Пока ты не смотришь

– Твоя способность впитывать знания, как губка, поистине впечатляет, – тихо сказал он, его голос был мягким, в нем звучала нотка восхищения.

Женщина подняла глаза, и в них мелькнуло удивление. Она прищуром осмотрела Астарота, и ее взгляд вмиг стал холодным и расчетливым.

– Знания – это оружие, – ответила она, возвращаясь к книге. – Они помогают мне выживать и двигаться вперед.

Астарот кивнул, соглашаясь с ее словами. Он понимал, что она использовала свои знания не только для спасения жизней, но и для достижения своих целей.

– Ты не боишься того, кем ты стала? – спросил он, глядя ей в глаза.

Она улыбнулась, но в этой улыбке не было тепла.

– Страх – это слабость, – невозмутимо ответила она, убирая прядь волос за ухо. – Я предпочитаю действовать, а не прятаться за своими страхами.

Музыка в граммофоне возросла, наполняя комнату чарующим нотами. Астарот, с дьявольским изяществом, схватил женщину за запястье и притянул к себе, вовлекая в зачарованный танец. Книга выскользнула из её рук и глухо ударилась об пол, словно выдохнула последний стон.

Прижавшись к тому, в ком бушевала древняя, неукротимая сила, женщина не отводила взгляда – её глаза были ледяной сталью, в которой лишь в самой глубине мерцала искра запретного любопытства. Её движения были точными, как у хищницы, знающей каждый шаг в танце с демоном. Хотя он чувствовал, как её рука дрожит в его захвате, она не отступала, словно её сердце пленило его дьявольское обаяние.

Астарот закружил её в жёстком, почти порочном танце. Его движения были изящны и ужасны одновременно – в каждом из них скользила власть, в каждом повороте таилась угроза. Алые глаза его полыхали в полумраке, как две раскалённые капли крови. Женщина не отводила взгляд, не позволяла себе ни единой ошибки – её движения отзывались звериной чуткостью, словно весь танец для неё был не забавой, а проверкой её способности выжить в объятиях Тьмы.

И хотя её рука едва заметно подрагивала в его хватке, в лице её не было ни капли трепета. Касание его не укротило её – лишь пробудило в её зрачках нечто новое. Что-то опасное. Жёсткое. Заманчивое. Сухой, не тронутый страхом огонь, который манит саму Тьму не меньше, чем Тьма манит её.

– Ты когда-нибудь позволяешь себе расслабиться? – голос Астарота прозвучал низко, почти утробно. Его дыхание обожгло её шею, вызвав едва заметный трепет кожи.

Она застыла, не спеша отвечать, лишь немного прищурилась, глядя прямо в его горящие глаза. Потом медленно выдохнула:

– Расслабляться? Нет. Это опасно.

– Опасно? Почему?

– Потому что тогда я могу потерять контроль, – её голос был тихим, но твёрдым.

Астарот усмехнулся, его глаза блеснули в свете фонарей за окном.

– Контроль – это хорошо, но иногда стоит отпустить себя.

Она посмотрела на него с лёгким удивлением, словно не ожидала услышать такое от него.

– Зачем?

– Чтобы понять, кто ты на самом деле, – Астарот остановился и наклонил женщину через руку, вынуждая ее запрокинуть голову назад, открыв перед ним свою душу. Демон мягко опустил руку на грудь женщины, что вздымалась под тонким слоем шелка, и провел аккуратно до живота, разрезая податливую ткань острым ногтем.

– Хорошо, – наконец сказала она, и её голос прозвучал неожиданно мягко. – Но только на этот раз.

Астарот довольно улыбнулся, его глаза загорелись сильнее прежнего.

– На этот раз, – повторил он, голосом, в котором вибрировала сама ночь, и их танец продолжился.

Но это уже был другой танец.

Астарот прижал женщину к стене, обклеенной полосатыми обоями, а та в свою очередь запрокинула руки на плечи демона, продолжая всматриваться в лицо перед ней, желая узнать истину. Расценив это жест, как нетерпение, демон поднял предмет своего интереса за бедра и оказался между ее ногами, облаченные в черные чулки, что не спадали благодаря подтяжкам. Остатки шелковой комбинации охотно «стекли» с округлых форм женщины на пол.

Дыхание демона горячо обжигало хрупкую женскую шею, и от этого волнение стало невыносимым. Поцелуями осыпалась не только женская шея, но и ключицы и ложбинка над грудью.

Женщина лишь запрокидывала голову, не в силах различить, где заканчивается ужас, а где начинается невыносимый соблазн. Крепко сжимая его бедра ногами, она не могла остановить это безумное соприкосновение – и не хотела.

На удивление, демон не был груб. Его прикосновения были так нежны и внимательны, словно он изучал каждый сантиметр тела, которое ему досталось. Ведь знания, имея различную форму, всегда привлекали его, как мотылька на свет.

Для Астарота её плоть не была просто плотью. Она превращалась в карту её души, в головоломку из нервов и трепещущих оттенков боли и желания. Его губы накрыли напряженный сосок – не как ласка, а как клеймо, не как утешение, а как неукротимый огонь. Язык его, как лезвие, пробежал по его поверхности, оставляя дорожку нестерпимого жара, и в этот момент её разум треснул, отдаваясь той бездне, что раскрывали его руки и губы.

Женщина едва могла дышать, все ощущения сводились до тугого узла внизу живота. Ей слышалось только биение собственного сердца и стук крови в ушах. Его ладони – жаркие, жесткие – вонзались в её бедра, оставляя следы не просто на коже, а в самой её сути. Когда его пальцы медленно отодвинули тонкий, промокший шёлк, в его движении не было ни капли милосердия – только власть, только право взять то, что он сам пробудил в её крови.

Астарот поднял глаза, вглядываясь в лицо врача. Он смотрел на нее, отражая пламя, и казалось, что женщина в его руках утопает в этом взгляде, теряясь в глубине адских недр. Время словно остановилось, и все звуки вокруг растворились, оставив только их двоих в этом замкнутом пространстве. Врач старалась привыкнуть к тому ощущению, которое накатывало волной, охватывая целиком и не оставляя шансов на спасение.

Астарот, с его кровавыми, светящимися в полумраке глазами, наклонился ближе – так близко, что его дыхание, тяжёлое и жаркое, забралось в самую сердцевину её души. Его голос прозвучал низким, вибрирующим рычанием, вонзающимся в череп, как лезвие:

– Чего ты жаждешь больше всего на свете? – произнёс он, и голос его был не громче дыхания, но сотрясал внутренности, как проклятие, шепнутое в вену.

Его губы были опасно близко, каждое слово – как раскалённый шепот, струящийся прямо в тончайшие трещины её сознания. Он не говорил – он вонзался. Терзал то, что от неё ещё оставалось. Его руки скользили по её телу с хищным знанием, как трогают не плоть, а силу: с намерением распаковать душу, как письмо, которое слишком долго не осмеливались открыть.