и сказал негромко: «Кажется, бумага проиграла дыханию». – «Пусть так», – ответила Лисса. – «Теперь очередь воздуха писать историю».

Рован взял её за руку. В глазах его отражалось небо, где дракон сворачивался кольцом, как знак, который не стирается. Тия стояла позади, глядя вверх, и на её лице было то выражение, что бывает у тех, кто впервые верит без доказательств. И в тот миг Лисса поняла – чудеса никогда не исчезали. Их просто однажды перестали замечать. Но если хотя бы один человек поднимет голову, мир снова вспомнит, как дышать.

Глава 19. Где драконы становятся свидетелями, а люди – их эхом

Город проснулся странным: будто в воздухе что-то изменилось, но никто не решался это вслух назвать. С раннего утра колокола звонили без расписания, торговцы шептались, забывая торговаться, чиновники стояли у окон, глядя вверх, как будто небо впервые удостоило их вниманием. Вчерашний дракон стал легендой ещё до рассвета. Кто-то клялся, что видел, как он опустил крыло на башню Совета, кто-то уверял, что его дыхание согрело реку, и теперь та не замерзает даже ночью. Империя снова говорила о чудесах, но уже не как о преступлении, а как о воспоминании, к которому возвращаются с осторожной нежностью.

Лисса стояла у фонтана на площади, где вода теперь текла золотистыми нитями, и смотрела, как дети ловят в ладони отражения. У них были глаза, в которых ещё не осели приказы. Рядом сидел Фрик, тщательно умываясь, будто готовился к аудиенции перед вселенной. «Надо признать, – сказал он, облизывая лапу, – дышащий дракон производит лучшее впечатление, чем любой государственный акт. Даже я почувствовал прилив веры в человечество». – «Не злоупотребляй этим чувством», – ответила Лисса, улыбаясь. – «Оно редкое, как хороший эль».

Рован подошёл с корзиной бумаг – настоящие, рукописные, без печатей. «Новости, – сказал он, – Совет распущен. Император признал, что Указ №47 был… административным недоразумением». – «Сто лет недоразумения», – усмехнулась Лисса. – «Это уже не ошибка, это национальная традиция». – «Зато теперь все хотят твоих советов. Газеты называют тебя „ведьмой-примирительницей“». – «Хуже было бы „ведьма-реформаторша“». – «Согласен. Хотя ты и без титула умудрилась устроить революцию».

На соседней улице толпа собралась вокруг странствующей певицы. Её голос был тонкий, но сильный, и слова летели над каменными крышами: «Когда мир забывает своё дыхание, приходит та, кто слушает вместо него». Люди слушали, кто-то плакал. Лисса почувствовала, как внутри что-то дрогнуло – не гордость, не смущение, а память. Она вспомнила себя двадцатилетней, когда магию ещё можно было творить не шёпотом. Вспомнила, как ставила свечи во дворце и как тогдашний канцлер говорил: «Всё можно, если с разрешения». И как она тогда ответила: «А дыхание тоже с разрешения?» – и за это потеряла место. Всё это теперь казалось смешным и, в то же время, страшно живым.

Тия вернулась с рынка, держа под мышкой булку и мешочек трав. «Люди улыбаются, – сказала она. – Даже те, кто не верит. Говорят, это заразно». – «Скорее, это симптомы исцеления», – заметил Рован. – «Империя впервые за века чувствует себя живой». Фрик зевнул: «Живая империя – вещь опасная. Начнёт думать, потом мечтать, а там недалеко и до новых указов». – «Пусть, – сказала Лисса. – Главное, чтобы мечты не боялись смеяться».

К полудню к ним подошёл человек в форме – но без оружия. У него было лицо усталого чиновника, но в глазах светилось что-то человечное. «Госпожа Лисса, – сказал он, поклонившись. – Император приглашает вас во дворец. Говорит, без вашего присутствия история выглядит неполной». Фрик тихо фыркнул: «История всегда выглядит неполной, особенно если в ней участвуют драконы». – «Передайте императору, – ответила Лисса, – что ведьмы не дают интервью. Но могут заглянуть на чай». Чиновник смутился, но поклонился ещё раз: «Император будет рад. Он сам заварит».

Дворец встретил их не помпой, а тишиной. Залы были пусты, как будто стены выдохлись от вековой гордости. Император оказался моложе, чем Лисса ожидала, – с усталым лицом и руками, испачканными чернилами. «Я перечитал Указ, – сказал он, – и понял, что мы всё это время жили на паузе». – «Пауза полезна, – ответила Лисса. – Она даёт шанс услышать собственное молчание». – «Вы презираете власть?» – «Я просто предпочитаю её не принимать всерьёз». – «Тогда, может, вы возьмёте её вместо меня?» – «Нет. Моя работа – напоминать, что чудеса не подчиняются кабинетам».

Он засмеялся, тихо, но искренне. Потом подошёл к окну. За ним виднелась площадь, и на ней – люди, глядящие в небо. «Они ждут, что я скажу им, как жить», – сказал император. – «Скажите им, что вы не знаете. И тогда они начнут сами». Он кивнул, не споря. Фрик запрыгнул на подоконник, посмотрел вниз: «Редкий случай, когда власть проявляет признаки интеллекта». – «Ты хам», – сказала Лисса. – «Зато честный».

Когда они вышли, воздух над городом был полон перьев – золотых, как будто дракон линял на лету. Эти перья падали медленно, касаясь крыш, плеч, ладоней. Люди собирали их, смеялись, подбрасывали вверх. Один мальчишка поймал перо и спросил Лиссу: «А если оно сгорит?» – «Тогда вспыхнет память», – сказала она. – «И ты вспомнишь, что летать можно и без крыльев».

Рован взял её за руку. «Кажется, мы снова без работы», – сказал он. – «Не говори глупостей. Мир только начал ремонт после катастрофы. Нам есть что делать». – «Например?» – «Учить магию смеяться». – «И как это делается?» – «Сначала варишь хороший эль, потом рассказываешь правду». – «А если не поверят?» – «Тогда наливаешь ещё».

Фрик фыркнул: «Ведьмы и бюрократы, драконы и дети, империи и пироги – вот и всё равновесие мира». – «Ты философ», – сказала Тия. – «Нет, я просто жил слишком долго рядом с теми, кто им притворяется».

Солнце клонится к закату. Город гудит, но не тревожно, а радостно – как улей, где наконец перестали бояться собственного жужжания. На площади кто-то начал играть на флейте, и дракон, пролетая над крышами, откликнулся низким, гулким рёвом, похожим на аккорд. Люди подняли головы, и Лисса почувствовала, что этот звук останется с ними надолго – не как страх, а как память о том, что чудеса не покоряются, но всегда возвращаются, когда их зовут без приказа.

Ночь накрыла столицу медленно, словно проверяя, готов ли город снова спать без страха. Фонари горели мягко, их свет был не золотом власти, а янтарем воспоминаний. Воздух пах мокрым камнем, вином и свежей бумагой – писари писали новые указы, но теперь без угроз, а с осторожной надеждой. На центральной площади сидела Лисса – босиком, с кружкой эля и усталым лицом, в котором не осталось ни ведьмы, ни героини, только женщина, пережившая слишком много чудес, чтобы удивляться. Фрик лежал у её ног и лениво наблюдал, как по небу проплывают облака, похожие на драконьи спины. «Странно, – сказал он, – когда всё хорошо, жизнь теряет привычный смысл». – «Это потому, что ты привык спорить с катастрофами», – ответила Лисса. – «Попробуй поспорить с тишиной».

Тия подошла с корзиной яблок, светящихся изнутри, и поставила её рядом. «Люди приходят просить благословения», – сказала она. – «Я не знаю, что им говорить». – «Скажи, что чудеса теперь на самообслуживании». – «Они всё равно будут ждать совета». – «Пусть ждут. Ожидание – тоже форма молитвы». Рован стоял чуть поодаль, прислонившись к фонарю, в руках – свиток. Он читал его вполголоса, а слова звучали как ветер по листьям: «Отныне каждый, кто творит чудеса, несёт ответственность не перед Империей, а перед собственной совестью». Он усмехнулся: «И как их измерять?» – «Совесть не измеряют. Её либо слышат, либо нет», – сказала Лисса.

Издалека донёсся рёв – низкий, протяжный, словно горы задышали. Люди подняли головы, и на небе появилось свечение – дракон возвращался, но теперь не один. За ним летели другие – моложе, меньше, но живые. Их крылья сверкали, как страницы нераскрытой книги. Толпа стояла в тишине, никто не кричал, не прятался. Даже дети замерли, как будто чувствовали, что видят не просто зверей, а возвращение смысла. Один старик упал на колени, шепча: «Я думал, мы их выдумали». Лисса тихо сказала: «Иногда выдуманное просто ждёт, пока мы снова станем достойны».

Когда свет драконов растворился за облаками, в городе осталась только дрожь – не страха, а облегчения. Люди начали расходиться, и каждый уносил с собой частичку того сияния. Лисса поднялась. «Пора домой», – сказала она. – «Таверна скучает». – «Твоя таверна теперь – храм», – заметил Фрик. – «Храмы строят из веры, а не из пивных бочек». – «Ошибаешься. Из пивных бочек получается прочнее».

Дорога обратно была тихой. Они шли без спешки, под шелест травы, что светилась слабым фосфорным блеском – след дыхания драконов. Тия несла корзину, Рован – лютню, Фрик – своё вечное раздражение. Когда впереди показались знакомые огни, Лисса вздохнула. «Никогда не думала, что буду рада видеть вывеску с ошибкой в слове „дракон“». – «Ошибки – это память о живом», – сказал Рован. – «Когда всё правильно, значит, кто-то умер».

Внутри таверна была почти такой же, как всегда. Запах хлеба, меда, дыма. На стене висели их старые плащи. На стойке – забытая кружка, в которой засохло немного элема. Дракончик, уже не малыш, пробрался следом и свернулся у очага. Лисса подошла, присела рядом и посмотрела, как пламя отражается в его чешуе. «Вот и всё», – сказала она. – «Нет, – возразил Фрик, устраиваясь у неё на коленях. – Вот и начало». – «Ты вечно философствуешь, когда пора молчать». – «Именно поэтому у нас не бывает покоя».

Рован налил вина и поставил три чашки. «За что пьём?» – спросил он. – «За то, что чудеса возвращаются?» – «Нет», – сказала Лисса. – «За то, что мы умеем их отпускать». Они выпили молча. Вино было терпким, почти горьким, но в этом вкусе было что-то честное. Тия положила голову на стол и улыбнулась: «Я думала, после чуда должно стать легче». – «Легче не становится. Просто труднее бояться», – сказала Лисса.

Снаружи снова пошёл дождь. Капли били по крыше – ровно, уверенно, как барабаны древнего обряда. Лисса подняла взгляд к окну. На стекле блестели отблески света – будто кто-то зажёг свечи на другом конце мира. Она подумала, что, может, так и есть: кто-то сейчас в другой таверне, в другой стране, открывает окно и чувствует то же самое. Не чудо, не магию – просто дыхание жизни, вернувшейся домой.

Фрик уже спал, тихо посапывая. Рован глядел на Лиссу и сказал: «Ты понимаешь, что теперь всё начнётся заново?» – «Да», – ответила она. – «Но теперь без приказов». – «И без страхов?» – «Страхи останутся. Они нужны, чтобы помнить, что мы живые». – «А чудеса?» – «Они сами найдут, где жить. Мы просто будем им местом».

Огонь в очаге опустился до углей. Ветер принёс запах мокрых трав и свежего хлеба. В тишине слышалось дыхание всех, кто спал под этой крышей: дракона, ведьмы, человека и кота. И, может быть, самого мира, который наконец позволил себе выдохнуть. Лисса закрыла глаза и улыбнулась. Мир не стал лучше – просто перестал быть мёртвым. И это, как ни странно, оказалось достаточным чудом.

Глава 20. Где у чудес появляется адрес

Утро пришло мягко, будто не хотело тревожить сон старого дома. Свет прокрался сквозь ставни, коснулся деревянного пола, блеснул на медной кружке и растаял в паре над очагом. Лисса проснулась раньше всех. Тишина стояла живая – не пустая, а наполненная дыханием тех, кто под этой крышей научился не бояться. За окном тонко шумел дождь, мелкий, как шёпот старых книг. Мир снова был в равновесии, но Лисса знала: это равновесие не покой, а дыхание между ударами сердца. Она наливала эль в кувшин и думала, что, возможно, впервые в жизни ей некуда спешить.

Фрик спрыгнул со стола, потянулся и сказал: «Ты выглядишь подозрительно спокойной. Это симптом или диагноз?» – «Просто утро без катастроф», – ответила Лисса. – «Такое случается раз в столетие». – «Опасное время. Люди в такие дни начинают верить в стабильность». – «Пусть попробуют», – улыбнулась она. – «Пусть хоть немного поверят в то, что всё не зря».

Рован вошёл, зевая, с мечом в руках, но не потому, что тревога – он просто не мог привыкнуть, что теперь меч – не инструмент, а память. «Ты опять с оружием на завтрак?» – спросила Лисса. – «Привычка». – «Привычки – это тоже форма магии. Только медленная». – «Ты про магию говоришь, как про старую подругу». – «А кем она и была?»

Он сел рядом, налил себе эля. Огонь отразился в его глазах, и Лисса вдруг заметила: в них больше нет прежнего металла. Есть усталость, но без боли, решимость, но без ярости. «Ты изменился», – сказала она. – «Я перестал быть охотником». – «И кем стал?» – «Свидетелем. Это тяжелее».

Тия вошла в кухню с корзиной грибов. «Люди приходят каждый день, – сказала она. – Одни приносят подарки, другие – вопросы». – «Какие?» – «Например, как отличить чудо от совпадения». – «Ответь им просто: чудо – это когда совпадение ещё помнит твоё имя». Тия засмеялась, и звук её смеха разошёлся по таверне, как звон колокольчиков. Даже Фрик перестал саркастично фыркать – просто слушал.

Дракон проснулся в это время. Он уже едва помещался в углу, где спал, но выглядел спокойным, почти домашним. Лисса подошла, коснулась его шеи. Тепло пошло по пальцам. «Ты чувствуешь?» – шепнула она. Дракон открыл один глаз – в нём отражалось всё: пламя, люди, дождь за окном. Он кивнул – или ей показалось.

Рован подошёл ближе: «Он не улетит?» – «Нет. Пока здесь есть дыхание, ему есть где жить». – «А если дыхание кончится?» – «Тогда появится новый дракон». – «Ты говоришь, будто это закон природы». – «Это и есть природа».

К полудню таверна наполнилась гостями. Пришли путешественники, крестьяне, даже молодой писарь с пером за ухом, который робко попросил автограф у ведьмы. «Я не звезда», – сказала она. – «Вы – символ», – ответил он, смутившись. – «Символ того, что бюрократия может ошибаться в лучшую сторону». Лисса рассмеялась: «Это уже чудо. Пиши книгу». – «О вас?» – «О себе. Только не забудь добавить кота, иначе читатели не поверят».

Фрик, слушая, важно сказал: «Я требую главу и отдельный гонорар». – «Гонорар – это тоже вера», – заметила Лисса. – «Пусть начнёт с неё».

После обеда начался дождь, и таверна наполнилась запахом мокрого дерева и жареного хлеба. Люди говорили тихо, будто боялись спугнуть новообретённый покой. Тия разливала суп, дракон дремал у камина, а Рован чинил старую вывеску. На доске он выжег новое слово – под названием «Последний дракон» он добавил мелкими буквами: Дом чудес временно открыт.

Когда он повесил её обратно, Лисса посмотрела и сказала: «Ты понимаешь, что теперь сюда придут все?» – «Именно. Пусть знают, куда идти». – «Ты уверен, что справимся?» – «А кто сказал, что нужно справляться? Мы просто будем». Фрик подпрыгнул на стол и произнёс торжественно: «Объявляю этот дом филиалом реальности. Вход свободный, выход по совести». – «Слоган гениальный», – усмехнулась Лисса. – «Надо вышить на занавеске».

Вечером они сидели у очага. Вино было густым, как вечер, огонь – тёплым, как память. Рован перебирал струны лютни, тихо, не для песни, а просто для дыхания. Лисса слушала и думала, что, возможно, чудеса – это не вспышки, а привычка быть внимательным. В каждом жесте, в каждом взгляде, в каждом утре, где ты выбираешь не усталость, а участие.

Снаружи ветер шевелил вывеску, и звенела цепочка, будто кто-то невидимый аплодировал. Ветер пах солью – значит, до моря недалеко. Лисса вдруг вспомнила старую легенду: будто драконы всегда возвращаются туда, где начинается вода. Может, и им пора будет однажды отпустить это место. Но пока оно живо. Пока в воздухе стоит аромат хлеба, вино не остывает, и кто-то, проходя мимо, улыбается, не понимая, почему – значит, чудо всё ещё здесь.

Она подняла кружку. «За то, что дом нашёл нас», – сказала она. Рован кивнул. Тия добавила: «И за то, что чудеса больше не бездомные». Фрик сонно буркнул: «Главное, чтобы они не начали платить аренду». Все рассмеялись. И смех этот, отразившись в стенах, казался не звуком, а светом.

Ночь снова пришла без предупреждения, как старый друг, которому не нужны приглашения. В таверне гасли свечи, но огонь в очаге всё ещё жил, отблесками бегал по стенам, превращая тени в неспокойных духов, которые, кажется, слушали разговор. Лисса сидела у окна с кружкой эля и смотрела, как дождь превращается в пар. За стеклом отражалась её улыбка – усталая, но настоящая. Фрик, растянувшийся на подоконнике, тихо говорил: «Ты понимаешь, что теперь они будут приходить не за элем, а за чудом? Придётся брать плату в вере». – «Ничего, – ответила Лисса. – Мы будем отпускать долги с рассветом». – «Бесплатная магия – путь к хаосу». – «А разве хаос не твой родственник?» Кот фыркнул: «Не родственник, а концепция. И я предпочитаю его в умеренных дозах».

Рован читал письмо, принесённое вечером. Бумага была влажной, чернила расплылись, но смысл остался: «Прошу вас прибыть в Академию магических искусств. Мы собираем остатки старых заклинаний, чтобы построить новое учение – без приказов, без клятв, просто память и дыхание. Ваш опыт необходим». Он молча передал письмо Лиссе. Она прочла и положила на стол. «Снова зовут в центр?» – спросила она. – «Снова», – ответил он. – «Ты поедешь?» – «Нет. Пусть чудеса сами научатся без нас».

Дракон, услышав разговор, поднял голову. Его глаза светились мягким янтарным светом. Лисса подошла, провела рукой по шее. Кожа под пальцами была тёплой, дышащей. «Когда ты вырастешь, – сказала она, – мир снова испугается. Но пока ты маленький, у нас есть время научиться не бояться». Дракон тихо выдохнул дым, и воздух наполнился запахом корицы. «Он уже учится», – заметил Рован. – «Он просто дышит», – ответила Лисса. – «И этого достаточно».

Тия вышла из кухни, держа поднос с пирогом. «На случай, если вдруг опять объявится чудо. Пусть будет чем его угостить». – «Ты готовишь для стихий?» – усмехнулся Фрик. – «Я готовлю для тех, кто приходит голодным. А это чаще чудеса, чем люди». Пирог пах сливочным маслом и тёплым тестом, и на мгновение всё стало простым: дождь за окном, еда на столе, тепло, которое не нужно делить.

Позже, когда все разошлись спать, Лисса осталась одна. Снаружи ветер шептал у порога, будто спрашивал разрешения войти. Она открыла дверь. Ветер проскользнул внутрь, коснулся пламени и загудел низким голосом. В этом звуке было всё – и лес, и море, и память о первых заклинаниях. Она вышла на улицу, босиком, в ночной рубашке, и мир встретил её без стыда. Дождь больше не шёл, но небо было влажным, и звёзды отражались в лужах, как глаза тех, кто когда-то верил.

Она подняла голову. Над холмами пролетела огненная тень – дракон, тот самый, что был первым. Его дыхание разрезало облака, и в небе осталась трещина света. Лисса закрыла глаза и подумала, что, возможно, именно так мир лечит себя: вспоминая, что когда-то был живым. Она стояла долго, пока ветер не стих. Потом вернулась в таверну, где всё было на своих местах – кот дремал, Тия смеялась во сне, Рован лежал, положив руку на меч, и даже пламя горело ровно, как сердце, нашедшее ритм.

Она села у очага и достала старую книгу, ту самую, что когда-то спасала от скуки и одиночества. Страницы пахли дымом и давними ночами. Она открыла её и написала на последнем листе: «Мир восстановлен. Чудеса действуют. Ведьма временно приостановлена». Потом улыбнулась и добавила: «Возможно, навсегда».

Вдруг дверь тихо скрипнула. На пороге стоял мальчишка – мокрый, в плаще, с глазами, полными ночи. «Ты та ведьма?» – спросил он. – «Когда-то была», – ответила Лисса. – «А теперь?» – «Теперь я просто храню огонь, чтобы другим было куда прийти». – «У меня исчез голос», – сказал мальчик. – «Я хотел петь, но не могу». – «Сядь». Она достала чашку, налила горячего молока. – «Голос – не звук. Это то, что внутри, когда тебе нечего сказать, но ты всё равно говоришь. Он вернётся, когда перестанешь ждать». Мальчик кивнул и остался сидеть, глядя на огонь.

Фрик открыл один глаз, посмотрел на них и пробормотал: «Так и начинается следующая история». – «Возможно», – ответила Лисса. – «Но на этот раз я её не буду записывать». – «Почему?» – «Пусть живёт сама».

Она потянулась к окну. Снаружи дождь снова начинался, тихо, будто мир репетировал дыхание. Ветер носил по двору запах мокрой земли, травы и вина. Всё было так же, как всегда – и всё было новым. Лисса задула свечу, оставив гореть только очаг. В темноте дракон вздохнул, и пламя в ответ дрогнуло. Это был не конец. Это было продолжение, которое больше не нуждалось в разрешении.