Дарьины зори. Повести и рассказы

Глава 7

На Покров день выпал снег. Он шёл весь день, укрывая землю белым пушистым покрывалом. Воздух потерял запах прелой травы. На макушках сосен лежали белые шапки. Дарья с Данилой резвились, что дети малые, играя во дворе в снежки. Между ними и было всего два года разницы. Василий наблюдал из окна горенки. Хотелось выйти и вместе с ними поваляться в снегу, попробовав его на вкус. Но как-то несолидно двадцатипятилетнему главе семьи в игры играть.

В комнату заглянула Пелагея и сказала, что они с отцом тоже решили поиграть с молодёжью в снежки, вспомнить молодость. Василий быстро оделся и пошёл следом. Что уж ему фасон держать, если старики кинулись в забавы детские. Заметил, как поменялось всё в их доме после свадьбы. Матушка стала песни тихо распевать, дела делая. Отец нет-нет, а выдаст какую-нибудь шутку. За своей женой тоски-печали не замечал. Если и не поёт, но и грусти не видно.

Дарья стояла в старом шубнячке своей свекрови, полушалке, что подарил ей Василий, в подшитых пимах. Щёки раскраснелись, в глазах весёлые искорки.

Скатав ком снега, бросила в Василия, попав ему в сердце. Снежок разлетелся, оставив белое пятно на полушубке. Он кинулся за озорницей, а она прочь со двора, с громким визгом. Едва догнал у озера. Прижал её к березке и стал покрывать лицо жаркими поцелуями, чувствуя податливость губ. Долго стояли у берёзы, наблюдая за падающим снегом, который падал на воду, но тут же таял. Скоро озеро покроется толстым слоем льда, и он, Василий, отведёт Дарью в свою избушку, построенную им втайне от всех, куда любил уходить в любое время года, пропадая на несколько дней. Там, на том берегу, и дом думал срубить. Далековато от родительского взгляда, но это и лучше. Самостоятельной жизнью заживут, обособленно. Зимой дорога короче, не устанет жёнушка.

– Дарья, ты на лыжах ходить умеешь? Или у вас это за баловство считают?

– Видела, как другие бегают. Почтарь наш три деревни почтой радует. Встанет на лыжи, и только его и видели. Самой не приходилось. Тятя считал баловством это. Брата старшего жена на лыжах хорошо ходит, хотела меня научить, а мне это было без надобности.

– Попрошу Данилу, чтоб подучил тебя, а потом мы с тобой и сходим на тот берег. Места там красивые, река Иртыш бежит, несёт свои воды. Там и хочу своё гнездо семейное свить. Охотничьим промыслом всерьёз заняться. В напарники Данилу возьму, он малый смышлёный. С отцом его оставлять нельзя, без меня отец забьёт его. Пусть старики сами поживут, без нас. Когда старыми совсем станут, и Даниле рады будут. Вот вырастет брательник, женим его на татарочке красивой. Девок у них много, согласятся. Данила с одной девчонкой пару лет уже дружит, но ни мать, ни отец не знают об том. Помнишь, ты мужика испугалась? Так не мужик это вовсе был, а подружка его, Эльмирка. Она, наверное, думала, что Данила в шалаше. Они тайком на озере и встречались.

– Так как же она так быстро могла убежать? Мужики следом, но не догнали. Одета как мужик была. Шапка на голове заместо платка.

– Она наездница хорошая, коня, поди, припрятала подальше. А что ваши мужики топота конского не услыхали, то она копыта коня всегда войлоком обвязывает.

Хорошая девчонка, ровесница Данилки. Маленькая росточком, но шустрая бестия. Он в ней души не чает. Говорит, что просто дружат, но она, факт, его окрутит.

Ляжет снег, и мы с тобой съездим распишемся, чтобы всё у нас было по-путному, без всяких закавык. Родишь мне дочь красавицу, а потом мальца.

Дома ждали к ужину, и они поспешили. Снег продолжал падать. Они шли взявшись за руки. Тишина оглушала, зверьё всё попряталось.

Побежали денёчки. Жизнь на кордоне вошла в другое русло. Пелагея души не чаяла в невестке. Дела все домашние поделили меж собой, чтобы не биться задами у одной печи. Ни спору, ни недовольства. Данилу с полатей в амбар переселили, оборудовав там всё как следует. Стены и потолок доской подобрали. Матвей кровать деревянную собрал и стол на резных ножках. Окно маловато, но днём работа, а вечером так и так лампу зажигать. Устлали кровать одеялом лоскутовым поверх перины из гусиного пера. У кровати коврик постелили вязаный. Столешницу скатертью вышитой накрыли. Сам Данила шесть стульев смастерил. У входа вешалку приколотил для одежды, а в углу переднем сундук с его одеждой. Постирает Дарья его вещи и сложит аккуратно.

Съездили молодые в деревеньку, к которой кордон был приписан, брак свой оформили. Покупок всяких набрали на гостинец брату и родителям. На обратной дороге Дарье плохо стало. Рвота открылась. Василий не знал, как до дому довезти. Не распрягая коня, в избу поспешил. Пелагея его послушала и стоит улыбается.

– Да ничего с твоей Дарьей не будет, не помрёт. Пару месяцев, и всё пройдёт. Скоро, сынок, ты станешь отцом. Мне очень хочется, чтобы это была девочка. Все мужики думают о сыновьях в первую очередь, о дочерях редко. Думаю, что у вас с Дарьей будет дочь, прими её сердцем.

– Кто бы ни был, маманя, это мой первый ребёнок. Как же не принять. А я планы строил по лесам с Дарьей и Данилой проехать на лыжах, пожить пару дней на Иртыше, у меня там хорошее зимовье заготовлено. В прошлом году три дня там из-за пурги прожил. Тепло, печь исправно работала. Рыбки из проруби потаскать речной, ушицей побаловаться.

– Так и поезжайте. Возьми сани лёгкие, коли Дарья устанет, вы её на санки и посадите. Ей только на пользу будет. Еды я вам заготовлю. За день управитесь дойти? Когда же ты, сын, успел смастерить зимовье, молчун наш? Отец-то знает про него или как?

– Да я, маманя, ещё ему не говорил об том. Сам корячился, бревно за бревном укладывая. Места мне те сильно по нраву, думал там и дом свой поставить, но не знал, как об том отцу сказать. Через озеро пойдём, лёд крепкий установился, наст снежный ровный, мы засветло дойдём. Вы тут управитесь без нас с хозяйством или всё же Данилку оставить?

– Ты погодь, Василий, отцу рассказывать про дом, расскажи только про зимовье. Втроём идите. Даниле надо к тебе более прибиваться. Нелады у них с отцом.

Данила, услышав слова брата, стал уговаривать захватить с собой Эльмиру. Девчонка страсть как хочет с Дарьей познакомиться, видела несколько раз украдкой со стороны, на лыжах заправски ходит, ружьишком владеет будь здоров как. Всю семью свою обеспечивает мяском и рыбкой.

– Тятя не знал, это я сам разрешал Эльмирке мой вентерь выхолащивать, не воровство то было вовсе. Она рыбу любит. Я вентерь поставлю, а она прискачет на своём рыжике и выгребет. Своих к рыбе приучила. О нашей дружбе с ней все в её семье знают. Меня всегда хорошо принимают и родители, и братья с сёстрами. Она хоть и младше братьев, но среди сестёр старшая, в аккурат посередине родилась. Шустрая, все дела быстро делает. Не обижается, что к себе не зову. Матушка ей нравится, хоть и не знакомы, а отца недолюбливает за напраслину, что он про татар говорит. Бывал он в их поселении, и не раз. Многие на него там зуб точат, но отец Эльмирки всех сдерживает и расправу чинить не позволяет. Он среди своих старшим признан, его все и слушаются.

– Не вопрос, Данила, пущай твоя подруга с нами идёт. Познакомимся, присмотримся. Дарье подругой станет. Мало ли что в жизни может быть, дружба жить помогает. Пусть и ружьё прихватит, коль стрелять умеет.

Ранним декабрьским утром, за два дня до Нового года, втроём вышли из дома. Данила тянул санки с провиантом, а Василий – со стёгаными одеялами старыми, сгодятся на зимовье. Эльмира ждала их у озера. Подросток-мальчишка и не иначе, одёжка вся мужская. Глаза озорные, карие. Только румянец на щеках и фигура девичья. С Дарьей расцеловались, что сёстры, посмеялись над летним происшествием и в путь.

Шли ходко, давая Дарье немного передохнуть. Один только раз и попили чайку из снега талого, на костерке вскипячённого в котелке захваченном, с пирогами домашними. На зимовье пришли, когда уже стемнело.

Зимовье… Оно стояло среди густого леса, без окон, с маленькими отдушинами по верхней части сруба. Добротная дверь, подпёртая бревном, плотно прикрывала вход. Внутри, посередине, стоял стол из струганого горбыля, к нему приставлены две скамейки. Пол из того же горбыля. У стен тапчаны с подстилкой из травы скошенной. Рядом со входом печь из речного камня, с трубой из него под самый потолок. Мастеровые руки у Василия, строил зимовье с любовью и знанием дела.

В печи дровишки уложены, с берёстой и мхом сухим. На полке, высоко от пола, лампа приготовлена, свечи восковые, соль, кастрюля старенькая, несколько алюминиевых кружек, глубоких тарелок и пяток деревянных ложек. Заботливый хозяин зимовья обо всем побеспокоился, ожидая гостей.

Дарья присела на топчан и только тогда призналась, что устала по-страшному. Огонь в печи разгорелся быстро, наполняя теплом избушку. Эльмира готовила ужин. Дарья сладко спала, укрытая одеялом.

Данила с Василием обошли всё окрест. К реке спускаться не стали, на завтра оставив рыбалку. Стояли обнявшись, вглядываясь в яркое звёздное небо. Там, в избушке, каждого ожидало будущее, которое наполняло сердца надеждою.

Через день наступал одна тысяча девятьсот тридцать девятый год.

Глава 8

Пролетела незаметно зима. Пришла весна, а следом лето, жаркое, с частыми грозами и шквальными дождями, не приносящими прохлады. Казалось, что с небес низвергается тёплая вода сплошным потоком. Всё живое томилось в этой духоте. Ночью невозможно было открыть окна из-за большого количества комарья, а днём людей и животных одолевали слепни.

Дарья почти не выходила из дома. Беременность протекала тяжело, особенно в последний месяц. Василий стремился больше бывать рядом с женой, что вызывало недовольство у отца. Ссоры стали постоянными в доме. Матвей рвал и метал. Пелагея вновь перебралась на печь. Вытолкал из своей горенки взашей, ничего не объяснив. Всё понимала, но сказать ничего не могла, боясь скандала в семье.

Данила старался не заходить в дом. Брал у матери только хлеб, питаясь своим варевом. Рыбы ловил много, хватало на всю семью. Матвей не хотел видеть его в упор. Если надо было подсобить в чём-нибудь по хозяйским делам, то молча подзывал взмахом руки.

Василий сказал, что будет ставить свой дом на берегу Иртыша. Разразился скандал. Матвей кинулся на него с кулаками. Данила вступился за брата. Поняв, что сыновей ему не осилить, Матвей велел жене собрать еды и уехал на дальний конец кордона. Семья прожила несколько дней в тишине.

В середине лета родилась девочка, крупненькая, темноволосая. Назвал Василий её Полюшкой. Пелагея аж помолодела рядом с внучкой. Все домашние дела на Дарью, сама с Полюшкой нянькается. Нашила ей одёжки разной лет до трёх. Василий рад был миру между женой и матерью. Матвей ходил темнее тучи.

С Покрова снег лёг ровным слоем. Снег падал через день, укрывая землю.

В конце октября ранним утром приехал человек из районного военкомата, чтобы решить, кто из Савичевых пойдёт в армию, Матвей или Василий.

– Мне пришло распоряжение решить, кто из вас двоих служить пойдёт. Кордон без присмотра оставлять нельзя. Вот и давайте порешаем этот вопрос на месте.

– Знамо дело, Василий пойдёт служить. Не мне же старику за молодого орла на службу идти, – поспешил с ответом Матвей.

– Погоди с ответом, Матвей, – остановил его приехавший. – Старый, говоришь? А хватит тогда силёнок такую территорию обходом обеспечивать? Да и дитё малое у твоего сына и году нет. Его призовут и сразу в боевые войска бросят, а ты, глядишь, на тыловых работах отсидишься.

– А ты чего молчишь, Василий, будто воды в рот набрал? За бабьей юбкой отсидеться решил, а меня, отца, в армию спровадить? – разбушевался Матвей.

– Да погодь, отец, на крик переходить! Чего орать! Пойду я, конечно. Жалко, что свой дом не успел поставить. Не ровён час погибну, что с женой и дочкой будет, – и, обращаясь к приехавшему, – когда надо явиться в военкомат?

– Со мной, мил человек, ехать надо, война на пороге. Велено всех собрать за три дня. Тебе бы надо взять с собой винтовку твою. Ты к ней привык, и служить тебе придётся с ней, родимой. Стрелки опытные нужны будут очень. О тебе слава охотника меткого идёт. Говорят, что зверьё на пушнину только в глаз стреляешь.

Дарья стояла у стены бледная, держа на руках дочь. В разговор не встревала, понимала, что сейчас решалась и её судьба. О плохом думать не хотелось, но прав Василий, высказывая свои опасения. Ни дома своего, ни скотинки какой. Вот стоит она у этой стены, держа в руках дочь, и случись что с мужем, никто её здесь держать не будет. К родителям тоже возврата нет, никому они с Полюшкой не нужны. Отец куш получил, теперь ей туда дорога заказана.

Пелагея принялась готовить Василию всё необходимое в дорогу. На стол собрала, чтобы гостя незваного угостить и самим пообедать. Данила ушёл куда-то. Хоть вернулся бы с братом попрощаться. Когда теперь увидятся. В сердце входила тревога. Страх за жизнь старшего, и младшему никакой защиты от произвола Матвея не будет. Не случайно её Матвей выставил из своей комнаты, сердцем чувствовала грядущую беду, после которой в доме сложно будет жить всем.

Василий успокаивал плачущую Дарью, уведя жену в свою горенку. У самого сердце разрывалось от предчувствий.

– Ты, Дарьюшка, ежели что, уходи от родителей. Бери Полюшку и уходи. Оставляю тебе деньги, что на дом скопил, на них домик купить небольшой можно. И вот ещё золотишко в самородках. Ходил я тут далеко, где золотишко старатели раньше добывали, там и набрал за три года по камушку. Продать тебе их поможет Эльмирка. Её папаша промышляет золотишком потихоньку от властей. До поры молчи об этом, ни матушке, ни Даниле ни слова, а уж отцу и подавно. Все золотые вещи свои при себе носи. Почувствуешь беду – не мешкай. Не знаю почему, но чувствую, не возвернусь я более домой. Прости за жизнь нашу с тобой короткую. Простимся, как будто навсегда, а уж повезёт в живых остаться, то мы с тобой и дня на кордоне жить не будем. Устал я от отца отбиваться. Он ничего, кроме силы, не понимает. Ему лишь бы человека в бараний рог скрутить. И не плачь при нём, не давай надежду, что сгину я.

Обедали молча. Военкоматовский торопил ехать, чтобы до ночи добраться. Когда возок выехал со двора, все увидели Данилу. Он прискакал на чужом коне. Спешился, привязал удочку к седлу, хлопнул коня рукой, тот и умчался.

Данила кинулся обнимать брата.

– Мне сказали, что человек с военкомата к нам поехал, вот коня дали, чтобы я успел. От соседей наших пятеро идут служить, все со своими винтовками, и ты, вижу, тоже со своей. Постараюсь для Дарьи опорой быть, не беспокойся о них с Полюшкой. Пиши. Пусть коротко, но пиши.

– Какие такие наши соседи у тебя нашлись? Продолжаешь якшаться с татарами, несмотря на мой запрет? Опорой он решил стать, гляньте-ка на него! – вновь взорвался криком Матвей. – Глянь на Дарью! Стоит словно каменная и слезинку не проронит. Нет и не было между ними ничего, разве вот дитя прижили. Не успеет муж со двора, она хвост свой и поднимет.

– А чего мне плакать! И с войны люди приходят домой. Молиться буду, ждать буду, а плакать не хочу. Не вам про любовь судить, выставили жену свою на печь и довольны, – ответила на слова свёкра Дарья.

– Ну-ну, надейся! Тебе только и осталось, что надеяться. А как там время повернёт, поживём – увидим, – процедил сквозь зубы Матвей.

Пелагея старалась не плакать, но слёзы рекой текли по лицу. Обняла сына, перекрестила его и пошла в дом, услышав плач внучки. Данила с Дарьей решили проехать немного с отъезжающими. Там, вдалеке от глаз свёкра, Дарья дала волю слезам. Данила тоже не мог скрыть слёз.

Проводили, шли, понурив головы, понимая, что пришла другая жизнь, в которой им надо держаться вместе. Дом встретил тишиной. Родители легли отдохнуть.

Дарья, прихватив со стола съестного, пошла кормить Данилу.

Приезжий долго молчал в пути, лишь понукая коня окриком, хотя в этом и не было надобности. Потом не выдержал.

– Чудной у вас отец, Василий! Ему был выбор даден. Так оставь сына дома и иди служить сам, лет-то ещё не так много. Ну, пожил, детей взрастил. Дай и сыну дитя вырастить. Да и слова последние, невестке сказанные, непонятны. Ты что, без согласия родительского женился?

– Почему же без согласия. Он сам и сосватал мне Дарью, присмотрел далече от дома. Выкуп за неё выплатил немалый. Не хочется плохо думать об отце, а мысли разные сами в голову лезут, покоя душе не дают.

– Тогда совсем непонятны дела ваши. От него же за версту злобой пышет. На младшего коршуном набросился, а паренёк прискакал с братом проститься.

Соперником себя выставляет, а не отцом семейства. Со стороны противно смотреть, что уж о тебе говорить. Душа всегда правду чует. Жена твоя при свёкре слезы не выронила, а как потом убивалась. Мне её очень жаль, Василий! Недобрая жизнь её ждёт.

– Давай, служивый, лучше помолчим. У самого кошки в душе скребут. Сам знаю, всем моим жить теперь в аду. Не даст отец им покоя, не даст.

Так до самого райвоенкомата и ехали молча. Там обнялись, словно братья родные, и имя узнал Василий нового знакомого. Тёзка оказался.

Вечером, когда Пелагея стала готовиться ко сну, Дарья предложила ей перебраться в их с Васенькой горницу. Есть вторая кровать, чего на печи спать скукожившись. С этого дня и стали втроём в горенке жить. Матвей всё более молчал и становился с каждым днём злее. Тишина и покой в доме наступали, когда уходил он в обход по лесам. Тогда и Эльмира приезжала. Пелагее девушка очень нравилась. Такую и в невестки взять не мешало бы. В Даниле души не чает. Молоды ещё оба, а любовь между ними крепнет. Не даст Матвей им быть вместе. Татары для него враги вечные. Но мысли о старшем сыне не давали покоя. Только бы остался живёхоньким. Только бы домой вернулся с войны проклятой.

Глава 9

Время тянулось медленно. Вестей от Василия не было. Всякое думалось Дарье, но гнала от себя тяжкие мысли. Стала неистово молиться перед сном. Пелагея тихонько замирала на своей постели, боясь спугнуть, ведь за сыночка её бьёт поклоны невестка. Исхудала вся, исстрадалась. Морщинки у глаз, а в глазах боль и страх затаились. В работе ту боль прячет. Всё сама и по дому, и на подворье, что тебе ломовая лошадь.

Матвей не знал, с какого боку подойти. Что спросит, невестка так ответит, как бритвой отрежет. С одним Данилой ровна и ласкова, а Матвей, видя это, ещё злее становится. Услышит их разговор, аж с лица сменится. Пелагея понимала всё, но что этому супостату скажешь. Зашибёт насмерть. Одна радость – Полюшка. Ладное дитя растёт, на неё, Пелагею, похожая.

В марте, на Масленицу, Дарья во дворе снег расчищала, когда увидела подъехавший возок ко двору, а в нём старого знакомого из военкомата. И слов не надо было, по взгляду всё поняла. Упала как подкошенная на снег и взвыла от боли в сердце. На крыльцо выскочили Матвей и Пелагея. Зашлась мать криком.

– Чего вой до небес подняли! Не к тёще на блины Василий уходил, на войну! Там ему такая судьба досталась – погибнуть. Ты, мил человек, зайди в дом, блинами угостись, наливочки для сугрева выпей. Расскажи, какие теперь льготы и кому будут за погибшего. Чего и сколько, знать бы надо, – затарахтел Матвей.

– Некогда, Матвей, блины есть и наливочки распивать. Других надо посетить с печальною вестью. Поеду потихоньку. А тебе, Дарья, Василий письмо прислал, но запоздало оно и пришло с вестью печальной вместе. Возьми, прочитай его последние слова, может, полегчает. Жить надо, Дарья, дочь растить, она теперь сирота наполовину. Будет ей государство пособие платить за отца, ежели закон такой выйдет. Но с Василием и здесь непонятки, он считается без вести пропавший. Крепись! – сказал приехавший, отдал письмо и похоронку и погнал коня прочь от подворья.

– Погодь уезжать! Как это без вести пропавший? Он что, и возвернуться ещё может? – кричал вслед уезжающему Матвей.

Дарья в дом не пошла. Зашла в амбар, где Данила проживал, зажгла лампу и раскрыла письмо. Василий писал, что служит в группе снайперов. Часами приходится лежать затаившись, примерзая к подстилке. Но другим ещё труднее. Надеялся, что война скоро закончится и он вернётся домой. Просил написать письмо ответное, спрашивал про дочь. О матери и брате просил написать. Отметил, что финны хорошо к войне подготовились. Ещё о земляках написал. Встретил он на фронте Михаила Силантьева. Поговорили о жизни. Признался тот, что мечтал жениться на Дарье, но окрутили его родичи с Катькой, девкой подлой. Скандалы чинила, что беременна от Михаила, а сама понесла от другого человека. Будь тот русский, никто бы правды и не узнал, а оказался парень-казах. Дитя родилось копия папаша. Срам-то и открылся. Михаил подал на развод и возвращаться назад не думает. Почему-то просил Василий, чтобы помнила Дарья о заимке на Иртыше и Данилу о том предупредила. А зачем и почему, не написал и велел письмо сжечь.