Ночной трамвай. Книга стихов

Глаза окаянной Дженни

Жёлтые – цве`та уставшей тени —

Бабочки кружат в моём дому.

На каждом крыле – глаза окаянной Дженни.

Кому мне сказать об этом? Кому?…

Но если яркие свечи твои – это морские рыбы,

Если твои сторожа – это тюлени.

Я уйду вместе с тобой,

Ибо

Солнце ползёт двуликой змеёй —

Пожирает тьму.

Лот

Стандарты стада – словно студень.

А в реверс – будто бы болото.

Протянут жердь, а глядь: шпицрутен.

Да – гарпуном, как кашалота.

Из этой каши Лот единый

Себя исторг. Засим, в скафандре

Бежал в медовый край Медины,

Сверяя сканером Кассандры

Свою тропу и снов пит-стопы

С мечтой, застывшею стоп-кадром…

Так вышел Лот из хронотопа

И скрылся в сельве Сьерра-Мадре.

По грани ножа

Из-под платка облаков выбивается прядка —

Это солнечный луч.

Хочет нас поглотить без остатка

Асфальт —

Он сегодня тягуч.

У тебя за плечами

Семь Самаркандов

И дюжина Мальт.

И твоя говорящая панда

Шепчет мне: О, блистательный скальд,

Если сможешь, поправь,

Но ты знаешь и сам,

Что, прокравшись по грани ножа

Через дом с палачами,

Угодишь в неоглядную явь…

Моя госпожа

Тебя дожидается там.

Она пишет мне что-то в лич…

Я подумал: она, безусловно, права —

Мы все когда-то ляжем в этой траве.

Мир уже не договаривает слова – шепчет: здра…

Я киваю: приве…

Но пока она пишет мне что-то в лич…

И я ей что-то отве…

А потом утро берёт в руки спич…

Зажигает све…

Если отлететь в сторону

Сижу на подоконнике,

Ноги болтаются в пустоте.

Внизу – фуры-двадцатитонники,

Девушка жуёт гамбургер, совсем не думает о посте.

А на посту стоит угрюмый городовой,

Взгляд из-под фуражки недобр.

Видать, он пил вчера с какой-то братвой,

Возможно, его не берут в СОБР…

Взлететь, разве, как ворон?

Испугать прохожих? Выкрикнуть «кар-р-р»?..

И тогда, если отлететь в сторону,

Увижу, как вращается земной шар…

Ведёт куда-то колея

Сладка ирония моя,

Да кисловато послевкусье.

Ведёт куда-то колея.

Кто знает? – может, не вернусь я…

И лишь любви я не предам —

Она горчит. Но, право, стоит

Солёных слёз, и грёз, и драм,

И… Впрочем, прочее – пустое.

Будто пёс

Сон был в руку,

А бес – в ребро.

Ставил я глюки

Да все на зеро.

И кипел будто рой

Славный мир наш,

Обращаясь порой

В мираж.

А вот явь была

Словно винегрет.

Да хрома, да мала —

Не вмещалась в бред.

Но реал вышел вон —

Он всему виной…

Благо, верный сон —

Будто пёс – за мной.

Чёрный ворон

Что ж ты вьёшься, чёрный ворон,

Над моею головой?

Да грозишься nevermor`ом?

Да вселенскою бедой?

Ты не вейся, вlack`ный Raven,

Тут не сведаешь пожив.

Путь мой гладок да исправен;

Я в грядущее believe!

Дамский стальной каблук

Писали йети яти.

Пришельцам сие в напряг.

(Обычно они в засаде,

А нынче вот – просто так.)

И было всё тихо, мирно,

Пока не пришли волхвы.

Они притащили смирну,

Ливана и чуть халвы.

И мы запаслись терпеньем,

И чаша пошла вокруг.

И нас унесло теченьем

Под дамский стальной каблук.

А дальше – опять за яти,

А времечко всё – тик-так.

Это был сон в квадрате,

А может, снесло чердак…

Тает…

Смешались кони и люди

В доме Облонских.

Всё поделили Иуды.

И сам Саурон стих.

Не слышно звона Шалтая-Валдая.

Все бряцают оружьем.

Мир страдает удушьем…

Тает…

И пролилось вино

…и пролилось вино,

и созрели истины зёрна…

И пророс корень зла.

Сколько логических веток выйдет на свет?..

А пока созревает зерно,

время сдвигает курсор на

мушку ствола.

А конь времени блед…

Когда?

Когда мы поймём

(в какой-то будущий год),

что время – главный источник энергии,

то из Земли построим уютный и вечный дом

вместо нашей пещерки и

станем в нём

жить да не кручиниться,

ибо до нас дойдёт,

что планета наша —

не какая-то там гостиница

или – как бы это сказать? – космосоход,

а многомерная чаша

Грааля,

уходящая в любые и бесконечные концы и дали.

В точке пересечений

По газовой трубе бегает белка.

Кот, глядящий с третьего этажа,

кричит ей «welcome!»

Но рыжая, свободою дорожа,

прыгает вниз,

что—то цокает, кажется, «рlease»,

прости, мол, у меня и так дел от ушей до хвоста.

И бежит от кота

и ото всех нас,

укоряя себя за поиски приключений…

И всё снова на привычных местах.

Белка, сидя в дупле, пишет трактат

о говорящих по-английски котах;

о влиянии санскрита на миграции тех, кто хвостат;

в трубе шуршит, прилетевший из Уренгоя, газ.

А я стою в точке пересечений…

В росе перепелиных прерий

Не всем известно: Айболит —

Любимый сын Деда-Мороза.

Об этом Фету Майн Рид

Писал, когда служил матросом.

Сам Фет парил невдалеке,

Пронзая ночь аэростатом.

Держа в зажатом кулаке

Всё то, что вечностью разжато.

И Айболит, и Рид, и Дед

Без всяко лишних фанаберий

Шли, как чероки – следом в след —

В росе перепелиных прерий.

И чуть зевая через глаз,

Что было так по-марсиански,

Они – незримы между нас —

Читали мысли этой сказки.

Анна, конечно, жива!

Дело было после пожара,

Когда поутих аврал.

Кити поймала ручного кальмара,

Что под шумок сбежал.

И, о передник вытерев руки,

Поправив в причёске коралл,

Сказала: это, верно, со скуки

Николаич всё переврал.

И Левин кивнул, ну, конечно же – слухи,

И тихо пробормотал:

Лев Николаич тогда был не в духе…

И – чёрт бы их всех побрал!..

И никто не бросался под локомотивы,

И Анна, конечно, жива.

Её увёз в Полинезию Стива,

Там – финики и айва.

Кити в ангаре кормила кальмара.

Я взялся за флажолет…

А Вронский уже бил по клавишам яро,

В Сети покупая билет.

Треугольное время сна

Снимаешь одно лицо, другое, ещё с дюжину

И понимаешь, что это ты, именно ты, ходил по воде.

А вчера после ужина

Поправлял локон самой непослушной звезде.

Между тем, мохноногий (трёхгранной мотыгой,

Сотворённой когда-то Гварнери,

Удерживая в берегах убегающий к небесному краю, сад),

Ворчит вполголоса, что, если б я умел держать в руках книгу,

То знал бы, кто мой истинный брат.

Но я нисколько ему не верю.

Зеркальное время сна

Сон разума в руку

порождает томлёный овощ.

Придёт ли помощь

От рыб, уходящих к югу?

Думаю, ждать не стоит. Тем более,

Что их путь неподвижен —

Их сносит теченьем свободы и воли.

Рассвет растворяет тягучий морок,

Выгоняет сорок сороков рыб из подкорок.

А ты знаешь, что поиски новой доли

Начинаются в час луннооких вишен?

Вертикальное время сна

Когда разум ползёт улиткой —

Вверх до самых высот,

Много ль он видит красот

С вертикальной стены?

Наблюдая его полузрачно

Со стороны,

Явь пытается дёргать за нитки.

Но тот непослушен. И ей… в общем, хоть плачь, но

Разуму всё равно.

Плывёт он на лодочке зодиака

На весеннем ветру.

А в полночь мой Разум-улитка и его @

Стартуют с Куру,

Чтобы к утру,

Нажимая на клавиатуре

Снип, Снап, а затем Shift (одновременно со Снурре),

Зайти на посадку, зная,

Что ты заварила чаю

Из лепестков золотого огня,

Ожидая меня

На сакральном своём Байконуре.

Зелёное время сна

Время северных трав

Подходит к концу.

Вода поднимается прямо к лицу.

Ветер приносит «I love»

От тебя,

Скрипя

Тополями.

Ночь открывалась подобно ларцу,

Предлагая выбрать нам по кольцу.

Но мы обменялись антителами.

Треугольники #1

Адама Ева запилила.

Угас порыв холостяка.

И он в сердцах уехал к Лиле,

Купив конфет и коньяка.

Лилит клевалась, точно птица,

Господь смеялся: Не воздам!

А что ж ты хочешь? – демоница!

И опечалился Адам.

И вновь запиленный изрядно,

Он бросил краткое: Пока!

И к Еве двинулся обратно,

Купив букет и молока.

Грустили ангелы по веткам.

И даже змей слегка грустил.

Адам возглавил список предков,

Которым рай порой не мил.

Треугольники #2

Карп и Клара – ах! – вовсе не пара!

Кларе жаль, что рассталася с Карлом.

Только Карлу милей Че Гевара.

Где-то в сельве они под огнём.

Ну, а Карп носит Кларе брильянты.

(Клара их не желает и даром!)

И всё дарит фиалки и банты —

Нежной страстию к Кларе влеком.

О, прекрасная, Карл не вернётся.

Герильерос суровы, как скалы.

У него доля канатоходца,

Он гуляет по неба кайме.

Только Клара смириться не хочет.

И всё шепчет, и молит устало

День-деньской, а порой, и средь ночи:

Славный Карл, возвращайся ко мне!..

Их архангелы вместе собрались.

Поразмыслив, покликали бесов.

Братцы, нужен тут психоанализ! —

Кларин ангел крылами всплеснул.

Карпов бес усмехнулся: не стоит

Без бутылки и браться за тезы.

В этих судьбах мильон синусоид.

И копыта закинул на стул.

Так и спорят, и судят, и рядят.

За столетьями минули эры.

И чего это, спросите, ради?

Так ведь дело не в этих троих.

Это – вечно-вселенская тема.

Трое – лишь эталон для примера.

Но навряд ли решим мы трилемму…

Нам в себе разобраться б самих.

Треугольники #3

Учитель танцев похож на косматого пса.

Учитель шансов носит космический шлем.

Первый всё шепчет: Вот бы уйти в леса…

Другой пишет в «личку»: Какие леса? Зачем?

Меж ними плывёт по радуге звёздный флот.

Они охраняют твой тростниковый сон.

А если новый не наступает год,

Они лишь смеются: видимо, не сезон…

Утром взлетают птицы твоих чар.

День открывает окна твоим льдам.

Один учитель – глина, другой – гончар.

Один из них – круг, другой – как всегда – Адам.

Учитель танцев – я, бредущий вдали.

Учитель шансов – я, что близок и тих.

Но ты пока не решила, а нужен ли

Тебе хотя бы кто-то из них – двоих.

«порошки»

*

шёл как то штирлиц коридором

сжимался мюллера кулак

а штирлиц тут подумал на фиг

в кабак.

**

мой дядя самых честных правил

ещё есть деверь и сестра

ещё есть кто то подсчитаю

с утра

***

а чё не сбацать нам макбета

главреж спросил нас прямо в лоб

а чё легко и право братцы

а чё б

«порошки» 2

*

белеет парус одинокий

в тумане горном между скал

а рядом я но как сюда я

попал

**

ночь улица фонарь аптека

всё раскурочено в кисель

а то фанаты шли с балета

жизель

***

я помню с вами мы лежали

да нет в роддоме и давно

во блин за что меня толкнула

в окно

«порошки» 3

*

однажды я на самокате

весною ранней по траве

но тут овраг лечу как ангел

в кюве

**

все тёти самых честных правил

но из бразилии честней

так лоханулся бравый francis

chesney

***

кук закричал аборигенам

обратно плыть я не хочу

скажите куки тут обычно

к борщу

«порошки» 4

*

сказала мне уйду к соседу

тебе я больше не жена

влюбилась я подумал нежно

весна

**

ты говорила достоевский

светлей и выше кортасар

а кафка твой ваще никчёмный

базар

***

мы на кармен пришли с тобою

уселись в самый центр лож

отпадно детка ты кивнула

а то ж

«порошки» 5

*

прошла зима настало лето

всё помню оливье сосна

ещё петарды блин а где же

весна

**

три поросёнка как то волка

при всех таскали за вихры

подстраховал их малость дядя

вепрь ы

***

ты это завтра всё подумай

сказала скарлетт не маячь

проснулся чёрт опять не завтра

хоть плачь

****

шёл колобок тремя ногами

по бездорожной целине

вот сколько нам открытий чудных

в вине

*****

не счесть жемчужин в нашем море

но только тихо никому

так говорил садко гуляя

с муму

******

у лукоморья дуб зелёный

но цепь пуста на дубе том

сбежал с мессиром просто горе

с котом

Приезжай ко мне в деревню!

А давай – ко мне в деревню!

Тут охота и пруды.

Местный люд – ну, чисто кремний!

Мы с природою на «ты»!

Здесь растут у нас ранеты,

Что не сдвинуть и конём.

Мы пришельцам под планеты

Энти хрукты продаём.

А надысь подъёмным краном

Мы не стронули арбуз.

Звать пришлося великана —

Пусть берёт заместо бус.

Вот такие пироги тут.

(Мы их лепим из зари…)

А ещё – подкоп в Египут.

Там всего-то шага три.

А однажды летом как-то

Взрос готовый макарон.

И немедля этим хфактом

Озаботился ООН.

Нам прислали директиву,

Что, мол, братцы, вам респект…

Мы и сами дались диву.

Впрочем, мирно, без аффект.

А рыбалка! Нет, про это

Не расскажешь без литавр!..

Мне попался прошлым летом

На червя ихтиозавр!..

Мы потом его неделю

Обучали пить вино.

Но скотина лишь глядела…

Неразумное оно…

В общем, брат, давай ко мне ты

Приезжай понасовсем.

Не боись за интернеты.

Тут у нас их цельных семь!

Хочешь, с Марса заскирдуем

Их каналы напрямки?..

Ладно, ждут меня. Пойду я

Брагу черпать из реки…

Мы сидели на крылечке

Народная песня народных медвянских партизан.)

Мы сидели на крылечке.

Ночь гасила облака.

У меня в бушлате Стечкин,

У тебя в руках АК.

Мы сидели и курили,

Чтоб не клеить разговор.

Погружаясь в сны идиллий,

Теша наш духовный взор.

А когда к нам спрыгнул лихо

Парашютный диверсант,

Мы его скрутили мигом.

Промеж нас к сему – талант.

И поплыли вдаль на печке.

Наша Волга глубока.

У меня в кармане Стечкин.

У тебя в руке АК.

Непальской тропою

Путешествие медвян за три моря

Шива летает на солнечном шаре.

Шива пьёт сому. А что ж ему пить?..

Замок Благого – Мачапучаре.

Ласточка в небе свистает: фьить-фьить!

Мы же бродили тропою непальской.

Прямо да криво, да снова вперёд.

Шли в ритме танго, и в темпе вальса.

То шибко вприпрыжку, то вязко да вброд.

Шива открылся нам сутки на третьи.

Вышел в сиянии, бросив дела.

Рад вам, родные; ох, счастье, что встретил!

Где же вас носит? Ждёт Шамбала.

Пили мы сому, впадая в сомати.

Ширилось тело астральных ветров.

Всё было ясно, как в Лунной сонате.

Тьму поглощало стадо коров.

Так мы сидели без перекура,

Вольны, как соколы во небесах.

Делали фотки на камер-обскуру.

Да вспоминали о наших квасах.

И вскоре обратно мы двинулись чинно,

На ход ноги попросивши: налей!..

Дома же – жёны, дети, скотина.

И дивные дали бескрайних полей.

Сидел раз Ерёма…

Сидел раз Ерёма, точил веретёна,

А ветер пушистые тучки качал.

И глянул Ерёма во дали бездонны,

Да тропкой, да к речке, да вниз – на причал.

Там чайки кричали в закате слоистом.

Берёзовый плот ухватился за куст.

– А сплаваю в город, и милой монисто

Куплю-ка, пожалуй, и к завтра вернусь…

Три дня миновало, четвёртый – к исходу…

А нету Ерёмы. Безведно истнил!

Селяне баграми потыкали воду.

А что же там тыкать? Тут, братцы, не Нил.

И вышла Матрёна – пустила дракона.

– Лети же, родимый, пари в небеси!

В тех землях, что читаны мной у Страбона,

Сыщи мне Ерёму да к дому снеси!

И взвился «родимый» со скоростью звука,

Пронзил горний космос, да щучкою – вниз.

И взором простёрся: а вот-ка, а ну-ка!..

Ну, где ж ты Ерёма, быстрей отыщись!

Ерёма ж давно закупился в посаде,

А после увлёкся чудно`ю игрой.

Он с мячиком бегал по полю в усладе.

(Два тайма, а меж – подымили махрой.)

Неделя проходит. Да что ж за дела-то?

Матрёна – за скалку! Но оба идут.

С мячом воротились в родные пенаты.

И враз угодили Матрёне под суд.

С тех пор, как лишь только в делах передышка,

Мы мячик гоняем, не всё же нам в пляс!

А судит Матрёна – строга без излишку…

Вот этак футбол зачинался у нас.

Без навязчивых иллюзий

Настоящим сообщаю:

Всё в порядке, без оказий.

С той поры, как Стенька Разин…

Так вот, тихо с той поры.

Самовары полны чаю,

Кофей жалуем не очень…

Но привычно вилы точим,

А бывает – топоры.

Ну а так, живём покойно —

Без навязчивых иллюзий.

Мы иллюзии, exсuse me,

Посылаем кто куда.

Миражи – они на кой нам?

Тут же поле и скотина.

Разогнуть бы к ночи спину —

Нету горя без вреда.

Что нам белый, что нам красный?

Что нам власти, что нам ворог?

Нам весь мир безмерный дорог.

И любые времена.

Жар сердечный, неугасный

Нас ведёт по жизни прямо.

Тропка вьётся к Божью храму,

А другая не нужна.

Рапа-Нуи

Чтоб доплыть до Рапа-Нуи

Надо кучу крепких вёсел.

Чтоб добраться к Рапа-Нуи

Нужно уйму парусов.

И ещё – чтобы ветры дули,

Чтоб никто грести не бросил.

Вот тогда домчимся пулей

К рыжим скалам без лесов.

Здесь – на острове на Пасхи

Нету змей и крокодилов,

Тут – на острове на Пасхи

Нет ни кондоров, ни львов.

Все гуляют без опаски,

И на страх не тратят силы.

Даже топи тут не вязки,

Свод небесный бирюзов.

Там стоят кругом моаи

И взирают безукорно.

Врыты в землю там моаи —

Из вулкана рождены.

Ровно в полночь, вылезая,

Вниз бегут они проворно,

И по морю бродят стаей,

Чуть пьянея от луны.

Хорошо в краю далёком,

Но пора и восвояси.

Побывав в краю далёком,

Вновь подымем паруса.

И к родимому порогу

Доберёмся без оказий.

Право, чуда в мире много,

Но и дома – чудеса!..

Моа́и (статуя, истукан, идол) – каменные монолитные статуи на острове Пасхи.

Что мы делать будем в Дели?

Что мы делать будем в Дели

Со своею со сансарой?

Говорили ж дуралеям:

Там их просто завались!

Но припёрлись, всё чин чином —

Харе Кришна, Мата Хари.

Ну, там-то – край судьбинный —

Не распробуешь за жизнь.

Но чего же унывать нам?

Унывать-то не с руки нам.

Не поедем же обратно,

Не раскушав, не поняв?

А давай-ка всё подряд-ка!

Что тут с яном, где тут с инем?

Да и сладеньких украдкой,

Чтоб была медова явь.

Ели сытно, пили вволю!

Расстарались парки-норны.

Рок-пирог, отвар юдоли

И варенье из планид.

Фатум жареный в томате

И судьба-индейка с тёрном.

А потом сказали: хватит! —

Только тратим аппетит.

Это всё нам не годится,

Это всё ничуть не наше.

До оскомы – заграница.

Мы тут сами не свои.

Нам одна мила сансара —

Там, где пряник, щи да каша.

В общем, в Тулу с самоваром

Мчим с утра гонять чаи.

Краткая история происхождения южных медвян:)

По изустному преданию, пришли медвяне в земли Европы сразу после Потопа, но в отличие от Ноя и его сынов, которые начали заселение мира с горы Араратской, медвяне двинулись к югу от самого арктического севера, ибо именно там – во хладном мраке белого безмолвия – смогли уберечься они от бушующих вод. Печально вспоминали они утонувшую прародину свою – Атлантиду, да поделать было нечего. И, проплутав, ни много ни мало, пять столетий, пришли они к течению Дона (который эллины именовали Танаис, а хазаре – Амазонской рекой). Тут и обвыкаться стали.

Первое упоминание о медвянах оставил в своих записках древнегреческий историк Гетагор (ок. 467 – 415 до н.э.), имя коего, впрочем, свидетельствует в пользу малоисследованной версии о медвянском его происхождении. В своей «Первичной историографии» Гетагор говорит о племени «метеовянском», как о славном народе, что всегда выказывал себя миротворцем в борьбе эллинов и варваров. При этом призывая всех сесть и выпить, поскольку оное занятие на пользу миру, но никак не войне.

Другой раз замечает медвян на исторической сцене древнеримский историк Апен Тацит (79 – 158). В диалоге «О бесполезности деяния» он приводит медвян (metavindovs), как пример народа, склонного к «meditatio», что, по мнению автора, является несомненным проявлением высшего благочестия и разумности.

И, наконец, у готского историка VI века Миродана (Mirodanes) мы видим более подробное упоминание. В своей «Варрике» (Commentarii de Bello Varrico) Миродан пишет, что «есть ещё народ медных венедов („cuprumvint“), весьма сильный в медицине, в бортничестве и питии травяных медов».

Помимо того, находим мы медвян у древнеарабских и древнекитайских авторов; изображения их обычаев видим на наскальных рисунках в долине Послеполуденного фавна близ Фантамагусты. Своя же летописная история зачинается у медвян от первописателя Неистора. Личность эта, бывшая долгое время более мифологемной, нежели признаваемой официальной наукой, в настоящее время сомнений в своей реальности не вызывает, поскольку могила Неистора (захороненного в 794 году в Нижнедивинском монастыре) отыскана и исследована на радиотермографе, причём, исследования дали бесспорный положительнопробный результат.

Итак, вот что (после некоторой пространной преамбулы, содержащей сведения, которые оглашены нами в начале) пишет Неистор: «…севши по Дону, первым делом разделились они <медвяне> на белых и нижних, от последних же произошли впоследствии южные». Далее Неистор описывает деяния первых князей, обычаи, промыслы, а так же земли, в которых медвяне нашли себе приют. Начало медвянской государственности было положено в 612 году н. э. В этот год князем стал Святоволод, который повелел «ставить град камнетёсный». И град сей вскорости был построен и назван Высков. Как полагают некоторые исследователи, это имя молодой город, ставший тут же стольным, получил от речки Выски, высохшей к концу XIIIстолетия. Впрочем, к этому времени двор медвянских князей уже переехал в специально обустроенный и уютный Златокаменск, к Выскову же прорыли обширный канал, питающий город водами Дона.

В общем, страна постепенно росла, нравы менялись, кочевые племена свершали набеги; сами медвянцы пытались воевать мало – лишь отражали притязания воинственных соседей, при этом иногда увлекаясь и захватывая их земли.