Прощай, Похерония!

Дорогой Читатель! Тот, кто родился сразу трезвым, умным, грамотным, культурным, в белой рубашке и с дипломом в кармане красивого и тщательно отглаженного костюма. Тот, кто не совершил ни одной ошибки и глупости. Зачем Вам эта книга? Не читайте!

А тем, кто жил и живет этой нашей смешной и счастливо-несчастной жизнью, кто совершал глупости, но не вершил зло, я и предлагаю эту книгу.

Ваш Автор.

Моим родным, друзьям и УПИ ИСТИННОМУ посвящаю…

Два слова в начале

Незаметно сзади подкрались юбилеи. Двадцать пять лет после школы и двадцать после института. Вот так! А мы раньше думали, что столько вообще не живут. Дожили! Расчувствовался я и засел за архив тех лет: фотографии, наметки рассказов, письма… И попало мне в руки почти истлевшее письмо институтского друга Беса. Привожу его практически слово в слово:

«Паха! С подмосковным приветом твои друзья Бес и Староста (жены не в счет)! Ты же сам знаешь, какие мы свиньи, так что нечего на нас обижаться за долгое молчание. Всё это мелочи нашей собачьей жизни! Самое главное – мы знаем твой адрес и в любой момент можем послать тебе весточку. И мы тебя посылаем… Извини! И мы ТЕБЕ её посылаем!

У нас всё отлично! Устроились отлично: в отличном городе, с отличными семьями, в отличной общаге, в отличных комнатах! Работаем: на поганом заводе, в поганых условиях, с пьяными рабочими, за поганый заработок! Радость у нас одна – это попойки каждую субботу и воскресенье! Жены негодуют, но у нас с ними разговор короткий: по морде, под ж… и всё! Староста оброс бородой и стал похож на Карла Маркса. Я подстриг волосы и маюсь с похмелья каждый понедельник. Жены создали коалицию против нас и ведут ожесточенную борьбу с веселыми и разгулявшимися мужьями. Намедни, сорвали, наметившийся уже было праздник. Моя непутевая жена вырвала из слабых, после долгого употребления, рук четыре рубля и скрылась в тумане. Это повлекло за собой безобразное и тошнотворное настроение, упадок сил, спазмы и головокружение у меня и Старосты. Но, несмотря, ни на что, вчера отметили очередной день рождения на этаже. Староста вырубился в 20.00, я в 21.00. Вот так примерно и протекает наша веселая жизнь!

Ты бы поменьше валял дурака, прихватил с собой алкоголиков Загула и Миху, и приехали бы к нам побухать на пару недель. Место для сна всегда найдется. Да и не всё ли равно где и как спать в ополоумелом состоянии! Вспомним счастливые студенческие годы, сходим по бабам! Ну, как? Впрочем, можно и не спрашивать, я знаю, ты всегда согласен!

В общем, ждем приезда и крепко целуем тебя в ж…!! Твои друзья Б. и С.!!! 9.02.1981.»

Прочитал я письмецо, и как жаром обдало! Как давно это было, а вспомнилось все! Социализм, Институт и мы, веселые студенты. Хоть и молоды мы были (в сегодняшние сорок лет, то время мне кажется детством), но уже были законченными «строителями коммунизма».

«Строитель коммунизма» – это человек, который думает одно, говорит второе, а делает третье! В думах мы были чисты, в пьяных делах порой доходили до свиноподобия, а говорили…

О, слова то нас научили говорить красивые: «О подвиге дедов и отцов! Об активной жизненной позиции! О комсомоле – смене партии…»

Но дедов наших убили войны или «чистки». Отцы, люди честные, не хотели воровать, врать и тихо спивались после работы. За активную позицию по отношению к окружающему бардаку выгоняли из института в армию. А в качестве смены партия себе подбирала беспринципных карьеристов. На духовные поиски и метания все компетентные органы смотрели косо. Кругом расцветала «показуха»… Что ж оставалось то?

Учеба!!! Это, кроме шуток, было, действительно, завоевание социализма. Ты поступи в институт, а уж потом, если не «залетишь» в какую-нибудь «историю», тебя обучат, и работой обеспечат!

Но мы были юны, и нас интересовало совсем другое! А что же нас интересовало? Давайте вспомним. И начнем с народной пословицы:

«Есть три брата родные: один ест – не наестся, другой пьёт – не напьётся, третий гуляет – не нагуляется!»

Думаете это: огонь, земля, вода? Нет, это студенты! Вот о них и будет разговор. Сразу предупреждаю любителей матершинки. Мата в этой книге нет. Мы и тогда такими словами не баловались, а сейчас – тем более. Наш родной язык настолько богат, что можно любому слову найти замену. Так же не ищите в книге двусмысленностей. Как говорила одна моя знакомая:

– У вас тогда была одна извилина. И та – прямая!

Ну, хватит болтать. Вы со мной? Тогда, вперед, в Похеронию!

«А что это за „Похерония“ такая?» – спросите вы. А я для начала напомню вам старый анекдот: «Чем отличаются комсомольцы тридцатых годов, от комсомольцев семидесятых? Тем, что первым было всё по плечу, а нам всё по хер!!!»

Вот как раз в те времена, когда появился этот анекдот, собрались мы, новоиспеченные студенты, на свой первый съезд (непосвященные называли это мероприятие пьянкой). Собрались и сказали:

– Просто пить не интересно! Давайте придумаем закрытую для других страну! Со своим названием, гимном, с «Аморальным Кодексом строителя похеризма»…

Вариантов гимна пели много: и «Шумел камыш…»; и «битловскую» «All You Need Is Love»… В качестве девиза урезали высказывание Будды: «Всё для всего всегда!» И остался клич: «Всегда!!!» (Кроме этого был популярен лозунг «Пролетарии всех стран – соединяйтесь!» Уж очень мы любили соединяться!)

Затем стали придумывать «Аморальный Кодекс», но, посмотрев на бутылки, закончили:

– Вот ещё! Тратить святое время на глупости? Пошло оно всё на хер!!!

Вот так и прижилось название нашей закрытой страны – Похерония! Страны без царя в головах и в столице!

Но, по большому счету, Похерония – это не место и время. Это состояние души задерганной указаниями Сверху: «Делай так! Люби это! Говори это!«Причем указания сверху шли не от Бога, а от местных, земных руководителей. В жизни всё было не так, но попробуй и скажи об этом и не послушайся указаний… Пей, гуляй, веселись, работай и не думай! Всё уже за тебя обдумали! И мы, выпускники школ, уже вполне были подготовлены к вступлению в Похеронию: октябрятским, пионерским и комсомольским школьным прошлым; настоящим нашей страны, устроительницы счастья для всего человечества.

Действительно, хрена ли думать? «Ноги в руки» и в Институт, в студенческую Похеронию!

Абитура, или как я поступил в Институт

Можно лить слезы и писать (ударение правильно поставьте!) ими о том времени, когда мы пришли поступать в Институт. Эх, абитура – золотое время!

Помню, как подавал заявление. В нем попросили указать, почему я поступаю именно в этот «Храм Науки» и на эту специальность. Ха, думали, что я всё как есть выложу? Что в армию не хочу идти… Что друг сюда подался… А мне абсолютно «по фиг» куда поступать… Нет, написал как законченный строитель коммунизма:

О том, что родился с мечтой стать полезным своей стране!

О том, что дым завода «мне сладок и приятен»!

Написал и о том, что как Ломоносов мечтаю пройти в лаптях «через тернии к звездам»!

Хорошо написал, правильно. И заявление приняли.

Затем была встреча с деканом факультета. Он осмотрел нас внимательно. Очевидно, хотел всех как живых запомнить. Всех тех, кого выгонит в армию! Затем веско сказал:

– Студентов по осени считают. Готовьтесь к экзаменам!

И начались подготовительные курсы…

Уже на курсах нас начали разделять на абитуриентов и «вытуриентов» (от слова «вытурить», выгнать то есть). Дело в том, что некоторые слишком рано вкусили студенческую свободу. Они не плелись уныло на занятия, а весело устремлялись совсем в другое место…

Я помню, как на крыльце общаги появлялся Витёк, по кличке Гастроль. Это была первая встреча с этим легендарным человеком. Он как раз восстанавливался в институте после халявной «академки». Затем на крыльцо выпархивали абитуриенты. Витёк, как Ленин, простирал руку вдаль и возвещал:

– Дранг нах УКМ!

И вся компания удалялась. А я восхищался: «Какие люди! Я еще не завтракал, а они уже в библиотеку идут!» Но, увы. «УКМ» – это оказалась не библиотека, а ближайший винный магазин. И располагался он на углу улиц «Комсомольская» и «Малышева». И спешили туда парни не за книжками, а за спиртным! Но что позволено студенту, то не позволено абитуриенту. Группу быстро разоблачили и… Правильно, вытурили! Ну, а когда начались экзамены «вытуриенты» посыпались из института, как стреляные гильзы из автомата. Кстати, как стреляет автомат, они очень скоро узнали. В армии!

А те, кто не «вылетел», усердно «зубрили"предметы и тряслись перед каждым экзаменом. Трясся и я. Уж очень не хотелось в армию! Но бог миловал, и я и мои будущие институтские друзья поступили.

Нас опять собрал декан. Опять оглядел внимательно и сказал:

– Студентов осенью посчитаем, после сельхозработ!

И отправил нас в «колхоз».

Былина о «колхозе»

«Ой, да ты под гея „не коси“, добрый молодец!

Лучше погляди на красну девушку…»

Ой, да что-то не то у меня получается! Разрешите вы мне в прежнем стиле писать. Разрешаете? Спасибо, пишу!

Студентов, начиная с первого курса, регулярно отправляли в «колхоз». Это означало «стирать различия между городом и деревней». Я до сих пор понять не могу, почему колхозников зимой не отправляли в город? Тоже «стирать различия», но со своей стороны? Хрен там! Труженики села только руководили нами «не щадя живота» чужого!

Помню, что в первый день первого приезда, мы все были ошарашены! Не ожидали такой разрухи!!! Наш доцент, куратор от института, отвел председателя колхоза в сторону и что-то ему взволновано говорил. Председатель же вошел в раж и закричал:

– Антураж, видите ли, им плохой! Какого вам еще «антуРожна» надо? Может быть и моя «антуРожа» не нравится? Смотрите: поле большое, на всех хватит; общежитие с печкой есть… Нет, это не туалет, а столовка. Туалет чуть дальше…

В это время подул ветер и мы по «какАфонии» догадались, где расположены местные «удобства». Действительно, дела в колхозе были «из рук вонь» плохие! Но мы разобрались с местным «антуражем», и начались трудовые будни.

Детство – это замечательное время жизни! Как бы ни было трудно, шутки и смех не умолкали! Председатель же, «человек в стакане», по утрам себя «не ощущал» и его раздражал наш смех за завтраком.

– Ржут ровно кобылы на овес! – шипел он, ощупывая больную голову.

– Так вы же кроме овса ничем и не кормите! – бросил упрек наш доцент.

И попал!!! А председатель сдержал слово. Видимо, это слово было очень плохое! Но, после долгой паузы, он всё же сказал:

– Ё-маё… Приступайте к работе! Я пойду Нюрку – доярку поднимать. Опять на работу не вышла. Всё делает из-под палки!

И он ушел исполнять свою нелегкую работу прямо на дом к Нюрке. А мы брели на поле…

…«О, поле, русское поле! Я, как и ты, ожиданьем живу…» Когда ж хозяин то у тебя появится? И не важно как этого хозяина будут называть: колхозник или фермер. Главное, чтобы работал он не «из-под палки»…

А мы тогда выходили на поле. Мать честная! Ни конца, ни края! Всё опускалось! Но в этот переломный момент налетал председатель. Он уже ощутил себя «в своем стакане», воодушевил на работу Нюру, и прилетел на лихом «Уазике» поднимать нас в атаку.

– «Анукадевушки», и «анукапарни»! – кричал «подоенный» мужик. – А ну-ка, покажем всем кузькину мать, мать-перемать!

Председателя звали Всеволод, и он крепко взял нас в свой «Севаоборот». Это сейчас много рассуждают о теории управления коллективом, о харизме лидера… А тогда об этом и не слышали. Нутром самородки чуяли, как управлять. Вот и Сева был природным боссом. «Харизма» такая, что в дверь не входила! Но не «харизмой лица», брал в женском своем коллективе Всеволод. А, как бы помягче… Херизмой! Да! Именно ей он воодушевлял на трудовые подвиги всех своих подчиненных женского пола! Ну, а на студентов хватало и харизмы. Ей-ей, не вру. Как завернет он, что-нибудь народное, да в «три этажа», так мы три часа смеемся, и работа спорится. Да, работали мы хорошо!

Но за день уламывались так, что с поля брели, как бурлаки на Волге. Добирались до общежития, падали на тюфяки, набитые сеном. Отвешивали ленивые шутки, типа: «Лежите как собаки на сене!»; «Эх, на Сене, да в Париже, я бы и собакой согласился быть!» Но, полежав, а затем и отужинав, «чем Сева послал», мы «очухивались» и начинались вечерние забавы. «Танцы-шманцы-обжимансы»!

Спиртное в период уборки на селе запрещалось продавать. Но мы быстро установили контакт с местным населением. АбориГены и абориМаши, за определенную долю, помогали нам доставать напитки. Приняв «для настроения», мы устраивали танцы. Понятно, что были объятия, поцелуйчики и прочие невинные радости детства.

В разгар одного из танцевальных вечеров вбежал наш студент. Он включил свет и закричал:

– Наташка отбилась от рук! С трудом, но сумела с честью выйти из положения!

Мы засмеялись:

– Раз «отбилась от рук», то о чести можно забыть, а подумать о «положении»!

Но парень объяснил, что дело серьезное. Девушка отбилась от рук местных парней, которые провели с ней «баталию за талию Наталии». Все наши студенты были не робкого миллиона, посему разом вскочили и с лопатами наперевес, побежали искать обидчиков. Мы обежали два раза улицы, но никого из охальников не нашли. Со злости и с пьяных голов, мы набросились на забор правления колхоза и разнесли его, к чертям собачим…

Утром прибежал председатель, раскрыл, было, рот, но его мгновенно отвел в сторону наш доцент. Мы слышали только обрывки фраз: «Огромный материальный ущерб… Посягательство на честь и достоинство… Штакетник ноне дорог… Попытка изнасилования…» Перепирались долго, но, видимо, договорились!

С тех пор отношение местных к нам изменилось. Студенты разом перескочили от феодальной зависимости к социалистическим отношениям товарищей по труду. Прямо таки, союз серпа, «орало» -председателя и логарифмической линейки! Нормы дневной уборки картошки нам сразу установили человеческие! Разговаривать стали по-людски! Кормить стали лучше! Господи, даже дождь вдруг перестал, и установилось «бабье лето»! Вот такой «колхоз» оставил самые светлые воспоминания.

Но почему же в Похеронии, для того чтобы тебя уважали, надо обязательно устроить бунт или, прости Господи, революцию?

ДОЛОЙ РЕВОЛЮЦИИ! ДА ЗДРАВСТВУЮТ ЭВОЛЮЦИИ!

Отработав положенное на полях Родины, мы появились в стенах Института. И началась учеба.

Это неправильно начинать рассказ о жизни в Похеронии с учебы. Признаюсь, она не была главным. Мы были молоды, и нас интересовало совсем другое! Но отдадим дань уважения этому святому занятию…

Учеба

«Гора с горой не сходится, а студент в институт заходит… Иногда!»

Мы не все время веселились. Просто-напросто бы выперли из Института. Учились. И неплохо, надо сказать, учились! Головы то были пустые, знания влетали туда без труда. Надо было только их удержать в голове до тех пор, пока не ответишь на экзамене. Когда совсем нечего было сказать, помогали пословицы: «Не стыдно молчать, когда нечего сказать!» И: «Доброе молчанье лучше пустого бормотанья!» Преподаватели были люди с чувством юмора, и если ты хотя бы рассмешил, то могло свершиться и чудо. «Троебан», за поднятие настроения!

Давайте поговорим об этих святых людях…

Дорогие «преподы», «преподобные», «преподДаватели», «АСПИДанты», «доИпослеЦенты», «кандиДАТЫЕ», «доки», «профи» и «академщики»! Все те, к кому мы припадали на экзаменах, как блудные сыновья и дочери. Нет ни одного из вас, кого мы бы сейчас вспоминали «теплым и мягким» словом: «Дерьмо!» Наоборот, жалко теперь этих людей, намучились они с нами. Но, как у всех людей творческих, и у вас были свои странности. Не обижайтесь, я это пишу любя!

Понятно, что каждый из вас считал, что его предмет главный. Как говорится: «Всяк „препод“ своё „болото“ хвалит!» Например, «препод» по черчению был яркий «преподДаватель»! Примет коньячку, и рассуждает, пока мы чертим, о руководящей и направляющей роли черчения. Затем смотрит наши чертежи и придирается, «проводит свою линию»:

– Разве это прямая линия? Вот как надо линии чертить!

Изрисует весь чертеж красными кривулинами и спрашивает:

– Вы согласны с замечаниями?

Если студент соглашается, то ставит «четыре» или «пять»! А тем, кто спорил и за идеальные работы двойки ставил!

«Преподобный» -химик страдал амикошонством (чрезмерной фамильярностью).

– АЛКхимики! – обращался он к нам: АЛКализация – это вам не ваше времяпрепровождение, а подщелачивание! Люди новые элементы создают! А вы только два «элемента» способны «создавать»: «КАЛий» и «мочевину»! Вашу группу надо ДЕКАНтировать – отделить чистую среду от осадка! (Но мы, почему-то вспомнили о декане).

Химия, вообще, нас вначале обрадовала. Мы узнали, что, оказывается, спиртов в природе много! Но затем химик разочаровал, объяснив, что все спирты ядовиты! Даже этиловый! Другие спирты нам ума хватило не пробовать, но «цэ-два-аш-пять-о-аш», шалишь! Пусть другим «заливает», кто за «воротник не заливает»!

А «преподобный» -физик говаривал нам:

– У вас не ум, а вакуум! Вы еще – элементарные частицы!! А группа ваша – «черная дыра»!!!

Любой опрос он превращал в КОЛлоквиум: ставил направо и налево колы! За это мы прозвали его «КОЛориметр». А состояние студента, получившего кол «КОЛлапс».

Получившие «колы» собирались в одной комнате зализывать за пивом раны и называли это «КОЛонией». Вначале хвастались своими «КОЛлекциями» оценок, но, напившись, они ужасно ругались:

– Эбонит, твою… ГАДолиний!

У математика, вконец уставшего от нашей дремучести, как-то вырвалось:

– КонкретиНзирую. Объясняю для кретинов!

А в обыденной практике он называл нас «приближенные к человеку значения».

Этот «препод» был большой моралист, и пытался скрыть свои тайные вздыхания по одной из девушек нашей группы. Но, когда она вдруг «попала в положение» при соучастии самого главного хулигана на курсе, математик не сдержался.

– Это каноническое разложение натурального числа. Моральное, я бы добавил! – неожиданно возвестил он на лекции.

– В результате сложения с отрицательным числом, – продолжил он, показывая на Серегу-хулигана. – У положительного числа появились признаки деления на два! А может быть на три и более!!! Это ли не доказательство неравенства этих чисел! Доказательство от противного!

– От очень противного!!! – закончил «препод», с ненавистью глядя на Серегу.

А «препода» по политическим наукам звали Цитадель. Она полностью закрылась цитатами классиков марксизма-ленинизма. Чего и нам желала, но без результата! Первоисточники мы не читали, но она на лекциях вбивала в наши головы основы.

Основы мы запомнили: «материализм» – это хорошее слово; «идеализм» – это плохое слово! Но остальное перепуталось в голове и перемешалось с нашими мыслишками…

Основной вопрос философии мы определили как: «Отношение сознания к питию!»

Горячо поддержали мысль о материальности мира! Но наш «материализм» был «вульгарным», так как мы отвергали «вещи в себе», а признавали только «вещи для нас»!

Применяли законы сохранения энергии и перехода количества в качество: на лекции не ходили, а пили литрами пиво и своим состоянием подтверждали справедливость закона.

Мы неустанно и настойчиво боролись с пережитками прошлого: уничтожали пачками сигареты и ящиками спиртное!

Немного не понятно было с тезисом: «Свобода – это осознанная необходимость!» Даже поспорили с преподавателем! Но, постепенно, накопив необходимый опыт, мы сами сформулировали: «Свобода – это осознанная необходимость выпить и встретиться с девушкой»! Вот так мы разрушили этот антагонизм! С тех пор мой главный лозунг: «АПРИОРИ НЕ ОРИ!!!»

Преподаватель информатики поразил нас тогда незнакомыми словами. Но слово «интерфейс» все узнали и посмотрели на лицо студента-монгола. Кстати, этого «информированного препода» прозвали АбЗолют – он был зол до лютости. Корень его зла, видимо, был в малом росте. Чтобы как-то возвыситься над студентами, он между рядами не ходил, а только по подиуму перед доской. Причем, любил ходить спиной вперед. Ох, сколько раз мы заключали пари! Свалится или не свалится? Но он каждый раз останавливался на краю! Но одной группе все же «повезло». Свалился! Смеху то было! В тот день… А вот потом группе было не до смеха! Когда в полном составе ходили и пересдавали ему предмет по пять и более раз!!!

Про преподавателя английского языка и говорить нечего. До сих пор не могу понять, почему она по-русски с нами не говорила, как другие «преподы»? Стеснялась, что ли, или не знала русский? Побормочет, побормочет что-то непонятное, затем говорит:

– Гудбай, чилдрен!

Мы сидим. А она покраснеет и рукой машет, мол:

– Идите, пока не убила!

Это мы понимали, это выполняли. Но больше, ей-ей, вспомнить нечего!

С особым теплом вспоминаю «преподов» по спецпредметам. Как они обогатили наш скудный и паскудный язык, какие слова мы взяли от них!

Слово «барботаж» стало означать у нас команду: «Взять бар на абордаж!»

«Барботирование» – фланирование от бара к бару.

«Волочение» – процесс ухаживания за девушкой.

А термины металлургии и прокатки «дразнение» и «дрессировка» – это стадии ухаживания.

«Нормализация» – процесс «приведения в норму» загулявших студентов деканом.

«Дозатор» – еще одна кличка бармена.

«Дендрит» – научное ругательство (очень похоже на «едрит», но культурнее).

«Красностойкость» – выносливость при употреблении красного вина.

«Ползучесть» – высшая степень выносливости.

Ну, а спецтермины «раздевание» и «разливка», вообще, стали самыми применяемыми по отношению к девушкам и вину!

Несмотря на все старания «преподов» обратить наше внимание на свои предметы, учеба шла «ламинарным потоком». То есть, жизнь студентов и преподавание текли параллельно, не пересекаясь! Мы-то о себе думали, что «ученого учить – только портить». Лишь в сессию «преподы» героически вставали на пути стихийного движения студентов, и в «турбулентном потоке» всё перемешивалось так, что выплывали только самые сильные! Вот как это было…

Обычно перед экзаменом мы устраивали Валтасаров пир (оргию накануне несчастья)! Затем проводили восхитительную Вальпургиеву ночь! Но все заканчивалось Варфоломеевским экзаменационным днем!

Помню, как парень с параллельной группы, притащился пьяный после экзамена. Он сумел только произнести:

– Экстерн! Экстракт! Экстремист! Эксцесс!

Только утром он сумел нам объяснить свои слова. Оказалось, что преподаватель видел его в первый раз. Познакомились, и студент попытался выдать сжатое изложение знаний о предмете. Но невежественный «препод» не опознал эти сведения и повел себя как сторонник крайних мер. Возникла острая ситуация, завершившаяся невоздержанным криком: «Вон!!!»

Надо добавить, что на экзамен, который проводил этот преподаватель, ходил смотреть весь факультет. Как на комический фильм ужасов! При неправильных ответах, этот «препод» начинал медленно краснеть. Наконец, багровый как Синьор Помидор, он хватал зачетку несчастного и бросал её к выходу из аудитории. А крик: «Вон!!!», раздавался уже в спину улепетывающего студента.

На экзамене по сопромату я встретил легендарного Вечного Студента. Сколько я слышал рассказов о его героической учебе! И представлял его гренадером двухметрового роста, который стоит по стойке «смирно» и громовым голосом «посылает» «преподов»:

– Ничего вам, враги, не скажу! Хоть пытайте, хоть казните!

Всего лишь двадцать лет, феномен, проучился, а уже на третий курс перешел!!!

Легенды, легендами, а на самом деле Вечный оказался невзрачным мужичком с большими залысинами. Он толкал меня в спину и шептал:

– Парень, реши мне задачу! Ну, пожалуйста!!!

«Преподу», принимавшему экзамен, надоело сидеть без дела, и он ласково сказал:

– Иван Иваныч, прошу ко мне!

– Дык, я еще не готов! – сдавленно ответил мужчинка.

– А мы вместе и посмотрим! – настаивал «препод».

Вечный поплелся к столу, сел на краешек стула.

– Сколько Иван Иваныч до века то осталось?

– Век живи – век учись? А что считать – всё равно дураком помру, Михал Данилыч!

– Ну, это вы зря! Успехи на лицо! Так, что тут у нас? – сказал «препод», внимательно осматривая пустой листок. – Очень хорошо! А как жена, как дети?