- -
- 100%
- +
Tim Powers
My Brother's Keeper
* * *Copyright © 2023 by Tim Powers
© А. Гришин, перевод на русский язык, 2025
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025
* * *Посвящается моей жене Серене
Выражаю благодарность о. Алоизиусу Эшлиману, Джону Берлину, Дэйву Батлеру, Джой Фриман, Расселу Галену, Стиву Малку, о. Джерому Молоки, Элеоноре Бург Николсон, Серене Пауэрс, Стиву Роману, Джо Стефко и Тони Вайскопфу
Разлив зимы, дожди весныЛьют воды в травы день и ночь,Но радужный недвижный кругПод ними скрыт – от взоров прочь.Хранитель памяти о злеЗабытом много лет назад,Он должен время прекратитьИ слезы тщетные призвать.– Эмили БронтеПролог
1830 год
Пойдем гулять с тобой вдвоем;Хоть был широк наш круг,Но смерть расхитила его,Как день крадет росу…– Эмили БронтеНа середине крутого заросшего травой склона сидели и отдыхали трое детей. Полдень минул не так давно, и небо было совершенно ясным, но холодный весенний ветер срывал с губ облачка пара, и две девочки старательно кутались в шерстяные кофты.
Они находились в тени возвышавшегося в тридцати футах дальше по склону внушительного каменного образования, известного в округе под названием Понден-кирк; выветренные, исчерченные бороздками блоки, из которых оно складывалось, больше всего напоминали две стопки гигантских окаменевших книг. Его вершина равнялась с западным плато, и там, наверху, на фоне пустого голубого неба виднелись несколько голых ветвей деревьев.
Мальчик сдвинул кепку на затылок.
– Все точно так, как я видел во сне, – заверил он сестер.
Они совершили утомительный трехмильный переход от дома через несколько гряд холмов. Им пришлось идти по овечьим тропкам, перелезать через сложенные насухую каменные ограды, пересекать напрямик широкие луга цветущего вереска и наперстянки, перепрыгивать с одного плоского камня на другой через бурлящие воды Дин-бека, и на протяжении последней мили эта прямоугольная скала была для них ориентиром на безликом горизонте.
Более рослая из двух девочек сняла соломенную шляпку, откинула назад растрепанные темные волосы и прищурилась, разглядывая двадцатифутовый каменный монумент.
– Мы что, полезем на нее? Ведь можно подняться на вершину по северной тропинке, по старому фундаменту. – Ей было всего двенадцать лет, но она много раз уходила по вересковым пустошам гораздо дальше и часто в одиночку.
Ее брат Брэнуэлл, годом старше, удивленно уставился на сестру.
– По фундаменту? – Его непокорные морковно-рыжие волосы беспорядочными завитками выбивались из-под твидовой кепки. – Ты имеешь в виду тот старый разрушенный фермерский дом?
– Есть и поближе – из плоских камней. Он развалился, его не заметишь в траве, пока не наступишь.
Младшая сестра хихикнула.
– Эмили воображает, что там был пиктский храм.
Эмили криво улыбнулась Энн и покачала головой.
– Этот фундамент, наверное, римский. Скажи, а мальчик, который тебе приснился, был похож на римлянина?
– Может, и был, – ответил Брэнуэлл. – Но скорее на цыгана. Нет, туда мы не полезем. – Он указал на северную сторону основания сооружения. – Нам туда, в пещеру фейри, она в нижнем углу.
– Я вовсе не хочу замуж, – сказала на это Эмили. Согласно местному поверью, любая девушка, которая пролезет в пещерку через узкую щель между камнями, непременно выйдет замуж в течение года.
Энн просто поджала коленки, натянула подол юбки до самых ботинок и, широко раскрыв глаза, посмотрела вокруг из-под надвинутой на самый лоб вязаной шерстяной шапочки.
– С детьми это не работает, – нетерпеливо сказал Брэнуэлл. – И сомневаюсь, что это вообще работает. Нет, это… – Он замялся. – Смуглый мальчик говорил совсем не об этом.
Несколько секунд тишину нарушал лишь ветерок, посвистывавший между камнями Понден-кирк.
– Во сне, – сказала наконец Эмили.
– То, о чем он говорил, случается только в наших романах, – важно заявила Энн.
Все трое ребят, а также их старшая сестра Шарлотта уже несколько лет сочиняли романы о жизни в вымышленной стране, которую они называли Стеклянным городом, и у них не раз уже бывало, что для развития сюжета приходилось воскрешать того или иного персонажа, убитого в каком-то недавнем приключении.
Сегодняшняя прогулка походила на разыгранную сцену из их рассказов; только теперь, когда они оказались здесь, в тени этого первобытного памятника, Эмили всерьез задумалась о предполагаемой цели их путешествия.
Две их старшие сестры, Мария и Элизабет, умерли от туберкулеза пять лет назад; Марии, самой старшей из всех, было одиннадцать лет. Их мать умерла за три года до этого, и к ним переехала тетя, чтобы помогать отцу кормить, одевать и обучать детей… но именно Мария стала чуть ли не второй матерью для остальных; она и придумывала для них игры, и готовила угощения, когда кто-то болел, и рассказывала сказки, когда младшие ложились спать. Выжившие дети скорбели и по Элизабет, но отсутствие Марии до сих пор ощущали каждый день.
Эмили осторожно повернулась, чтобы перевести взгляд с Понден-кирк на широкую долину, которая простиралась на многие мили между взгорьями, поросшими зеленой травой и пурпурным вереском. Расстояние и возвышающиеся между ними холмы не позволяли разглядеть церковь Хоуорт, бессменным викарием которой был их отец, и расположенный по соседству дом священника, где Шарлотта, без сомнения, читала отцу «Путь пилигрима» или «Потерянный рай», поскольку он уже почти ослеп из-за катаракты.
Этим утром три девочки чистили яблоки за кухонным столом в приходском доме, и вдруг туда с грохотом спустился Брэнуэлл и объявил сестрам, что он видел во сне, как встретился с Марией в Понден-кирк, и что Эмили и Энн должны сразу после полуденной трапезы отправиться туда вместе с ним.
Энн с опаской взглянула на Шарлотту, которая теперь стала старшей из всех, а та нахмурилась, услышав эту языческую фантазию. Это нечестивое место, сказала она, а Мария теперь святая и пребывает у Бога.
Но Эмили и Энн уже закончили свои дела по дому, а Брэнуэллу делать было нечего, и Шарлотта, конечно, знала, что даже маленькая Энн тоскует по Марии так же сильно, как и она сама.
Ладно, сказала она в конце концов. Идите, поиграйте втроем.
И после полуденного обеда, состоявшего из вареной говядины, репы и яблочного пудинга, трое детей отправились в путь. Лишь когда они перевалили через первый холм, Брэнуэлл рассказал сестрам подробности своего сна. Он сказал, что видел темноволосого маленького мальчика – младше тебя, Энн, – и он был в Понден-кирк и сказал, что там мы могли бы сделать Марию снова живой.
И сейчас Эмили встала и отряхнула платье.
– Что нам нужно сделать?
Дети часто разыгрывали причудливые пьесы (хотя обычно в гостиной дома священника) и часто очень увлекались персонажами и сюжетами; и Эмили была почти уверена, что сейчас им предстоит разыграть экспромтом еще одну из таких пьес; на сей раз на открытом воздухе. Естественно, она вовсе не ожидала, что какой-то ритуал позволит им снова увидеть Марию. Она была почти уверена, что Энн думает точно так же.
А вот насчет Брэнуэлла она не была уверена.
Мальчик уже снова полез к подножию монумента. Он тянулся вперед, хватался за прочно сидящие камни и, скребя ботинками, находил опору в зарослях старого одеревеневшего утесника. Оглянувшись через плечо, он резко вскинул голову, указывая вперед, и крикнул:
– Во сне мы трое…
– Ты видел нас там?
Энн тоже поднялась.
– Без Шарлотты?
Брэнуэлл глубоко вздохнул и громко ответил:
– В моем сне ее не было. Смуглый мальчик показал мне, куда…
Эмили быстро окинула взглядом край плато, возвышавшийся над ними, с юга на север, уделив особое внимание широким черным камням на вершине Понден-кирк, затем она посмотрела на склоны по обе стороны, еще раз на залитую солнцем долину позади и выдохнула. Конечно, никакого смуглого мальчика из сна Брэнуэлла здесь быть не могло.
Энн не пошевелилась.
– Он что, хотел, чтобы она пришла сюда одна?
– Она не сможет, она не бывала здесь.
Брэнуэлл, тяжело дыша, стоял перед нижним рядом каменных блоков и нетерпеливо махал рукой сестрам.
– Шевелитесь!
Девочки переглянулись, потом одновременно пожали плечами, всплеснули руками и осторожно полезли по склону вверх, туда, где ждал их брат.
– Сюда, за угол, – сказал он и скрылся из виду за поросшим мхом блоком выше его роста, который представлял собой грубую колонну под длинной горизонтальной перемычкой.
Добравшись до основания сооружения, девочки увидели, что Брэнуэлл уже заполз в почти квадратное отверстие высотой по пояс; оно вело в узкую пещеру длиной около шести футов, где тут и там торчали из пола длинные угловатые камни, между которыми нужно было пробираться к отверстию в дальнем конце, сквозь которое падал дневной свет. Брат сидел, прислонившись к выступающей полке, касаясь кепкой низкого каменного потолка. Он подвинулся, освобождая место сестрам.
– Ну вот, – сказал он; его голос в тесном пространстве приобрел металлическое звучание. – Тут мы и должны это сделать.
Эмили сняла шляпу, отбросила ее на траву и на четвереньках полезла в дыру. Под руками ощущались влажные, холодные неровные камни; ветерок из долины наполнял пещерку запахом земли и вереска.
Брэнуэлл извернулся, запустил руку в карман брюк, достал перочинный ножик и открыл короткое лезвие.
– Этим ты камень не поцарапаешь, – заметила Эмили.
– Это не для камня, а для нас, – ответил брат. Он сжал левую руку в кулак и аккуратно провел острием поперек старого шрама на тыльной стороне запястья. – Вот так, – сказал он и, указав ножом на гладкую каменную стенку перед собой, провел порезанным местом по камню, оставив там кровавую полоску.
Потом он повернулся, протянул ножик Эмили и сказал, кашлянув, чтобы почистить горло:
– Рядом с моим.
Она смотрела на его руку с размазанным потеком крови и вспоминала, что этот шрам остался от укуса странной уродливой собаки, которую все они приняли за бешеную, но укус зажил быстро и без каких-либо последствий.
Эмили медленно протянула руку и взяла нож.
Она посмотрела на влажный камень с пятном крови Брэнуэлла и покачала головой.
– А тебе нужно молиться, чтобы ты не подхватил чумной мор. – Она взяла почитать у соседей по Понден-хаусу книгу Ричарда Брэдли «Чума в Марселе» и пребывала под глубоким впечатлением от содержавшегося в ней утверждения о том, что болезни переносят микроскопические ядовитые насекомые.
Брэнуэлл пожал плечами.
– Да пожалуйста. Рука заживет, что с нею сделается. А Мария может опять кануть в небытие.
– Она на Небесах, – сказала Энн, которая заползла в пещеру вслед за Эмили.
– И может спуститься оттуда к нам в гости, – добавил Брэнуэлл.
Эмили поджала губы, выдохнула и быстро полоснула ножом по кончику левого указательного пальца. Потом растерла выступившую каплю крови рядом с побледневшим пятном крови Брэнуэлла и, вдруг почувствовав головокружение, прислонилась к каменной стене.
– Два, – констатировал Брэнуэлл, и Энн взяла ножик из руки Эмили.
– Нет, Энн, подожди… – начала было Эмили, но та уже резанула ножом по пальцу. Эмили перехватила ее руку. – Не прикасайся к камню.
– Но ты же прикасалась, – возразила Энн, однако приложила к порезанному месту большой палец другой руки, а потом быстро прижала его к камню.
В небе, вероятно, проплыло облачко, потому что в пещере ненадолго потемнело.
– Ах! – негромко воскликнула Энн.
Эмили быстро схватила ее запястье, встряхнула и лишь потом выпустила.
– А вот и три, – сказал Брэнуэлл.
Энн откинулась на стенку, посасывая палец, и через несколько секунд сказала:
– Это ведь не игра, верно? И это вовсе не имело никакого отношения к Марии. – Она посмотрела мимо Эмили на Брэнуэлла. – А ты об этом знал? Или тот смуглый мальчик из твоего сна солгал тебе об этом? Вот, – продолжала она задумчиво, – почему Шарлотты не было в твоем сне, и почему ее нет сейчас с нами. Там ее тоже не было.
Эмили показалось, будто все тепло покинуло ее тело и она стала холодной, как эта пещера. Пока Энн не заговорила, она думала, что воспоминание, всплывшее, когда она прикоснулась к камню, было ее собственной случайной ассоциацией.
– Да, – сказала она, – тогда мы были втроем. – И добавила, повернувшись к Энн: – Удивительно, что ты помнишь. Тебе ведь было всего четыре года.
Шесть лет назад, всего за несколько месяцев до смерти Марии, Брэнуэлл, Эмили и Энн, в сопровождении Табби, экономки дома священника, отправились после обеда на прогулку по вересковым пустошам. В миле к северо-западу от того места, где они сейчас сидели, их застал внезапный ливень со шквалом, и они кинулись к ближайшему укрытию от ветра – заброшенному каменному фермерскому дому без крыши. Из дверного проема они наблюдали, как завеса дождя тяжело пронеслась по внезапно потемневшим вересковым лугам… а затем холм, с которого они спустились всего несколько минут назад, взорвался.
С грохотом, от которого задрожала земля под ногами, склон Кроу-хилла взорвался брызгами летящих кусков земли, даже валуны взлетели в воздух, и половина склона раскололась и лавиной соскользнула вниз в долину; земля тряслась еще целую минуту, а вода хлынула по новому руслу.
Брэнуэлл забрал нож у Энн, сложил его и убрал. Никто из детей не пошевелился, чтобы выглянуть наружу и посмотреть, не появилась ли Мария на склоне или на плато.
В пробивавшемся в пещеру скудном свете было видно, как Брэнуэлл моргал, будто в растерянности.
– Значит, это был всего лишь сон, – мрачно сказал он. – Фантазия. Нам всем очень не хватает ее.
– Нет, – возразила Эмили и в упор взглянула на брата. – Ты знал, что это будет чем-то вроде… продолжения того дня во время шторма, взрыва на Кроу-хилл. Когда мы поднимались сюда, когда Энн спросила тебя, почему Шарлотта не пошла сегодня с нами, и ты сказал, что она не могла, ее там не было. – Она склонила голову набок и улыбнулась ему, прищурив глаза. – У нас что, сейчас чумной мор какой-то? Кто такой был твой смуглый мальчик?
– Пошли отсюда, – сказал Брэнуэлл. – Это была игра, приключение в Стеклянном городе.
Энн выскользнула вперед ногами из проема в каменном цоколе и осторожно уселась на крутом склоне. Эмили вылезла за ней, надела шляпу, и, когда к ним присоединился Брэнуэлл, дети начали спускаться к тропе, проходившей по дну долины.
– Папе лучше об этом не рассказывать, чтобы не волновался, – сказала запыхавшаяся Энн.
Предыдущие викарии хоуортской церкви не уставали предупреждать прихожан о чертях, которые все еще бродят по этим отдаленным северным холмам, и отец детей в своих проповедях часто подчеркивал ту же духовную опасность. Кроме того, он был более суеверен, чем подобало священнику, и в доме, где обитал с семьей, принимал всевозможные эксцентричные меры предосторожности.
– Да, – согласилась Эмили. – Не стоит беспокоить его… – Она не могла с должной уверенностью закончить: «зря».
Когда трое детей в сумерках вернулись через вересковые пустоши и болотистые луга к дому священника, они рассказали старшей сестре Шарлотте о том, как забрались в пещеру фейри в Понден-кирк, и о ноже, и о крови на камне. Брэнуэлл очень постарался представить все это игрой, вдохновленной бессмысленным сном, но Шарлотта, похоже, расстроилась из-за того, что разрешила им уйти, и повторила предложение Энн – не беспокоить больного отца рассказом о подробностях сегодняшней прогулки.
Как ни странно, хотя четверо детей были тесно связаны своими потерями, общими историями и готовностью жить в отрыве от большинства людей в своей маленькой йоркширской деревне, об этом дне они вспомнили лишь через много лет.
Часть I
Март 1846 года
Но откуда оно явилось, маленькое черное создание, которое добрый человек приютил на свою погибель?[1]
– Эмили Бронте. Грозовой перевал, глава XXXIVГлава 1
Весенним утром, перед тем как найти возле Понден-кирк раненого мужчину, Эмили Бронте как раз вспоминала о том давнем дне, когда они с Брэнуэллом и Энн забрались туда и оставили отметки своей кровью в пещерке фейри.
В последующие годы сестры и брат Бронте иногда разлучались, когда кто-то из них учился в школе или работал, но эти периоды были короткими, и теперь они все снова жили в доме священника со своим сильно постаревшим и почти слепым отцом. Четыре года назад Эмили провела десять месяцев с Шарлоттой в школе для юных леди в Брюсселе, но вернулась домой, когда умерла их тетя, и теперь, достигнув возраста двадцати семи лет, больше не собиралась когда-либо снова покидать деревню Хоуорт, дом священника и свои любимые безлюдные йоркширские вересковые пустоши.
Энн и Шарлотта успели поработать гувернантками в богатых семьях, но в конце концов обеих уволили. Младшую, Энн, за то, что привязывала непослушных подопечных к ножке стола, чтобы те не мешали ей выполнять свои прочие обязанности.
Довольно долго они надеялись, что Брэнуэллу удастся достичь успеха в качестве художника-портретиста, но, увы, надежды не оправдались.
Он всегда проявлял некоторые врожденные способности к рисованию – в частности, написал маслом групповой портрет сестер и самого себя, где сестры вышли очень похожими, а вот его собственное лицо оказалось неузнаваемым, – и было решено, что он получит профессиональное образование в лондонской Королевской академии искусств.
Итак, ранней осенью, на восемнадцатом году своей жизни, он отправился в первую часть двухдневного путешествия протяженностью в двести миль, имея при себе наличные и рекомендательные письма… Но неделю спустя вернулся домой в Хоуорт без гроша в кармане и заявил, что «жулики» обобрали его еще прежде, чем он добрался до столицы. От подробностей он уклонялся, и Эмили начала подозревать, что он добрался-таки до Лондона, но совершил там нечто такое, чего сам стыдится. Она достаточно хорошо знала своего брата, чтобы не пытаться расспрашивать его об этом.
После этого он перепробовал различные занятия, которые могли бы дать некоторый заработок. Шесть лет назад он недолго проработал репетитором, но был уволен из-за пьянства, затем работал на новой железнодорожной станции в Галифаксе, но потерял работу, когда выяснилось, что записи в его бухгалтерских книгах состоят в основном из стихов и рисунков.
Брэнуэлл и Шарлотта всегда были очень близки, и разлуки этому не мешали. Какое-то время они вместе сочиняли истории, действие которых разворачивалось в вымышленной стране Ангрия, и подписывали свои работы инициалами «ДД» или «МД» – «Для двоих» или «Мы двое».
Но в прошлом году он внезапно лишился места в имении Торп-грин, в двадцати милях северо-восточнее Хоуорта, и с позором вернулся домой. Мистер и миссис Робинсон наняли его воспитателем к своему маленькому сына, а он, по собственным словам, влюбился в жену своего работодателя, и мистер Робинсон выгнал его из дома. Прошедшие с тех пор девять месяцев он беспробудно пил, и в эти дни Шарлотта с трудом выносила его присутствие.
Про себя Эмили задавалась вопросом о точных обстоятельствах его увольнения – мистер Робинсон в гневном письме угрожал «обнародовать» какие-то неназванные поступки Брэнуэлла, явно имея в виду нечто более отвратительное, гораздо более безбожное, чем просто заигрывание с замужней женщиной.
Пытаясь хоть как-то заработать деньги, не покидая дом, три сестры потратили тридцать один фунт на то, чтобы напечатать тиражом в тысячу экземпляров книгу своих стихов под псевдонимами: Каррер, Эллис и Эктон Белл. Книга должна была выйти в свет через два месяца. И хотя мальчиком Брэнуэлл вместе с ними писал стихи и рассказы, они ничего не говорили ему о своем новом литературном начинании, что было нетрудно, поскольку в последнее время он спал до полудня, а вечера проводил в «Черном быке», гостинице, расположенной всего в сотне ярдов по дороге, уходившей вниз от парадной двери пасторского дома, сразу за хоуортскими кладбищем и церковью. Вроде бы рукой подать, но ему частенько требовалась помощь, чтобы вернуться домой.
Почти каждый день, в любую погоду, Эмили уходила из дома и гуляла, иногда целый день напролет, со своей собакой, большим бульмастифом по кличке Страж; но почти никогда не отваживалась спускаться в деревню. Она уходила на запад, прочь от церкви, кладбища и дома священника по вересковым пустошам. Вот и сегодня она шла по знакомым тропинкам и продуваемым всеми ветрами холмам к Понден-кирк.
Она часто задумывалась о том, что же на самом деле они с Энн и Брэнуэллом сделали шестнадцать лет назад, оставив на камне мазки своей крови. Дважды за прошедшие с тех пор годы – оба раза это случалось на закате, когда она спешила домой, – она мельком вроде бы видела маленького мальчика, стоявшего на вершине Понден-кирк; оба раза она останавливалась, чтобы присмотреться повнимательнее, и оба раза убеждалась в том, что ей померещилось: иллюзия распадалась на части и рассеивалась, как стая ворон.
В этот яркий солнечный день, вскоре после рассвета, ее, как обычно, разбудил пистолетный выстрел, который ее отец зачем-то делал каждое утро, выходя во двор церкви. Бросив взгляд в окно, она поняла, что сегодня подходящий день для прогулок на свежем воздухе, надела длинное шерстяное платье и поспешила вниз.
Она приготовила овсянку для себя и сестер, пообещала Табби, что вымоет кастрюлю и посуду, когда вернется, и обулась в сапоги. Ей казалось, что ветер, сотрясавший окна дома священника, временами доносил звуки дикой, отдаленной музыки – однообразной, атональной, как будто более древней, чем привычные человечеству тональности и гаммы, – и, когда Эмили, торопливо надев пальто, вышла на улицу, она почувствовала, что сегодня может чуть ли не танцевать под нее. Страж трусил рядом с ней через двор к дороге, отгороженной от него стеной, поднимал огромную голову и энергично принюхивался, как будто тоже нашел в ветре что-то волнующее.
Вскоре эта пара свернула с дороги на извилистую овечью тропу. Всего несколько недель назад луга были покрыты снегом, и черные линии каменных загородок образовывали четкие, широко раскинувшиеся геометрические узоры на фоне далеких холмов, но этим утром путь змеился среди раскинувшихся на многие акры зеленых трав, волнуемых ветром. Ветер развевал юбку Эмили и трепал распущенные по плечам каштановые волосы. Она была самой рослой в семье, имела крепкое, даже атлетическое сложение, а ее сильное, хоть и невыразительное, лицо благодаря постоянным прогулкам покрывал загар.
Скоро дом священника скрылся из виду; Эмили по привычке окидывала взглядом склоны холмов, призывала к осторожности зайцев, скакавших на открытых берегах бурливого ручья Слейден-бек, где их заметил бы пролетающий ястреб. Она широко обогнула древний стоячий камень, неизвестно почему носивший имя Боггартс-грин. Когда они удалились от дома по холмам на пару миль, ветер сменился на северный и сделался заметно холоднее. Страж приостановился на мокром камне, торчавшем из ручья, где ветер, заплутавший среди холмов, кружился вихрем, вскинул голову и зарычал.
Так он вел себя порой, когда им с хозяйкой случалось оставаться в полях затемно, и в такие моменты Эмили думала о боггартах, гитрашах и баргестах, легендарных чертях, которые, согласно местному фольклору, бродили по ночам по вересковым холмам и долинам, но ведь сейчас колышущийся вереск на гребнях холмов сиял в лучах утреннего солнца бледно-фиолетовым блеском.
Но она доверяла собаке, и, когда тропинка на дальнем берегу ручья поднялась на высокий пригорок, оглядела неровный горизонт позади себя, длинный подъем впереди и смогла увидеть у подножия подъема на Понден-кирк фигуру, которая, по-видимому, ползла на четвереньках в зарослях папоротника. Существо вряд ли было животным, так как двигалось слишком неуклюже.
Щелкнув языком – это был сигнал Стражу не убегать вперед, а держаться рядом с нею, – Эмили быстро, но осторожно стала спускаться мимо выступавших из земли камней на дно долины. Она почти сразу же потеряла фигуру из виду в густых папоротниках и разглядела раненого мужчину, лишь когда до него оставалось не более дюжины ярдов.
Он медленно, с явным трудом полз в южном направлении, пересекая поле зрения Эмили слева направо. Видно было, что правый рукав его черного пальто из хорошего сукна оторван у плеча, а левая штанина брюк потемнела от крови. Если у него и был какой-то головной убор, то он давно потерял его, но лица нельзя было разглядеть из-за густой гривы волос, закрывавших его до самого подбородка.
Страж снова зарычал, и незнакомец резко дернулся направо, навстречу Эмили и собаке. Оказалось, что он сжимал в окровавленном левом кулаке нож и сейчас поднял его. Эмили обратила внимание, что оружие было не обычным, а имело очень широкий, раздвоенный посередине вдоль клинок.