- -
- 100%
- +
© Валентин Пампура, 2020
ISBN 978-5-4498-0381-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Фил
Огромное белое полотно висело посреди двора. Абсолютно белое, не имеющее ни точки, ни черточки. Ни чего за что мог бы зацепиться взгляд. Сознание растворялось в нем. Оказываясь в мире, где нет ни чего конкретного. Там, где сущности не имеют явных очертаний. Там, где нет никакой временной последовательности. Там, где может существовать только не существующее.
– А ну отойди от белья. – В окно высунулась баба с вполне конкретными округлыми очертаниями.
– Я ничего не делаю, я только смотрю – Сказал щуплый нескладный мальчик в больших очках с толстыми стеклами.
– Я тебе посмотрю. Сейчас спущусь, и съезжу тебе мокрой тряпкой по шее, будешь знать. А ну пошел от белья.
Он съежился, представив мокрую тряпку, и пошел в другой конец двора.
– Фил – Крикнул ему соседский мальчишка – Давай побегаем.
– Не могу у меня зрение слабое.
– Ну и дурак. Жил да был Слепой Фил
Он штаны надеть забыл.
Мальчишка убежал, а Фил уставился на маленький росток, пробивающий себе дорогу к солнцу. Крошечный, хрупкий он разломал толстый слой асфальта, обогнул бетонный поребрик и устремился в небо, раскрывая ему на встречу свои нежные лепестки.
– Фил. – Это была она всегда прекрасная и не досягаемая. Легкая как пух стремительная как ласточка в полете. Она всегда была для него верхом совершенства. Он наблюдал за ней издалека, но никогда не решался подойти, и заговорить. А сейчас она сама подошла к нему и заговорила своим тонким и нежным голосом – Фи-и-ил ты меня слышишь?
– Да, прости, я задумался.
– Странное у тебя имя.
– Это не мое имя. Меня зовут Филимон. А Филом мальчишки во дворе прозвали. Что бы короче было.
– Понятно. А почему ты не играешь со всеми?
– Не могу у меня зрение слабое.
– Понятно. А что ты тут делаешь
– Вот смотри. – И Фил показал ей маленький росток.
– Ой, какой красивый, можно я возьму его себе – И, не дождавшись ответа, она вырвала его с корнем.
– Катька иди к нам – Крикнул соседский мальчишка.
– Иду – И она побежала туда, куда Фил пойти не мог.
Он стоял и смотрел, на вывернутую землю и думал, сколько нужно было преодолеть маленькому ростку, чтобы увидеть солнце. И как мало понадобилось, для того, чтобы просто вырвать его с корнем. Он перенес бы это гораздо легче, если бы это сделал соседский мальчишка. Но это сделала она. Та, что была для него идеалом.
Он шел по двору погруженный в свои мысли пока опять не наткнулся на белое полотно. Только теперь на нем была черная пятерня соседского мальчишки. Фил застыл глядя на черные очертания ладони на белом полотне. Это было как начало чего-то нового. Зарождения новой жизни еще не изведанной, но уже волнующей своей непредсказуемостью.
В эту самую минуту, когда перед Филом уже разворачивалась картина создания новой вселенной, мокрая тряпка отпечатала свой след на шее и спине Фила. Очки слетели, тряпка продолжала хлестать. А Фил никак не мог понять, что происходит.
– Беги – Услышал он – Беги Фил – Кричала ему Катя.
– Беги дурак – Надрывался соседский мальчишка.
И Фил побежал. Он бежал, не разбирая дороги. Ничего не видя перед собой. Он бежал не чувствуя земли под ногами. Казалось, что он не бежит, а летит как птица. И счастье заполняло его. Как заполняет птенца, когда он впервые поднимается в небо.
–
Он бежал, пока огромное раскидистое дерево не стало на его пути. Ударившись о, него с размаху он упал, как падает подстреленная птица.
Следующие семь дней Фил провел в постели. Доктор диагностировал большую гематому на лбу Фила и легкое сотрясение. Он лежал и думал о том, что же такое сотрясение и как оно влияет на человека. Он думал бы о нем еще больше и обязательно пришел бы к очень важному выводу, если бы не муха с большими лиловыми глазами, что села к нему на одеяло и уставилась прямо на него.
Крапа
Доски лежали аккуратно сложенные одна на другой у сарая. Почерневшие от сырости и покрытые мхом они выглядывали из зарослей крапивы. Старый сарай, сложенный из круглых бревен так же почернел от времени и воды. Он глядел распахнутыми воротами на стог желтого душистого сена. Сложенного и прикрытого тремя жердями. Желтая солома стелилась до самого сарая и исчезала в его глубине. Там в темноте сквозь крышу просачивался солнечный свет, опускаясь световыми столбиками до самой земли. Воздух был теплым. Стоял запах сена и навоза. В углу фыркая и отмахиваясь от мух, стояла серая в маленькую крапинку лошадь ее так, и звали Крапа. Крапа была добрая и покладистая лошадка нрав имела ровный. Но иногда на нее находило, как говорил дед. И тогда она становилась не управляемой. А происходила это когда где, то начинала звучать классическая музыка. Любая другая музыка, Крапу, ни волновала. Но стоило Крапе услышать классику, как она, навострив уши, начинала кружиться в медленном вальсе, снося все на своем пути. Вот и сегодня дожевывая утреннюю порцию сена Крапа, вдруг повела ушами, фыркнула, потянулась своей мордой к выходу и пошла навстречу венскому вальсу, летящему из приемника ничего не подозревавшей дачницы. Крапа кружась и приседая на раз, два, три, вышла из сарая и, покачиваясь в ритме вальса, пошла к дачнице. По пути она снесла весящее белье и, окрутившись разноцветными полотнами, продолжала кружиться, приближаясь к дачнице. Глаза, которой уже стали округляться, а лицо вытягиваться, видя двигающийся прямо на нее ворох разноцветного белья. Еще не много и Крапа бы снесла дачницу, но тут вальс закончился, Крапа поклонилась, сделала реверанс и пошла на луг, поросший свежей травой. А дачницу потом долго отпаивали чаем с травами.
Дед рассказывал, что до того как он купил Крапу, она служила в цирке. Но по возрасту ее списали и выставили на торги. Так Крапа и попала к нам.
Теннисный мяч
Маленький теннисный мяч, целиком помещался в моей ладони. Он был мягкий и теплый как земной шар, покрытый лесами и травами. Я держал его в своей руке и думал. Что могу убрать его в карман, и он погрузиться во тьму. А могу запустить его, что есть силы и он полетит, разрезая пространство, описывая полукруг, как планета, совершающая свой путь среди звезд. Я смотрел на него и думал, какие существа населяют его. Как они живут, о чем думают? Берегут ли они свой мир, или, так же как и мы пытаются разрушить его. Не понимая, что другого такого дома для них нет во всей вселенной. Я смотрел на него и чувствовал, как внутри меня растет чувство любви к нему. Чувство уважения и восхищения к его обитателям. Они возможно живут своей жизнью и не догадываются о моем существовании. И возможно очень счастливы. Как и мы на своей планете. Нет теперь я не стану убирать его в карман. Он лежит на моем столе и на него весь день падает солнечный свет. А когда опускается ночь, я включаю настольную лампу и прежде чем начну писать, смотрю на него и думаю как там его жители? Легли ли они спать, или мечтают под желтой луной, моей настольной лампы.
Вам смешно? Конечно, смешно. Взрослый человек, а я без сомнения взрослый, разговаривает с теннисным мячом и его воображаемыми жителями. Но я с вами не соглашусь. Ведь благодаря ему я создал в своем воображении новый мир. Он растет и развивается. Совершает ошибки. Делает открытия. Любит, и ненавидит, себе подобных. Согласитесь, как это похоже на нас. И сколько нового и полезного я беру оттуда и передаю вам. И надеюсь, читая мои рассказы, вы находите в них, что то нужное для себя. И быть может, они так же живут внутри вас и развиваются. А теннисный мяч это всего лишь отправная точка. Билет на корабль, который отправляется в созданный мной мир. Поспешите занять свои места.
Дыра
Дворник Евсей. Так усердно мёл свою часть земного шара, что протёр сквозную дыру в нём. И всё было бы ничего, если бы эта дыра вышла бы где-нибудь в Конго или Намибии, но ведь она зараза вышла в самом не подходящем месте. А именно в соединенных штатах Америке. А если быть точнее, то в Нью-Орке. А если ещё точнее, то её выход пришёлся в самом белом доме, вернее в его Овальном кабинете. Ох и поднялась тут шумиха, что не в сказке сказать, ни пером описать. Забегали тут госсекретари, сенаторы, конгрессмены, генералы подтянулись, стали спорить и решать, как такое могло произойти и, что с этим делать. Ну, естественно каждая служба друг на дружку пеняет. Вот, дескать, дыра эта, извне проделана, значит и отвечает за это «ЦРУ» – А те говорят – Нет, так как дыра находиться непосредственно в белом доме. А значит это дело под ведомством «ФБР» Так как за всё, что твориться внутри страны, отвечает внутренняя разведка. Военные кричат, увеличьте нам финансирование, и мы сделаем такую бомбу, которая сможет сквозь эту дыру пролететь и всё на той стороне земного шара уничтожить. В общем, такое началось, что и не придумаешь нарочно. Демократы набросились на республиканцев, республиканцы на демократов. Пошли взаимные оскорбления, и обвинения. Вскрылось такое, что и сказать стыдно. Стало известно, кто с кем спит. Кто как по малому ходит. А кто не ходит вообще, и всё в себе держит до первых дебатов в конгрессе. Репортёров налетело, туча. Пишут, снимают, строчат. В Голливуде уже вручают Оскара за лучший фильм о дыре, в самом сердце Америке. Вся страна была заполнена красочными билбордингами, на которых сердце Америки пробито насквозь лапой дикого, русского медведя. Дошло и до президента.
– Дыра?
– Да господин президент.
– Где дыра?
– В овальном кабинете, господин президент.
– Как дыра?
– Не можем знать господин президент. Но, то, что это дыра, господин президент, то это подтверждённый факт вот – И он показал президенту вырезку из утренней газеты. Где было черным по белому написано «Дыра в овальном кабинете» – Удивительный факт – Сказал господин президент. А те недолго думая, подвели, значит, господина президента к дыре и показали, как говориться воочию.
– Да-а-а, – Задумался господин президент – Действительна дыра – И почесал себе затылок – А что по этому поводу думает ФБР.
– Господин президент, в связи с инцидентом уже арестованы, Тридцать три мексиканца, пятеро Филиппин, один малазиец и…
– А где в вашем списке русские.
– Видите ли, господин президент, в связи с санкциями, мы больше не даём визы русским, и они физически не могут сюда приехать. Потому мы и не смогли арестовать ни одного русского.
– Разрешите господин президент. Эти ребята из ФБР могут только следить за проститутками в мотелях. Когда мы делаем настоящую работу. Мы установили того, кто нарушил целостность Америки. Это некий Евсей.
– Как вы это узнали?
– Это был результат высоко технологичной операции проведённой службой ЦРУ. Прошу вас пройдите ближе к дыре, мы сейчас продемонстрируем вам это в реальном времени – Глава ЦРУ стал у края дыры и прокричал – Есть кто? – Кто, кто, кто, – Понесло эхо слово, посланное главой ЦРУ – Евсей, эй, эй, эй донеслось оттуда – Вот видите, господин президент, мы умеем работать, в отличие от ребят из ФБР.
– Хорошо, почему он до сих пор не арестован. Видите ли, господин президент, мы послали ему визу с приглашением посетить США, но его зарплата слишком мала, что бы он смог добраться до Америки.
– И…
– Мы выдвинули Евсея на нобелевскую премию за соединение, так сказать, двух континентов путём дыры протёртой им в земном шаре. И когда он прилетел. Мы ввели против него персональные санкции. Заблокировав визу раннее выданную Евсею. За нарушение целостности Америки.
– Гениально. Вот достойный ответ всякому кто посягнёт на нашу страну. Да, но, что же делать с дырой?
– Господин, президент – Начал глава пентагона – Увеличьте нам финансирование и мы сделаем такую бомбу, которая положит конец этим проклятым русским.
– Очень заманчивое предложение – Почесал затылок господин президент – Но если б дыра выходила куда-нибудь на ближней восток. Поближе к нефтяным месторождениям, я бы не задумываясь, дал разрешение на такую бомбу. Но ведь она выходит в державу, у которой может оказаться не одна такая бомба, а может быть и того хуже. Нет, этого я разрешить ни как не могу, а вот финансирование мы повысим.
А тем временем вся эта возня за океаном дошла и до президента России. Что, мол, дескать, какой то дворник протёр дыру в земном шаре, путём безалаберного отношения к своим обязанностям. И чуть было не спровоцировал тем самым международный конфликт, вынудив МИД улаживать, сей не приятный инцидент. Одним словом, дворник был лишён премии. Получил строгий выговор с занесением в личное дело. И был вынужден за свой счёт заделать ту самую злополучную дыру.
Евсей недолго думая забросал дыру старой листвой, мусором и прочей дрянью, какой много валяется на просторах нашей страны. Одним словом инцидент был исчерпан. Вскоре о нём все забыли. Так как в мире загорелся новый скандал. Некий рабочий на ближнем востоке, где то между Сирией и Ираном бурил землю и случайно попал в Соединённые штаты Америки. Ту уж президент великой страны был вынужден действовать безотлагательно. Закрутились колёсики, забегали конгрессмены, сенаторы и госсекретари. Зашумели военные, зашевелились службы разведки, и заработал печатный станок. Так как на святое дело нужны были деньги. А без них ни бомбу не сделать, ни организацию объединённых наций на нужный лад не настроить, ни кино не снять. О том, как злые террористы пробурили дыру в Америку и хотят сквозь неё пустить туда опасный газ. Попав под воздействие, которого люди начинают умнеть. Что не очень то, хорошо. При нынешнем развитии политики.
Авокадо
Офис. В офисе двое. Стук пальцев по клавиатуре. Из кафе на первом этаже в открытое окно влетает запах готовящегося обеда. Один из них перестаёт стучать, втягивает носом воздух и смотрит на часы. До обеда ещё час с лишнем.
– Чёрт, этот запах, совершенно невозможно сосредоточиться.
– Да, – Бросает работу второй – Просто голова кругом идёт от таких ароматов.
– Я бы сейчас, выпил, да покушал. Да так покушал, что бы в животе ангелы запели.
– Да, хорошо бы сейчас червячка заморить. Картошечки жаренной с мяском.
– И ещё бы туда грибочков так это с лучком покрошить. Что б это, взял его на вилочку, а он такой аромат издаёт, что мама не горюй.
– А если ещё туда сметанки домашней.
– И всё это на сальце поджарить, так потихоньку, на малом огне, что б румянилась.
– Господи да под водочку, под холодненькую.
– Да огурчиком её родимую солёным. Хрум, хрум, хрум. Ой, ё…
– А если ещё авокадо…
– Какой ещё авокадо?
– Ну, это, зелёный такой мягонький.
– При чём тут авокадо. У нас картошка, жаренная с грибами. Куда авокадо.
– Ну, я это, люблю авокадо.
– Ну и люби, чего ж его в картошку с салом пихать.
– Я, это так просто, не к картошке было сказано.
– Что просто? Ты понимаешь, что весь аппетит мне испортил своим авокадо.
– Так, я это, я думал.
– Меньше бы ты думал, работай, давай. До обеда ещё час.
Пианино
– Давай, поднажми, ещё чуть, чуть, аккуратнее, не попорть – Четверо грузчиков поднимали по лестнице пианино. Пианино было старое и не влезало в лифт. Они несли его по лестнице, останавливаясь на небольшие перекуры.
– Я когда ещё пацаном был, меня на музыку отдали, шесть лет по классу фортепьяно отучился. Потом в училище три года. Пока не бросил. С тех пор терпеть не могу музыку.
– Держи ровней, не расслабляйся. Как сейчас помню…
– Ну, ну, не вали. Ровней держи.
– Так вот, вся ребятня во дворе гуляет, а я сижу за пианино и гаммы долблю. Как же они мне тогда осточертели. Верите до сих пор сняться.
– Стоп, какой этаж?
– Четвёртый.
– Сколько ещё?
– На восьмой нам.
– Япона мать. Не могли скрипку купить. На восьмом то этаже.
– Так вот сниться мне, что я стою, а у меня под ногами клавишы. Белые и чёрные. И только я делаю шаг, а они звучат. И ведь какая штука. Я шагаю, а из-под ног, гаммы вылетают. Вылетают, это значит, и вьются вокруг меня. Я бежать, а они за мной. И не скрыться мне от них никуда. Верите, просыпался в холодном поту. Так меня эта музыка достала.
– Сколько ещё?
– Два пролёта.
– Так вот столько лет меня эта музыка мучила. А теперь ещё и наверх её тащи.
– Да, судьба.
– Шабаш. Звони.
Они звонят в дверь. Но никто не спешит открывать.
– Может, нет никого?
– Может, и нет.
– Так, ты значит у нас пианист?
– Паганини.
– Давай покажи нам, что можешь.
– Да я уже и забыл всё.
– Ладно, не ломайся, давай.
– Ну не знаю – Он открыл крышку. Чёрно-белые клавиши, разложенные в строгом порядке, смотрели на него.
– Ну… – Тонкие пальцы коснулись клавиш, и они задвигались, заполняя подъезд переливами. Он касался клавиш, а пальцы, словно проснувшись от глубокой спячки, летали над клавишами, и счастье наполняло его. Поднимая всё выше и выше, туда, где живёт сама музыка. Это продолжалось до тех пор, пока он не остановился. Тогда музыка смолкла и он заплакал. Он плакал тихо, закрыв лицо руками, и только плечи вздрагивали в такт его тихим, всхлипываниям.
Яблоко
Это было крепкое сочное зеленое яблоко. Когда зубы входят в его плоть сок вырывается наружу и устремляется по языку к небу. Кисло – сладкий, бодрящий, яркий как вспышка фейерверка на темном небе. Он захватывает и притягивает к себе как поцелуй женщины как глоток свежей ключевой воды в жаркий изнуряющий день. Упругая мякоть рассыпается во рту, заполняя его свежим прохладным соком заставляя все вкусовые рецепторы отдаваться безудержной страсти утопать в этой вакханалии вкусовой джазовой импровизации. И вот испытав первый восторг вдохновения, ты стремишься ощутить его, снова и снова, поднимаясь все выше, и выше, к вершине блаженства. К нирване вкусовых ощущений. Но вот яблоко постепенно тает в твоей руке. Последние вспышки гаснут, и страсть захватившая тебя утихает. Какое то время ты сидишь неподвижно, не понимая, что же с тобой произошло. И только слабый металлический привкус напоминает тебе о былой страсти.
Сторона жизни
Земля была мягкой и теплой. Лопата входила, легко выбрасывая на поверхность жирные распадающиеся комки. Солнце светило ярко весенние деревья сверкали маленькими липкими листочками. Ошалелые от весеннего солнца носились воробьи. Все жило, дышало и бурлило в это утро. Было приятно ощущать, как лопата входит в мягкий жирный чернозем, оголяя корни деревьев и красных извивающихся червей. Мы закончили работу и сели на зеленый ковер, сотканный из тонких и теплых травинок. Мы наслаждались весной солнцем и выполненной работой увенчанной большой черной кучей земли возле аккуратно вырытой ямы.
Расслабленные приятной истомой мы смотрели на синее небо на бурлящую вокруг жизнь и чувствовали, как травяной ковер щекочет нам ладони. А потом пришла машина, это был старый грузовик с полустертыми номерами. Описав круг, он подошел задом вплотную к яме. Из него вышла женщина и направилась к нам. Подойдя к бригадиру, она отдала ему бумагу, он оглядел ее и кивнул нам на грузовик. Мы подошли к нему и открыли задний борт. Посреди кузова стоял грубо сколоченный деревянный гроб. Мы поднялись в кузов. В желтом едва отесанном ящике лежала старуха лет восьмидесяти с острыми заточенными скулами с ввалившимися глазами и тонкой прозрачной кожей изрезанной мелкими морщинами. Ее восковые руки были аккуратно уложены на старое одеяло со штампом стардома. Снимайте, скомандовала приехавшая в грузовике женщина. Мы подняли гроб, и лицо старухи качнулось, руки вздрогнули. Мы поставили гроб рядом с ямой, и только теперь наша яма обрела зловещий смысл. Какое то время солнце еще скользило по безжизненному лицу, пока крышка не стала место. Стук молотков эхом разлетелся, вокруг, распугав воробьев. Он эхом пролетел над землей, и растаял в голубом небе. Гвозди легко вошли в свежую сосну, сверкая серебреными шляпками на солнце. Покачивая на ремнях, мы спустили его в яму. Потом женщина сказала – Пусть земля будет ей пухом – И бросила горсть земли. Все последовали ее примеру. Лопату за лопатой мы забрасывали землю в яму. Сначала она падала, гулко, ударяясь о дерево, а потом до нас доносился только звук рыхлой земли. Закидав яму и выровняв бугор, бригадир воткнул палку с номером захоронения. Потом женщина достала бутылку водки, и разлила всем по стаканам. Мы выпили. Женщина села в грузовик и уехала, а мы пошли по домам. Захмелевший я шел по цветущим улицам наполненными пением птиц и стрекотанием кузнечиков. И вдруг, от всего этого буйства жизни, от выпитого и увиденного, меня стало тошнить. Меня рвало прямо на обочину в свежую еще не тронутую временем траву. Боль гнула меня с каждым новым спазмом. Освобождая от всего лишнего.
Когда все закончилось, обессиленный и трясущийся мелкой дрожью, я вернулся домой. Не раздеваясь, я лег и уснул. Утром я нечего не помнил. На дворе, вставал новый день.
Как я стал врачом
Дачный поезд медленно подошёл к серой покрытой листвой бетонной полосе и стал, так, будто силы его кончились, он дернулся и выдохнул в прозрачный осенний воздух запах угля горевшего в топке титана. Я был единственным кто вышел на этой станции.
– Добрый день. Вы Ершов, наш новый врач?
– Да.
– А я Бубенцов. Директор начальной школы. Мне поручили встретить вас и организовать ночлег.
– Очень приятно.
– Вы один?
– Да.
– Хорошо. Пойдемте в машину, здесь не далеко всего три километра.
Машина шла по гравейки. За окном тянулось поле жёлтой высохшей травы. Изредка попадались небольшие деревья. Всё вокруг было тихим и недвижным. Как будто природа замерла перед грядущей зимой.
– Здесь не так грустно как кажется. Погодите, весной, когда всё расцветёт, будет совсем другая картина. Вы наверно привыкли к городу к его так сказать дарам цивилизации.
– Нет, я не разбалован комфортом.
– Тогда вам у нас понравиться.
Мы подъехали к дому, выложенному из старого красного кирпича. Навстречу нам вышла женщина.
– Это моя жена, Алла. Знакомьтесь. Ершов…
– Евгений.
– Евгений Ершов наш новый врач.
– Очень приятно Алла учительница местной начальной школы, и по совместительству жена директора нашей начальной школы. Скажите Евгений, а вы по крышам лазить любите?
– По крышам…
– Она шутит. Проходите, располагайтесь. Сейчас будем ужинать.
Мы сидели за столом. В печи трещал уголь. Мне было тепло и хорошо с ними.
– Хорошо тут у вас уютно.
– Да это всё жена, её рук дело.
– Спасибо всё очень вкусно. (Гудок проходящего поезда) Поезд гудит?
– Станция рядом, слышно.
– Беспокоит?
– Нет. Напротив. Я люблю поезда. Вот сейчас девятичасовой прошёл. Они тут не останавливаются, но гудят когда проходят. И потом в нашу тишь и размеренность они вносят жизнь, движение. Не дают совсем раствориться в этом тумане жизни. Я сам иногда, люблю ходить на станцию. Приду, сяду на перроне и смотрю, как они проносятся мимо. А за окошками вагонов, кипит жизнь, едут люди. У всех своя цель. Своя судьба. Но все они сидят в одном поезде и несутся куда-то мимо маленькой затерянной в бескрайних полях станции. И вы знаете, ведь, по сути, их вагон эта такая же маленькая, затерянная в пространстве станция, которая несётся неведомо откуда и куда. Вот так посижу и возвращаюсь домой наполненный мыслями, до самых краёв, чем-то новым, тем чего нет у нас.
– Это как в театр сходить.
– Да именно, хороший пример. Ну, а вы? Чем дышите. Что вас занесло в нашу глушь.
– Жажда деятельности, свершений, если хотите громкого слова.
– А в городе, что нет такой возможности?
– В городе? Город пропал. Он сварился в собственном соку. Люди обесценились, их интересуют только деньги и развлечения. Заработал и в клуб, ресторан или ещё куда хуже. Тоска. Люди с жиру бросаются в крайности. Всё доступно, любовь, развлечения, что душе угодно. А душе хочется чего то настоящего. Ей хочется чувствовать себя нужной. Вот возьмите мою работу в городе. Сезонный грипп, ОРЗ и в обратном порядке. ОРЗ и гриб. А между ними старушки, которым скучно сидеть дома, вот они и ходят по поликлиникам. Скучно. А здесь свобода, простор, настоящие люди, живые, не поддельные, какие есть.
– Да, какие есть. И ничего с этим не поделаешь. Давайте-ка выпьем. (Выпивают)
– А вы к нам надолго?
– Настолько, насколько потребует мой долг врача.
– Это хорошо. А то прежний доктор, Был у нас философом. На жизнь смотрел созерцательно. «Болезни говорил он это естественный природный отбор. А медицина против природы это всё равно, что муравей против асфальтоукладчика» Он не лечил, а отправлял в район.