Как Кыргызстан полюбил Европу и что из этого вышло. Современные сказки Ала-Тоо

© Замирбек Осоров, 2020

ISBN 978-5-0051-2542-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Притча о матери и её капризной дочери

Когда-то давным-давно, в незапамятные ещё времена, мамы не умирали. Они жили рядом с нами всегда, всюду, где только могли сопровождая нас, целуя по ночам, когда мы засыпали, волнуясь за нас, когда мы собирались куда-либо далеко-далеко, отправляясь за нами следом, чего бы это им не стоило, чтобы только вовремя накормить, напоить или хотя бы просто утешить, успокоить нас, взять на себя наши печали, беды, болезни.

Но давно уже отошли те времена. И о том, как в один день пришла беда, от которой вряд ли когда-нибудь нам и нашим потомкам избавиться и повествует эта легенда, услышанная мною от мамы, которой в свою очередь рассказала об этом моя бабушка. Так и передаётся эта притча из уст в уста, из века в век, из глубин человеческой истории.

В некоем селении у одной женщины подрастала дочь. То ли от злой прихоти судьбы, то ли от особого характера её матери, бывшей одной из самых заботливых, самых нежных существ, которых когда-либо знал мир – ее дочь оказалась на редкость своенравной и капризной девочкой. И как только она ни жаловалась на свою долю, зачастую сваливая на мать все свои неудачи, капризы, обиды! Жизнь бедной женщины становилась сплошной пыткой по мере того, как подрастало, «набиралось ума-разума» её чадо. Ведь она не могла разлюбить, выставить за дверь её, впрочем, и девочка любила маму, но такой, видимо, она уродилась.

Как-то весной она гуляла с подружками на холмах, и там была так красиво и свежо, что девочка позабыла вовремя вернуться домой пообедать. Но мама сама появилась в кругу ее подруг, неся с собой в горшочке теплый обед. обернутый тканью, чтобы не остыл.

Дочь, хотя и была голодна, но страшно возмутилась приходу матери, закричала на нее на глазах у ровесниц: «Зачем ты пришла сюда? Кто тебя звал? Сидела бы уж дома!… – кипела изнутри девушка. – В кого это ты только такая? У других мамы как мамы. А ты всё ходишь и ходишь за мною».

И в самом деле, как и многим взбалмошным детям, ей временами казалось, вопреки общеизвестной поговорке, что ее мать проста и некрасива по сравнению с мамами своих подруг. На деле, конечно, все обстояло совсем наоборот: ее мама была прекраснейшей на свете женщиной, но ее переполняла любовь к девочке, из-за которой она выглядела в ее глазах простушкой.

Правда, её охватила острая жалость, когда женщина, тяжело вздохнув и сгорбившись, пошла обратно, по дороге вниз, петляющей в фисташковых зарослях, облепивших склон холма. Но если бы это чувство было хоть сколько-нибудь долговечным! Только мамы могут превращать чёрного воронёнка в белого и самого колючего ежа ласкать, приговаривая – «Мой мягонький»

В те времена она была чуть ли не единственной на свете, чья участь складывалась так печально. В остальных семьях царили мир и покой. Но известно всем, ничто не проходит бесследно, и если даже где-то плачет ребёнок, то вокруг содрогаются скалы. Вот почему это долго продолжаться не могло.

Однажды, особенно чем-то недовольная и озабоченная девушка накинулась на маму за то, что у неё такое старое платье, до каких это пор она будет ходить в лохмотьях и что ей неудобно перед людьми. Она совершенно забыла, что нарядов у неё самой куда больше, чем у кого-либо из подруг – на прошлой только неделе ей было куплено новенькое платье, должно быть на последние сбережения.

Мать ничего не ответила на эти жестокие слова, только болезненно сникла у очага. Давно уже её головушка разламывалась от всего этого, ее сердце раскалывалось на части, не способное ожесточиться, как это могут многие современные мамы, чтобы преподать капризному ребенку суровый урок.

«Ах, эти вздохи, вздохи… сплошной вздор» – проворчала девушка, выбегая на улицу, хотя на этот раз она не услышала ничего.

Вдоволь набегавшись и повеселившись с подругами, она вернулась под вечер и нашла дом опустевшим. Не было привычного ужина на дасторконе, не было привычных причитаний и приставаний с расспросами о здоровье, и так надоевших ей ласк. Девушка только повеселела при мысли, что хотя бы на день избавилась от всего этого. В том, что мама у кого-то из родственников, она не сомневалась.

Но её не было и завтра, и послезавтра…

На третий день смутное предчувствие чего-то неведомо страшно охватило девушку, разрасталась в её душе всё ближе и ближе к вечеру, ведь она прежде представить не могла, что может остаться одна-одинешенька в пустом мрачном доме. И тут, должно быть впервые, по-настоящему, ей хотелось видеть мать, быть окружённой её тревогами бесконечными ласками. Вместе с тем к ней пришло и сознание собственной огромной вины перед самым дорогим на свете человеком.

И она решила всю ночь молить небеса, а если надо то и остальные ночи, чтобы только они простили ей, непутёвой, ее прегрешенья перед матерью. То было время, когда небеса прислушивались к голосам страждущих, доносившихся снизу и отвечали им и исполняли их просьбы, даже если это были невозможные вещи.

Словно в подтверждение того, что молитва дошла до небес, во дворе ослепительно сверкнула молния, и загремел гром. Всю ночь простояла девушка во дворе, представляя разгоряченное своё лицо ливню, теплому, будто слёзы.

Какое необыкновенное и ясное утро выдалось следом! С пением, щебетом птиц, возродившимися после глухой, скорбной ночи, к ней долетели зазывные окрики и песни девушек, идущих вслед за размеренно ступающими коровами на сочные, сияющие после дождя пастбища. И она поняла, что это вернулась мама, что она будет отныне с ней везде и всегда, только для этого её больше никогда не следует обижать. Разве это так трудно по отношению к маме?

Все вокруг излучало первозданную радость и умиротворение – и омытый после дождя воздух, и синеватые, покрытые вечными ледниками контуры далеких-далеких гор, напоминающие сторожевые башни и стены, и посвежевшие за ночь бескрайние холмы, раскинувшиеся зелеными волнами под ними. Более того, все её друзья, знакомые, родные, близкие, далёкие, старые, молодые показались её такими прекрасными и добрыми. Все приглашали её на какой-то неслыханный той, готовящийся в аиле. И хотя девушка никак не могла дознаться, в честь чего именно намечалось празднество, все с улыбкой глядели на неё, как на именинницу, отвечая уклончиво на её любопытство, она все-таки догадалась, что той имеет непосредственное отношение к ней.

И вот, вечером, когда она уже одела своё новенькое платье и ей так натерпелось выбежать навстречу своим ровесницам-хохотуньям, на пороге перед ней предстала мать, исхудавшая и измученная, будто после тяжелого и изнурительного пути. Она привычно протягивала к дочери свои жилистые, натруженные руки, почерневшие от работы, тепло которых так хорошо знакомо каждому с колыбели.

Кто знает, почему именно в этот момент не осталось в душе дочери ни капли того чувства, переполнявшего её ещё на рассвете? Или человек будет вечно подвержен власти мгновений, вечно жалеть о содеянном и раскаиваться после? Да и виновата ли она вообще, если в те времена ещё никто и толком не знал и не ведал, что можно лишиться матери навсегда?

Юркнув в приоткрытую дверь мимо тщетно распростертых материнских объятий, она побежала догонять своих подруг. По дороге девушка второпях не обратила внимания на седого-седого, как лунь, старика, не встречавшегося ей до сих пор. Она лишь заметила, что он размахивает побелевшим от времени посохом, пытаясь остановить её зачем-то, что-то крича вслед. Нет-нет, ещё чего доброго сна опоздает. Подождут и мама и, тем более, этот старик.

То ли резкий вздох, то ли горестный стон, от которого содрогнулась земля, долетел до неё сзади. Она оглянулась, поражённая, переводя дыхание, и не нашла никого на том самом месте, где до этого стоял странный старик. Невесть откуда налетевшие тучи заволокли небо, будто внезапно наступило солнечное затмение. Ослепительно сверкнула молния в вечерних сумерках, ударил гром. Загудела и задрожала земля.

И как бы сливаясь с разбушевавшейся стихией, со двора, где намечалось празднество, до которого уже было рукой подать, откуда сквозь тополиную и яблоневую листву уже доносились весёлая возня детей, старушек, негромкие разговоры и смех седобородых аксакалов, восседающих чинно на самых почетных местах в ожидании пиршества; даже можно было разобрать приглушенный смешок невесток, занятых приготовлением разнообразных кушаний, не говоря уже о крепких, зычных голосах парней, то и дело оглашавших разные концы сада; уже казалось доносились запахи и уютное ворчание большого-большого праздничного казана – перекрывая все это раздался резкий и душераздирающий крик женщины, проникающий сквозь все стены и окна, долетающий, казалось, до дальних синевато-льдистых гор, даже камни раскалывались от этого крика, тут же подхваченного десятками голосов в сплошной симфонии всеобъемлющего бесконечного горя.

Так завершается эта легенда о дочери, которая спешила на той, а попала на похороны матери. С тех пор небеса никогда не отпускают матерей из Вечных селений, после того как они туда попадают. Не отпускают. Что бы с нами не случилось в дальнейшем. Ещё говорят в народе, что она сама пожелала этого. Как бы там ни было, я помню колыбельную мамы в которой есть такие строки:

Мать для своих детей

даже с небес вернулась,

вы только её любите,

не раньте её поцелуи.

1983.

Четвертое желание первой леди страны

Первым желанием бедного старика-рыбака, который однажды поймал Золотую рыбку на Иссык-Куле, было, конечно же, чтобы у него с женой был хороший дом, а не лачуга и вечно дырявое корыто, и покосившаяся дверь от прихожей.

Но, увы, его жена не слишком долго радовалось, живя в современном коттедже со всеми удобствами в Чолпон-Ате. Разузнав что по чем и почему произошло все это волшебство, жена только вздурилась.

– Хорошо что ты не попросил только новое корыто у Золотой рыбки, – съязвила старуха, послав мужа на берег озера, чтобы он выпросил для нее уже нечто более серьезное, а именно: должность губернатора Иссык-Кульской области. Жене старика очень захотелось быть в этой чрезвычайно почетной роли, когда самые лучшие устуканы (то есть куски мяса) со всех сторон тянутся к твоему столу по времена пиршеств и торжественных застолий.

Это просьба старика была исполнена, но глупая баба только месяц чувствовала себя счастливой, окруженная со всех сторон заботой и вниманием чиновников и их женами, бесконечными тоями и праздниками, коими так богата и насыщена жизнь губернатора и их близких.

В третий раз старуха послала бедолагу-старика к Золотой рыбке, чтобы он выпросил для нее уже нечто гораздо более стоящее – должность президента страны, чтобы она могла править страной, не только как жена президента, что всегда хорошо умели делать женщины этой страны, но и сама, сидя в кресле первого лица, повелевала всеми министрами, финансовыми и прочими потоками.

Вот так глупая баба стала первой леди Кыргызстана и президентом.

Впрочем, она чувствовала себя вполне счастливой в этой роли от силы год, не более. Чернь тоже, как известно, быстро привыкает к роскоши. Вскоре и эта роль ей наскучила до смерти: она не могла уже смотреть на ломящиеся от самых дорогих яств столы, на бесконечные подношения в виде золотых украшений, толстых пачек с валютой, дипломатов с долларами, на подарки в виде отелей, дорогих авто, зарубежных особняков, счетов в банке и прочее… Все это ей надоело, как и казы-карта, чучук, красная и черная икра и прочие деликатесы, подаваемые каждое утро и самые дорогие сорта шампанское, вин, коньяков тоже перестали ее вдохновлять.

Старуха совсем с ума сошла. Ей теперь захотелось вечной славы и любви кыргызского народа. Несмотря на то, что дежурные писатели и поэты в ее царстве чуть ли на каждый день издавали хвалебные книги о ней, как о первой леди Кыргызстана и президенте, всячески расписывая и расхваливая ее добродетели, которые только они и могли увидеть своими невероятно зоркими глазами, старуха не очень верила в душе этим подхалимам.

И вот пошел бедный старик на берег Иссык-Куля, стал звать ее снова.

Наконец, Золотая рыбка появилась перед ним:

– Что тебе еще надобно, старик, ведь я же исполнила все желания? Неужели твоя старуха все хочет испортить под конец, как это уже было много раз? Говори же, что она хочет?

Но когда старик рассказал об очередном желании жены, чтобы кыргызский народ навсегда полюбил ее, как первую леди страны и президента, Золотая рыбка неожиданно обрадовалась:

– Очень хорошо, – сказала она. – Ее последняя просьба будет исполнена. Возвращайся домой старик и не тужи – твоя старуха оказалась не такой глупой, как остальные президенты и их жены.

Когда же старик вернулся домой, точнее приехал на бронированном правительственном «мерседесе» в Бишкек – прямо в Госрезиденцию, – где он жил в роскошных апартаментах вместе со своей женой, как полагается первым лицам страны, то он уже там обнаружил невероятно бурную деятельность по наведению порядка в стране – в ее экономике, финансах, энергетике, транспорте и прочих сферах.

Жена старика, после консультаций с лучшими и самыми независимыми экспертами со всего мира, первым делом прекратила массовые хищения золота на золотодобывающем предприятии «Кумтор» и безжалостно наказала всех виновников этой крупнейшей аферы века – в итоге, все 800 тонн украденного золота за предыдущие 30 лет освоения месторождения были возвращены в страну и более тысячи коррупционеров и жуликов со всего света осуждены и угодили в тюрьму. Одновременно она начала судебные процессы против тех, кто продавал стратегические ресурсы – энергетику страны, «Кыргызгаз», аэропорты, военные самолеты, кто сбывал дорогие станки по цене металлолома, наживался на торговле приграничными землями, мародерстве и так далее и прочее – и все, что было украдено, быстро вернула обратно вместе с богатством и имуществом, приобретенным за счет этих махинаций. Президент оказалась просто ведьмой, действовавшей быстро, жестко и со знанием дела. Если что-то не удавалось восполнить до конца, она компенсировала эти потери за счет личных средств обвиняемых – безжалостно вырывая все это иногда с оторванными пальцами, ногтями, вцепившихся мертвой хваткой в это добро высокопоставленных лиц и их бесконечно жадных жен.

Очень скоро очередь дошла и до сотен и сотен фабрик и заводов, в том числе и Автомаш, и Сетунь, до тысяч колхозов, совхозов, МТСов, РТСов – до самых последних стригпунктов и заготконтор и кошар на джайлоо, которые были разбазарены в свое время нашим первым «самым умным» президентом и последующими президентами – до всех дотянула костлявые руки проклятая баба – до махинаций с землями, нацвалютой, банковскими кредитами, ячейками, и Дача -Суу, и дом Максима, и личный дом в Госрезиденции и прочее и прочее. Опять же были осуждены и посажены за решетку тысячу людей, но в итоге справедливость была восстановлена – ведь совершенные преступления не имеют срока давности.

Вот так по воле Золотой рыбки наша страна наконец-то получила президента и лидера, который исправил все трагические и жестокие ошибки, допущенные нашими прежними горе-президентами, и заслужила вечную любовь и благодарность кыргызского народа.

2019.

Морская раковина и Заря

(глубоководная сказка)

Странные существа обитали на дне океана. Это было царство сплошной непроглядной тьмы. Сквозь толщу соленых вод к ним не проникал ни свет, не тепло. Они и понятия не имели об этом. Точно также им неведомы были и вольный ветерок, гуляющий по-над синими волнам, и взмывающая в голубое небо белоснежная чайка, и вечерняя заря, и прочие прелести верхнего мира. Все, кто населяли подводный мир на такой глубине, были на редкость уродливы и безобразны. Ни цвета тебе, ни формы, ни характера – какие-то вязкие, бесформенные существа, липкие и ползучие, – один краше другого. Их было очень много: удильщиков, фонарщиков, каракатиц – угреобразных, крабообразных, студнеобразных и черт знает еще каких. Единственное, что их всех более или менее роднило, это, пожалуй, огромные страшные рты, усеянные непомерно большими зубами, да еще выпученные «телескопические» глаза. Встреться с какой-нибудь из этих страхолюдин обыкновенная сельдь или треска, последние наверняка бы попадали со смеху, если бы не умерли со страху. Но этого к счастью не происходило, поскольку и сельдь, и треска жили высоко наверху, в освещенных лучами солнца водах. Там же резвились и стройные дельфины, и летучие рыбы, и скумбрии, и хересы, и палтусы, и множество других симпатичных обитателей океана, хорошо всем известных.

Но глубоководные создания, несмотря на свое уродство, были чрезвычайно высокого мнения относительно собственной персоны, твердо были уверены, что кроме их непроглядного царства нет и не может быть решительно ничего, как если бы вселенная ограничивалась одним лишь дном океана и что самое возмутительное, считали себя писанными красавцами и красавицами. «Ах, какая у меня челочка, какие зубки, какой хвостик!» – только и слышалось по всей глубоководной восклицания глупых удильщиц. Нравы их были под стать их внешности – ужасные. На такой глубине не растут водоросли, да и вообще, морское дно напоминало бесконечную мертвую пустыню. Вот почему им не оставалось ничего, кроме как безжалостного поедания друг друга. Да еще, время от времени, они перебивались тем, что сыпалось на них сверху как дождь или манна небесная – это были разнообразные остатки от пищи дельфинов, китов, верховых рыб. Словом, жизнь глубоководного царства шла своим чередом, ни тебе приливов, ни отливов, ни бурь, ни ураганов – только вечная стылая рябь и тишь. Поскольку не было ничего, что могло бы указать на ход времени, оно также для них как бы не существовало – ни дней, ни ночей, ни лета, ни зимы. Только взметнется где-нибудь на мгновение густой придонный ил, раздастся страшное щелканье зубов, а потом – смачное чавканье ненасытных челюстей. И снова тишина.

И все же, несмотря на свои злобные нравы, обитатели подводного царства любили иногда собираться вместе, поговорить, позубоскалить, особенно после удачной охоты или после обильного «дождя», даром что ли их природа наделила такими огромными в полтела, и даже более, ртами. Но говорить при такой жизни, сами понимаете, было решительно не о чем. Поэтому излюбленной темой послеполуденных бесед удильщиков, каракатиц, фонарщиков, морских сколопендр были всевозможные сплетни со всего глубоководного царства. Свет не видел таких сплетников!

Бывало иногда хитрый удильщик такое наговаривал глупой камбале, что та заслушавшись, охая и ахая, даже не замечала, как хищник заглатывал ее всю целиком своей громадной пастью. После чего удильщик, весьма довольный, потирая свой живот, снова зажигал небольшую лучину над головой, оглядываясь вокруг, не подвернется ли кто-нибудь еще, чтобы дорассказать то, что он не успел камбале. Среди глубоководных созданий выделялась придонная пиявка. Напоминала она чем-то распухший дамский сапог. Страшное это было существо, когда она неслась на бедную жертву с широко раздвинутой пастью, за режущими пластинами в горле были видны все ее внутренности. На жертв покрупней и более сильных она умела подладиться: присасывалась незаметно и отпадала только досыта испив чужой крови. Ах, как она умела кокетничать и веселиться после всего этого, как будто ничего и не произошло, даже на короткое время влюблялась в свою обескровленную жертву. Был среди них и не менее отвратительный подводный рачок, клацающий клешнями беспрестанно при вихляющей своей походке. У него за непробиваемо жестким хитиновым покровом не было вообще ни капли крови. Ему-то уж совершенно не за чем было враждовать с пиявкой. И они и были в самых теплых отношениях друг с другом, даже устраивали совместные коллективные охоты. Пиявка высасывала кровь жертвы, а рачок, орудуя клешнями, доедал остальное. Была среди глубоководных обитателей и добрейшая на вид рыба-губошлеп. Нижняя губа ее большого обвислого рта несколько выступала вперед. У нее не было зубов, но зубоскалить она умела почище других – тихо, неприметно, исподволь – особенно после того, как туго-натуго набивала свой желудок, всякими мелкими червячками и нечистотами придонного ила, загребая его и процеживая сквозь щетину ковшеобразного рта.

Батюшки мои, а сколько там было смертельно ядовитых змей, мурен, хвостоколов, кальмаров – всех и не перечесть! Фантастически-жуткий мир! Ни в одном кошмарном сновидении вам не виделось и сотой доли всего этого, а обыкновенные «наземные» пиявки и тараканы показались бы вам божественными созданиями, при сравнении с ними.

И был среди обитателей океанского дна моллюск. У него не имелось ни острых зубов, ни ковшеобразной пасти, ни ядовитого хвоста. Он был, пожалуй, самым мирным среди них, волочил повсюду за собой неотъемлемый роговой завиток-домик, и аппетит у него был самый умеренный. Больше всего он любил предаваться размышлениям, заперевшись в свой домик. Не беда, что его окружал сплошной мрак, он верил своему крохотному разуму, который согревал его уединение.

Думал-думал он целыми днями, хотя какие там дни на дне океана, и, наконец, додумался, что самому стало весело. Сумасшедшая догадка пронзила его существо… еще не отдавая себе никакого отчета, моллюск тут же обессилено забылся, уснул. И приснилось ему в ту ночь, хотя какая там ночь, необыкновенно прекрасное и чудное виденье, что-то вроде розового солнца, заходящего над потемневшим морем. О, это был волшебный сон! Дрожащий и возбужденный со слезами радости на глазах проснулся бедный моллюск, в ушах его все еще звучала божественная музыка зари, а перед глазами мелькали и угасали яркие краски. «Есть, есть он над нами – высший и более прекрасный мир!» – воскликнул потрясенный моллюск. «Есть нечто гораздо привлекательнее тьмы. Ах, если бы хоть краем глаза, хоть разок в жизни удалось взглянуть на него!»

Долго ворочался в своем домике он, не находя покоя от сделанного поистине великого открытия. Но, разумеется, под водой он никому об этом сказать не мог. Кто бы поверил какому-то вздорному сну. Но моллюск был очень умен. Он знал, что сон ему приснился неспроста. Еще долгие дни и ночи, недели, месяцы по нашему отсчету времени провел он в уединенных размышлениях, прежде чем в голове его не предстала и не прояснилась потрясающая картина мироздания. Мир то, оказывается, вовсе не ограничивается одними лишь этими вечными потемками глубоководной жизни. Если идти и идти строго по прямой вперед – это моллюск доказал математически, – то дно океана рано или поздно прервется. И там… взору должно явиться нечто совершенно иное, обрывки которого, возможно, ему и приснились. Этот мир расположен как бы над нашим миром, обволакивает его, – рассуждал моллюск. Еще лучше, если поплыть прямо вверх. Эх, были бы у него плавники, и умел бы он плавать так же хорошо, как и думать. На худой конец, хотя бы такой хвост, как у удильщика. Он не зубоскалил бы на его месте. Размечтавшийся моллюск высунул свою голову из под раковины и глянул над собой вверх. Черный непроглядный мрак. Казалось, во всей вселенной нет, и не может быть, ничего кроме тьмы. На мгновение моллюск даже засомневался в своих догадках. Но, однако же, неумолимые расчеты и дерзкие сопоставления заставили его вскоре вернуться к ним, а через них и к памятному сну. Нет, не могло быть никакого сомнения!

И вот однажды, наконец, на собрании глубоководных обитателей моллюск решил заговорить о своем открытии.

Подумать только, перед грозными удильщиками, каракатицами, морскими чертами осмелился высказать он до возмутительности дерзкую мысль о том, что, мол, где-то там, наверху, обитают другие неведомые существа, что вода там теплая и светлая и что над водой размещается совершенно иной мир. Вот ведь до чего можно додуматься. Ха-ха-ха… Хе-хе-хе… Хо-хо-хо…

Как только они в ответ на это не заржали, не забулькали, не засвистели, всяк свой лад и во что горазд, захлопали плавниками в неистовой горячке, повалившись на бок от судорог смеха, замолотили упругими хвостами. Это только так кажется, что рыбы безмолвны. Более голосистых тварей не найти – подтвердят мои слова специалисты.

От всего этого шума-гама опешил, растерялся вконец бедный наш фантазер, он даже не думал, что так может переполошить морское дно. Спрятался моллюск с головой в своей раковине, чтобы больше не показываться, был он совсем махоньким и беспомощным, а они вон какие – пасти у всех громадные, безразмерные. Молча потащился он в свой угол, как говорят.