Демон. Изгнание

Демон. Изгнание.

Глава 1.

Сон накатил на Софию волной, теплой и бархатистой, унося прочь с легкой кровати в их новой, еще пахнущей свежей краской спальне. Ощущение падения сменилось мягким приземлением – не ударом, а словно она опустилась на колени в густую, невероятно нежную траву.

Воздух ударил в обоняние букетом ароматов, от которых закружилась голова. Сладковатый запах цветущего жасмина смешивался с терпкой свежестью хвои, пьянящим дурманом магнолий и чем-то еще, неуловимо-пряным, чего она не могла опознать. София медленно поднялась на ноги, и ее босые ступни утонули в прохладном изумрудном ковре. Трава была идеальной, будто ее только что подстригли волшебные ножницы, и на каждой травинке дрожали крошечные капли росы, переливаясь в свете невидимого солнца.

Она оказалась в саду. Но таком саду, который не снился даже самым пылким мечтателям. Это был не ландшафтный парк, а буйство жизни, идеально гармоничный хаос. Слева от нее стена из плетистых роз, усыпанных бархатными алыми цветами размером с блюдце. Справа – галерея из стройных кипарисов, чьи темные силуэты упирались в сияющую лазурь неба. Прямо перед ней зигзагом убегала тропинка, вымощенная светлым, почти белым камнем, а по обеим ее сторонам цвели клумбы, где не было ни сантиметра пустой земли: ирисы, лилии, дельфиниумы, лаванда – все сливалось в единый, трепещущий гобелен цвета и жизни.

София пошла вперед, позволяя пальцам скользить по лепесткам, чувствуя их шелковистую текстуру. Она наклонилась к огромному пиону, погрузила в него лицо и вдохнула его тяжелый, опьяняющий аромат. Где-то вдали журчала вода – то ли фонтан, то ли ручей. Воздух был теплым, но не жарким, он обволакивал ее голые плечи (она была в своем любимом ночном платье, легком, как паутина) как нежное прикосновение.

Именно в этот миг абсолютного, безмятежного блаженства она почувствовала на себе взгляд.

Он был настолько плотным, физическим, что она замерла с полуулыбкой на лице, все еще держа в руке стебель пиона. София медленно выпрямилась и обернулась. На другой стороне тропинки, под сенью древнего, раскидистого дуба, стоял он.

Первый удар сердца в груди Софии отозвался глухим, тревожным гулом. Он был… другим. Не частью этого райского пейзажа, а его темным, магнетическим центром. Мужчина. Высокий, на голову выше Дмитрия. Его плечи были широкими, а торс сужался к бедрам, выдавая спортивное, почти атлетическое телосложение, скрытое под простой темной рубашкой с расстегнутым воротником. Джинсы сидели на нем так, будто были сшиты по мерке. Но главное было не в одежде. Его волосы были густыми, иссиня-черными, и одна непослушная прядь падала на лоб, оттеняя матовую бледность кожи. И его глаза… Боги, его глаза. Они были такого темного, почти черного цвета, что на первый взгляд казались просто бездонными пятнами на его лице. Но в них горел внутренний огонь, интенсивный, пронизывающий. Он смотрел на нее так, словно видел насквозь – сквозь тонкую ткань платья, сквозь кожу, сквозь ребра, прямо в клубящуюся, смущенную суть ее души.

София почувствовала, как по ее щекам разливается горячий румянец. Ей следовало отвести взгляд, сделать вид, что она что-то рассматривает, уйти. Это было неприлично – стоять вот так, застыв под властью незнакомого мужчины, даже во сне. Но ее ноги словно вросли в землю, а шея отказалась поворачиваться.

Он не двигался, лишь изучал ее. Его взгляд скользнул по ее распущенным волосам, коснулся губ, задержался на изгибе шеи, на округлости плеч, на тонких пальцах, все еще сжимавших цветок. И в этом взгляде не было простого любопытства. В нем было вожделение. Яростное, не скрываемое, первобытное. Оно было таким же густым и осязаемым, как аромат цветов вокруг, и София чувствовала его каждой клеткой своего тела. От него перехватывало дыхание и подкашивались ноги.

Он сделал шаг вперед. Не резкий, а плавный, бесшумный. Его движения были грациозными, как у крупного хищника. Теперь его лицо было освещено лучше, и она разглядела его черты: высокие скулы, прямой нос, твердый подбородок. И губы. Пухлые, с резко очерченным, почти женственным контуром. Они казались странно мягкими и чувственными на этом суровом, мужественном лице.

Еще шаг. Расстояние между ними сократилось вдвое. София услышала, как ее собственное сердце колотится где-то в горле, громко, как барабан. Она видела, как темная глубина его глаз притягивает ее, словно водоворот. В них было обещание чего-то запретного, какого-то знания, которого у нее никогда не было. Он оказался совсем близко. Теперь она чувствовала не цветочные ароматы, а его собственный – чистый, прохладный, с ноткой кожи и ночного ветра. Он пах опасностью. И она поняла, что хочет этой опасности больше всего на свете.

Мужчина медленно поднял руку. Долгие, изящные пальцы коснулись ее подбородка, едва заметно приподняв его. Прикосновение было обжигающе-прохладным, и по телу Софии пробежала мелкая дрожь. Она не сопротивлялась, не отшатнулась. Она тонула в его черных глазах, теряла саму себя.

Он наклонился.

Мир сузился до его губ, до его дыхания, смешавшегося с ее собственным. Она закрыла глаза в последний миг перед тем, как их губы встретились. И это не был нежный, вопросительный поцелуй. Это было заявление. Властное, уверенное, поглощающее. Его губы были такими же, какими и казались – мягкими, но требовательными. Они двигались против ее губ с первобытной силой, вышибая из головы последние остатки мыслей. Не было Дмитрия, не было новой квартиры. Была только эта всепоглощающая волна ощущений, поднимающаяся из глубины ее живота, сжигающая ее изнутри. Она ответила на поцелуй с незнакомой ей самой страстью, ее руки сами поднялись и впились в его жесткие плечи, чтобы не упасть, потому что земля уходила из-под ног.

Он был ее сном. Ее тайной. Ее мгновенным, абсолютным падением. И в тот момент, когда поцелуй достиг своей кульминации, поглотив ее целиком, где-то на самой грани сознания, сквозь сладостный жар, прорвался резкий, назойливый звук.

Гудок автомобиля с улицы.

Сон лопнул как мыльный пузырь.

***

Острые края реальности впивались в сознание, но София отчаянно цеплялась за ускользающий сон, за ту теплую, бархатную тьму, где не было ни вчера, ни завтра, а только вечное, пьянящее «сейчас». Она зажмурилась еще сильнее, вжимая голову в подушку, пытаясь вернуться. Вернуться к нему. Его образ все еще плыл перед ее закрытыми веками – не размытый и блеклый, как это обычно бывает со снами, а на удивление четкий, будто выгравированный на внутренней стороне черепа. Она видела каждую деталь: иссиня-черные волосы, отбрасывавшие тень на высокий лоб, резкую линию скул, ту самую непослушную прядь, что падала так соблазнительно. И глаза… эти бездонные, черные глаза, полные такого немого, властного вожделения, что у нее перехватывало дыхание уже наяву. И губы. Пухлые, прохладные. Она снова почувствовала их на своих – властное, уверенное прикосновение, заставившее ее тело вспыхнуть и обмякнуть одновременно. Это не был нежный поцелуй Дмитрия, к которому она привыкла за пять лет брака. Это было что-то дикое, первобытное, пожирающее. Поцелуй-завоевание, поцелуй-присвоение.

Ее собственная рука непроизвольно поднялась, и кончики пальцев дрожаще прикоснулись к ее губам. Она почти ждала, что почувствует там влажный жар, оставленный им, или, может быть, легкую прохладу его кожи. Но под пальцами была лишь обычная, чуть суховатая кожа ее собственных губ. Ничего. Пустота. От этого осознания в груди заныла тупая, ноющая боль, словно она потеряла что-то очень важное, что-то, чего у нее никогда и не было.

«Это был всего лишь сон, – сурово сказала она себе мысленно, – просто сон. Слишком яркий, слишком реальный, но всего лишь сон».

Но рациональное объяснение не могло заглушить бурю внутри. Ее тело, ее нервы, каждая клетка помнили иное. Оно помнило электрический разряд от прикосновения его пальцев к ее подбородку. Помнило, как сжались мышцы живота, как участился пульс. Это была не просто игра разума, это был полноценный, физиологический опыт, отпечатавшийся в мышечной памяти. Такого с ней никогда не случалось. Сны всегда таяли, как дым, оставляя лишь смутное ощущение. Этот же – остался. Он был плотным, осязаемым, как шрам.

Она не хотела открывать глаза. Боялась, что если сделает это, последние следы его присутствия окончательно растворятся в утреннем свете, заливавшем комнату через невесомые гардины. Здесь, в этой новой, идеальной спальне, с ультрасовременной мебелью и светлыми стенами, ему не было места. Он был существом из другого мира – мира буйной, неудержимой жизни, почти языческой в своей яркости. А здесь все было стерильно, продумано до мелочей.

София лежала неподвижно, погруженная в воспоминание, переживая его снова и снова, как заевшую пластинку. Шепот листьев, запах влажной земли и жасмина, давящая тишина, нарушаемая только бешеным стуком ее собственного сердца. И он.

Сколько прошло времени – минута, пять, полчаса? Она не знала. Время в этом подвешенном состоянии между сном и явью потеряло свою линейность. И тогда сквозь толщу ее грез пробился звук. Не резкий, не пугающий, а самый что ни на есть бытовой, приземленный. Слабый, металлический лязг сковороды, доносящийся с кухни. Потом голос – низкий, привычный, родной. Дмитрий.

Звук был как удар хлыста. Он не разрушил воспоминание, но отодвинул его, поставил перед ней жесткий, неумолимый факт реальности. Ее муж был здесь, наяву. Он готовил завтрак. А она лежала в постели, сгорая от стыда и странного, необъяснимого волнения, мысленно целуя призрака, тень из собственного сна.

Медленно, с неохотой, как тяжело больная, София приподняла веки. Яркий солнечный свет ударил в глаза, заставив щуриться. Белоснежный потолок, сиреневый пододеяльник, фотография их с Дмитрием в Венеции на прикроватной тумбочке… Все было на своих местах. Все было нормально.

Но ничего не было нормально.

Она провела ладонью по лицу, словно стирая с него остатки сна, и с глубоким, чуть вздрагивающим вздохом отбросила одеяло. Холод паркета неприятно заломил пальцы ног, вернув к реальности окончательно. Ей нужно было встать. Улыбнуться. Пойти на кухню. Сделать вид, что ничего не произошло. Но, отводя руку ото рта, она на мгновение снова почувствовала его. Не прикосновение, а его вкус – терпкий, сладковатый, как запретный плод. И поняла, что этот сон она не отпустит. Не захочет отпускать, по крайней мере пока…

София скользнула в прохладную, отделанную кафелем ванную комнату. Здесь пахло свежестью, цитрусовым освежителем воздуха и чистотой. Она машинально потянулась к выключателю, и матовый свет бра мягко залил помещение, отразившись в огромном зеркале над раковиной.

Она остановилась перед ним, привыкая к своему отражению, как бы проверяя, та ли она все еще. Да, та же София. Бледная кожа, почти фарфоровая на фоне темных волос. Большие серые глаза, которые Дмитрий ласково называл «серебряными лужицами», сейчас казались слишком широко раскрытыми, с легкой дымкой на дне. Ее пальцы сами потянулись к волосам. Длинные, очень длинные, черные волосы, ее главная гордость. Они были тяжелыми, густыми и шелковистыми, как крыло ворона. Она редко их распускала, обычно собирая в тугой узел, но сейчас они ниспадали волной почти до пояса, скрывая спину. «Какая же я красивая», – промелькнула в голове навязчивая, почти чужая мысль. Не мысль жены, довольной своим отражением, а мысль женщины, которая знает, что ее красота – это сила, что она может притягивать взгляды. И тогда ее глаза опустились ниже, к губам.

И дыхание перехватило.

Они были… другими. Не такими, как обычно. Не бледно-розовыми, слегка пересушенными после сна. Они казались налитыми кровью, пухлыми, будто их действительно кто-то долго и страстно целовал. Алый, сочный цвет, резко контрастирующий с бледностью лица. На них даже проступила легкая припухлость, едва заметная, но для нее, знающей каждую свою черточку, – очевидная, как вспышка света. София замерла, уставившись на свое отражение. Сердце снова забилось в такт тому, ночному, бешеному ритму. Это невозможно. Этого не может быть. Она провела указательным пальцем по нижней губе, ожидая, что краска сотрется, оказавшись игрой света или следом от ягодного сока, который она могла выпить вчера. Но нет. Кожа была просто кожей, лишь необычно чувствительной и горячей.

«Это сон, – отчаянно убеждала она себя, глядя в широкие испуганные глаза в зеркале. – Он еще не отпустил меня. Это эхо. Просто эхо».

Она с силой отвернулась от зеркала, словно разрывая невидимые нити. Нужно было вернуться в реальность. Сделать что-то обыденное, привычное. Она взяла зубную щетку, выдавила на нее пасту с мятной свежестью – резкий, современный запах, который должен был перебить призрачное воспоминание о жасмине и влажной земле. Механические движения: влево-вправо, вверх-вниз. Пена, щипающая язык. Она сосредоточилась на этом, пытаясь заглушить навязчивую картинку, всплывающую перед глазами: его лицо, склонившееся к ней.

Потом она наклонилась над раковиной, чтобы сполоснуть рот. Струя холодной воды окатила лицо, и она с наслаждением вдохнула ее прохладу, чувствуя, как капли стекают по шее за воротник ночнушки. Она провела мокрыми ладонями по векам, по вискам, смывая остатки сна.

И в этот момент, когда ее лицо было все еще мокрым, а глаза закрытыми, она почувствовала это…

Теплое, влажное, вполне осязаемое дыхание у себя на шее. Прямо под мочкой уха, в том самом месте, где пульсирует кровь. Оно было нежным, но абсолютно реальным. Словно кто-то стоял вплотную сзади, склонившись над ней. София резко выпрямилась, обернулась так быстро, что у нее закружилась голова, брызгая вокруг каплями воды.

Никого.

Ванная была пуста. Дверь приоткрыта ровно настолько, насколько она ее оставила. Ни тени, ни движения. Только ее собственное испуганное отражение в зеркале, с мокрыми прядями волос, прилипшими к щекам, и с широко раскрытыми глазами.

«Дмитрий?» – прошептала она, но голос сорвался и прозвучал чужим.

Тишина. Лишь тихое шипение воды в трубах и отдаленный, приглушенный стук ножа по разделочной доске с кухни.

И тут до нее дошло. Конечно. Это Дмитрий. Он, наверное, заходил на секунду, увидел, что она умывается, хотел что-то сказать, потом передумал и вышел. Просто дыхание от сквозняка в коридоре. Игра воображения.

Она медленно повернулась обратно к раковине, глядя на свое бледное лицо. И вдруг, сквозь остатки страха, по ее лицу поползла медленная, почти виноватая улыбка. Она дотронулась пальцами до того места на шее, где почувствовала дыхание. Но теперь в ее голове это было уже не дыхание мужа.

Это было продолжение сна.

Ее красавец-незнакомец не хотел ее отпускать. Он преследовал ее. И самое ужасное и самое пьянящее было в том, что ей это… нравилось. Ей нравилось это щемящее чувство опасности, эта тайна, этот навязчивый, почти осязаемый флер запретного влечения, который витал вокруг нее, как туман. Она не стала вытирать лицо полотенцем. Провела рукой по своим алым, налитым губам, все еще чувствуя на них призрачное давление его поцелуя.

«Еще не кончено», – прошептало что-то внутри нее. И, глядя в свои сияющие и испуганные глаза в зеркале, она поняла, что ждет продолжения.

***

Запах жареной ветчины и свежезаваренного чая, знакомый и уютный, вывел Софию из оцепенения. Она прошла по светлому коридору в просторную кухню-гостиную, залитую утренним солнцем. Здесь пахло жизнью, настоящей, а не придуманной – кофе, маслом, едой.

Дмитрий стоял у плиты, повернувшись к ней спиной. На нем были старые, мягкие спортивные штаны и простая футболка. Он ловко переворачивал яичницу на сковороде, и Софии на мгновение показалось, что это самый прекрасный, самый надежный мужчина в мире.

– Доброе утро, спящая красавица, – обернулся он, и его доброе, открытое лицо озарила улыбка. Он отложил лопатку, подошел и, обняв за талию, крепко, чмокнул ее в щеку. Его губы были теплыми и сухими. Совершенно обычными.

– Доброе утро, милый, – ее голос прозвучал немного сипло. Она обняла его в ответ, почувствовав привычную твердость его плеч, и на секунду прижалась к его груди, как бы ища защиты от собственных мыслей.

– Яичница почти готова. Чай уже в чашке, твой, зверский, – он поморщился, – я даже не знаю, как ты это пьешь.

– Спасибо, – она улыбнулась, разрывая объятия и садясь на высокий барный стул у кухонного стола. Перед ней уже стояла большая кружка с темно-коричневой, почти черной жидкостью. Она обхватила ее ладонями, наслаждаясь жаром, и вдруг спросила, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно небрежнее:

– Ты… ты сейчас не заходил в ванную?

Дмитрий, помешивая яичницу, удивленно поднял бровь.

– В ванную? Нет. А что?

В груди у Софии что-то екнуло, холодный комочек тревоги. Но она тут же отогнала его.

– Да так… показалось. Приснилось что-то, и не могу проснуться до конца, – она отхлебнула чай. Горечь обожгла язык, вернув к реальности.

– Опять тебе снится, что ты летаешь? – засмеялся Дмитрий, выкладывая на две тарелки пышную, золотистую яичницу с розовыми ломтиками ветчины.

– Нет, – слишком быстро ответила София и, чтобы сгладить резкость, добавила: – Просто какой-то странный, яркий сон. Сад какой-то.

– Сад? – Дмитрий сел напротив и с аппетитом принялся за еду. – Может, на дачу потянет? Скоро сезон. Можем в выходные съездить, посмотреть, что там у бабушки происходит.

– Может быть, – она машинально ковыряла вилкой в тарелке. Образ сада всплыл перед глазами с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Она снова почувствовала ту самую прохладу и влажность. Заставила себя откусить кусочек ветчины. – У тебя сегодня какой день?

– Завал, как обычно, – вздохнул Дмитрий. – Совещание до обеда, потом отчеты. А у тебя выходной?

– Да. Я думала… может, с Кирой встретиться. Сходить по магазинам, просто прогуляться в парке. Погода хорошая.

Идея возникла спонтанно, но сразу показалась правильной. Кира, ее лучшая подруга, работавшая с ней в библиотеке, была человеком практичным и не склонным к мистике. Ее общество, ее болтовня о новых книгах, распродажах и неудачах в любви должны были как лекарство очистить сознание от этого наваждения.

Лицо Дмитрия озарила теплая, одобрительная улыбка.

– Отличная идея! Тебе только на пользу выбраться. А то ты в последнее время вся в себе, в этих книгах и в обустройстве квартиры. Развейся. Только позвони, если что.

– Обязательно, – София ответила улыбкой, наконец-то по-настоящему ощутив, как лед внутри понемногу тает. Все было нормально. Прекрасный муж, вкусный завтрак, планы на день. Реальность. Настоящая, теплая, пахнущая чаем и ветчиной реальность.

Они доели завтрак в приятном молчании, из окна лился солнечный свет, лаская лицо Софии. Она почти, почти убедила себя, что утро было просто рядовым, немного сюрреалистичным из-за слишком яркого сна.

Но когда Дмитрий, собравшись, снова поцеловал ее в щеку на прощание, она невольно вздрогнула. И прежде чем дверь за ним закрылась, ее рука снова, совсем уже по привычке, поднялась к ее губам. Губам, которые все еще горели памятью о другом поцелуе. О том, что не был сном.

Глава 2.

Проводив Дмитрия, София еще какое-то время стояла посреди гостиной, прислушиваясь к тишине новой квартиры. Она была слишком идеальной, слишком стерильной, и в этой тишине начали оживать отголоски сна. Чтобы заглушить их, нужно было действие. Встреча с Кирой, шопинг, болтовня – вот лекарство.

«Позвоню ей с улицы», – решила она, направляясь в спальню переодеваться. Первым делом нужно было снять ночнушку и найти свои очки. Очки. Ее «вторые глаза», как она их в шутку называла. Без них мир превращался в размытую акварель, где лица становились бледными пятнами, а буквы – танцующими черточками. Она была близорука с детства, и эти большие, круглые линзы в тонкой металлической оправе были ее неизменным атрибутом которые ей очень шли и придавали шарм.

София подошла к своей прикроватной тумбочке. Именно там она всегда оставляла их на ночь, аккуратно сложенные на груде прочитанных книг. Она протянула руку к привычному месту. Пусто. На поверхности тумбочки лежала только закладка-кисточка от недочитанной вчера книги. Никаких очков.

«Странно», – подумала она, не особо беспокоясь. Наверное, задела рукой, и они упали. Она опустилась на колени, заглянула под кровать, провела ладонью по полу. Ничего, кроме пары пыльных клочьев, оставшихся после переезда. Легкая досада начала перерастать в знакомое раздражение. Без очков она чувствовала себя уязвимой, почти голой. Она обыскала полку в изголовье, комод, даже заглянула в ванную на всякий случай – нет, нет и нет.

Мысли начали путаться. Она точно помнила, как сняла их и положила на тумбочку перед тем, как лечь спать. Это был ритуал. Она никогда не оставляла их где попало. Никогда.

Сердце начало отбивать тревожный ритм. Она остановилась посреди спальни, бессильно оглядывая размытые контуры комнаты. И тут ее взгляд упал на дверь, ведущую в коридор. На небольшой антикварной тумбочке, что стояла там, почти у самого входа, что-то блеснуло. София медленно, как во сне, вышла из спальни и приблизилась. Да. Это были они. Ее очки. Они лежали ровно посередине полированной столешницы, будто их кто-то специально туда положил. Стеклянные круглые линзы смотрели на нее с немым укором. Ледяная струйка пробежала по спине. Она точно не оставляла их здесь. Это было бессмысленно – встать с кровати, пройти в темноте через всю спальню в коридор, чтобы положить очки там, где они ей на утро не понадобятся. Это было не просто странно. Это было нелогично.

«Дмитрий?» – мелькнула первая мысль. Может, он взял их по ошибке утром? Но нет, у него идеальное зрение. И зачем ему нести их в коридор?

Она взяла очки дрожащими пальцами. Оправа была холодной. Слишком холодной, как будто их только что принесли с зимней улицы. Она надела их, и мир мгновенно встал на свои места, обрел четкие, резкие границы. Но чувство тревоги не прошло.

«Нервы, – судорожно попыталась она убедить себя, глядя на свое испуганное отражение в зеркале в прихожей. – Просто нервы и последствия того дурацкого сна. Я сама их тут оставила и забыла».

Она глубоко вдохнула, задержала дыхание и медленно выдохнула. Нужно было взять себя в руки. Она решительно направилась обратно в спальню, быстро надела джинсы и свободный свитер, подкрасила ресницы и нанесла на все те же, все еще будто пульсирующие губы блеск. Большие круглые очки делали ее лицо еще более хрупким, а взгляд – большим и открытым.

Взяв ключи и телефон, она вышла из квартиры, щелкнув замком. В подъезде было прохладно и пахло свежевымытыми полами. Она собиралась достать телефон, чтобы позвонить Кире, но вдруг остановилась. Спина снова покрылась мурашками. Ей показалось, что сквозь массивную дверь квартиры она слышит тихий, едва уловимый звук. Словно чей-то мягкий, влажный вздох. Она резко обернулась и прижала ухо к холодной деревянной поверхности.

Тишина.

Абсолютная.

***

Яркий солнечный свет, густой и теплый, как мед, обрушился на Софию, едва она вышла из подъезда. Он проникал сквозь линзы ее очков, заливая мир четкими, ясными красками. Воздух, уже прогретый утренним солнцем, пах асфальтом, цветущими каштанами и далеким дымком от кофеен. Где-то кричали дети, слышался гул проезжающих машин – обычные, живые, успокаивающие звуки большого города. И странное дело – ледяной комок тревоги, сжавший ее горло в квартире, начал медленно таять. Плечи сами собой распрямились, дыхание стало глубже. Она закрыла глаза, подставив лицо солнцу, и позволила себе тихо рассмеяться.

«Боже, Софья, ну ты даешь, – мысленно отчитала она себя. – Как же ты себя загнала из-за какого-то сна. Нервы, только нервы».

Ощущение чьего-то присутствия, перемещенные очки, припухлые губы – все это теперь казалось смешным и нелепым на фоне этой ясной, неоспоримой реальности. Здесь, на улице, не было места призракам из снов. Здесь была жизнь.

Она достала телефон, нашла в списке контактов «Кирюшу» и нажала кнопку вызова.

– Алло! – почти сразу ответил жизнерадостный голос. – Чего так рано? У тебя же выходной, должна бы отсыпаться!

– Уже выспалась и соскучилась, – улыбнулась София. – Встретимся? Погода шикарная. Можешь к нашему парку подойти?

– Да я уже на ногах! – обрадованно воскликнула Кира. – Как раз собиралась в бутик тот новый прогуляться. Встречаемся у центрального входа через полчаса?

– Идеально. Я тебе еще мороженого куплю, твое, клубничное.

– Ты ангел! Бегу!

София положила телефон в карман с чувством легкого эйфории. Все налаживалось. План был простым и прекрасным: купить два стаканчика мороженого, дойти до парка, устроиться на их любимой лавочке у пруда и болтать обо всем на свете. Никаких снов, никаких теней.