Живые и глупые

Про киборгов

– Киборг, она киборг! – дети бегали вокруг хромой бабули, пока она ковыляла по снегу вдоль дома. Кто-то из ребят бросил ей в спину снежок, она остановилась, и, опираясь на костыль, стала медленно поворачиваться к ним. Дети тоже остановились и замерли в предвкушении. Бабуля окинула детей выцветшим взглядом, потопталась на месте, выбирая устойчивое положение, а потом подняла и направила свой костыль в сторону ребят, будто целясь в них. При этом её челюсти двигались, словно она что-то говорит, но слов было не разобрать.

– У киборга огнемёт, она убьёт всех нас! – смеялись дети и кто-то из них вновь швырнул в старушку большим снежком и в этот раз попал прямо в голову, сдвинув на бок пуховой платок и заставив бабулю покачнуться. Но она удержалась на ногах и продолжала целиться в них палкой.

Эту картину заметила Леночка, торопясь на работу мимо этого дома. Она подбежала и оттолкнула мальчика, кинувшего снежок.

– Как вам не стыдно! Нельзя издеваться над стариками!

– Она киборг! Она киборг!

– А ну, пошли прочь! – Леночка была настроена решительно и при этом возмущена поведением нынешнего поколения. – Я сейчас буду кричать на весь двор, или вообще милицию вызову, пошли прочь от пожилых людей!

Дети с радостным смехом разбежались, а бабуля всё держала свой костыль наперевес и следила за удаляющимися детьми. Леночка очистила снег, застрявший в волосах старушки и стала расспрашивать где та живёт, чтоб проводить её до дома. Бабуля указала на ближний подъезд и, опираясь на Леночкину руку, похромала в ту сторону. На вопросы о том, как она себя чувствует и нужна ли ей помощь старушка что-то бормотала, но Леночка, как ни силилась, не смогла разобрать слов. Добравшись до второго этажа по вонючим ступеням тёмного подъезда они вошли в тесную квартирку. Леночка помогла снять пальто и усадила бабушку в потёртое кресло перед телевизором. Старушка махнула рукой, показывая что всё в порядке и помощь уже не нужна, она справится сама. На стенах висели выцветшие фотографии и Леночка, выходя из квартиры, успела увидеть эту старушку в молодости, её мужа, который умер пятнадцать лет назад, их детей, которые разъехались по разным городам и больше не звонят.

Бабуля не слышала как Леночка закрыла за собой дверь, она уже пультом включила телевизор на свой любимый канал "Научная фантастика". Машинальным отработанным движением она отстегнула протез правой ноги ниже колена, покрасневшую натёртую культю смазала жиром из банки, стоящей тут же на тумбочке. Ещё там стоял гранёный стакан с прозрачным раствором, в который она опустила свои челюсти. Раствор запузырился, как минералка. Старушка не отрываясь смотрела на происходящее на экране и двигала впалыми губами, словно что-то говоря. Но на самом деле, она сейчас даже не понимала о чём была передача, она в мельчайших подробностях вспоминала, как оказалась лицом к лицу с расой злобных Кидофасов и те бросали в неё белые шары своей ненависти, а она успела направить в их сторону свой огнемёт и даже парочку поджарила. Может, ей удалось бы уничтожить и всю группу врагов, но вмешались миротворцы и прекратили кровопролитие. Бабуля захихикала от удовольствия. Завтра обязательно надо повторить бой, ради этого только она и была послана на эту планету. Только ради этого. Улыбаясь ввалившимися щеками, она шептала:

– Я киборг! Я киборг!

Волк и репей

Каждый из нас имеет своё мнение относительно волков. Кто-то их боготворит, кто-то с недоверием посмеивается над ними, а есть среди нашего брата и такие, которые всячески стараются быть похожими на волка, или хотя бы присвоить себе некую характерную особенность, заметив которую, можно догадаться, что она позаимствована у волка. Но в любом случае, как бы мы не относились к этим лесным мифическим существам,; внутри каждого из нас живёт врождённое уважение к волкам.

Если рассматривать отдельно мой пример взаимодействия с волком, то, без ложной скромности могу заявить, что и в моей сиротской судьбе отведена ему важная роль – я лично встречался с одним из представителей этого вида. Дело было на безымянной крытой автобусной остановке в ближайшем пригороде, восточнее; затопленного кладбища. Мы возвращались в город поздно вечером, нас было трое и впереди двигался старший наш товарищ, который и сказал, что ночь лучше переждать на одном месте, чем плестись в полной тьме вдоль дороги. Это его предложение было связано не сколько со страхом перед ночью, сколько с личной историей, касающейся его предков, погибших большой группой во тьме. Мы с товарищем согласились и выбрали ближайшую остановку. Двое остальных улеглись вместе на деревянной лавке, а я завалился прямо на земле, прислонившись спиной к оцинкованному боку конструкции остановки с дырявой крышей. Мы быстро уснули, так как уже давно не отдыхали и много дел переделали за предыдущий день.

Не знаю сколько я находился в забытьи, но проснулся очень резко, словно от сильного пинка. Мои спутники тоже проснулись и сели на своих местах, охваченные как и я неизвестным ужасом. Я повертел мордой и втянул ноздрями остывший воздух – никого не увидел, но всем естеством чувствовал незримое присутствие чего-то чужого, большого и незнакомого. Наш старший зарычал, приподняв губу, мы последовали его; примеру, потому что лично мне было страшно. И тут я заметил, что со стороны леса к нам медленно плывут два горящих глаза. Мы уже стояли на всех лапах, когда волк всё так же медленно приблизился к нам. Он был уже в десяти хвостах от нас и дрожали мы, я вам скажу, как самые мелкие щенки, заглянув в его ледяные, как сама луна, глаза. А он не останавливался и всё так же медленно надвигался на нас, как туча наползает на солнце, при этом в воздухе запахло страхом и смертью. Я, раскрыв пасть, рассматривал волка и, поистине, ничего более совершенного в своей жалкой жизни я не видел.

Волк был на пол лапы выше каждого из нас, его шерсть ежами топорщилась, как шипастая броня, морда оканчивалась большим чёрным мокрым носом, а пасть была вытянута и скрывала в себе два частокола острых зубов. Каждый из нас прекрасно понимал, что волк, если захочет,; без особых усилий загрызёт всех нас разом и ничего мы не сможем поделать, ничем ему не сможем противостоять.

А волк поровнялся уже с нами и так же спокойно двигался сквозь нас, совершенно не обращая никакого внимания на наше жалкое рычание, а рычали то мы больше от страха. Поровнявшись со мной, волк вдруг остановился, я замер тоже, стараясь не дышать совершенно. Я не понимал его, о чём он думает, чего хочет и на что способен, а он взглянул на меня, сделал два шага , так что его морда оказалась в районе моего хвоста и, медленно приоткрыв пасть, выгрыз репей, застрявший у меня в шерсте на бедре. Я машинально взвизгнул, как какая-то сука трусливая, а волк сплюнул колючий шарик на землю и пошёл дальше, оставив нас в недоумении. После него в воздухе ещё висел запах болотистого леса, сырого мяса и чего ещё такого, о чём нам никогда не узнать, ибо мы простые дворовые псы, по воле судьбы оказавшиеся в эту холодную лунную ночь на ржавой остановке и встретившие на своём пути великую лесную силу, до которой и близко не дотянуться никому из нас.

А историю про волка и репей теперь рассказывают в каждой подворотне, правда первые пересказы содержали вставку о том, что я в испуге заскулил, но, чем дальше, тем этот рассказ становился более красивым и приятным для меня.

Контроль над гневом

В очереди на кассу Анну Николаевну толкнул плечём мужик. Толкнул сильно и грубо, очевидно специально, даже корзинка с товарами выпала у неё из рук. Она резко повернулась на толкнувшего и окинула его негодующим взглядом. Мало того, что она была уставшая после работы, так ещё звонили из школы и жаловались на успеваемость сына. А тут этот тип нагло толкается. И такая рожа у него противная, красная, хоть он ещё и не старый совсем, смотрит, ухмыляется.

– Зачем вы меня толкнули? – голос у Анны Николаевны дрожал от волнения и злости. Кажется, она начинала терять над собой контроль.

– Чё надо, бабуля?

В её воспоминании отчётливо всплыло лицо мастера Мияту, который сидя в позе лотоса с лёгкой улыбкой рассказывал новобранцам о контроле над своим гневом. Мияту с неповторимым изяществом крошил бетонные блоки голыми руками, при этом его дыхание не сбивалось и пульс оставался неизменным.

Фигура мастера сменилась в памяти Анны Николаевны на человека во вражеской форме, который переступал через тела расстрелянных и пускал каждому контрольный в голову. Аккуратно, чтобы не запачкать блестящие берцы кровью, вышагивал он между раскинутых рук и ног, а когда заедал пистолел, он выругивался на своём хлюпающем языке, дёргал несколько раз затвор и снова стрелял в голову очередному расстрелянному. Анна Николаевна лежала уже в трёх выстрелах от вражеского офицера, старалась скрыть что дышит и сквозь щёлку век, следила за приближающимся врагом. Она одна из всего взвода выжила при расстреле, первая пуля прошла насквозь через левое предплечье, а вторая впилась в живот, но, кажется, не вспорола жизненно важных органов. А боль Анна Николаевна к тому времени уже умела гасить до достаточных пределов. И, когда враг добивал лежащего вплотную к ней лейтенанта с позывным "Бесстрашный", она из положения лёжа двумя ногами перешибла ему колени, резко свалила его в грязь, вырвав из руки пистолет и пережала его горло своим коленом. Вражеский офицер барахтался и хрипел под её захватом и Анна Николаевна в тот момент ощутила почти сексуальное наслаждение, когда крутнула его удивлённую голову на сто восемьдесят градусов, крутнула легко и даже как-то нежно, и как сладко хрустнули тонкие шейные кости и напряжённое тело под ней обмякло.

– Стой, тётка и не вякай, поняла?!

Она снова в этом проклятом магазине и этот подонок смотрит прямо ей в глаза. Анна Николаевна отодвинула со своего пути выпавшую из рук корзинку и, шагнув вперёд, только прошептала:

– Простите, мастер Мияту.

Уже через долю секунды серия из трёх сокрушительных ударов поразила обидчика. Движения располневшей за эти годы высокой женщины были настолько стремительны и точны, что люди в очереди даже не поняли, что произошло. Они увидели, что некий поддатый бугай толкнул тётку и почти сразу стал падать ей прямо в руки.

Анна Николаевна аккуратно положила красномордого бугая на кафельный пол магазина, склонилась над ним и ласково посмотрела в его выпученные от изумления и удушья глаза.

– Нельзя быть таким злым, – по-матерински прошептала она ему на ухо. Потом выпрямилась и крикнула в сторону касс. – Тут человеку плохо стало, вызовите скорую, а то он так и помереть может.

Я хочу быть стариком

Я хочу быть стариком. Прям таким старым-старым, чтоб прям совсем дремучим. У меня будут большие мягкие уши, такие нелепые, будто вот-вот отвалятся и нос станет большой, как переспелая груша и из него постоянно будет сочиться какая-то слизь, а я очень медленно, трясущейся рукой достану из кармана пальто замызганный кусок тряпки и, громко хлюпая, высморкаюсь.

У меня будут вставные челюсти, но нижняя не полностью искусственная, так как сохранится два длинных жёлтых передних зуба и я решу их не удалять, а сделать нижнюю челюсть в обход моих верных стойких солдат. На ночь, конечно же, я буду вынимать вставные зубы и класть в стакан; щёки мои при этом глубоко западут в рот и когда я стану с кем-то разговаривать, понять меня будет очень трудно. Хотя, скорей всего мне не придётся ни с кем говорить, потому что жить я буду совсем один в коммуналке; из моей комнаты будет нестерпимо пахнуть мочой и соседи будут затыкать носы, проходя мимо.

Я хочу быть стариком и одеваться в старые тёплые вещи. Например, на ноги я всегда буду надевать по три пары носков, ведь они вечно мёрзнут, да и скрюченным пальцам помягче будет. Несколько штанов, майку, рубашку, свитер, ещё свитер и, пожалуй, ещё свитер, ведь старые кости никогда не могут как следует прогреться, руки вечно ледяные. Постоянно буду подходить к батарее и трогать, не отключили ли мне отопление.

А чтобы выйти на улицу, я, поверх всей перечисленной одежды, натяну толстые войлочные бурки, ведь в них так хорошо ноге, тепло и мягко и вообще, я не понимаю, почему все не носят бурки, ведь это прекрасная и недорогая обувь, этой молодёжи только бы выпендриваться, да пупки оголять; поверх свитеров надену тяжёлое тоже войлочное пальто с меховой подкладкой и каракулевым воротником, сшитое ещё моему деду, а он толк в одежде знал и всегда говорил мне: "Главное, чтоб тепло было". Шапка у меня будет уже, конечно, поношенная, но я к ней очень привыкну, что менять не пожелаю, ведь это настоящий бобёр, да и форму она уже лет сорок как держит, а то, что шапка не закрывает уши – ничего страшного, ведь уши мои всё равно скоро отвалятся. В руки я возьму авоську и пойду в магазин за хлебом. Да, чуть не забыл, деньги я положу в небольшой пакет, сверну его в несколько раз и засуну в глубокий внутренний карман пальто, который ещё и на пуговицу застёгивается, так что точно не потеряю и не украдут. Опираясь на толстый костыль, я закрою свою комнату на три замка; у меня будет большущая связка ключей ото всего, даже от сарая, где в детстве бабуля держала поросят, а он потом сгорел вместе со свиньями. На улице, как всегда, будет мерзкая погода. Я поковыляю по нечищенному тротуару и буду бубнить себе под нос проклятья этому миру, потому что "работать не хотят, делать ничего не хотят, только ходют и плюют, да матом ругаются, а девки курят, все спортились, куда правительство глядит, распустились все, ишь ты, вырядилась, проститутка", и всё в таком духе. Это будет моей престарелой мантрой, или молитвой.

Я хочу быть стариком и, включив свой ламповый телевизор, смотреть новости, сидя в продавленном кресле. Ситуация в стране, конечно, отвратительная и каждое новое событие, о котором рассказывают в передаче, только подтверждает мои догадки о том, что этот мир – проклятая убогая дыра. Я киваю на слова диктора, соглашаюсь с ним и выкрикиваю что пусть эта Америка поганая посмотрит у нас, что мы на неё ядерную бомбу скинем, чтоб они не совались к нам.

На ужин я сварю себе в почерневшей кострюльке замороженную мойву и буду обгладывать её в прикуску с хлебом, ведь так сытней.

Я хочу быть стариком, ведь в старости всё понятно и просто. Ты постоянно болеешь и ты скоро умрёшь. А хвори меня будут одолевать самые разные и, обязательно, в больших количествах. Основная часть моей жалкой пенсии будет уходить на лекарства, хотя я и буду покупать те, что подешевле, ведь дорогим препаратам я не доверяю, наши делают самые лучшие. Танометр мой откажется выдавать мне информацию о давлении, ведь у него на шкале нет таких высоких цифр, а корвалол я буду покупать оптом. Ночью у меня будет бессонница и я буду ходить по коммуналке туда и обратно, постоянно проверять, вдруг кто-то не выключил газ на кухне, или забыл перекрыть воду в ванной, ведь натечёт воды на большую сумму. А ещё буду постоянно проверять закрыта ли дверь.

Я хочу быть стариком, потому что быть молодым очень страшно. Я постоянно боюсь, что кто-то из близких умрёт, а когда ты старый – почти все уже умерли и не надо тревожиться. Сейчас я постоянно думаю о будущем, что с нами будет, будем ли мы счастливы? А в старости об этом не думаешь, ты твёрдо знаешь, что будущее – это смерть, а счастья нет, есть одиночество, болезни и уныние. Если к тому же у меня обнаружат рак простаты, то хоть какое-то занятие будет, возможно, даже вставят трубку в бок и моча будет стекать в пакет, привязанный к ноге.

Я так боюсь стать стариком.

Космос внутри

В летнем детском оздоровительном лагере "Огонёк" одним из вожатых был Королёв Алексей, студент четвёртого курса филологического факультета. Внешность он имел специфическую – синие восторженные глаза, светлые взъерошенные волосы, всегда улыбался и носил кожаные несовременные сандалии. Среди коллег и руководства Королёв считался персоной своеобразной, даже может слегка нездоровой на голову, так сказать. Но дети его любили настолько, что некоторые даже из других отрядов просили чтобы их перевели под опеку Королёва.

Собственно, чтобы понять секрет такой популярности среди детского населения лагеря, нужно на один день заглянуть в отряд номер два под названием "Космос внутри" и посмотреть, что там у них происходит, что каждодневно из окон их вытягутого одноэтажного корпуса по всей территории лагеря разлетаются шокирующие окружающих звуки: то целый отряд из двенадцати мальчиков и девяти девочек кричит, изображая диких животных, то хором поёт удивительные песни на тарабарском языке, а иногда оттуда не доносится ни звука и, если проходящие мимо встанут на перевёрнутое ведро и заглянут через окно внутрь корпуса, они увидят поразительную картину – двадцать два человека, это вместе с вожатым, лежат на полу с закрытыми глазами и будто спят, но на самом деле они медитируют. Это новое для Ольги Олеговны, строгой коренастой директриссы лагеря, слово сначала прозвучало как некоторое ругательство и она уж было себе напредставляла невесть что, но, когда добродушный и светящийся от переполняющего счастья Королёв объяснил Ольге Олеговне смысл медитации, и даже предложил ей, закрыв глаза, полежать с ним на полу и представить, что она легче капельки воды, то она, кажется, успокоилась и, махнув рукой, оставила "Космос внутри" и больше туда не совалась.

Королёв просил, чтобы дети обращались к нему как к равному и только на Ты, но, раз уж этого требует лагерный этикет – при остальных вожатых позволил называть себя по имени отчеству. Но за это он своих ребят тоже в отместку называл по имени отчеству и это до истерик их смешило, а особенно радовался самый младший десятилетний Валентин Егорович.

Очевидцы рассказывают, как однажды наблюдали следующее: после завтрака отряд "Космос внутри" в полном составе поднялся из-за столов и, поблагодарив поваров, вышел за территорию лагеря. Вокруг располагался ароматный сосновый лес и земля была усеяна сухой подушкой из упавших и утрамбованных иголок, шишек и коры. Отойдя на некоторое расстояние от главных ворот, Королёв указал ребятам свернуть с дороги и они вошли в лес. Там он попросил ребят снять свои кеды и шлёпанцы и они все вместе, медленно и аккуратно ступая, двинулись вглубь босиком. Королёв говорил, что они должны ступнями почувствовать лес и энергию земли, ведь в подошве находится семдесят тысяч нервных окончаний, стимулируя которые можно достичь эффекта массажа всех внутренних органов. Дети сперва переступали с осторожностью, боясь пораниться об острую шишку, но уже вскоре стали двигаться увереннее, а сымые храбрые даже предприняли попытки побегать по хвойному настилу. Зайдя довольно глубоко, когда уже не было видно дороги и шумы лагеря не долетали, Королёв сказал, чтоб каждый выбрал себе дерево, прижал к стволу ладони, закрыл глаза и постарался таким образом пообщаться с деревянным другом. Не у всех получалось сосредоточиться в силу возраста, или простого детского перевозбуждения, но, когда ребята следили за тем, как их вожатый сам общается с выбранным им деревом, они пытались изо всех сил услышать голос сосен. А после, они возвращались в лагерь и поочереди делились впечатлениями и открытиями; Валентин Егорыч заверил что его дерево передавало всем привет и приказывало отдать все конфеты ему, Валентину Егорычу. А тринадцатилетняя Алёна шла серьёзная и молчаливая и уже на обеде призналась, что с ней произошло нечто важное и она многое поняла про себя и природу вокруг.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.