Сторож брата моего

Эмили знала, что Шарлотта верит в ее историю и сейчас лишь пытается убедить себя в обратном. Она улыбнулась сестре.

– Я это сделал, – сказал их отец. Его лоб блестел от пота, и Эмили подумала, что он может решиться размотать длиннющий шарф, закрывавший его горло и подпиравший подбородок. – Я изгнал его. В конце концов. Или, по крайней мере, обуздал…

– В ту зиму, когда умирала мама, – перебила отца Шарлотта, – вы вынесли стулья из ее комнаты и распилили на куски во дворе. И сожгли коврик, который лежал у нее перед камином.

– Тебе было всего три года, – возразил Патрик с таким видом, будто был оскорблен тем, что дочь помнит те события. Он вновь подошел к столу и наклонился вперед, упершись руками в столешницу. – У меня не было оснований верить в… – Он выпрямился и отошел, а Эмили разглядела на полированном дереве чуть заметные, словно испаряющиеся, отпечатки его ладоней. – Это была предосторожность насчет маловероятной возможности…

– …Что в ее комнате бывало нечто такое, что сидело на ее стульях, – уныло закончила Энн, – и стояло на ее коврике.

Их отец покачал головой, но потом неохотно кивнул.

– Я полагал, что сделанного мною хватит для того, чтобы сдерживать его, но после смерти вашей матери пошел на крайние меры и пригласил сюда католического священника, чтобы он провел на кладбище классический папистский экзорцизм! И в какое-то мгновение и он, и я увидели фигуру мальчика, стоявшего на стене! Его как будто корежило, пока священник произносил свои латинские молитвы, а потом он упал со стены на ту сторону, и, когда мы подошли, там никого не было. И с тех пор много лет он не появлялся.

– Папистский священник! – сказала Шарлотта. – А вы – англиканский священник. Почему вы не сделали это сами?

– Я делал, делал! – безрезультатно. У папистов больше опыта. – Он повернулся в сторону Эмили. – Твой раненый, что был возле Понден-кирк, несомненно, знал что-то о нашей семейной истории, но все это сейчас может иметь только теоретическое значение.

«Если не считать того, – подумала Эмили, – что наши сестры, Элизабет и Мария, обе умерли от болезни, именуемой „истощением“, четыре года спустя, одиннадцати и девяти лет от роду, и что за прошедшие с тех пор годы я несколько раз видела смуглого мальчика, фигура которого рассыпалась стаей ворон, и вы, отец, не знаете, что мы с Брэнуэллом и Энн оставили свою кровь в пещере фейри у подножия Понден-кирк.

И, уверена, вы что-то знаете и об этом двухклинковом ноже».

Но об этом она собиралась поговорить с ним наедине. Теперь же она встала с кушетки и объявила:

– Между прочим, пора пить чай. Энн, ты поможешь мне в кухне?

Энн и Шарлотта тоже встали, а Патрик двинулся к двери в прихожую.

– Я буду в своем кабинете, – сказал он.

«Как всегда», – мысленно добавила Эмили.

Брэнуэлл сидел на обтянутой материей скамье, которая стояла вдоль стены, упиравшейся в камин, и смотрел на невысокие голубые язычки, пляшущие над угольями. На какое-то время он остался один в этой комнате, отходившей от главного зала «Черного быка», и сейчас тяжело вздыхал, обоняя теплые ароматы пива, табачного дыма и лампового масла. Мистер Сагден, хозяин, не станет прогонять его, но больше не отпустит ему ничего в кредит, а среди немногочисленных обитателей Хоуорта, присутствовавших в таверне, не было никого, кто поставил бы ему выпивку.

Каждые несколько минут скрипела входная дверь, впуская порыв прохладного воздуха ранней весны. Несколько минут назад Брэнуэлл услышал, как перед входом остановилась карета или дилижанс, и, когда дверь таверны открылась, ветерок вместе с болотной вонью придорожной канавы донес и отдаленный собачий лай.

Брэнуэлл слышал, как через порог переступила одна пара ног, потом приглушенный разговор в большом зале. Потом из-за угла показалась и прошла к камину женщина в твидовом пальто, из-под которого виднелась длинная серая юбка, и серой шали, укрывавшей узкие плечи; он поспешил отогнать от себя смутное ощущение, что узнает ее. В руке она держала большой коричневый кожаный саквояж наподобие докторского; его она поставила на стол у противоположной стены. Женщину окружал ощутимый аромат мимозы.

Она в упор посмотрела на него, и он поправил на носу очки, чтобы лучше ее разглядеть.

Ее лицо оказалось более худым, чем в облике, сохранившемся в полустершихся воспоминаниях, и подобранные волосы были так же темны, но узнавание разлилось холодом у него в груди лишь после того, как она подошла к нему и ткнула пальцем в лоб. По его правой руке, от кисти до плеча, сразу побежали мурашки.

Она опустила руку, и Брэнуэлл чуть заметно кивнул в знак того, что помнит ее.

– Вы, – негромко сказала она. – Я не раз думала о том, когда же вновь увижу вас. Полагаю, вы здесь тоже из-за одноглазого католика.

– Да, – сразу же ответил Брэнуэлл, хоть и не представлял, о чем она говорит: ведь ему, кажется, представился шанс вернуть одну из своих великих возможностей, упущенную из-за трусливого бегства тогда, десять лет назад, от этой женщины и преподобного Фарфлиса и… могущества, власти… и собственной значимости в жизни!

Он уже девять лет состоял в местной масонской ложе, и ему пришло в голову, что ее загадочное высказывание могло быть первой частью обмена паролями, и в этом случае его ответ не мог быть правильным – но выражение ее лица не изменилось. Похоже, свое предположение она высказала совершенно искренне. Теперь ему следовало блефовать и вызнать, что она имела в виду.

Она села рядом с ним, и, несмотря на все свои обстоятельства, он приосанился, разгладил жидкую бородку и невольно задумался о том, находит ли эта женщина его привлекательным.

Она щелкнула пальцами.

– Нортенгерленд.

– Совершенно верно. – У Брэнуэлла сделалось теплее на душе оттого, что она запомнила имя, которым он представился. Он посмотрел на нее и вскинул брови.

Она кашлянула, прежде чем заговорить снова.

– Я – миссис Фленсинг. – Она говорила с акцентом, который, по предположению Брэнуэлла, мог быть континентальным. – Конечно, на самом деле у него два глаза, как у них всех в наши дни. Я думаю, что он пришел к Понден-кирк, чтобы умереть от собственной руки и тем осквернить это место, но, когда регент – предводитель племени напал на него, он изменил свои намерения и пустил в ход диоскуры для самозащиты.

Мысли Брэнуэлла лихорадочно скакали от Диоскуров – это, как он хорошо знал, было прозвище героев-близнецов из древнегреческой мифологии, Кастора и Поллукса, – к двухклинковому ножу, который уронила Эмили. Самозащиты…

– Ножом, – сказал он, пытаясь придать голосу уверенное звучание.

– Да. Вы знаете, что регент – старейшина святых! – был убит в этой схватке?

– Нет, – рискнул признаться Брэнуэлл. И, помня о том, как Эмили всего пару часов тому назад вернулась домой, спросил: – А что стало с… э-э… диоскурами?

– Полагаю, убийца взял его с собой. А вы так страшитесь его? Но ведь он и сам, несомненно, был тяжело ранен.

– Что вы, конечно нет. Но ведь такие ножи очень необычны. Один раз увидишь – и ни с чем не спутаешь.

– Верно. Только одно предназначение и непредсказуемые реакции на раны. Мы давно считали, что этот человек может быть опасен, и я преследовала его из Лондона до поместья близ Аллертона. – Она вздохнула с нескрываемым разочарованием. – Но прошлой ночью он убил там двух человек и ускользнул от меня в последовавшей неразберихе. Что вы о нем знаете?

Брэнуэлл почувствовал, как под его рубашкой побежала струйка пота. Эмили разговаривала с ним очень уклончиво – до красноречивости уклончиво. Она сказала, что пошла со Стражем на запад, а потом на восток и нашла на дороге нож-диоскуры. Эта женщина говорит, что «одноглазый католик» намеревался «осквернить это место» самоубийством.

– Совсем недавно человека с таким ножом видели на вересковых пустошах к западу от дома здешнего священника, – сказал Брэнуэлл. – Сегодня. Э-э, в районе Понден-кирк, как вы и сказали. – Его лицо пылало. – Я полагаю, это и был… одноглазый католик. – Он скрипнул зубами. – Судя по всему, у него был жалкий вид.

Миссис Фленсинг нахмурилась и встала.

– Насколько я понимаю, вам ничего не известно.

– Моя сестра, – выпалил Брэнуэлл, – сегодня утром гуляла по полям и вернулась с диоскурами и кровью на рубашке. И не говорила, где была и что видела.

Миссис Фленсинг снова села.

– Она была ранена? Или укушена?

– Укушена? Нет. Вряд ли это была ее кровь.

Миссис Фленсинг крепко стиснула его запястье.

– Вы должны узнать у нее, что она видела, что делала, как ей достался нож. Вы меня понимаете?

– Да, конечно, – заверил ее Брэнуэлл, а сам задумался о том, сохранилось ли у него с кем-то из сестер хоть что-то из былых детских привязанности и доверия.

– Как я понимаю, она не прошла крещение.

– Конечно прошла. Наш… ах, да! Нет, не… – Он приподнял правую руку с двумя сложенными пальцами. Мгновение подумал о том, что еще могло бы привлечь неоценимое внимание миссис Фленсинг, и добавил: – Ее однажды укусила… э-э… необычная собака. – А вот о том, что она прижгла укус раскаленным утюгом, он умолчал.

Миссис Фленсинг напряглась.

– Ах! С этих пустошей… – Она устремила на него яростный взгляд. – Вы понимаете, что сейчас сказали мне? Что это была за собака?

Эмили никогда не описывала в подробностях ту собаку, которая цапнула ее, и Брэнуэлл обратился памятью к тому дню, когда его самого укусила собака, которая странно вела себя и, возможно, была бешеной.

Ему было тогда около девяти лет. Хвастаясь смелостью перед сестрами, он подошел к уродливому животному и протянул руку; пес стремительно мотнул тяжелой головой и цапнул его зубами за запястье. В следующий момент собака умчалась в холмы, Брэнуэлл же самостоятельно перевязал раненую руку и попросил сестер не говорить никому об этом происшествии. Рана оказалась поверхностной и зажила буквально на следующий день, а вот испуг от случившегося оказался таким сильным, что он целый месяц не мог спать; отец даже разрешил ему некоторое время не посещать местную школу.

– Большая, больше бульмастифа, – сказал он миссис Фленсинг, скрыв озноб, который и сейчас пробежал по его коже, – с приплюснутой черной мордой, с длинными ногами и большими лапами. Короткая редкая шерсть, похожая на свиную щетину… и… – он вспомнил еще одну подробность, – по его словам, рычание собаки походило на плач ребенка. Конечно, необычного ребенка, сами понимаете.

Миссис Фленсинг слушала его, тяжело дыша.

– Я намеревалась действовать этой ночью в одиночку, но трое, объединив усилия, куда вероятнее добьются успеха. Необходимо, чтобы ваша сестра тоже участвовала. Где она живет?

– Да… прямо здесь, в деревне.

– Прекрасно. Не сомневаюсь, что в этом заведении найдется комната, где можно было бы поговорить наедине. – Он кивнул, и женщина вынула из кармана и дала ему полдюжины шиллингов. – Наймите ее на завтрашнюю ночь. Встретимся там с вами через час после заката. Обязательно приведите с собой сестру. Прежде всего она должна пройти посвящение. И вы должны помочь мне убедить ее. – И она повторила: – Вы меня понимаете?

Брэнуэлл внезапно испугался, что утвердительный ответ на этот вопрос повлечет за собою какие-то реальные последствия наподобие подписания контракта. Но миссис Фленсинг смотрела ему в глаза, и он изо всех сил постарался проникнуться личностью Нортенгерленда, бессовестного, аморального героя своих детских сочинений. Нортенгерленду все это по силам, сказал он себе.

Он заставил себя четко произнести:

– Да. – И, откашлявшись, продолжил более уверенным тоном: – И какое же место предполагается для меня в этой… нашей… компании?

Она окинула его оценивающим взглядом.

– Полагаю, высокое. Вы знаете эту деревню?

– Я тоже живу здесь, – сознался Брэнуэлл.

– Понятно. Что ж, вы сможете помочь мне советом. Сразу и начнем, поскольку вам дорого ваше будущее – и верьте. – Она встала, подошла к столу у противоположной стены и коснулась рукой кожаного саквояжа. – Здесь имеется могила, – тихо сказала она, – в которой лежит под камнем тело, давным-давно подвергшееся ампутации. Оно должно остаться… пока что… не полностью целым. Но племя… влияние, которое оно распространяет, ослабело из-за сегодняшнего убийства, и поэтому целостность тела следует как можно скорее повысить, чтобы наши… источники здесь, на севере, не претерпели непоправимого ущерба.

Видя его полное непонимание, она продолжила:

– Тело под камнем не совсем мертво. Когда его голову приблизят к телу, личность в какой-то степени отреагирует, перекинет связь через разрыв, восстановит силу, которую подорвала смерть регента.

Брэнуэлл невольно подумал о том, что для того, чтобы миссис Фленсинг не хотела полного восстановления трупа, должна быть какая-то веская причина, и тут же вспомнил преподобного Фарфлиса с его «двуединым» богом, две ипостаси которого в настоящее время разделены. Молодой священник тогда сказал, что цель их ордена – их воссоединение, но уже тогда Брэнуэллу показалось, что тот не слишком стремился к тому, чтобы это произошло как можно скорее. Не могло ли то, что лежит под могильным камнем, быть половиной их двусущностного бога?

Миссис Фленсинг оглянулась на дверь бара, потом расстегнула замки саквояжа и открыла его. Она поманила к себе Брэнуэлла; он нетвердо встал и подошел через комнату к ней. Посмотрел в саквояж.

Брэнуэлл сообразил, что именно он увидел, лишь после того как она закрыла саквояж и он вернулся на прежнее место. Неровный костяной овал был верхом большого, какого-то бесформенного черепа, а широкая дыра под одним краем – местом, где когда-то находился нос или рыло. Ему удалось беглым взглядом лишь разглядеть торчащие наружу длинные, чуть загнутые зубы.

У Брэнуэлла кружилась голова, он боялся, что его стошнит, но в этот момент он совершенно не сомневался в том, что сказала миссис Фленсинг. Это была магия, колдовство, некромантия – запретные тайны! – и он, никчемный человечек, который не смог стать даже мелким служащим на железной дороге или учителем, инициирован для них!

Миссис Фленсинг снова села рядом с ним на скамейку.

– Тело, – сказала она, – находится под полом церкви в этой деревне, под могильной плитой, отмеченной соответствующим вырезанным узором. Вы должны показать мне место, лучше всего в самой церкви, где можно было бы незаметно спрятать эту сумку. Вы знаете, как устроено внутри это здание?

– Да. В подробностях.

– Отлично. А присутствие и содействие вашей сестры, прошедшей посвящение, будет чрезвычайно полезным.

Брэнуэлл попытался представить себе Эмили, принужденную содействовать в чем-то, что ей не нравится… но миссис Фленсинг нагнулась и еще пристальней всмотрелась в его лицо, и ему пришлось сделать усилие, чтобы не отодвинуться.

Через несколько секунд она кивнула, запустила руку во внутренний карман пальто и вынула плоский кожаный футляр. Нажав защелку, она открыла его, и Брэнуэлл увидел шесть стеклянных флакончиков, каждый из которых надежно держала на месте черная лента. Женщина вынула один из них и протянула Брэнуэллу.

Тот взял его. Стекло оказалось холодным, в чем не было ничего удивительного; в сосуде, похоже, находилась какая-то черная жидкость, не позволявшая смотреть через стекло насквозь.

– У вас есть запасные очки? – спросила она.

Да, у него были очки, которые он носил еще в детстве, и сейчас они сделались малы ему; их шарниры заржавели после того, как он однажды забыл их на ночь во дворе. Но он не сомневался, что точно помнит, где они лежат.

– Да.

– Завтра, – сказала она, – когда встанет солнце, размажьте содержимое по стеклам очков и походите в них полчасика, только оставайтесь в деревне, не ходите в поля. И носите их понемногу каждый день.

– А что это… – Он не договорил, так как не знал, стоит ли ему признаваться в том, что он не знает, что это за вещество.

Она вскинула бровь.

– Драконья кровь, слезы дьявола, грязь из Геенны… Какая вам разница?

– М-м… никакой, – согласился Брэнуэлл.

– А завтра вы должны быть здесь с сестрой, через час после заката.

– Да.

Миссис Фленсинг встала с места одним плавным движением. Она вновь укутала плечи шалью, взяла саквояж и вышла из комнаты. Он услышал, как открылась и закрылась дверь таверны. И почти сразу же загромыхали колеса тронувшейся с места повозки.

Брэнуэлл повернулся и уставился в огонь.

«И какое же место предполагается для меня в этой… нашей… компании?»

«Полагаю, высокое».

Неделю назад он услышал, что одну из деревенских девочек, Агату, ученицу воскресной школы Шарлотты, лечат от холеры, и вдруг, повинуясь порыву, решил навестить ее. Он пробыл у девочки полчаса, читал ей псалмы… и, когда вернулся домой, Шарлотта спросила его, чем он так удручен.

Он рассказал ей, что навестил маленькую Агату – и Шарлотта бросила на него взгляд, который глубоко уязвил его: сестра, которая всегда была его ближайшим другом, вместе они некогда сочиняли истории про выдуманную страну Ангрию, которые подписывали «МВ» – «Мы вдвоем» или «НД» – «Нас двое», смотрела на него со скептическим и даже презрительным выражением лица. Было до боли ясно: она не верила, что он, такой, какой есть, способен дать себе труд порадовать больного ребенка.

Он отвернулся от огня и встал, стиснув кулаки. «Да я, в конце концов, никому из них ничего больше не должен!» – думал он. Нортенгерленду никто из них не нужен.

Дверь таверны еще раз скрипнула, отворившись, и в переднем зале раздался веселый голос Джона Брауна, пономаря отцовской церкви. Брэнуэлл, даже считая себя Нортенгерлендом, так боялся миссис Фленсинг, что ни за что не осмелился бы потратить хоть один из ее шиллингов на выпивку для себя, но Джон Браун, несомненно, угостит его стаканчиком джина. Или двумя.