Я – социопатка. Путешествие от внутренней тьмы к свету

Глава 3. Флорида

– Господа, не таращиться! – крикнул охранник. – Один неосторожный взгляд – и вы в карцере!

Я крепко сжала руку сестры. Мы шли по коридору тюрьмы штата; вдоль него тянулись камеры. Был обычный будний день, половина одиннадцатого вечера. Впереди мама болтала с дядей Гилбертом, начальником охраны. Мы направлялись к вышке в сопровождении нескольких офицеров, окружавших и замыкавших нашу группу.

– Это у нас «почетный блок», – пояснил дядя Гилберт. – Заключенные здесь хорошо себя вели, и им разрешили свободное перемещение. В этой части тюрьмы двери камер не всегда заперты, как у других.

Я знала, что это за «другие». За час, проведенный в мужской тюрьме, нам с мамой и Харлоу устроили полноценную экскурсию по зданию и представили всех его обитателей, в том числе тех, кто отбывал заключение в секторе «опасных преступников», где заключенные находились внутри окруженного коридорами центрального отсека с толстыми стеклянными стенами. Дядя велел, чтобы мы не подходили близко к стеклу: тут сидели арестованные за самые страшные преступления. Он не объяснил, почему нельзя приближаться к стеклу, но его тон напомнил мне папин, когда тот велел нам прикрывать глаза во время эротических сцен в фильмах.

– Но, если интересно, – добавил дядя, – можете взглянуть на них через стекло или на экране в соседней комнате.

В одностороннее зеркало заключенных можно было рассмотреть вблизи, как будто те стояли напротив, но я предпочитала вид с камер наблюдения, расположенных под потолком. Один из офицеров, Бобби, сел перед рядами мониторов и показал мне, как пользоваться системой. Я окинула взглядом комнату, навела резкость, приблизила камеру и хорошенько рассмотрела каждого. Что же они сделали, прежде чем попали сюда? Наверняка что-то очень плохое. Но что? Я спросила у Бобби.

– Изнасилования, убийства, поджоги и прочее, – ответил тот.

Дядя Гилберт откашлялся, подавая Бобби сигнал, чтобы тот был осторожнее. Бобби коротко ему кивнул, наклонился и посмотрел мне в глаза.

– Вот в чем дело, – сказал он и указал на мониторы: – Все эти люди совершили ужасные вещи. Но проблема даже не в этом. Проблема в том, что они не раскаиваются. Они не боялись, когда на это шли. Поэтому они здесь.

– Ясно, – ответила я, хотя ничего не поняла.

– Эти заключенные, – продолжил Бобби, – я бы сказал, процентов восемьдесят из них – социопаты.

Тогда я впервые услышала это слово.

– Ясно, – повторила я. – А что такое социопат?

– Человек, который не раскаивается в плохих поступках, – сказал Бобби. – Ему не стыдно. Он не знает страха. Никогда не чувствует себя виноватым. Не боится, что его поймают, и раз за разом совершает одни и те же глупости.

– О, – я снова посмотрела на заключенных на экранах. – Правда?

Бобби задумался.

– Смотри. – Он достал бумажник и положил его на стол. – Допустим, я сейчас выйду на пару минут и оставлю на столе бумажник.

Я кивнула, будучи вся внимание.

– Ты его возьмешь? Достанешь деньги из бумажника, пока меня не будет?

– Нет, – соврала я.

Бобби рассмеялся:

– Ну конечно не возьмешь! А если бы взяла, тебе потом было бы стыдно, так?

– Очень стыдно, – снова соврала я.

– Вот именно, – ответил Бобби. – Потому что ты не социопат. Социопат возьмет бумажник, и ему совсем не будет стыдно. Он может вернуться на следующей неделе и сделать то же самое! И его ничто не сдержит, так как социопаты не боятся последствий.

Я судорожно сглотнула. Значит, для таких людей, как я, есть особое слово? Впрочем, что-то мне подсказывало, что тюремному охраннику, работающему в ночную смену, такие вопросы лучше не задавать.

Бобби потянулся, нажал на кнопку и рявкнул в переговорное устройство:

– Роджер! Руки со стекла убери!

Заключенный отошел от одностороннего зеркала, покачал головой и улыбнулся в камеру.

– Этот любит нервы потрепать, – сказал Бобби.

Я навела камеру на Роджера.

– Офицер Бобби, – спросила я, – а все социопаты попадают в тюрьму?

– Наверно, – ответил Бобби, – кроме самых умных.

Я окинула взглядом заключенных за стеклом: они жили все вместе в одной большой клетке.

– А что, если они подерутся и убьют друг друга? – спросила я.

– Значит, их долг перед обществом будет исполнен, – с удовлетворенным вздохом ответил он. Я не очень поняла, что он имел в виду, но кивнула и снова перевела взгляд на экран.

– Патрик, – окликнула меня мама, – заканчивай, дорогая. Харлоу хочет в туалет.

Идея сводить нас в тюрьму возникла у мамы еще пару месяцев назад. Дядя Гилберт работал в ночную смену и вечно рассказывал всякие истории о работе в Управлении исправительных учреждений Флориды. Нам стало интересно.

После комнаты видеонаблюдения нас по очереди заперли в одиночке, чтобы мы могли почувствовать себя арестантами, а потом провели экскурсию по «почетному блоку». Поднимаясь по лестнице в центральную башню, я посмотрела вниз, на заключенных. Их было несколько сотен. Меня просто потрясло, что эту ораву предполагалось сдерживать лишь пятерым немолодым охранникам.

Мне было одиннадцать лет, и мы жили во Флориде уже два года.

– Собери сумку, – велела мама вскоре после случая с карандашом. – На выходные поедем к бабушке.

На самом деле это означало, что мать уходит от отца и мы переезжаем во Флориду. Но тогда я об этом не подозревала, поэтому собрала все необходимое на два дня.

Во Флориде все не задалось с самого начала. Во-первых, мать упорно не признавалась, что ушла от отца и мы переехали в Солнечный штат навсегда. Она продолжала отрицать это даже после того, как отец прислал ей машину и все вещи, чтобы она начала подыскивать себе жилье. Так я поняла, что мама не всегда говорит правду. И меня это разозлило. «Значит, мне тоже можно врать, – решила я, – ведь в любом случае у меня будут неприятности».

Через некоторое время мама, кажется, поняла, что ее решение продлить наши семейные «каникулы» не находит отклика у нас с Харлоу. Из-за чувства вины перед нами она ослабила почти все свои строгие правила. Даже разрешила мне завести первое домашнее животное – хорька по имени Бэйби. Это была девочка, и я ее обожала. Не считая сестры, Бэйби была моей единственной подругой, и какой! Несносная хулиганка с неотразимым обаянием и страстью к блестящим предметам. По ночам она рыскала по бабушкиному дому в поисках драгоценностей: сережек, цепочек – всего, что могла унести в зубах, – и тащила все это в нашу с сестрой общую маленькую комнату, пополняя мою коллекцию краденого, которую я теперь хранила под кроватью.

Каждое утро напоминало Рождество. Я просыпалась, залезала под кровать и смотрела, что принесла моя маленькая четырехлапая помощница Санты. То, что нравилось, – оставляла себе. Что не нравилось – не трогала.

– Молодец, Бэйби! – похвалила я ее однажды, когда она принесла длинную золотую серьгу.

Я поцеловала ее, зарылась носом ей в шею и глубоко вдохнула. Я слышала, что хорьков не любят заводить из-за их специфического запаха, но мне казалось, что Бэйби пахла чудесно, сладковато-прело, как библиотечные книги. Она пожевала мои волосы, показывая, что хочет играть.

Я надела сережку, встала и посмотрела на свое отражение в зеркале. Взяла свою любимицу и посадила в рюкзак. Она растянулась на дне.

– Готова? – спросила я. – Пойдем!

Одна из причин, почему мне нравилось жить во Флориде, – там за нами никто не смотрел. Дома распоряжалась бабушка, а она придерживалась довольно либеральных взглядов на воспитание. От нас с сестрой требовалось периодически показываться ей на глаза и не отходить дальше, чем на пару кварталов от дома; в остальном мы были предоставлены сами себе.

Выходные у бабушки затянулись, превратились в месяцы, и я взялась за старое: надо же было как-то справляться с внутренним напряжением. Я воровала деньги с подносов для сбора пожертвований в церкви, кидала дохлятину во двор противной тетки с нашей улицы, залезала в пустой дом в нескольких кварталах от нашего, сидела там часами и наслаждалась тишиной.

Мне очень нравился этот дом. Стоило зайти внутрь, как я ощущала полное спокойствие. Пустота в доме перекликалась с моим внутренним состоянием, и мне становилось хорошо от этого равновесия. Хотя в доме ничего не было, у меня не возникало ощущения, что мне чего-то не хватает. Отсутствие чувств, обычно причинявшее стресс, в этом доме оказывало противоположный эффект. Там я как будто находилась в центрифуге. На каждой ярмарке есть установка без ремней безопасности и сидений, где ты крутишься, вжимаясь в стенку под действием центробежной силы. Я обожала этот аттракцион. Крутилась по несколько раз подряд, глядя на оператора, сидевшего в рубке управления в центре колеса.

Однажды я спросила маму:

– Как у него голова не кружится?

– Он в самом центре, вот и не кружится, – объяснила она.

В пустом доме я чувствовала себя точь-в-точь как тот оператор. Умом понимала, что нарушаю взрослый кодекс поведения, и это осознание помещало меня в ось центрифуги. Дом вокруг пульсировал, ужасаясь незаконному проникновению, а я оставалась спокойной, ощущала безмятежность и контроль. Выпускала Бэйби из рюкзака, чтобы та могла побегать, садилась в зимнем саду и читала книжки. Чистое блаженство.

Разумеется, я понимала, что нельзя заходить в чужие дома и надо бы обо всем рассказать маме. Я же решила быть честной и не подвергать себя опасности. Но всякий раз, когда я собиралась признаться, мама казалась такой расстроенной. Во Флориде нам никак не удавалось поговорить. Мне казалось, что в последнее время она меня избегала. Она отказывалась говорить на любые неудобные темы, а также обсуждать даже очевидные вещи, вроде нашего окончательного переезда во Флориду, ведь, судя по всему, мы не собирались возвращаться в Сан-Франциско и снова жить с папой. Даже после того, как она нашла нам дом – маленький таунхаус на берегу моря, – она не говорила ничего конкретного о своих долгосрочных планах.

– Мам, зачем нам эта новая школа? – спросила я.

Мама пыталась встроиться в поток незнакомых машин у школы. С нашего переезда во Флориду прошло несколько месяцев.

– Не знаю, – ответила она, – просто решила, что это лучше, чем сидеть дома целыми днями и ждать, пока мы с вашим папой выясним отношения.

– А кто будет присматривать за Бэйби? – я уже скучала по своей любимице. – Ей без меня будет грустно.

– Я прослежу, чтобы она не грустила, – пообещала мама. – А ты пока могла бы завести новых подруг.

– Новых? – удивилась я. – У меня и старых-то нет.

– Что ж, – с надеждой проговорила мама, – может, в этот раз тебе больше повезет.

Но в этот раз тоже не повезло. Школа была новая, но я-то не изменилась. Дети там были нормальные, но они тоже сразу смекнули, что я «другая». Впрочем, я даже не пыталась это скрыть.

– Целовалась когда-нибудь с языком? – спросил мальчик по имени Райан. Мы обедали в столовой, прошел примерно месяц с тех пор, как мы с Харлоу начали ходить в эту школу.

– Нет, – ответила я.

– Почему? – спросил Райан.

– Потому что моя мама умерла.

Я выпалила это и рассмеялась. Сама не знаю, зачем так ответила. Наверно, чтобы прекратить этот разговор. И мне это удалось, но не удалось остаться незаметной. Райан резко изменился в лице, и остальные дети – тоже. Это выражение лица было мне хорошо знакомо.

Слухи о смерти моей матери вскоре дошли до директрисы, и та вызвала меня в свой кабинет.

– Патрик, – сказала она, усадив меня рядом с собой на диван, – я слышала, твоя мама умерла. Это правда, милая? – Ее лицо выражало беспокойство.

– Нет, – ответила я, желая ее успокоить. – С ней все в порядке.

– Хм, – директриса нахмурилась, – тогда зачем ты сказала, что она умерла?

Я и сама не понимала. Это было так глупо и очень для меня нехарактерно. Я осознавала, что зря это сказала, что это привлечет ко мне лишнее внимание, а мне этого совсем не хотелось. Но все равно же ляпнула. Я бы не сказала, что мне было совсем плевать на последствия своих действий; я просто знала, что они меня не расстроят. Даже тогда я понимала разницу между первым и вторым.

– Мы просто обсуждали, что может быть хуже всего на свете, – соврала я, – поэтому я так сказала. Что нет ничего хуже, чем когда твоя мама умерла.

Директриса серьезно покивала и натянуто улыбнулась.

– Тогда понятно, – ответила она. – Вы с сестрой – очень милые девочки.

Она была права. Отчасти. Харлоу действительно была милой девочкой. Хотя мы учились в этой школе всего несколько недель, она уже освоилась. Ее несколько раз приглашали в гости, в своем классе она стала самой популярной девочкой. Люди к ней тянулись. Харлоу была как Дороти из «Волшебника страны Оз»: идет себе по дорожке, а друзья как-то сами заводятся. Я же скорее напоминала Уэнсдей из «Семейки Аддамс», только белокурую и с хорьком. Иду себе по дорожке, а люди с криками разбегаются.

Иногда я пыталась «вписаться» и вести себя «нормально», как другие дети, но меня хватало ненадолго. Во-первых, мой круг общения ограничивался семьей, а в семье я и не пыталась притворяться «нормальной». Но главное – меня некому было научить «нормальному» поведению и реакциям. Мои попытки быть как все напоминали потуги моего одноклассника, который плохо читал. Математика и музыка давались ему легко, но у него было расстройство, из-за которого он путал буквы. К нему приставили специального педагога, и тот работал с ним, пока у него не стало лучше получаться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Стаут М. Ваш сосед – социопат. Как распознать и противостоять людям, которые готовы пойти на все для достижения желаемого. М.: Бомбора, 2021. Здесь и далее, если не указано иное, примечания переводчика.

2

Запрещен в РФ.

3

Супермен в своей тайной пещере подзаряжался силой от находившегося там космического корабля, прилетевшего с его родной планеты.